Аспирант. Москва. 90-е

Глава 16

ГЛАВА 16

Авторы старинных романов наверняка бы написали так: «Она приближалась к нему с обольстительно-порочной улыбкой на красивом лице…»

И, наверняка были бы правы. Во всяком случае, недалеки от истины. Лицо у Инны красивое?.. Ну, чего уж там! Да. Красивое. Улыбка обольстительно-порочная?..

Это, конечно, вопрос посложнее. Смотря как взглянуть. Я взглянул так, что увидел именно такую улыбку. И вмиг выстроил тактику действий, примерно предполагая дальнейшие действия… м-м… оппонента, скажем так.

— Здравствуйте, — зачем-то сказала Инна, усиливая градус обольстительности в облике.

Это у нее, надо признать, получалось отменно. Даже остановилась она не просто так, а в самой грациозной позе: правая нога опорная, а левая «декоративная» — немного вперед. Так, чтобы полы светлого пальто слегка распахнулись, демонстрируя окружающим стройность и ровную округлость этой самой ножки. Тоже красивой, и тут не оспоришь.

— Здоровались вроде бы, — кратко усмехнулся я.

— Еще раз не помешает, — она тоже улыбнулась, обнажив белоснежные зубки-жемчужины.

Эффектная особа, черт возьми. Куда ни глянь.

Насчет «не помешает» — и не поспоришь ведь. Поэтому я коротко кивнул, соглашаясь.

Возникла пауза. Инна смотрела на меня все с той же улыбкой и легким прищуром. Как бы без слов давая понять, что ей от меня надо. Я сделал вид совершенно невозмутимый. Типа «я в танке». Если что надо — говори, а я послушаю.

Пауза, пожалуй, подзатянулась. Ощутив это, Инна произнесла:

— Вы знаете… — с легкой оттяжкой, — я хотела с вами поговорить. Не знаю, как вы к этому отнесетесь… У вас ведь специальность «Управление персоналом»? Мне Семен говорил.

Она заговорила быстро и оглянулась, сообразив, что тянуть нечего. Сейчас выйдут ребята… Но пока их видно не было. Речь еще участилась:

— Я это к чему? Мне, знаете, тоже хотелось бы… Я еще учусь, пятый курс. Но хотелось бы приобрести дополнительные навыки. Именно в теме… Вот в этой самой.Уметь управлять, руководить. Короче, можно к вам обратиться? Как бы вроде репетитора. Оплата по договоренности. Решим.

Теперь она сделала маленькую паузу. По-моему, ей пришлось сделать усилие над собой, чтобы продолжить:

— Можем заниматься у меня дома. С комфортом. Условия отличные. Чай, кофе — без проблем.

Естественно, я уловил иносказания в этом тексте. Да и продолжала эта фифа смотреть на меня с намекающим прищуром.

Без всякой улыбки, но предельно вежливо я ответил:

— Инна, послушайте. Если в вашем предложении кроются скрытые смыслы, то давайте сразу от них откажемся. Я своих друзей не обманываю и не предаю. Во всех смыслах. Это мой железный принцип…

Я хотел сказать: «краеугольный камень», но решил, что собеседница может этого не понять. Речь у нее была не сказать, что безграмотная, но топорная, клишированная. Она выдавала человека, нахватавшегося по верхам неких шаблонов «образованности» и коммуникабельности, при этом реальными знаниями не обладающего. Уж мой-то опыт научил распознавать такие вещи.

— … железный принцип. Надеюсь, я высказался ясно. А что касается репетиторства в прямом смысле, то вынужден вас огорчить. Не располагаю временем. Весьма занят. Весьма.

Лицо молодой женщины словно бы отвердело. Всю игривость как ветром сдуло. Я подумал, что пышно-старорежимное наречие «весьма» она могла бы принять за насмешку… да ведь слово не воробей.

— Да нет, Юрий… — заговорила она медленно, явно подбирая слова. Нашла: — Мне кажется, вы видите то, чего нет. Черную кошку в темной комнате.

Аж просияла, настолько это показалось ей находчивым. Но я-то в словесном фехтовании был совсем не промах, куда ей со мной тягаться:

— Да нет, Инна, — произнес я с очевидной пародийностью. — Я вижу то, чего иногда не видят другие. И черная кошка в этой комнате, по-моему, была.

— Ну, это по-вашему… — начала было она и не закончила, поскольку на крыльцо вывалилась наша компания. Зычный гогот Антоныча, огласивший окрестности, ни с чем было не спутать.

— А мы вас потеряли! — прокричал он. — Куда делись, думаем⁈..

— Голова что-то разболелась, — ответила Инна совершенно естественным тоном. — Вышла на свежий воздух… вот, с Юрием поговорили о съемках. Интересно в целом, правда, Юра?

— Согласен, — подыграл я. — Любой жизненный опыт на пользу. Так говорит…

— Заратустра! — по-дурацки сострила Таня.

— Почти. Наш друг Вадим, — я кивнул на Гранцева. — Это его слова.

— При условии, что человек умный, — буркнул тот. — А дураку любой опыт что горох об стену…

Философская дискуссия развития не получила. Ехали практически молча, перекидываясь чем-то незначащим. На Таганке Семен с Инной вышли, а мы уже под покровом вечера доехали до «Выхино». Вадим и девушки направились в общагу, а я решил подзакупиться продуктами. Но окликнул Ирину:

— Ира, слушай! Монографию ту я прочел, тебе нужна? Занести?..

Она мигом сообразила, что к чему:

— Ой, если не трудно… Конечно, нужно!

— Тогда минут через двадцать зайду.

— Хорошо.

И я отправился в краткий проход по ларькам под музыкальный аккомпанемент, который звучал здесь, наверное, до полуночи. В данном случае голосила не очень свежая итальянка Сабрина Салерно, или просто Сабрина, правда, на английском языке:

— Бойз, бойз, бойз!.. — когда-то немыслимый хит при крайней скудости содержания.

Приобретя продукты, я двинул домой и, проходя мимо газетного ларька, увидел, что Катя, завершая трудовой день, собирает непроданный товар.

— Катерина! Вечер в душу! — я переиначил известный мем.

Девушка так и расцвела:

— Ой, привет!.. Ты домой?

— В общем да, хотя кое-какие дела есть. Хотела зайти?

Она немного засмущалась:

— Да… наверное… Если можно.

— А что — наверное? Разве когда-нибудь было нельзя? Кто на всю ночь рвался?.. — я подмигнул с юморком.

Катя засмущалась сильнее, но это, понятно, была дань этикету. После недолгого разговора выяснилось, что желание погостевать всю ночь только усилилось.

— Не вижу препятствий, — весомо заявил я. — Но одно условие: приходи попозже. Часов в пол-одиннадцатого. Мне поработать надо.

По лицу Кати я заметил, что ей для этого нужно будет потолковать с сестрой. У той вроде бы принципиальных возражений не имеется, но какие-то воспитательные моменты будут, куда же без них. Типа: смотри, осторожнее… не принеси в подоле… пузо полезет как на дрожжах, что делать станем?.. Подобных наставлений не избежать.

Я, кстати, не лукавил: после неизбежного разговора с Ириной намеревался потрудиться. Вторую главу надо завершать, а там работы непочатый край. Начать да кончить! Все, конечно, за вечер не успею, но страницы две-три должен накатать. Завтра надо к шефу, надеюсь, он выздоровел…

С такими мыслями я вошел в вестибюль первого этажа. Двинул к лифтам, но тут меня тормознул шапочно знакомый пожилой вахтер дядя Коля: с ним мы здоровались, иногда перекидывались пустяковыми фразами о жизни, о погоде. А тут он вдруг вскочил, замахал руками:

— Юра, Юра, погоди! Тебе письмо!..

Я удивился:

— Какое письмо?

— Ну записка. Зайди ко мне!

В простецком усатом лице дяди Коли вдруг выразилась глубокая загадочность.

Я зашел в застекленную будку. Дядя Коля взял четверо сложенный тетрадный листок, и загадочность перетекла в торжественный пиетет:

— Слушай! Ты у нас герой, оказывается⁈

Тут я смекнул, в чем дело…

Так оно и оказалось.

Заходил Андрей. Представился по всей форме: старший лейтенант Гринев, угрозыск. И сказал, что аспиранту ГАУ Зимину за помощь в задержании опасного преступника собираются вручить Почетную грамоту. И попросил передать записку…

— Так и сказал — опасного?

— Так и сказал. А что, нет?

— Ну почему нет…

И я поведал дяде Коле все как было. Как мне удалось перехватить гопника. Без утайки и прикрас.

— Н-ну, Юра… — протянул вахтер. — А как же не опасный? Я-то знаю: такая шпана хуже всего! Вор форточник-домушник-карманник на мокруху не пойдет, потому как мозги есть. А эта шваль… Э! Чего там говорить, — дядя Коля понизил голос, — я же сам-то по молодости два года по хулиганке оттянул. Статья двести шесть. Не буду врать, что ни за что. Было за что. Хотя, если уж совсем по правде, там состава на год было. Но «злостное» привинтили. Хотя злостным там и не пахло… А, чего там! Дело прошлое. Ну, отсидел, вышел — и как бабушка отшептала!.. Ну да ладно! Я чего говорю? Такие отморозки-то — самая тварь и есть. Ему пером ткнуть как наземь харкнуть. Оно, конечно, самому-то жизни отмерено лет тридцать, а потом по пьяни либо в луже утонул, либо кирпичом по башке такой же придурок… Да ведь он-то о том не думает! Да вовсе ни о чем не думает…

— А где срок-то тянул, дядя Коля?

— А недалеко, под Горьким. Ну, теперь Нижний Новгород, что ли, провались оно… Ельцин там, Гайдар всякое говно придумывают… Свердловск сейчас как называется?

— Екатеринбург.

— Тьфу, бл*дь! А Краснодар?

— Краснодар? Да так и есть Краснодар.

— Ну хоть это слава Богу… Ладно, Юр! У меня служба. А ты молодец! Грамоту получишь — покажи.

— Обещаю.

И я поднялся к себе. Волкова почему-то не было, несмотря на поздний час. Я наскоро ополоснул руки-лицо, развернул записку Гринева. Там карандашом было размашисто и не слишком с запятыми написано так:

«Юрий! Загляни ко мне, чем быстрее тем лучше. Лучше после обеда».

Я зажевал пару бутербродов под аккомпанемент «Балтики-1», обдумывая написанное, хотя чего тут думать. Сказано зайти побыстрее, значит, надо завтра постараться зайти.

— Стало быть, завтра, — сказал я вслух, чувствуя, что чуть-чуть захмелел. Зато голод утолил. И двинул к Ирине.

Она, конечно, меня ждала. Даже чай приготовила с домашним печеньем и вареньем, от чего я не отказался. Сели за стол, и я решил не тянуть с разговором.

— Ирина, — произнес с почти официальным оттенком, — у меня чувство, что ты хотела потолковать со мной о чем-то серьезном. Не ошибся?

Аспирантка слегка насупилась.

— Да… — промямлила она. — Честно говоря, тема трудная…

Говорила она это, стесняясь и смущаясь, а я испытал облегчение: проблема не во мне. А в ней, в Ирине. Она долго еще мялась, ежилась, пришлось подбадривать ее наводящими вопросами… И в результате выяснилось следующее.

Во время поездки домой, в Тулу, она случайно встретила молодого человека, в которого была влюблена в школе. Собственно, это был (была?..) ее первая любовь. Самая та, классическая, многократно воспетая мировой литературой.

— Понимаешь… — вздохнула она, — вот сейчас я смотрю и вижу, что это точь-в-точь как Татьяна… Господи, как же она?..

— Ларина.

— Да!.. С Евгением Онегиным. Видно, сюжет один и тот же, во все времена.

— Это точно, — я прихлебнул чаю.

Шестнадцатилетняя девятиклассница Ирина насмерть влюбилась в парня годом старше. Выпускника. Подойти не смела, издалека смотрела влюбленным взором. Но однажды все-таки набралась храбрости, написала записочку, в которой приглашала на свидание. Пока писала, пульс взлетел до небес. А уж когда передала — попросила случайную первоклассницу передать записку «во-он тому мальчику, видишь?..» — передала, а сама шмыгнула на школьную лестницу и пустилась вверх со всех ног… Тогда сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Но в назначенный в записке час пошла в назначенное место, обмирая от тихого ужаса. А когда увидела ЕГО… Тут чуть инфаркт не случился.

— Самое интересное, — оживилась Ирина, — я не помню, как подошла к нему! Или он ко мне. Вот не помню, и все, хоть ты тресни! Выгорел кусок памяти…

— Такое бывает, — усмехнулся я.

Я слишком хорошо знал, как такое бывает на войне.

Тем не менее «Онегин» повел себя очень благородно. Он прогулялся под ручку со скрюченной от сложных переживаний юной девой. Говорил, что ему очень приятно внимание такой симпатичной особы. Но при всем этом он сейчас не может отвлекаться от учебы, ему надо поступать в институт… И в целом не отказал, щадя девичье самолюбие, но предложил подождать, разумно рассуждая, что со временем первая любовь рассосется без следа…

— Рассосалась? — с легкой иронией спросил я.

Ирина вяло как-то пожала плечами.

— Да вроде бы и да… В самом деле, да, прошло время, потом мне надо было поступать, потом институт, учеба, тут тебе и развал Союза… Да, правда, забылось. Потом я, кстати, замуж вышла. Я тебе говорила, что замужем была?

— Нет. Да я и не спрашивал. Какая разница?

— Действительно, — задумчиво сказала она. — Какая разница?.. Муж у меня был полное ничтожество. Просто феномен какой-то. Такое пустое место раз на миллион встречается. Слава Богу, что детей не было.

— Ну ты даешь, мать, — искренне удивился я. — Зачем же тогда замуж выходила?

— Дура потому что, — ответила она честно. — Бабы вообще дуры, хоть самые ученые. Вот стану я кандидатом наук. А потом и доктором, чем черт не шутит. И…

И она горько вздохнула.

Из дальнейшего рассказа я узнал, что совершенно внезапно на тульской улице она встретила ЕГО. Он тоже сильно повзрослел, погрустнел — жизнь потрепала. Тем не менее, оба ужасно обрадовались…

— Ты знаешь, так все всколыхнулось в душе! Что давным-давно кануло в Лету, что казалось навсегда уже забытым… Я это и объяснить не смогу. Прямо ожило! Он тоже разведенный. Только сын есть.

Естественно, кончилось тем, что пошли к нему домой…

Тут Ирина заморгала глазками, носом захлюпала.

— Ты извини…

Извинялась она за содеянное. Пошли к нему, предварительно купив шампанское, выпили. Окривели, само собой. Голова закружилась…

— Ну и, сам понимаешь… Пьяная баба сама себе не хозяйка… Раскисла, расщеперила все на свете, дура…

— Понимаю, — спокойно сказал я. — Ты не переживай. И потом, это не все на свете. То, что ты расщеперила. Есть на свете многое кроме этого.

Она как будто пропустила мой тонкий юмор мимо ушей. Высморкалась в платочек. В глазах стояли слезы.

— Я сама не знаю, что со мной… Юра! Вот честно: как мужчина он тебе в подметки не годится. Даже говорить нечего. Но он… Ну понимаешь, это объяснить трудно! Как будто прошлое ожило. Вернулось. Я когда с ним общаюсь… это какая-то машина времени. Мне кажется, что время по-другому течет. Как будто волшебство, что ли…

Эх, Ира, Ира! Знала бы, какое волшебство со мной время сотворило! Вот это уж машина времени, так машина времени!.. Тебе такое и не снилось. Но я тебя понимаю. И мозги мне выносить ты, конечно, будешь. И мне придется данную тему решать.

Решим!

Сделав такой вердикт, я отставил пустую чашку:

— Ладно, Ирин. Время позднее, мне еще поработать надо. Трагедии тут нет, Софокла с Шекспиром и прочих Теннесси Уильямсов. Это жизнь. Естественный процесс! Так что не загружайся сильно.

Она покивала, но как-то отстраненно, словно не очень меня слушая, а все-таки погруженная в свой запутанный внутренний мир. На том и распрощались.

Я шел, думая о предстоящем. Ира, сама того не желая, сдвинула во мне массив мыслей, связанных со временем, с его нелегкими причудами… Но думал я только об одном: я должен успеть. Должен успеть. С моей сестрой ничего не должно случиться.

Придя домой, я сразу сел за главу, включился в работу. Писал не отрываясь. Пришел Петя, крикнул мне «Привет!» через дверь. Я — ему, тоже не оторвавшись от текста. Поглядывал на часы. Половина десятого. Десять. Четверть одиннадцатого. Половина…

В десять тридцать три в дверь аккуратно постучали.

— Привет, — улыбаясь, сказала Катя.

— Привет, — ответно улыбнулся я…

…Проснулся я посреди ночной тишины. Условной, конечно. Москва не молчит никогда, шум проспекта и железной дороги приглушенно, но долетал сюда. А глянуть на часы я не мог, потому что обеими руками обнимал прильнувшую ко мне девушку, такую теплую, такую нежную, и так не хотелось ее тревожить…

Потревожилась сама. Сонно вздохнула, пошевелилась, потерлась щечкой о мою щеку. Наградила меня ласковым поцелуем. Конечно, я так просто это не оставил, и через пять секунд мы самозабвенно целовались, а еще через полминуты Катя, крепко обхватив меня, раздвинула ножки…

Она убежала часов в восемь утра, на прощание опять-таки не забыв поцеловать. И я еще с полчаса плавал между сном и бодрствованием, пока, наконец не вскочил решительно и не взялся за недоделанное вчера.

Работал рьяно. Время мчалось. Мысль развивалась, хотелось схватить, втолкнуть в текст и то, и это… Завтракал впопыхах, сознавая вредность этого занятия. И где-то к половине первого побежал на кафедру.

Увы! Облом. Шеф был еще на больничном. Сказали — в понедельник должен быть. А сегодня пятница. Пятница, тринадцатое, черт побери! Я, конечно, в эту дурацкую нумерологию не верю, но вот вцепилась мысль и не отпустила, пока я спешил к Гриневу.

Дежурному старшине я предъявил удостоверение внештатника.

— Я позвоню, — сухо сказал он и действительно позвонил:

— Андрей Саныч? Тут к вам ваш… Апрель. Да… Есть. Проходите!

Это мне.

Я поднялся, стукнул в дверь для приличия, вошел. Гринев был один, что-то писал в потрепанном блокноте.

— Проходи. Садись.

Прошел. Сел.

— Минуту погоди.

И через минуту сунул блокнот в стол. Взглянул на меня — и улыбнулся.

— Передал вахтер?

— Конечно.

— Хорошо. Ну а я тебя сейчас постараюсь удивить!