Безумный барон – 3

Глава 10

После моего громкого и весьма нецензурного «нет», брошенного в лицо местному властелину ледяного апокалипсиса, в Цитадели воцарилась тишина. Густая, звенящая, как натянутая струна. Кассиан не стал настаивать, не стал угрожать. Он просто отпустил меня, как лаборант отпускает подопытную мышь обратно в клетку, чтобы посмотреть, что она будет делать дальше. И эта тишина давила похлеще любых пыток.

Сидя в своей стерильной келье, больше смахивающей на палату в дорогой психушке, я заново привыкал к себе настоящему. Возвращение в собственное тело напоминало тяжелое похмелье: все болело, каждая клетка ныла, требуя покоя и порядка. Внутри до сих пор выл от упущенной возможности тот самый проклятый завхоз, соблазненный тишиной и сытостью. Эту его тоскливую песню приходилось затыкать силой, как назойливому соседу с перфоратором. Очухался и мой личный демон — Голод, требовательно заворочавшись в кишках. Так я снова стал собой: рваной, кровоточащей аномалией, чему, черт побери, был рад. Почти.

Мой «Дозор Пустоты», отряд имени вселенской катастрофы, тоже пребывал в анабиозе. Готовясь спасать мою заблудшую душу, Ратмир без устали точил свой двуручный тесак. Елисей, новообращенный адепт «оптимизации бытия», с головой ушел в чертежи Архитекторов. Арина же заперлась в себе, переваривая новость, что ее великая прародительница была той еще стервой. Не отряд, а паноптикум.

«Энтропийный резонанс повышен, — прозвучал в голове глубокий голос Лии. Он уже не был машинным, в нем появились нотки усталой печали. — Твое тело снова борется с собой. Эта боль… она мне знакома».

— Спасибо, подруга. Жрать здесь дают только ледяное спокойствие, а у меня от него изжога, — пробормотал я в пустоту, потирая виски.

Именно в этот момент гнетущая тишина лопнула. Без всякой сирены или грохота воздух в коридорах загудел, как перегруженный трансформатор, — низким, давящим гулом. Пол под ногами едва заметно задрожал. Аварийный протокол. Гости пожаловали. И, судя по всему, без приглашения.

Вылетев из кельи, я оказался в центральном зале с синим, не греющим камином. Там уже собрались все: оторванный от своего точила Ратмир сжимал в руке эфес меча; Арина стояла бледная, но с упрямо сжатыми губами; даже Елисей высунулся из архива, а за его спиной маячили две безмолвные тени адептов. Все взгляды были прикованы к центру зала.

Пространство там пошло рябью. Замерцав, воздух треснул, как лобовое стекло от попавшего в него гравия. Из разлома, источавшего резкий запах озона и какой-то горелой, чужеродной магии, на безупречно чистый пол вывалилось несколько фигур.

«Внешняя флуктуация, — в голосе Лии прозвучала тревога. — От них несет болью и страхом. Знакомый запах. Мне не нравится».

Мне тоже.

Судя по серебряной окантовке на черных одеяниях, передо мной стояли адепты Ордена из высшего эшелона, однако вид у них был, мягко говоря, не парадный. Троица выглядела так, будто только что пережила близкое знакомство с работающей бетономешалкой. Один из них держался за обрубок левой руки, из которого вместо крови сочился пульсирующий белый свет, кое-как запаявший рану. Второй, тяжело дыша, опирался на товарища, а сквозь расколотую маску виднелось перекошенное от ужаса человеческое лицо. Самый старший на вид держался прямо, хотя ходившие ходуном плечи выдавали, что стоит он на чистом упрямстве. По идеально гладкой поверхности его маски, словно по льду, расползлась паутина трещин, и из одной, у виска, медленно, почти лениво, сочился сизый дымок с запахом горелой электроники и отчаяния.

Они были не просто ранены. Они были сломлены. Это читалось в их позах, в том, как они вжимали головы в плечи, будто ожидая удара с небес. Эти фанатики Порядка, эти ходячие ледники, всегда источавшие ауру превосходства, теперь напоминали побитых, напуганных щенков.

Я переглянулся с Ратмиром. В глазах старого вояки плескалось недоумение, смешанное с плохо скрытым злорадством. Увидев врагов поверженными и униженными, его солдатская душа возрадовалась. А вот моя, душа аналитика, ощутила совсем другое — липкий, неприятный холодок.

Потому что в голове бился всего один вопрос: какая, к чертям собачьим, сила смогла довести этих ребят до такого состояния?

Вопрос повис в воздухе, не находя ответа. Впрочем, ответ явился сам, собственной персоной. Из глубины коридора выплыла фигура Кассиана. Он двигался бесшумно и плавно, а за его спиной, словно две тени, следовали Первые Адепты.

Никто из нас не шелохнулся. Ратмир только крепче стиснул рукоять своего меча, Елисей вжал голову в плечи, а Арина, наоборот, выпрямилась, будто готовясь к удару. Я же просто наблюдал. Шоу обещало быть интересным.

Кассиан остановился в нескольких шагах от своих измотанных воинов. Он не стал спрашивать, что случилось. Он не выказал ни удивления, ни сочувствия. Он просто ждал.

Тот адепт, что держался на ногах, сделал шаг вперед, но тут же пошатнулся. Его тело сотрясала мелкая дрожь.

— Лорд-Хранитель… — его голос, обычно ровный, теперь срывался и хрипел, проходя через поврежденный вокодер. — Внешний мир… он ответил. Наши дозоры… их больше нет. Всех…

Он замолчал, пытаясь перевести дыхание. Кассиан сделал едва заметное движение рукой.

— Говори, — его голос был тихим, но от этого приказа даже у меня по спине пробежал холодок.

— Легионы… Огонь… Везде… — Адепт затряс головой, его речь была рваной, сбивчивой. — Инквизитор… он… он с ними!

Вот это уже было интересно. Я ожидал чего угодно, но не этого. Союз Валериуса с кем-то, кроме его собственного отражения в зеркале? Маловероятно. У него же аллергия на всех, кто дышит без его письменного разрешения.

— Уточняю, — произнес Кассиан, и его голос заставил адепта замолчать. Он подошел к раненому и легко коснулся пальцами его расколотой маски. Адепт дернулся, но замер. — Легат Голицын, — произнес Кассиан уже не спрашивая, а констатируя, словно читал сводку с невидимого экрана. — Поняв, что потерял контроль над своей «инвестицией», он пошел на крайние меры.

Я почувствовал, как внутри что-то неприятно екнуло. Голицын. Этот хитрый, как сто лис, царедворец. Он не из тех, кто прощает потерю контроля. Он скорее сожжет всю шахматную доску, чем признает, что проиграл фигуру.

Кассиан убрал руку.

— Он заключил временный союз с Инквизицией, — холодно закончил он мысль своего воина.

В зале повисла такая тишина, что я, кажется, услышал, как у Елисея за спиной щелкнули зубы. Он не просто уронил челюсть, он пробормотал, глядя в пустоту:

— Невозможно… Энергетические матрицы их полевых алтарей несовместимы с имперскими тактическими построениями. Это приведет к… каскадному резонансу!

— Видимо, они нашли решение, юный техник, — мой сарказм прозвучал неуместно, но я не сдержался.

— Он дал им то, чего у них никогда не было, — снова заговорил адепт, чуть придя в себя. Его голос все еще дрожал. — Ресурсы. Арсеналы, логистику… Он отдал под командование Валериуса два полных легиона…

— «Грифоны»… — прошептал за моей спиной Ратмир. В его голосе не было удивления, была глухая, черная ненависть. — И «Волчья Сотня». Мой отец служил с «Грифонами». Предатели присяги…

«Не предатели, — тихо поправила Лия у меня в голове. — Солдаты. Голицын не просто отдал им армию. В сводках перехваченных сообщений упоминается „совет командиров“ во главе с генералом Тарасовым, человеком Легата. Двойная система управления. Хитрый ход. Он пытается держать поводок на бешеной собаке, которую сам же и спустил».

А вот это уже было больше похоже на правду. Не просто отдать, а «одолжить», поставив своего смотрящего. Это в стиле Голицына.

— Они объединили силы, — закончил адепт, и его плечи окончательно опустились, будто из него выпустили весь воздух. — Инквиторы и их фанатики теперь ведут за собой закованных в сталь легионеров. У них знамена, осадные машины… Это не армия. Это… это нечестивый союз. Крестовый поход, рожденный в кабинетах интриганов и освященный безумцами. И он уже здесь. У наших границ.

«Священный поход». Это слово повисло в ледяном воздухе, как топор палача. Я смотрел на измотанных адептов, на Ратмира, чье лицо превратилось в каменную маску, на Арину, которая, казалось, перестала дышать. И понимал, что дела наши плохи. Не просто плохи — они достигли той стадии, которую в моем старом мире описывали короткой, но емкой фразой: «полный пиздец».

— Их цель? — В голосе Кассиана не дрогнул ни один мускул, будто он спрашивал не о надвигающемся армагеддоне, а о прогнозе погоды на завтра.

Раненый адепт со сломанной маской издал какой-то булькающий смешок.

— Цель? У них нет цели. У них есть вердикт…

Не дав ему договорить, Кассиан поднял руку. Воздух в центре зала замерцал и сгустился, превращаясь в мутное, дрожащее марево. Голограмма. Считанная прямо из памяти раненого, из его свежего, кровоточащего ужаса.

Картинка была рваной, искаженной помехами, но от этого не менее жуткой. Мы увидели долину у подножия гор, выжженную до серого пепла. Фигуру в черном одеянии Ордена, вышедшую вперед под белым флагом, — его движения были выверенными, полными достоинства. Навстречу ему — бесконечные ряды легионеров, стальная река под серым небом. Перед ними — жрец в золотой маске, похожей на безглазое солнце. Он не стал слушать. Он просто воздел руки к небу.

И с неба ударил не огонь. Ударило… ничто. Луч абсолютной, вибрирующей пустоты, который не сжег посла, а… стер его. Как ластик стирает карандашную линию. На мгновение на его месте остался лишь мерцающий, темный силуэт, искаженный в беззвучном крике, а потом и он рассыпался в пыль, которую ветер равнодушно развеял по долине.

Голограмма погасла, оставив в воздухе лишь запах озона и ощущение тошнотворной неправильности.

— Валериус объявил эти земли «абсолютной ересью», — закончил Кассиан, и в его голосе впервые прозвучало нечто, похожее на эмоцию. Холодное, аналитическое презрение. — Скверной. Раковой опухолью, подлежащей полному иссечению.

— Все, кто находится здесь, — прохрипел адепт, цепляясь за реальность, — объявлены «оскверненными». Пособниками тьмы. Исключений нет. Для них вы, — его взгляд, полный отчаяния, метнулся ко мне и Арине, — не люди. Вы — «Сердце Скверны». Главный приз, который они с гордостью принесут к подножию трона. Голицын позаботился о том, чтобы указ был подписан самим Императором.

Отлично. Только я решил, что мой главный враг — этот ледяной маньяк, как оказалось, что мне, возможно, придется защищать его от своих же бывших «работодателей». Мир определенно обладает извращенным чувством юмора. Я мельком взглянул на Ратмира. Он смотрел не на адептов и не на Кассиана. Он смотрел на свои руки, на мозолистые ладони воина. И я мог почти физически ощутить его внутреннюю борьбу: осознание того, что ему, возможно, придется сражаться плечом к плечу с этими «морозильниками» против тех, кого он когда-то считал братьями по оружию. Против знамен, которым он когда-то присягал.

«Их „очищающее пламя“ — не магия Тепла, — раздался в голове голос Лии, и в нем звенела сталь. — Это технология, основанная на цепной реакции аннигиляции жизненной силы. Грубая, нестабильная, как плохо собранный реактор. Уязвимость должна быть. Они не создают, они лишь ломают».

Спасибо, подруга. Хоть какая-то хорошая новость в этом дурдоме. Мой план, такой дерзкий и изящный — прокрасться за «Ключом Льда», — только что был стерт в пыль вместе с тем бедолагой-послом. Нас больше не ждали патрули Ордена. Нас ждал многотысячный каток из стали и фанатизма, который собирался проутюжить эти горы так, что от них останется только оплавленное стекло.

Адепт, собрав последние силы, закончил свой доклад, который звучал как эпитафия для всех нас:

— Их «священный поход» уже на подходе. Передовые отряды «Волчьей Сотни» прощупывают предгорья, убивая все живое. Их маги, больше похожие на сектантов-самоубийц, поют литургии, от которых сама земля начинает гнить и трескаться. Основные силы будут здесь через… через два, может, три дня. Они не собираются вести переговоры. Только выжигать. До самого сердца этой горы. До последнего камня.

Доклад адепта повис в воздухе, как приговор. В зале воцарилась тишина, но это была уже не прежняя, стерильная тишина Цитадели. Теперь она стала тяжелой и душной, как воздух перед грозой, наполненной запахом озона и близкой смерти. Мой разношерстный отряд замер. Ратмир, казалось, превратился в гранитное изваяние, его лицо стало непроницаемой каменной маской. Арина стояла прямая как струна, ее лицо было бледным, но в глазах горел холодный, злой огонь. Даже Елисей оторвался от своих мыслей, с неподдельным научным интересом глядя на Кассиана, оценивая не моральную сторону, а чисто тактическую выгоду его следующего хода.

Едва заметным жестом Кассиан отдал приказ, и его Первые Адепты бесшумно подошли к раненым вестникам, уводя их в глубину коридоров, как санитары уносят с поля боя тех, кто уже не сможет сражаться. Оставшись в центре зала, он медленно, с какой-то театральной неотвратимостью повернулся ко мне. В этот момент все взгляды — Ратмира, Арины, Елисея — скрестились на мне. Из простого наблюдателя я снова превратился в эпицентр этого маленького урагана.

— Видишь? — Голос Кассиана был тихим, лишенным всякого торжества. Он не злорадствовал. Он констатировал факт, как ученый, чей сложный эксперимент дал предсказуемо печальный, но единственно верный результат. — Мир Жизни не ищет диалога. Он не пытается понять. Он не предлагает компромисс. Он ищет лишь одного — уничтожения всего, что выходит за рамки его примитивного, хаотичного восприятия. Ты отверг мой Порядок. Ты выбрал их. Их несовершенство, их эмоции, их… человечность. И вот их ответ.

Каждое его слово было как удар молота по наковальне. Точное, выверенное, бьющее в самую больную точку. Он не врал. Он не манипулировал. Он просто озвучивал ту правду, которую я и сам только что осознал. Мир, за право быть частью которого я только что боролся с самим собой, приговорил меня к смерти без суда и следствия.

— Я не прошу тебя сражаться за меня, Наследник, — он подошел ближе, и в его голосе появились новые, незнакомые нотки — не искушение, а деловое предложение. — Я прошу тебя сражаться за себя. За свое право на существование, которое они у тебя отняли.

Он остановился прямо передо мной. За моей спиной Ратмир сделал полшага вперед, его рука непроизвольно легла на эфес — инстинкт воина, готового к бою на любой стороне, которую выберет командир. Арина встретилась со мной взглядом, и в ее глазах я прочел одно-единственное, безмолвное, отчаянное слово: «Не смей».

— Я даю тебе командование над восточным флангом обороны, — продолжил Кассиан, игнорируя эту немую сцену. — Даю тебе моих адептов, мои ресурсы, доступ к моим технологиям. Покажи мне, на что способен твой хваленый хаос, когда он загнан в угол. Победишь — докажешь свою правоту. Выживешь — получишь свободу. Проиграешь… что ж, ты просто умрешь, как и собирался. Но умрешь в бою, как воин, а не как жертва, стертая в пыль безликим правосудием.

Шах и мат. Классическая вилка. И этот ледяной ублюдок знал, что я ненавижу играть по чужим правилам. Вариант А — сдохнуть за тех, кто меня ненавидит. Вариант Б — принять командование от того, кого ненавижу я, и доказать, что мой путь чего-то стоит. Он предлагал мне не просто выживание. Он предлагал мне шанс. Шанс на реванш, на удовлетворение гордыни. Шанс использовать всю свою злость, весь свой тактический гений, всю свою чужеродную силу не сдерживаясь.

Он протянул мне руку в черной перчатке, предлагая не союз, а контракт. Техническое задание на выживание.

Должен быть, черт побери, вариант В. Всегда есть вариант В. Даже если для этого придется перевернуть всю доску к чертовой матери. Мозг лихорадочно заработал, перебирая варианты, как суперкомпьютер, ищущий уязвимость в системе.

Я поднял взгляд и встретился с невидимыми глазами Кассиана. Посмотрел на Ратмира, готового исполнить любой, даже самый безумный приказ, и увидел в его взгляде не только верность, но и тяжелую решимость остановить меня, если я перейду черту. Посмотрел на Арину, чьи глаза умоляли меня не становиться тем, против кого она боролась всю свою жизнь, тем, кто разрушил ее мир тысячу лет назад.

А затем снова посмотрел на Кассиана.

И криво усмехнулся. Усмешка получилась злой, усталой и донельзя безумной. И в этой усмешке был мой ответ. Не ему. Себе.