Безумный барон – 3

Глава 3

Кина не будет. Электричество кончилось.

Голографический блокбастер, который нам только что показали в прямом эфире, схлопнулся, оставив после себя лишь гулкую, звенящую тишину да легкий запашок озона, как после хорошей грозы. Черный обелиск снова стал просто куском камня — мертвым, холодным, безмолвным. А мы, зрители этого эксклюзивного показа, остались сидеть на земле посреди выжженной поляны, каждый в своем персональном аду.

Первым из ступора вышел Ратмир, и не потому что был самым умным — потому что был самым простым. В его мире, сотканном из приказов, стали и воинской чести, для такой, мать его, космологии просто не нашлось подходящей папки. Не найдя врага, которого можно ткнуть мечом, мозг солдата просто перезагрузился и выдал стандартный запрос.

— Что… это… было, барон? — хриплый, как скрежет гравия, голос воеводы резанул по ушам. Его взгляд был устремлен не на обелиск, а на меня, будто я не просто свидетель, а режиссер-постановщик всего этого безобразия.

— Трейлер к апокалипсису, воевода, — я попытался подняться, однако ватные ноги отказались сотрудничать, заставив опереться на меч. — Краткое содержание предыдущих серий. Похоже, мы вляпались не в разборки баронов, а в семейную ссору вселенского масштаба.

Ратмир поморщился, будто съел лимон. Мои аналогии до него, как обычно, не дошли. Качнув своей квадратной башкой, он попытался уложить увиденное в привычную картину мира, и, судя по заходившим под кожей желвакам, получалось так себе.

Зато до Елисея дошло. Даже слишком.

— Первоосновы… — До этого сидевший с видом побитого воробья, парень вдруг вскочил на ноги. В его обычно испуганных глазах теперь горел лихорадочный, почти безумный огонь. — Истинная Архитектура Мира! Это же полностью меняет все! Все учения Великих Магистров — лишь попытки слепца описать солнце! Они изучали следствие, а мы увидели причину!

Размахивая руками, как деревенский сумасшедший, он заметался по поляне и чуть не споткнулся о собственную мантию. Его ладони плясали, как у алкаша с похмелья, но не от страха — от чудовищного, всепоглощающего восторга. Для него это был не конец света, а, чтоб его, открытие Америки.

— Мы должны все зарисовать! Каждый символ! Каждую вибрацию! Магистр, вы понимаете, что это значит⁈ Это не волшба! Это… сам механизм Творения! Не то, как оно работает, а то, из чего оно сделано!

— Ага, — отозвался я. — Особенно та его часть, где все взрывается к чертовой матери. Уймись, Архимед, а то сейчас кондратий хватит.

Но Елисей меня уже не слышал. Рухнув на колени перед обелиском, он начал лихорадочно чертить на земле какие-то символы, бормоча под нос про «триединство энергии» и «принцип раскола». Трагедия ученого, чей мир только что рухнул, обернулась экстазом первооткрывателя. Фанатик, у которого крыша не просто поехала — она встала на место, только в совершенно другой вселенной.

А вот у Арины все было куда хуже.

Сжавшись в комок, Арина смотрела на свои собственные ладони. Не на меня, не на обелиск — на руки, из которых все еще сочился едва заметный, теплый золотистый свет. В ее взгляде плескалось не отчаяние или страх, а чистое, концентрированное отвращение, будто она смотрит на проявление какой-то гнусной, заразной болезни. Инстинктивная попытка сжать кулаки, «подавить» это сияние, вызвала лишь мелкую, нервную дрожь.

— Значит, это не свет… — ее тихий, почти шепот, оттого прозвучал еще более страшно. — Это не дар. Это… пожар. Такой же, как его голод. Просто один жжет, а другой — замораживает.

Подняв на меня глаза, она не плакала и не билась в истерике. В ее взгляде зияла глухая, выпотрошенная пустота. Вся ее гордость, вся ее вера в свою «светлую» миссию, в свое предназначение — все это только что рассыпалось в пыль. Она, наследница древнего рода, носительница «чистой жизни», оказалась таким же осколком, таким же багом в системе, как и я. Просто с другим знаком.

— Анализ психоэмоционального состояния группы, — прозвенел в моей голове холодный, синтетический голос Искры. — Объект «Ратмир»: системный сбой, вызванный перегрузкой данных, несовместимых с базовой прошивкой «честь и долг». Объект «Елисей»: переход в режим «эврика», характеризующийся повышенной, неконтролируемой ментальной активностью. Объект «Арина»: критическая ошибка в системе самоидентификации. Рекомендую ввести седативный препарат на основе экстракта валерианы. Эффективность для ее биологического вида не подтверждена, но вероятность положительного исхода — 67%. Интересно, сработает ли?

— Мне бы тоже не помешало, — мысленно огрызнулся я, глядя на этот парад разбитых судеб. — Ведро.

Ратмир наконец оторвал взгляд от своих сапог. Его лицо, всегда бывшее непроницаемым, как гранитная скала, теперь напоминало растрескавшийся камень. Посмотрев на мечущегося Елисея, на окаменевшую Арину, а потом на меня, он не выказал страха. Только тяжелую, свинцовую усталость солдата, который только что понял, что война, в которую он ввязался, не закончится никогда. И враг в ней — не просто люди в черном, а сами законы мироздания.

— И что теперь, барон? — прохрипел он. — Что мы будем делать со всем… этим?

Хороший вопрос, воевода. Я бы и сам хотел знать ответ. Отлично. Прекрасно. У меня в отряде теперь прагматик, у которого поехала крыша от осознания бессмысленности своего существования; фанатик, у которого она только что встала на место, превратив его в одержимого наукой маньяка; и принцесса, которая решила, что ее волшебная палочка все это время стреляла дерьмом.

— Хватит рефлексировать, туристы, — мой голос резанул по ушам, заставив их всех вздрогнуть. — Экскурсия продолжается. Подъем.

Первым, как и положено солдату, среагировал Ратмир. Скрипнув зубами, он с видимым усилием заставил себя подняться. Его мир, может, и рухнул, однако устав караульной службы, вбитый в башку годами, работал без сбоев. Он молча подал руку Арине, но та лишь качнула головой, поднимаясь сама. Ее взгляд скользнул по мне — холодный, отстраненный, будто она смотрела не на союзника, а на лабораторный образец, который только что показал крайне неприятные свойства.

— Куда идти? — проскрежетал Ратмир, и в его голосе не было вопроса, лишь требование определенности в этом хаосе.

— Туда, — я мотнул подбородком вглубь руин, туда, куда тянул меня внутренний, голодный компас. — Мой личный навигатор говорит, что самое интересное еще впереди.

Мы двинулись, и процессии страннее я в жизни не видел. Опираясь на меч, который теперь служил мне персональным счетчиком Гейгера, настойчиво щелкавшим в одном направлении, я шел впереди. Следом, стараясь не приближаться, семенил Елисей, бормоча под нос про «структурные аномалии». Замыкая шествие, двигались Ратмир и его люди, напряженно, как саперы по минному полю, ожидая подвоха от каждого камня. Арина же брела чуть поодаль, особняком, закутавшись в свой плащ, как в защитный кокон. Призрак, следующий за другим призраком.

Мы шли не по руинам города — мы шли по трупу. По мертвой, исполинской машине, чьи кости торчали из земли. Вместо улиц — широкие проспекты, вымощенные плитами из того же черного, маслянистого камня, местами растрескавшимися и ушедшими под землю. По бокам высились не дома, а гигантские, похожие на соты, структуры, уходящие в туманную хмарь. Не город — а материнская плата размером с Рязань, которую какой-то пьяный бог коротнул и бросил гнить.

— Похоже на ребра доисторического кита, — буркнул Игнат, с опаской косясь на исполинские, изогнутые арки, торчавшие из земли.

— Не кита, — тут же встрял Елисей, подбегая и проводя рукой по гладкой поверхности. — Это… силовой канал! Токопроводящая жила! Только он не передает энергию — он сам был энергией! Застывшей!

Он смотрел на Ратмира с восторгом сумасшедшего ученого, а воевода — на него, как на полного идиота.

— Анализ верный, — бесстрастно подтвердила у меня в голове Искра. — Это остатки первичной энергосети. Структурные повреждения аналогичны тем, что возникают в твоих примитивных устройствах при воздействии высоковольтного разряда. Коэффициент разрушения — максимальный.

Мы вышли к тому, что когда-то, видимо, было центром этого технологического чуда. Не храм, нет. Храмы строят для поклонения; это место было построено для работы. Исполинское здание походило на гибрид кафедрального собора и адронного коллайдера. Его стены, сотканные из полупрозрачного, молочного кристалла, были испещрены сетью темных трещин, а гигантский купол, некогда венчавший его, провалился внутрь, открывая вид на серое, безжизненное небо.

Сквозь пролом в стене, достаточно большой, чтобы в него мог въехать «КамАЗ», мы шагнули внутрь. Зал встретил нас оглушительной, давящей тишиной. Толстый, нетронутый слой пыли, копившейся здесь тысячелетиями, покрывал все вокруг. Лишь в лучах тусклого света, пробивавшихся сквозь дыру в куполе, она кружилась в медленном, почти гипнотическом танце. Этот зал не был собором; он был мавзолеем. Мавзолеем, посвященным богу по имени «Высокие Технологии».

И в самом центре этого мертвого зала, на возвышении, куда вели широкие ступени, стоял он. Второй обелиск.

В отличие от своего черного, зловещего брата, этот, сотканный из того же молочного кристалла, что и стены, казалось, светился изнутри собственным, давно погасшим светом. Он был выше, изящнее, и его поверхность покрывала не текучая вязь, а строгая, геометрически выверенная сетка символов. Порядок.

Но он был сломан.

От самого основания до вершины его прорезала уродливая, черная трещина, похожая на застывший разряд молнии. Ее края были оплавлены, почернели, будто от чудовищного, нечеловеческого жара. Что бы ни сломало эту цивилизацию, свой главный удар оно нанесло именно сюда.

— Святыня… осквернена… — выдохнул Елисей, и в его голосе прозвучали слезы. Он рухнул на колени, глядя на расколотый монумент с таким отчаянием, будто это был не камень, а труп его родной матери.

— Похоже, здесь была драка, — проскрежетал Ратмир, его рука сама собой легла на эфес меча. — И тот, кто дрался, был чертовски зол.

Арина молчала, глядя на трещину. Не на повреждение — на рану. Такую же глубокую и незаживающую, как та, что теперь была в ее собственной душе.

Игнорируя их, я медленно пошел вперед. Мой внутренний компас больше не тянул — он вибрировал, как натянутая струна. Подойдя к обелиску, я протянул руку.

— Магистр, не надо! — крикнул Елисей, но было уже поздно.

Мои пальцы коснулись холодной, гладкой поверхности кристалла.

И на мгновение обелиск ожил.

Не видения, не голоса — лишь низкий, едва слышный гул, похожий на вздох векового старика. Геометрические символы на его поверхности вспыхнули тусклым, молочным светом и тут же, с сухим треском, похожим на звук лопнувшей лампочки, погасли. Тишина. Архив снова уснул.

— Архив поврежден, — раздался в голове бесстрастный голос Искры, и в нем прозвучало что-то похожее на разочарование. — Отсутствует питание. Зафиксирован аварийный сброс. Для полной инициализации требуется внешний источник энергии. Значительной мощности.

— Значительной мощности… — прохрипел я, отшатнувшись от мертвого кристалла. — Отлично. Прекрасно. Где тут у нас ближайшая атомная электростанция? Адресок не подскажешь?

Никто моего юмора, как обычно, не оценил. Ратмир хмурился, глядя на расколотый обелиск с выражением плотника, которому заказали починить рояль с помощью топора. Елисей же, наоборот, почти плакал от досады.

— Он пуст! — всхлипнул парень. — Нужна… нужна сила, способная зажечь звезду! Где мы ее возьмем⁈

Не отвечая, я закрыл глаза, снова погружаясь в свое новое, уродливое, черно-белое зрение. Этот мертвый город-механизм предстал передо мной не руинами, а картой. Картой чудовищной катастрофы, оставившей после себя шрамы. Невидимые для обычного глаза, они пронизывали все вокруг — тонкие, мерцающие разломы в самой ткани реальности, похожие на трещины на лобовом стекле после попадания камня. Они не кровоточили, нет. Однако они «фонили». Из них сочилась та самая первичная, хаотичная энергия, которая когда-то и разнесла здесь все к чертовой матери.

Мой внутренний зверь, моя голодная Искра, отозвалась на это зрелище утробным, требовательным урчанием. Это была не просто еда. Это был шведский стол.

— Кажется, я нашел нам «розетку», — сказал я, открывая глаза.

— Что ты задумал? — Арина, до этого молчавшая, сделала шаг вперед. В ее глазах плескалась тревога. Она тоже чувствовала эти разломы, однако для нее они были не источником, а ранами. Открытыми, гноящимися ранами на теле мира.

— План простой, как три копейки, — я обвел взглядом зал. — Мы не можем построить новый генератор. Зато можем устроить короткое замыкание в старой проводке. Я просто… проткну одну из этих трещин. Открою кран на пару секунд. Этого должно хватить.

Его лицо вытянулось, побелело, как сметана, когда Елисей уставился на меня, как на полного психа.

— Магистр, это не трещины! Это сдерживающие печати! Если вы их тронете, вы не просто выпустите энергию — вы разрушите саму матрицу этого места! Это как выдернуть несущую стену из здания, чтобы разжечь костер!

— Это безумие, Михаил! — Арина подошла почти вплотную, и ее теплое поле заставило мой внутренний холод злобно зашипеть. — Это не просто энергия! Это открытая, гноящаяся рана на теле мира! Ты собираешься сунуть в нее руку — она сожрет тебя, и даже костей не оставит!

— Лодка уже тонет, принцесса, — я криво усмехнулся. — Я просто пытаюсь использовать эту дыру, чтобы выплеснуть воду наружу. Других вариантов у нас нет. Ратмир, — я повернулся к воеводе, — уведи всех к выходу. И будь готов бежать. Очень быстро.

Ратмир долго смотрел на меня, потом на Арину, потом на Елисея, который уже, кажется, был готов упасть в обморок. В его солдатской башке шла сложная работа. А потом он просто мотнул подбородком.

— Выполняю, командир.

Оставшись один посреди зала, я пошел к самой большой, самой уродливой трещине в стене, пульсирующей едва заметным, больным светом. Меч в моей руке дрожал от предвкушения.

— Анализ. Выбранный разлом нестабилен. Вероятность неконтролируемой цепной реакции — сорок два процента, — бесстрастно сообщила Искра. — Вероятность твоей аннигиляции — семьдесят три процента. Мне нравится этот план. Он дерзкий.

— Мне тоже, — прошипел я и, сделав глубокий вдох, вонзил Искру в самый центр разлома.

Мир взвыл.

В голове зазвучал скрежет — будто миллионы стеклянных осколков перемалывают друг друга, и этот звук лез прямо в мозг, игнорируя уши. Воздух вокруг меня пошел рябью, как на экране старого телевизора, который пытаются настроить кувалдой. Из пробитой мной дыры хлынул не свет и не тьма — чистый, незамутненный хаос. Поток сырой, первозданной энергии, еще не ставшей ни Жизнью, ни Пустотой.

И Искра начала жрать.

Она не просто поглощала — она всасывала этот поток с утробным, чавкающим восторгом, как гигантский пылесос. Меч в моей руке раскалился добела, а потом, наоборот, стал обжигающе ледяным. Черные вены на нем вспыхнули так, что пришлось зажмуриться.

А меня рвало на части. Я больше не управлял процессом, превратившись в клапан, который сорвало под чудовищным давлением. Поток хаоса не просто тек сквозь меня — он переписывал меня, стирая старые файлы и загружая новые, битые, зараженные вирусом вечности. Кровь хлынула из носа, из ушей. Боль достигла такого пика, что я заорал, но крик утонул в этом беззвучном реве.

— По-по-поглощение… эне-ергии… уровень… за-запредельный… С-системный восторг… — проскрежетало у меня в мозгу, и бесстрастный голос Искры впервые сорвался, пойдя помехами.

На самой грани, когда сознание уже уплывало, а тело было готово рассыпаться в пыль, поток иссяк. Разлом с тихим, обиженным щелчком схлопнулся.

Я рухнул на колени, едва успев выдернуть меч. Из горла вырвался сиплый, сдавленный хрип. Тело превратилось в одну сплошную, ноющую рану. Но меч… он был другим.

Он больше не был голоден. Он был… сыт. Полон до краев. Черные вены на нем не пульсировали — они ровно, мощно светились изнутри иссиня-черным, холодным светом.

— Зарядка завершена. Энергетические ячейки полны, — раздался в голове спокойный, почти довольный голос Искры. — Кажется, я немного переела. Можно приступать к работе.

Подняв голову, я увидел, как расколотый белый обелиск в центре зала отзывается на эту новую силу. Трещина на нем замерцала, а символы на его поверхности один за другим начали вспыхивать ровным, молочным светом. Он просыпался.

— Работает… — выдохнул я, сплевывая на пол сгусток крови. — Кажется, работает…

— Возвращаются! — крик Ратмира с порога заставил меня обернуться.

Мой отряд, до этого прятавшийся за проломом в стене, теперь осторожно, как саперы, возвращался в зал. Лица их были бледными, глаза — круглыми от ужаса. Они не видели моей внутренней борьбы, зато прекрасно слышали беззвучный вой, который сотрясал сами основы этого места.

— Что это было, Магистр⁈ — Елисей подбежал ко мне, его взгляд метался между мной, моим мечом, который теперь ровно и мощно светился изнутри, и оживающим обелиском. — Это… это было неправильно! Вы не просто открыли кран, вы… вы сломали плотину!

— Главное, что теперь у нас есть вода, — прохрипел я. — А теперь заткнитесь и смотрите. Кажется, начинается вторая серия.

Не успел я договорить, как белый обелиск вспыхнул. Яркий, но не слепящий молочный свет залил зал, заставляя тени сжаться по углам, и снова, как в прошлый раз, прямо в наших головах раздался бесстрастный, механический голос:

«ИСТОЧНИК ПИТАНИЯ ОБНАРУЖЕН. СИСТЕМА СТАБИЛИЗИРОВАНА. ЗАГРУЗКА АРХИВА… ПОВРЕЖДЕННЫЙ СЕКТОР ОБНАРУЖЕН. ЗАПУСК ПРОТОКОЛА ВОССТАНОВЛЕНИЯ ДАННЫХ ИЗ РЕЗЕРВНОЙ КОПИИ… ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ ЗАПИСИ „ПРОЕКТ_СТРАЖ“».

Над вершиной обелиска начало рождаться изображение — на этот раз не рваное и хаотичное, а четкое, ясное, пугающе реальное. Мы снова оказались в той самой лаборатории-соборе, однако картина была иной. Никакого величия, только отчаяние.

Уцелевшие Архитекторы, чьи сияющие фигуры потускнели и мерцали, как догорающие свечи, метались вокруг трех постаментов. На них, в вибрирующих от напряжения силовых полях, парили три объекта.

Первым был сгусток абсолютной, всепоглощающей тьмы, который я узнал сразу. Мой будущий меч. Он бился и корчился, как живое существо, пытаясь вырваться. «Так вот как тебя слепили, дружище, — пронеслась в голове холодная мысль. — Не в кузне, а в аду. Из чистого, концентрированного „ничего“. Приятно познакомиться, так сказать, с родителями».

Вторым — шар слепящего, яростного золотого света, источавший волну неконтролируемого роста. Он не просто сиял — он порождал вокруг себя мимолетные, уродливые формы, которые тут же распадались. Арина рядом со мной издала тихий, сдавленный стон узнавания.

И третьим… третьим был идеальный, многогранный кристалл, похожий на гигантский алмаз. Он не светился и не поглощал свет — он его преломлял, раскладывая на тысячи радужных бликов. Абсолютно неподвижный, он источал такой незыблемый, вечный покой, что хотелось выть от тоски. Порядок.

— Ключи… — прошептал Елисей, и в его голосе смешались благоговение и ужас. — Они не нашли их. Они их… создали. Изолировали чистые аспекты.

Картинка сменилась. Архитекторы, используя какие-то непостижимые инструменты из чистого света, начали «ковать» эти аспекты, придавая им форму. Тьма сжималась, вытягивалась, обретая знакомые очертания клинка. Золотой свет сплетался в изящный, богато украшенный скипетр. А ледяной кристалл превратился в массивный, почти грубый боевой молот, каждая грань которого была безупречна.

А потом в зал вошли они. Трое добровольцев.

У них были не бесформенные фигуры из света, как у Архитекторов, а высокие, изящные, но вполне материальные тела. И лица, на которых застыла мрачная, непоколебимая решимость.

Запись показала жестокий, болезненный ритуал, от которого отвернулись даже мои закаленные вояки. Архитекторы не просто вручили им оружие — они «вживляли» Ключи в носителей, сплавляя их души и тела с первозданной силой. Одного из воинов окутала тьма, превращая его доспехи в черный, как ночь, панцирь. Заглянув в его шлем, в эту бездну, я увидел не чужое лицо, а свое собственное. Свое будущее. Или свое прошлое. Черт его разберет.

Второго пронзил золотой свет, и его броня засияла, как полуденное солнце. Арина замерла, глядя не на воина, а на воительницу. В сияющих золотых доспехах, с ее лицом, с ее глазами. Она смотрела на свою прародительницу. И на свой приговор.

Третьего сковал лед, превратив его доспехи в мерцающий, кристаллический монолит.

Когда все закончилось, перед нами стояли трое. Уже не просто воины. Стражи.

Один — в темных, как сама Пустота, доспехах, с моим мечом в руке. Вторая — в сияющих, золотых, со скипетром Жизни. И третий — в серебряных, кристаллических, с ледяным молотом Порядка на плече.

— Они стали живыми контейнерами, — прошептала Арина, и ее лицо было белым, как полотно. — Сосудами, чтобы сдерживать то, что нельзя было уничтожить.

Последний кадр был молчаливым и величественным. Трое Стражей, спина к спине, стояли перед гигантским, рваным разломом в реальности, из которого сочился первозданный хаос. Я скосил глаза на Ратмира. Он не смотрел на магию, он смотрел на воинов. На их стойку, на их решимость. Он не видел богов или демонов. Он видел солдат, идущих на свой пост. На вечное дежурство. И в его взгляде, впервые за все время, я увидел не страх, а глубокое, почтительное уважение. Уважение солдата к другим солдатам.

Их задача была не в том, чтобы победить. А в том, чтобы вечно поддерживать хрупкий баланс, не давая трем аспектам уничтожить друг друга и всю реальность.

Запись оборвалась на том, как они делают первый шаг к Разлому, исчезая в его ревущем, беззвучном пламени.

Изображение погасло. Обелиск снова стал просто куском белого, расколотого камня.

В зале повисла такая тишина, что было слышно, как у кого-то из солдат Ратмира стучат зубы.

— Значит… — Ратмир наконец нашел в себе силы заговорить, и его голос был хриплым. — Все это время… мы молились не богам. Мы молились… тюремщикам.

Никто ему не ответил. Мы смотрели на расколотый обелиск, и каждый думал об одном и том же.

Что, черт побери, могло пойти не так? Что могло сломать трех бессмертных стражей, державших на своих плечах всю эту проклятую реальность?

И, что самое страшное, — что случилось с двумя другими?