Аспирант. Москва. 90-е

Глава 19

Первое, что я услышал, даже еще не увидев, проснувшись — тихий шелест и шуршание. И понял, что идет дождь

И верно. Над столицей занялся кислый сырой рассвет, дополненный мелкой моросью. Она и шелестела по стеклу. В комнате ощущалась прохлада. На отоплении Лужков и команда экономили старательно.

Я пригрелся под покрывалом, вставать не хотелось. Тем не менее, надо. События бегут, торопят, тревожат, да и диссертацию мою за меня никто не напишет. Поэтому, полежав еще с минуту, мысленно расставаясь с сонным ночным уютом, я решительно вскочил.

Утренний туалет, завтрак. Бумаги на стол. Вторая глава, черт ее дери, надо с ней заканчивать. Шеф все равно накидает куче поправок, дополнений, надо будет переделывать. Не потому, что он такой плохой: это нормально. Естественный процесс созидания.

И я взялся за работу. Сквозь хлипкую дверь слышно было, как проснулся и возится с плиткой Петя. Крикнул мне доброго утра, я ответил… Что-то у него подгорело, потянуло паленым… Невнятно чертыхаясь, Петя долго шкрябал по сковородке не то ложкой, не то ножом.

Все это, конечно, шло вторым планом, а первым я писал, перечеркивал, делал вставки, перечеркивал и вставки. Вскакивал, бросался к книгам на полках, листал, находил, не находил… Хорошая творческая работа, зажегся азартом, дело спорилось. И от моего душевного жара как будто и дождик заткнулся, и даже облачность как будто начала развеиваться. Немного, но все же посветлело в небесах.

— Ай да Зимин, ай да сукин сын… — пробормотал я, глянув в исчирканное прозрачными струйками окно.

И включил «Шилялис».

Он у меня всегда был настроен на московское вещание. Все, что было на федеральных каналах, было и здесь, а местные новости знать надо. Шла утренняя информационная программа, ведущие — молодые шатен и блондинка — принужденно улыбаясь, поздравили москвичей с выходными, дежурно пожелали набора мелких житейских благ, после чего с праздником Покрова Богородицы, живописали его происхождение, упорно произнося слово «омофор».

Я все это слушал вполуха, продолжая с подъемом работать. Но вот пленарная часть передачи кончилась, пошли репортажи с мест. Первый я пропустил, за второй зацепился. Третий начал слушать внимательно. И дальше так.

Бог ты мой!.. Все это были рассказы о самых разных бедах и горестях. Как будто у редактора программы было хобби коллекционировать несчастья. Вот и думай — то ли в самом деле все так худо, то ли кому-то надо влить в души москвичей побольше депрессняка. Из неких потаеннных соображений.

Пожар на каком-то мелком заводике в Лианозово. Корреспондент расспрашивал майора пожарной службы — тот явно был осторожен в словах, но все равно оставался осадок: поджог, скорее всего, носит криминальный характер. Конкуренты палят конкурентов. И хорошо еще, что обошлось без жертв…

Зато в следующем сообщении жертвы были в главных ролях. В Бирюлево на Элеваторной улице в канализационном коллекторе обнаружены трупы двух неустановленных бездомных. Документов, естественно, нет. Камера показала столпившихся вокруг открытого люка милицейских чинов, врачей «Скорой помощи», на чьих лицах я увидел только профессиональное равнодушие.

Далее речь пошла о пьяном безобразии, учиненном жителем Тушино. Дошел до «белки», выскочил в неглиже в подъезд, носился по этажам, оглашая пространство бредовыми воплями… Репортер сунул микрофон соседке — тетушке в застиранном сиреневом халате и в очках:

— Да это не в первый раз!.. — говорила она, вытаращив глаза. — Если бы в первый! То вроде бы не пьет, человек как человек… А как начнет пить, так удержу на него нет!

Ну и так далее.

Это заставило меня задуматься, позабыв про диссертацию. Попытался представить, как в подобном контексте будет выглядеть сообщение психолога, если оно состоится. Да как⁈ В самый цвет, как пуля в центр мишени! Да еще будет как сенсация на фоне этого приевшегося, нудного потока бедствий. Взорвет эфир! Честно говорю. Ну по-другому просто быть не может!..

Пока я так размышлял, информационная группа в «Шилялисе» иссякла. Началась музыкальная. На экране возник искусственно-жизнерадостный Александр Буйнов в окружении безымянных девушек на подтанцовке, загорланил:

Празднует осень бал прощальный,

Но от судьбы не ждет пощады —

Лист!

Медленно в круге тая,

Грустный исполнив танец

У земли!

Не знаю уж, песня повлияла или само собой так вышло, но мысль моя покатила в интересную сторону.

Я совершенно был уверен, что выступление психолога взорвет душу маньяка. Ни малейших сомнений! Он будет в адском шоке — смесь изумления со свирепым восторгом, что-то запредельное по драйву. Словами не сказать. И он откликнется. И в этом я уверен на сто, двести, пятьсот пудов! Такой просто не сможет не отозваться. Да и не он один! Я представил, как слова с экрана бьют по мозгам тысячам московских психов. Как молотом! И десятки, если не сотни таких судорожно хватаются за ручки и карандаши, строчат безумные признания во всех смертных грехах. А в МУРе, конечно, матерятся, разбирая этот дикий бред. Но ничего не поделать — издержки работы. Одно из этих писем должно быть от настоящего убийцы.

Тут меня покатило… Не то, чтобы в лирику, скорее в философию. Я подумал: вот мы сейчас ничего не знаем об этом таинственном преступнике. Совсем ничего. Пустое место. И мы пытаемся как бы заколдовать его, выманить из убежища, как факир кобру. А лучше сказать, мы воссоздаем его, воплощаем в реальность из ничего, из пустоты, он должен постепенно обретать черты, как призрак возникает из ниоткуда, обретает плоть, из невесомо-дымчатого превращаясь в живое, мыслящее и действующее, умное и злобное, ужасное. Собственно, мы и создаем демона, вобравшего в себя множество пороков, чтобы разом… ну не устранить все эти пороки, но хотя бы частично обескровить их…

Эта мысль заворожила меня. Я сидел недвижим, смотря в стену. Буйнов сгинул, вместо него закривлялась Пугачева с песней «Любовь, похожая на сон»… Я это, конечно, слышал. Но не слушал. Думал.

Ну не можем же мы не взять его⁈ Этого гада… даже не гада, а нежить, которой не место на Земле. Или если место, то лишь в колониях для пожизненных… Хотя вроде бы смертная казнь в России еще действует. Чикатило, во всяком случае, пустили в расход. Правда, уже больше года назад… Но еще ждет приговора в камере маньяк-убийца Сергей Головкин, известный как «Фишер»… Ладно! Что там говорить. Наша задача взять урода, и точка. Остальное не моя забота.

И я вновь взялся за диссер. Время побежало резво, и скоро я засобирался: пора было ехать в Кузьминки на встречу с Гриневым.

Поехал. Прибыл даже чуть раньше, минут за десять до условленного срока. Но старлей был уже на месте.

— Юра! — крикнул он заранее, махнув рукой.

И по этому, и по многому другому, включая мимику, я понял, что опер не просто в приподнятом настроении, а весь на взлете. И потому, улыбнувшись, кратко сказал:

— Получилось?

— Не то слово! — он расхохотался. — Как это говорится?.. Фурор!

— Серьезно?

— Да серьезней не бывает! Вот что. Идем-ка… Тут неподалеку забегаловка есть. Рюмочная, что ли. Ну, спиртного мы пить не будем, но по чашке чаю под разговор можно. Пошли?

— Конечно.

И мы прибыли в эту рюмочную: действительно, на вид самая настоящая забегаловка, третий сорт. Мы не стали садиться, пристроились сбоку у высокой стойки. Тем не менее чай и пирожки с яблоками и вишней оказались вполне приличные. Даже удивительно.

Но это, конечно, неважно. Старлей с увлечением принялся мне рассказывать, что когда вчера он доложил начальнику опергруппы свои соображения по психологу, постаравшись нажать на аргументы: «иголку в стоге сена ищем»… «никакой системы»… «ползком»… «вслепую»… А данный вариант бьет прямо в цель. Достигнет успеха, не достигнет — посмотрим, но в этом, по крайней мере, есть целевой подход.

Начальник, опытный сыскарь, подполковник, разумеется, давно научившийся скрывать эмоции, выслушал предложение младшего офицера, и глазом не моргнув.

— Ну что ж, мысль дельная, — сказал он, и Гринев понял, что это высшая похвала, какая только может быть. — Доложу.

И это надо было понимать так, что подполковник пойдет к генералу, начальнику МУРа, и так изложит ему ситуацию, что идея с психологом возникла в результате коллективного поиска, возглавляемого им, подполковником. Он в этом мозговом штурме играл первую скрипку. Правила системы старший лейтенант знал четко.

— Так было, и так будет, — заключил он. — А мне расти, самому становиться майором, подполом, а дальше видно будет… И серьезный шаг к этому я сделал.

Сказав так, он чуть запнулся, бросил на меня быстрый взгляд. Понимал, благодаря кому этот шаг сделан.

Но я промолчал. И бровью не повел. Как бы молча сказал: ну, мне-то от этого известно какой профит. Иметь в друзьях офицера милиции — уже само по себе приличный социальный бонус. А если этот офицер в тебе заинтересован… А если он полковник, или чем черт не шутит, генерал…

Похоже, мы друг друга поняли без слов. Новоиспеченный сотрудник МУРа ухмыльнулся. А я спросил:

— Ну и что же дальше?

— Пока все, — он пожал плечами. — Шеф пошел к большому шефу. Официальной информации нет, но я думаю, что вердикт будет положительный.

Тут Гринев усмехнулся:

— Шеф… то есть прямой мой начальник у генерала в фаворитах ходит. Всем его инициативам зеленый свет…

Старлей не договорил, потому что дверь заведения распахнулась, впустив вовнутрь залп матерщины, а через секунду после того в помещение ввалились трое: типичные «братки» низшего пошиба, пехота современного криминального мира.

— Да на х*й все это!.. Е*ать их всех во все щели!.. — громогласно объявил первый, видимо старший в тройке. — Так и скажи!

Кому это надо было сказать, осталось неведомым, поскольку оратор тут же сменил пластинку.

— Э! — крикнул он девушке за стойкой. — Где Азиз? Давай сюда, бл*дь!

Та, съежившись, пролепетала нечто и попятилась… Андрей обернулся:

— Земляки! Почему нецензурно выражаемся?

Все трое точно вздрогнули. На миг онемели. Но главный тут же опомнился:

— Чо⁈

— Через плечо! Нецензурная брань в общественном месте запрещена. Не знаете, что ли?

— Ты чо, чепушила? — осатанел «бригадир». — Чо базар гнилой развел? В репу захотел?

Дурак явно не понял, кто перед ним. Андрей, конечно, здоровый парень, но и этот тип рослый, за сто восемьдесят, и вес явно под сто. По динамике его движений — вряд ли он всерьез спортом занимался. Ну, может, в спортзал захаживал, может, даже грушу поколачивал. Но больше, похоже, по низкопробным кабакам да по борделям.

— Ничего, петушила, — с удовольствием произнес опер, понимая, что отрезает быдлу путь к отступлению. — А насчет репы — ну, это как получится.

Немая сцена вновь. На трех рожах проступило не то, что недоумение, а какой-то отказ понимать происходящее. Видно, в их парадигму просто не укладывалось, что кто-то может с ними так говорить. А я вдруг понял, зачем Андрею грубый, совершенно безвкусный здоровенный перстень-печатка на среднем пальце правой руки. Серебряный, что ли, шут его знает.

— Ты ч-чо, падаль… — со зловещим подвыванием заговорил лидер, а остальные угрожающе нахмурились, — зажмуриться захотел?..

И он шагнул вперед. Андрей навстречу. И вдруг с отчаянным испугом вскрикнул:

— Что это⁈ — и ткнул пальцем вниз.

Противник невольно кинул взгляд туда же. И вмиг отхватил четкий, жесткий, убойный удар правой в челюсть — нечто среднее между хуком и апперкотом.

Хватило. Дурак мешком просел на пол. Двое обалдели — и ближний словил с ноги в пах.

— С-сука!.. — взвыл он, сгибаясь в три погибели.

Третий судорожно сунул руку за пазуху. Что там у него было, неизвестно, но я мешкать не стал.

Под руку подвернулся табурет — довольно хлипкая штука, но что есть, то есть.

На! — в жбан. Нокаут.

— Где Азиз? — рявкнул Андрей окоченевшей буфетчице.

Но тот уже испуганно высунулся из подсобки. Низенький упитанный человек восточного вида вряд ли мог быть кем-то иным, кроме как Азизом.

— Кто это? — отрывисто бросил старлей, уже достав из недр куртки наручники.

— Это? — с испугом и акцентом переспросил Азиз. — Это вроде Рубика ребята…

— А чего им тут надо? — Андрей все делал стремительно. Типу с пострадавшими тестикулами он прилично сунул в рыло, лишив того ориентировки. Затем его и главаря подтянул к батарее парового отопления и зафиксировал обоих наручниками через трубу: одного за правую руку, второго за левую.

— Чего?.. — переспросил Азиз, блудя темными глазами, — да вот ходят тут…

Он опасливо не договорил.

Гринев ткнул третьего носком ботинка:

— Руки за голову! Руки за голову, я сказал! Мордой в пол!.. — и вновь Азизу: — Это же вроде Булата тема?

— Это… это да…

Андрей недовольно хмыкнул, но не стал вытрясать душу из «трудящегося востока». Тот и так весь на измене, между двух огней. Ситуация в принципе ясна: два местных мелких мафиози Рубик и Булат делят сферы влияния. Сделать это корректно, видимо, не получается.

— Телефон есть? — вновь кинул хозяину опер.

— Телефон?.. Есть.

— Давай. Быстрей!

В кафе сунулись какие-то два поддатых мужика. Обмерли, увидав распростертые на полу тела.

— Милиция! — рявкнул старлей и даже выхватил удостоверение. — Спецоперация! Вход воспрещен!

Бухариков как ветром сдуло.

Азиз не без гордости продемонстрировал беспроводной телефон: трубку с антенной и кнопками, берущую сигнал метрах в тридцати-сорока от «базы». Гринев набрал номер, как я понял, своего прежнего отделения.

В трубке бормотнул неразборчивый мужской голос. Андрей сказал ему:

— Виталя, здорово. Гринев говорит. Да, да… Знаешь тошниловку на «Кузьминках»? Ага. Подошли срочно ближайший патруль ППС. Да, тут случайно взял трех уродов. Что?.. Потом подробности! Но зона по ним плачет. Пятерик-то они себе намотали по совокупности… Нет, без применения. Так упаковали. Виталя, я сказал, давай скорей патруль! Все!

Прикованные придурки начали очухиваться, шевелиться, бессильно материться. Третий лежал смирно, благоразумно решив не искушать судьбу. Старлей на это не обращал ни малейшего внимания. Да и на Азиза с его ассистенткой, собственно, тоже. Только велел повесить на дверь табличку «Закрыто».

— Вот так, Юр, — подмигнул он мне, — живешь и не знаешь, что придет наперед: то ли свадьба со звоном, то ли гроб с музыкой…

Это он процитировал классику советского кино.

Я счел нужным остаться рядом до прибытия группы ППС. И только когда бандюганов загрузили в УАЗ, распрощался с Гриневым. Он быстро набросал мне на бумажке свой новый телефон на Петровке.

— На связи! — и крепко, со значением стиснул руку.

Вернувшись в общагу я пообедал, грешным делом ублажил себя пивасом. Потом вздремнул часок, после чего вновь взялся за главу. Пахал как папа Карло. К Петьке кто-то заходил, гудели голоса, слышался смех… Я не отвлекался. Стало мало-помалу вечереть, вновь нахмурилось небо, хотя дождя не было. Я ощутил, как растет внутреннее напряжение: теракт у Кремля был не очень поздним вечером, что-то в районе двадцати часов… Время близилось. Эх, еще бы пивасика!..

Во входную дверь негромко постучали. Послышались шаркающие Петины шаги, женский голос… Теперь стукнули в мою дверь:

— Аспирант Зимин! — Петя мог и юморнуть. — К вам посетитель… ница!

Конечно, это была Ирина.

— Можно? — произнесла она и вежливо и хмуро враз.

— Входи.

Вошла, присела. Вид напряженный.

— С официальным визитом? — я улыбнулся.

Она дернула плечом:

— Можно и так сказать. Разговор серьезный.

Я помолчал секунд пять.

— Так ведь и мы с тобой люди серьезные. Излагай.