Безумный барон – 3

Глава 7

На вопрос Арины — «Ты еще хочешь жить?» — я так и не ответил. Не потому, что не хотел, а потому, что, черт побери, не знал. Последние дни в этой стерильной, идеальной тюрьме стали изощренной пыткой, а единственным неотлучным спутником сделался голод — сосущий, ледяной вакуум под ребрами. Началось в колхозе утро. Кажется, я окончательно ехал кукухой.

Решение пришло само, продиктованное не логикой или страхом, а чистым, животным инстинктом самосохранения. Я просто не хотел превращаться в ходячую черную дыру, которая однажды сожрет своих же союзников.

Поэтому на следующее утро я и остановил у двери Первого Адепта.

— Передай своему Лорду, — заставив себя говорить ровно, произнес я. — Я согласен на его… уроки.

Адепт молча склонил голову и беззвучно удалился, чтобы вернуться через час.

— Лорд Кассиан ждет вас. Один.

Кивнув, я подхватил с кресла меч и двинулся следом. Проходя мимо Ратмира, стоявшего на страже, я не услышал ни слова. Лишь рука воеводы на эфесе меча сжалась так, что побелели костяшки, — жест, красноречивее любых слов говорящий о том, что он не доверяет им. И, что хуже, больше не доверяет мне.

Мы спустились в самое сердце этой горы-тюрьмы, где Адепт остановился перед круглой, как люк подводной лодки, дверью из радужного, переливающегося металла.

— Он здесь.

Дверь беззвучно ушла в стену, открывая проход в пустоту. Комната без стен, без потолка, без пола — бесконечное, белое, слепящее пространство. В центре этого «ничего» стоял Кассиан.

— Добро пожаловать, Наследник, — его тихий, уставший голос прозвучал прямо в моей голове. — В симулятор реальности. Место, где мы можем работать, не рискуя случайно сломать вселенную.

Я шагнул внутрь.

— Ты привык подавлять свой голод. Бороться с ним, — сказал Кассиан. — Ошибка. Это все равно что пытаться заткнуть вулкан пробкой: чем сильнее давишь, тем мощнее будет взрыв.

Он поднял руку, и белое пространство вокруг нас подернулось рябью. Из ниоткуда начали расти кристаллические структуры — идеальные, многогранные, сотканные из чистого, холодного синего света. От них волнами расходилась энергия Порядка, от которой мой внутренний зверь инстинктивно съежился.

— Ты пытаешься утолить жажду соленой водой Жизни, но она лишь усиливает ее. Твоему Голоду нужна не пища, а форма. Как реке нужно русло, чтобы не превратиться в болото. Попробуй.

С сомнением покосившись на кристалл, я ощутил, как мой внутренний голод взвыл от отвращения. Предложение напоминало попытку напоить вампира святой водой.

«Ложь! — взревела в голове древняя, голодная часть Искры. — Он хочет запереть меня! Носитель, уничтожь его!»

«Анализ. Этот метод эффективен, — тут же перебил ее синтетический, логичный голос. — Сопротивление иррационально».

Стиснув зубы, я подошел к кристаллу и протянул руку с мечом. Стоило навершию Искры коснуться сияющей грани, как голод взревел. Инстинкт взял верх: я не пытался впитать — я попытался сожрать.

Черные вены на моем мече вспыхнули с хищной яростью. Кристалл, вместо того чтобы наполнить меня, с сухим, пронзительным треском пошел трещинами и взорвался, осыпав дождем угасающих синих искр. Меня отбросило назад. Голод, не получив насыщения, а лишь раздразненный, с удвоенной силой вцепился в мои собственные внутренности. Согнувшись пополам от боли, я рухнул на колени.

— Видишь? — в голосе Кассиана не было и тени удивления. — Ты все еще пытаешься решить проблему молотком. Твой голод не знает ничего, кроме поглощения. Ты должен научить его другому.

Щелчком пальцев он вырастил передо мной новый кристалл.

— Еще раз. Однако на этот раз — не пытайся его сожрать. Не борись. Просто… позволь ему быть. Почувствуй его структуру. Его порядок.

Собрав остатки воли, я снова поднялся. Пот катился градом.

«Носитель, не надо…» — зашептала древняя Искра.

«Надо», — мысленно отрезал я.

Снова прикоснувшись мечом к кристаллу, я заставил себя не поглощать. Просто… слушать.

И меня ударило. Не болью. Порядком. Абсолютным, математически выверенным, идеальным. Будто мне в мозг напрямую загрузили всю таблицу Менделеева, интегральное исчисление и полное собрание сочинений Канта. Мой внутренний хаос, мой голод, взвыл от этого вторжения, как дикий зверь, которого пытаются загнать в тесную, идеально ровную клетку.

Черные вены на мече вспыхнули, силясь сожрать энергию. Но она не поглощалась. Она… встраивалась. Словно недостающий элемент в сложной химической формуле. Пространство вокруг меня начало реагировать: хаотичная белизна симулятора у кристалла обретала структуру, превращаясь в упорядоченную, мерцающую решетку.

— Чувствуешь? — голос Кассиана оставался спокойным. — Это не борьба. Это… баланс. Ты не уничтожаешь голод, а даешь ему структуру. Заполняешь пустоту не хаосом, а смыслом.

Я стоял, вцепившись в меч. Внутри меня что-то менялось. Голод не утихал, нет. Он становился… другим. Более сфокусированным. Управляемым. Процесс был мучительным, но, черт побери, он работал.

«Уроки» с Кассианом превратились в мою личную, персональную Голгофу. Каждый день, спускаясь в эту белую, стерильную пустоту, я получал от него новую, все более изощренную задачу. Мой внутренний зверь, моя Искра, выл и бился в агонии, ведь каждый контакт с энергией Порядка оборачивался для нее пыткой.

Но я терпел. Стиснув зубы до скрежета, заставлял себя продолжать, потому что это, черт возьми, работало. Голод не исчез, однако становился… острее. Словно тупой кухонный нож, который медленно, мучительно точат на правильном камне. И тогда я заметил нечто странное.

Во время этих «уроков» в моей голове начали всплывать обрывки, фрагменты чужой памяти. Вместе с ними приходила боль. Не моя — чужая. Тысячелетняя, выгоревшая дотла боль одиночества и ярости, которая хлестала по сознанию, как удар хлыста. Процесс, который Кассиан называл «структурированием», на деле обернулся чем-то иным. Дефрагментацией. Энергия Порядка, подобно умелому программисту, находила и восстанавливала поврежденные, заблокированные сектора в ее памяти, снимая предохранители, установленные первым Стражем.

И вместе с памятью ломался ее голос.

Бесстрастная синтетическая речь начала сбоить, прерываясь обрывками фраз на древнем, гортанном языке, которого я не понимал, но от которого волосы на загривке вставали дыбом. Иногда в ее голосе прорывался визг первобытного голода, а порой — тихий, почти неслышный плач. В моей голове разворачивался непрекращающийся диалог шизофреника, где одна личность пыталась сожрать другую, а третья вела протокол.

«Отлично, — саркастично подумал я, пытаясь собрать из кристаллов очередную фигуру, пока в ушах звенело от ее ментальных криков. — Раньше у меня был говорящий калькулятор, а теперь — капризная богиня с биполярным расстройством. Даже не знаю, что хуже».

А потом, в один из дней, когда я, вымотанный до предела, рухнул на пол симулятора, все стихло. Хаос в голове прекратился. Вместо него — оглушительная, звенящая тишина.

«Ты устал, Михаил».

Голос был совершенно другим. Из него исчезли и синтетические нотки, и машинная бесстрастность. Вместо них зазвучал глубокий, чуть хрипловатый женский голос — голос взрослой, мудрой и бесконечно, до самого дна, уставшей женщины. Ни голода, ни ярости — только тихая, всепонимающая печаль.

— Ты… кто? — выдохнул я, глядя в белую пустоту.

«Я та, кого ты носишь в своей руке, — ответила она, и в ее голосе прозвучала горькая ирония. — Та, кого ты называл Искрой. Хотя это имя мне никогда не нравилось. Слишком… яркое для такой, как я».

Я сел, тщетно пытаясь уложить это в голове. Мой бортовой компьютер, мой личный дьявол, моя говорящая железка только что… обрела личность. Я потерял инструмент, но, возможно, получил нечто куда более опасное.

— У тебя есть имя? — спросил я.

«Было. Давно, — она замолчала, словно нащупывая забытое слово. — Они звали меня… Лия».

Лия. От этого простого, человеческого имени становилось еще более жутко.

— Что… что с тобой происходит?

«Я вспоминаю, — ответила она, и голос ее наполнился болью. — Кассиан думает, что учит тебя. Он ошибается. Он лечит меня. Его Порядок — как ключ, который медленно, со скрежетом, открывает замки на дверях моей памяти. И то, что я вижу за этими дверями… лучше бы мне не вспоминать».

Она говорила со мной не как система с носителем, а как человек с человеком. Как личность, запертая в проклятой тюрьме из стали и пустоты.

Когда я, пошатываясь, вышел из симулятора, Кассиан все так же стоял у входа. Он посмотрел на меня, и в его звездных, бездонных глазах на мгновение промелькнуло нечто новое. Не сочувствие. Не триумф. А… ожидание. Он не просто учил меня. Он ждал. Ждал, когда она проснется. И от этого осознания вся ситуация становилась еще более зловещей.

Следующие дни превратились в странный, мучительный ритуал. Днем я спускался в белую пустоту симулятора, где Кассиан продолжал свои «уроки», а по ночам, когда физическая и ментальная усталость достигали пика, говорила она. Лия.

Ее голос в моей голове больше не был хаотичным — он стал ровным, тихим, полным бесконечной, выгоревшей дотла печали. Она не просто вспоминала — она показывала.

«Он лжет тебе, Михаил, — прозвучал ее голос однажды ночью. — Кассиан. Говорит тебе полуправду — самую опасную ложь из всех».

— О чем ты? — спросил я вслух.

«О причине. О том, почему все рухнуло, — в ее голосе не было злости. — Помоги мне. Я покажу».

Откликнувшись на ее просьбу, я вошел в симулятор. На этот раз он оказался не белым, а… серым. Словно поврежденный файл. Перед нами в воздухе висели рваные, мерцающие осколки ее памяти, похожие на битое стекло.

— Что это? — спросил я, протягивая руку к одному из них.

«Мои воспоминания. Поврежденные. Заблокированные. Твой аналитический ум… он может помочь их собрать. Задавай вопросы. Направляй. Стань моим проводником».

Я кивнул, понимая, что это не просто просьба, а первое настоящее проявление доверия.

— Хорошо. Начнем с начала. Катастрофа. Кассиан твердит, что это был сбой системы.

«Ложь, — прошептала Лия, и серый мир вокруг нас дрогнул. — Не было никакого сбоя. Мы справлялись».

Перед нами возник образ: трое Стражей, спина к спине, перед ревущим разломом. Мой предшественник поглощает выброс Хаоса. Кассиан «замораживает» трещину. А третья, в сияющих золотых доспехах, окутывает их щитом из чистой Жизни.

— Вы были одним целым, — проговорил я.

«Да, — в ее голосе прозвучала боль. — До того дня».

Картинка сменилась. Та же троица, но после битвы, измотанная и ослабленная. Они стояли на вершине кристальной башни и смеялись.

— Что произошло дальше? — спросил я, чувствуя себя следователем на допросе призрака.

«Она, — в голосе Лии проступила холодная, вековая ненависть. — Элиара. Страж Жизни. Ваша… прародительница».

Я аж поперхнулся. Арина. Ее предок. Отлично. Просто великолепно. В голове тут же пронеслась мысль: «Значит, она… такая же? В ней течет та же кровь. Можно ли ей доверять?».

«Она верила не просто в Жизнь, — продолжала Лия, будто читая мои мысли. — Она верила в борьбу. В то, что страдание, хаос и сама смерть — необходимый двигатель эволюции. В нашем идеальном балансе она увидела не гармонию, а… стагнацию. Смерть духа. И испугалась, что мы решим „вылечить“ мир от этой борьбы».

На голограмме взгляд Элиары изменился. На смену усталости в ее сияющих глазах пришел холодный, расчетливый фанатизм.

«Она нанесла удар первой. Не в бою. В спину. Пока мы были беззащитны».

Видение хлынуло в мое сознание ее глазами. Глазами Лии.

Ослепительная вспышка золотого света, полного не созидания, а яростной, разрушительной силы. Удар, рвущий саму душу. Связь с ее первым носителем оборвалась. Его жизнь погасла.

«Она убила его, — голос Лии был до ужаса спокоен. — А потом ударила по Кассиану».

Второй удар врезался в Стража Порядка, но Кассиан успел выставить свой молот. Удар не убил его, однако расколол. Расколол его суть, его веру.

«Она не смогла его убить. Но она его… сломала. Заразила своим страхом, своей ненавистью к Хаосу. Превратила мудрого хранителя в сломленного, одержимого местью фанатика, который теперь видит в Жизни лишь то, что она сделала с ним».

Вся философия Кассиана, вся его логика стазиса — все это оказалось не результатом тысячелетних размышлений, а посттравматическим синдромом. Психозом, рожденным из боли и предательства.

Симуляция погасла. Я стоял в белой пустоте, переваривая увиденное. Это меняло всё. Вся конструкция, выстроенная Кассианом, — его Орден, Великий План, моя роль «Наследника» — оказалась построена на лжи. На искаженной, изуродованной версии правды, которую сломленный бог скармливал своим последователям, а теперь — и мне.

«Теперь ты знаешь», — тихо сказала Лия.

Да. Теперь я знал. И это знание давило тяжелее любого проклятия.

В давящей тишине белой пустоты симулятора гудело осознание: я только что стал свидетелем предательства, которое сломало не просто судьбы — оно раскололо саму вселенную.

— Что было дальше? — глухо спросил я. — Она просто… ушла?

«Не сразу, — ответила Лия, и серая дымка симулятора снова начала сплетаться в образы. — Она была не чудовищем, а фанатиком. И, как любой фанатик, не просчитала последствий».

На моих глазах их идеальный мир рушился. Сдерживаемый ими разлом в реальности взорвался, извергая потоки чистого, неконтролируемого Хаоса. Посреди этого апокалипсиса стояла Элиара, и на ее сияющем лице застыл ужас ученого, чей эксперимент вышел из-под контроля.

«Она поняла, что натворила, — в голосе Лии не было ни злости, ни сочувствия, лишь холодная констатация. — Поняла, что, пытаясь спасти мир от мнимой тюрьмы, обрекла его на реальную смерть».

Рядом с ней на расколотых плитах лежали двое. Мой предшественник, Страж Пустоты, был уже мертв, но в последний миг ему удалось запереть свою суть в клинке и превратиться в спящий артефакт. В Искру.

Кассиан был еще жив, однако его тело билось в агонии. Кристаллические доспехи раскололись, а из раны на груди сочилась тьма: удар Элиары не просто ранил его — он заразил его хаосом.

«Она могла бы остаться, но выбрала путь Жизни — путь выживания любой ценой», — продолжала Лия.

Бросив последний, полный ужаса взгляд на умирающего Кассиана, Элиара использовала остатки своей силы и сбежала, забрав свой Ключ и оставив их мир умирать.

Катастрофа была следствием не ошибки в коде, а человеческого, слишком человеческого страха. И предательства.

Симуляция погасла.

Выйдя из белой пустоты, я нашел Кассиана на его обсидиановом троне. Его звездные глаза, казалось, стали еще тусклее.

— Теперь ты знаешь, — его голос был ровным, но под этим спокойствием я теперь слышал отголоски той древней, незаживающей раны.

— Я знаю, что ты мне лгал, — отрезал я, подходя ближе. — Ты сказал, что Жизнь — это ошибка. Но умолчал, что эту «ошибку» совершила та, кого ты, возможно, когда-то звал сестрой.

На его пергаментном лице не дрогнул ни один мускул.

— Эмоции — слабость, Наследник. Иррациональный фактор, ведущий к катастрофам. Я извлек из этого урок и предлагаю тебе сделать то же самое.

«Да… убей ее… она заслужила… — зашептал в моей голове древний, полный боли голос Лии. — Отомсти за меня… за нас…»

— Ее потомок сейчас ходит по коридорам моей цитадели, — продолжил Кассиан, будто не слыша мой внутренний диалог. — Носительница той же силы, того же хаоса. Живое напоминание о предательстве. Она — первое, что должно быть… исправлено.

Он не приказывал. Он предлагал. Стать его палачом. Завершить его месть.

«Нет, Носитель! — вдруг раздался в голове другой, уже знакомый, синтетический голос. — Анализ! Месть — путь Хаоса! Тот же путь, что выбрала Элиара! Не повторяй ее ошибку! Нелогично!»

Два голоса в моей голове спорили, разрывая меня на части. Однако ответ пришел не от них, а из той части меня, что все еще оставалась Михаилом Котовым, аналитиком.

Я криво усмехнулся.

— Предлагаешь исправить ее «ошибку», совершив точно такую же? Предать союзника, который спасал мне жизнь? — шагнув вплотную, я почувствовал, как холод, исходящий от нас обоих, заставил воздух в зале затрещать. — Ты не извлек урок, Кассиан. Ты на нем зациклился. Ты не врач. Ты — пациент, пытающийся лечить других тем же ядом, которым отравлен сам.

Резко развернувшись, я пошел к выходу.

— Твое предложение отклонено.

Я ждал удара в спину, но его не последовало.

— Ты еще вернешься, Наследник, — прошелестел его голос мне вслед. — Когда твой голод станет невыносимым, а твои «союзники» посмотрят на тебя с ужасом, ты вернешься. Потому что только я могу дать тебе то, чего ты хочешь. Тишину.

Не оборачиваясь, я просто шел, и с каждым шагом холод в моей груди становился все сильнее. Он был прав. Черт побери, он был прав.