Белый генерал. Частная война

Глава 6 Твой щит на вратах Цареграда

Водился за мной грех — очень я впечатлительная натура. Нервическая, как однажды выразился кто-то из знакомых генералов. Разговор с Петрушевским выбесил. Хотелось рвать и метать. Или предаться кутежу…

— Что ты под ноги лезешь⁈ — зарычал я на казака, на которого наткнулся, когда заходил во двор выделенного для постоя дома в Шейново.

Я размахнулся и саданул станичника так, что он полетел вверх тормашками.

— Сдурел? — взревел мой внутренний голос.

Этот окрик поднял во мне волну раскаяния. Протянул руку казаку, помогая подняться.

— Сердишься?

— Никак нет, вашество.

— Ну тогда поцелуй!

Казак ткнулся колючими губами в щеку.

Я, досадуя на себя, зашел в дом. Клавка возился у печки, разогревая жестянку-консервы с сосисками и капустой.

— Кушать изволите?

— Пошел к черту! Где мне кости кинуть? Завтра поутру чтоб все было готово к походу.

Еле волоча ноги, добрался до приготовленной постели, но пересилил себя и занялся составлением отчета о бое и представлений к наградам и, что куда более тягостно, подписанием списков погибших. Эти документы завтра же повезут в Плевну, а краткий отчет будет передан по телеграфу из Габрово в Ставку, в Горный Студенец.

Наутро проснулся все в том же препоганом настроении. Денщик подсунул вчерашние сосиски. Вяло ковыряясь в немецкой бурде, не ощущая вкуса, следил за Круковским, колдовавшим над чемоданами.

— Пошарил по чужим домам, Клавка?

Круковский отвечал вяло и мрачно.

— Вы же сами добро дали.

— Я⁈

— Вы.

— Ах ты ж, обезьяна!

Денщик насупился и отвернулся.

— Обиделся?

— Звестно, обиделся!

— Ну так поцелуйте меня, ваше высокообезьянство!

— Отставить! Что за свинство ты тут развел⁈ На себя в зеркало посмотри. Вылитый гамадрил! — разбушевался мистер Икс.

Круковский сделал шаг в мою сторону, но я отмахнулся.

— Все хвалишься своим отношением к солдату, а позволяешь себе гадости. Кулаки зачесались? Вот ты давеча впотьмах казака ударили, часового, так, что он с ног слетел.

Я же потом извинился.

— Интересно — как? «Поцелуй меня» — это извинение?

Ничего с собой поделать не могу — не могу порой себя в руках удержать. Если вижу трусость или подлость — вскипаю. А что до Клавки… он не солдат, он слуга. По Сеньке шапка.

— Это скотство. Недостойно офицера! Барчука из себя строишь? Белую кость?

Какой же я барчук? Наш род из однодворцев. Прадед землю пахал.

— Тем более должно быть стыдно. Вот что, Миша, хочешь, чтобы между нами совет да любовь, завязывай с этим делом.

Я надулся. Чтоб вы понимали! Солдаты меня любят. «Наш Скобелев», так меня называют. Бывает выдумывают, что я то ли из пластунов родом, то ли мужицкого корня. А все потому, что я отвечаю им всегда своей заботой и вниманием. Никто в моем отряде не остается без доброго слова или голодным. Даже сдавшиеся турки.

— До чего ж ты, генерал, человек крайностей. Приказал двойную порцию в котлах приготовить, чтобы пленных накормить. И одновременно… — в голосе мистера Икс прозвучали примиренческие нотки.

Мне стало совестно — глупо нам ссориться и не ко времени. И душа не на месте, так и рвется…

— Выкладывай уже, что тебя гложет.

Если бы вы знали, мистер Икс, как мне жутко. Салонные наполеоны еще попьют мне кровушки. В начале войны смотрели на меня пренебрежительно: «этот победитель пестрохалатников, выдуманный прессой герой, у него уже все есть, Георгий на шее, аксельбант, чего он суется?» Дальше — больше. Вы догадываетесь, что меня ждет даже в случае удачи?

— Наплюй. Очень ты зависишь от чужого мнения. Я подобное проходил. Чего мне только не шипели в спину. В каждую строку пику норовили вставить.

И вы… Значит, понимаете меня.

— Давай о деле поговорим. Сколько дней на марш отводишь?

Через три дня будем кофе пить в Адрианополе.

— Сто пятьдесят верст? С пехотой, артиллерией и обозом?

Я самодовольно усмехнулся. Мне было чем удивить мистера Икс.

— Клавка! Хватит копаться. Россия не ждет, отдыхать некогда, отдых — в могиле.

Насчет трех дней я, конечно, прихвастнул, хотя, если бы не гарнизоны городков и пехотные колонны турецких резервов, движущиеся в сторону Шипки, еще не зная о ее падении, мы могли бы и уложиться. Однажды 4-й бригада, отданная мне Петрушевским, совершила немыслимый дневной марш в 70 верст. Мистер Икс честно признался, что глазам своим не поверил, когда это произошло.

Последний день стремительного броска. Позади почти сотня верст без единой дневки, стычки с отступающими турецкими войсками, растущий обоз все новых и новых трофеев — целые поезда с вагонами, которые перехватили казаки. Солдаты были вымотаны до предела, и их уже не воодушевляло мое напутствие перед началом этого беспримерного движения: «поздравляю, братцы, с походом на Адрианополь». Ноги отказывались идти. При команде «Стой» валились на землю без сил, и никто, казалось, не был способен их поднять. Я и сам падал с ног, но меня держала сияющая цель:

— Голубчики… Напоследок… Неужели же у самого Адрианополя да осрамимся?

Я метался вдоль колонн, уговаривал, подбадривал. Никто не знал, что мы вступили в гонку с сохранившими боеготовность, но разрозненными частям Сулейман-паши. Узатису не удалось захватить мушира в Казанлыке — этот хитрый лис вовремя унес ноги из долины роз. И теперь вопрос стоял так: кто первый окажется в беззащитном Адрианополе — я или он?

— Товарищи… Ну-ка, еще переход, вечером кашей накормлю.

Дружный хохот стал мне ответом, и люди сдвинулись с места… побрели… и, оглядываясь друг на друга, постепенно набирали ход. И вот уже песенники выбежали вперед и, выкидывая коленца, голосили:

— Руки в боки, ноги врозь…

На пятый день похода кавалерия вступила в брошенный двухтысячным гарнизоном Адрианополь. На шестой до города доковыляла пехота и попадала на улицах, полных ликующих болгар и греков. Солдат заваливали цветами, а они лежали на древней брусчатке, как покойники, и пробудить их к жизни мог лишь поднесенный стаканчик вина.

«Поздравляю вверенные мне храбрые войска с взятием второй столицы Турции. Вашей выносливостью, терпением и храбростью приобретен этот успех», — написал я в приказе, зачитанным в полках.

Адрианополь мне глянулся: его разноцветные кварталы и высокие минареты мечетей, узкие колоритные улицы, переходящие в базары, огромный крытый рынок Чарши Гириши — здесь каждый камень дышал историей, а воздух напоен ароматами Востока. Но куда больше меня интересовали городские укрепления, созданные с большим искусством. Не успел я разместиться в одном богатом доме — в роскошном мусульманском палаццо с фонтанами и зимними садами, — как меня потянуло на стены фортов, хотя шатался от усталости.

Впереди вставали турецкие ложементы, и я вытащил записную книжку, чтобы зарисовать их.

— Ты так совсем с катушек съедешь.

Я нахмурился — что за абракадабра, с каких еще катушек?

— С ума сойдешь, нельзя без отдыха столько вкалывать.

Внутренний голос затих. Хмыкнув, я вернулся к рекогносцировке — непросто будет подступиться к этим великолепным укреплениям! Хотя… Если зайти вот с той стороны, из «мертвой зоны»…

— Да какие, к едрене фене, великолепные! Вот окопы полного профиля — это зашибись, ничего лучше военные инженеры не придумали.

— Какие еще окопы? — от неожиданности проговорил я вслух, сообразив, что «зашибись» означает «хорошо». — Поясните вашу мысль.

В голове появился образ ступенчатого окопа с высоким бруствером, а внутренний голос пообещал доказать превосходство таких укреплений на деле, если я ему позволю.

Случай проверить на практике очередное видение мне представился через две недели, причем не где-нибудь, а в двух шагах от врат Царьграда. А до этого момента мне пришлось заниматься чем угодно, но только не любимым делом. Навалилась рутина управления таким непростым городом, как Адрианополь, с его религиозными конфликтами. Турки за время Апрельского восстания себя не сдерживали — на всю Фракию обрушилась такая резня, что редкая болгарка не стала вдовой. Теперь, когда мы тут появились, турки бросились со всех ног в Константинополь. Так запрудили дороги, что о каком-либо маневре можно было смело забыть. Те, кто остались, пришли ко мне за помощью и встретили защиту и понимание — все, от банкира до последнего бедняка-бейгуша.

— Для меня нет своих и чужих, так и знайте! — заявил турецкой депутации.

— Ак-паша! Справедливости твоей верим. Защити наши красные дома.

У османов было принято, чтобы цвет дом показывал национальность его владельца. Не знаю, зачем так выдумали — возможно, чтобы легче было резать греков и болгар. Турки жили в красных домах, и выставить патрули в их кварталах труда не составило.

Отчего-то в городе сразу же восторжествовало мнение, что русские теперь отсюда не уйдут. Ко мне обратилась депутация улемов:

— Нас завоевали русские силою меча, и только они имеют право быть нашими господами. Болгаров не потерпим.Ты великий победитель, для нас честь тебе служить. Не оставляй нас своим попечением.

Это было лестно, неожиданно и… не соответствовало планам русского командования. Оно долго хранило подозрительное молчание и лишь через десять дней после вступления моего отряда в Адрианополь соблаговолило прислать мне с фельдкурьером документы, хоть как-то проясняющие ситуацию.

Я распечатал пакет, вчитался:

'Государь Император высочайше повелеть соизволил зачитать в войсках Действующей армии следующий приказ:

'Доблестные войска 14-й дивизии и Сводная казачья бригада!

Великое, беспримерное дело совершено Вами!

Весь свет удивится вам, а в матушке России уже гудят колокола и в церквах Божьих народ миром молится за здравие ваше и славу.

Не мне благодарить вас, вас благодарит вся Россия. Из рода в род пойдет рассказ про подвиги Ваши. Как богатырями бились на вершинах Балкан и положили целую армию на Шипке. Как предприняли дерзкий набег на самое сердце Турции, ее вторую столицу Адрианополь.

Слава Вам, слава нашей матушке России, слава Державному отцу ея.

Но не возгордимся Мы.

Александр'.

Подписал: Главнокомандующий Действующею армиею ген.-инс. по кав. и инж. части Николай'.

М-да… Про болгар забыли, будто это не они проливали кровь в Шейново и Шипке. 14-я дивизия лихо затесалась в ряды главных участников. Мой марш на Адрианополь — это, оказывается, набег, а не важнейшая политическая демонстрация, не говоря уже о стратегических выгодах, кои мы получили.

Следующий документ оказался еще более сокрушительным.

'Его Императорское Высочество Главнокомандующий изволили приказать:

При движении армии за Балканы считаю необходимым создать особый Забалканский отряд из частей 14-й дивизии, Орловского и Брянского полков, Сводной Казачьей бригады и гарнизона г. Габрово. Общее начальство над этим отрядом вверяется г.-л. Петрушевскому. В военном отношении Петрушевскому предоставляется право самостоятельных распоряжений, на основании тех общих указаний, которые мною будут отдаваемы. Суть последних на текущий момент такова:

14-й дивизии перейти к обороне в районе г. Казанлык.

4-й стрелковой бригаде и сводной Казачьей бригаде стараться удерживать г. Адрианополь сколь возможно долго. В случае невозможности удержать сей город, предпринять отступление к Казанлыку.

Подписал: Начальник Штаба г.-ад. Непокойчицкий'.

Несправедливая оценка заслуг, полное искажение случившегося и явная растерянность Ставки, не понимающей, как ей реагировать! Еще и Петрушевского надо мной поставили. Они там, под Плевной, совсем протухли, а я им каштаны из огня таскай⁈ В отставку! Иного пути нет!

— Не кипятись, Миша. Будто для тебя что-то новенькое произошло, — попытался поддержать меня мистер Икс. — Скажу одно: мы сберегли множество жизней! Только представь, что Шипкинское сидение затянулась на зиму, так в горах не меньше дивизии вымерзло бы!

— Ваше превосходительство! Вам еще пакет от генерал-лейтенанта Петрушевского.

Я, злобно сопя в усы, выхватил послание. Судя по тексту, Михаил Фомич явно испытывал большое смущение от сложившейся нелепой ситуации. Он даже извинился и уведомлял, что отправляет мне в подкрепление еще одну полнокровную бригаду. «Не готов судить о тех мотивах, коими руководствовался Главнокомандующий, но полагаю, что удержание Адрианополя является нашей первейшей задачей, — писал он мне. — Похоже, кто-то в главном штабе придерживается того же мнения. Мне секретно сообщили, что кн. Святополк-Мирскому дано задание выступить в направлении Бургаса и связать боями восточно-фракийскую армию. Так что положение наше более чем прочно. С Божьей молитвой ничего турку не отдадим».

— Вот оно! — воскликнул мистер Икс.

Что, что⁈

— Вообрази карту. Имеем треугольник — Адрианополь-Константинополь-Бургас. Если князю удастся сковать войска Сулейман-паши в районе Черноморского побережья, кто может нам помешать ударить прямо по Царьграду? Прибывающую бригаду оставим защищать Адрианополь, а сами кинемся на восток!

Столь малыми силами? Без приказа?

— Я не предлагаю тебе штурмовать Стамбул. Демонстрация угрозы! Да в Топ-Капы все в штаны наложат!

Черт! Соблазнительно и страшно! Меня же потом съедят!

— Кто-то пару минут назад заикался об отставке, мне не послышалось? Ну сам подумай: во-первых, в столице у османов с войсками напряг, во-вторых, тебе же докладывали Узатис и Дукмасов, что дороги почти очистились от беженцев, так что ничто не помешает нам мухой метнуться к границам Стамбула. Если мне память не изменяет, у Чаталджи очень удобные высоты для обороны. Ну, а в третьих, победителей не судят!

Парочка моих ординарцев действительно словно с цепи сорвалась. Соревнование устроили — кто ближе к Константинополю подберется, облазили все близлежащие унылые городки. Пока выигрывал Алексей, пользующийся маскировкой под черногорца. Дукмасов в своей черкеске то и дело натыкался на турецкие конные патрули и был вынужден отступать. Оба докладывали, что скопления войск не обнаружено, турки бегут, попутно грабя и вырезая болгар, будто не предполагая когда-либо вернуться обратно…

Вдруг меня осенило. На черта нам дороги? У нас же стоит куча захваченных поездов. Грузим на них всех, включая кавалерию и пушки, — и ночи не пройдет, как окажемся в Чаталдже, где очень удобно занять оборону, пользуясь узостью дефиле. Мистер Икс отчего-то о нем не вспомнил.

— Вот это по-нашему — маневр, скорость, дерзость! Но что, Миша, по коням? — спросил мой змей-искуситель.

С «конями» поначалу не заладилось: поезда сами по себе не двигаются, нужны вода, уголь и машинисты. С водой, слава Богу, никаких сложностей — Марица неспешно текла через город дальше, в Эгейское море. Уголь нашелся в бункерах при станции, стоило поглядеть внимательней. А вот паровозные команды попрятались. И что делать? Не хватать же всех мало-мальски измазанных углем и спрашивать — а не ты ли, сукин сын, машинист?

— Миша, ты как маленький! К тебе же турецкая делегация приходила, вот пусть они займутся.

И точно — услышав о такой малости, да еще что большая часть войск освободит город от своего присутствия, лучшие люди Адрианополя расстарались и представили мне аж пятнадцать паровозных команд.

Но двухсот с лишним вагонов для одномоментной перевозки моего отряда, да еще с лошадьми, пушками и позарез необходимым шанцевым инструментом, попросту мало. Штабные мои все затылки себе исчесали, по всему выходило, что необходимо обернуть составы по четыре раза, меньше, чем за двое суток не управиться. Вот тебе и лихой налет!

Порешили так: первыми идут пластуны и охотники, почти без лошадей, набиваем их в вагоны по восемьдесят душ, чтобы первый, как выразилась чертовщина, «десант», был как можно больше. На саму Чаталджу тысячи человек хватит с запасом, а вот на дефиле от моря до моря и всего отряда маловато, и если турки вовремя спохватятся, будет худо. Оставалось уповать на внезапность нашу и растерянность супостата.

За двое суток, конечно, не управились — и путейским отдыхать надо, и время на заправку локомотивов требуется, и несколько вагонов из строя вышли, слава Богу, обошлось без крушений.

Первая тысяча легко заняла городок, в котором стоял только один табор редифа, немедленно сдавшийся. Полсотни казаков помчались резать провода, а военные инженеры — промерять гребень над городом для устройства позиций.

Я прибыл со вторым составом через час и принял депутацию городских властей, как в Адрианополе:

— Для меня нет своих и чужих, но помогу тем, кто поможет мне!

Местные оказались весьма понятливы, и уже к прибытию шестого или седьмого поезда в городе собралось больше пяти тысяч человек для земляных работ.

— Так, Миша, отдохни, я пока с господами инженерами поработаю.

Следующие два часа я наблюдал, как моя рука ловко чертила стрелковые ячейки для стрельбы лежа, с колена, полного профиля, соединяющие их траншеи и ходы с траверсами, целые позиции для роты с круговой обороной и фланкирующими окопами.

— Еще бы блиндажи в три наката, их, как ваши землянки под Плевной, гранатой не прошибешь, да времени нету…

Похоже, армия, в которой служила «моя чертовщина», основательно зарывалась в землю. Ничего похожего на привычные редуты и люнеты — никаких насыпей, все строго ниже уровня земли. Но все равно, центр позиции, на равнине у Гекчали, получался слабым. Я было сунулся с предложением набить перед ним кольев и натянуть на них привезенную с собой телеграфную проволоку, которую казаки собрали со всей Фракии, но…

— Мы сделаем лучше. Мы набьем не колья, а колышки. Вот так, господа инженеры, высотой четыре вершка, а проволоку натянем между ними сеткой.

Ну и кого это остановит?

На наше счастье, турки серьезно зашевелились только к исходу первых суток, выслав из Константинополя отряд кавалерии силой в полк. Исключительно для производства разведки и уточнения на месте — телеграф мы успешно отключили, а успевшие бежать из Чаталджи разносили так нужную нам панику во вражеском лагере и рассказывали о несметных ордах урусов.

Первые стычки у деревенек Изеттин и Бахшаиш мы легко выиграли силами охранения — на каждой дороге стояло по батальону. Турки предпочли убраться, а тем временем на гребне над Чаталджой и от самой Чаталджи и до Кестанелика махали лопатами и заступами уже тысяч восемь-девять турок и греков. Войска отряда все прибывали и прибывали, я торопил их как мог — пригодная для разгрузки станция оказалась вне наших позиций и при малейших усилиях могла быть захвачена османами. Так оно и произошло, когда к городу подошла первая неприятельская дивизия, а за ней и собственная гвардия султана.

Дальше начался сущий бедлам — атаки и приступы, но мы успели врыться в землю и держались крепко. Даже артиллерийская пальба, которая могла бы разбить те самые редуты и люнеты, оказалась почти бесполезной против новой системы окопов.

Больше всего меня беспокоил почти неприкрытый левый фланг, но там не имелось дорог для перевозки орудий, а казачьи разъезды по одной-две сотни неплохо справлялись со своими турецкими визави.

Но османы прощупали позиции, оценили наши силы и атаковали всей силой, которую успели насобирать. Хуже всего приходилось от артиллерии — они не щадили ни своих, ни чужих, и через час после начала приступа вся Чаталджа запылала. Дым поднимался вверх по склону, к нашим окопам, но сквозь него было видно, что горит и станция. Высланные навстречу составам казаки успели остановить их в Кабакче, откуда солдатам пришлось бегом добираться до наших окопов. Хуже всего, что на этом маленьком разъезде двум поездам уже было не повернуться, и пришлось разгружаться прямо в чистом поле, стаскивая лошадей чуть ли не на руках.

Все составы уткнулись длинной кишкой один в один и только после прибытия последнего стало возможно обратное движение — медленно, задним ходом.

Прорваться через горящий город у турков не вышло, и они перенесли главный удар на равнину между холмами, пытаясь разрезать нас у Гекчали, что я наблюдал с вершины господствовавшего над городом и перешейком холма Домуз Тепеси.

Цепи шассеров в незнакомых мундирах — в белых куртках с бранденбурами или в черной форме — надвигались прямо на наш слабый центр, и я ощутимо занервничал — проволока на кольях очень бы помогла! Но саженях в ста от окопов произошла заминка, первые турецкие пехотинцы, нелепо размахивая руками, упали на землю, за ними следующие, чуть правее расстроилась целая колонна…

— Ну что, Фома неверующий, убедился? Низкую проволочную сетку в траве не видно, вот они и спотыкаются!

Скорость продвижения турок упала, наши стрелки били офицеров на выбор, и через несколько минут вся грозно шагавшая сила буквально на карачках уползла назад.

— Не спи, Миша, противника трепать надо, чтоб не опомнился! Тылы, штабы, склады — нигде им не должно быть покоя!

Подгоняемый внутренним голосом, я кликнул командиров пластунов, приказал силами нескольких сотен пробираться в сторону Константинополя. С ними в компанию напросился Дукмасов. «Рейд по тылам» — такое они получили задание.

— Провода резать? — деловито осведомился мой неугомонный ординарец.

— Провода, часовых, батареи — все, что под руку подвернется!

В расстроенные турецкие тылы они вышли к вечеру и под покровом ночи успели натворить дел. Во всяком случае утром они вернулись и не только притащили спеленутых сержанта-чавуша и ротного-юзбаши, но и пригнали белого верблюда!

Пленные говорили вроде бы по-турецки, но странно, с похожим на арабский акцентом, коего я наслушался в Коканде, наши толмачи разводили руками. Выручили горевавшие от потери жилья местные греки и армяне, они с грехом пополам выяснили, что нас атаковала набранная в Египте дивизия, а ее обоз тянули как раз верблюды. Но вот этот белый — он не тягловый, а собственный верблюд самого Рашид-паши, командира дивизии. Пришлось ставить скотину на довольствие.

Ночная вылазка стоила туркам немало — во всяком случае, прямо с утра они атаковать не стали. И слава Богу, поскольку артиллеристы доложили, что снаряды у них на исходе, надолго не хватит.

На Сивке объехал позиции, подбадривая и наставляя зарываться в землю еще глубже, рыть дополнительные окопы и строить заграждения, да хоть бы и древние рогатки! Жаль, нет доступа к кузницам — наковать бы «чеснока» и засеять им опасные места.

В последнюю атаку турки пошли уже после полудня, но прежнего напора не показали, всего за час дело было кончено — вместе с последними нашими снарядами. Патронные ящики тоже показали дно, а новых брать неоткуда, от Петрушевского не дождешься. Не знаю, чем и держаться.

Утешало только рассказанное юзбаши — в Константинополе настоящая паника, султан перебрался на азиатский берег, а в городе опасаются беспорядков многочисленных беженцев и вспышек тифа. Правда то или нет, быстро не проверишь, но ясно одно — хорошо мы в осином гнезде палкой пошуровали.

Когда я ломал голову над донесением, явились мои ординарцы и доложили, что турки отошли и принялись окапываться на высотах за речушкой Карасу.

Манизер Г. М. Эпизод из русско-турецкой войны 1877–1878 годов.