Безумный барон – 3

Глава 8

Бродя по гулким, стерильным коридорам этой горы-тюрьмы, с каждым шагом я слышал в голове его тихий, уставший голос. Он был прав, черт побери. И от этого осознания хотелось не то выть, не то напиться до состояния одноклеточной амебы.

Собрал я их в зале с синим, не греющим камином. У стены, скрестив руки на груди, застыл Ратмир — гранитная скала, готовая к удару. В кресле сжалась в комок Арина, будто ожидая приговора. А Елисей… он притулился у книжного шкафа с таким видом, будто его сейчас будут бить. Возможно, даже ногами.

Не стал я ходить вокруг да около. Просто вывалил все как есть, без прикрас и смягчающих формулировок: про Элиару, прародительницу Арины, что из страха перед застоем устроила локальный армагеддон; про Кассиана, из мудрого хранителя превратившегося в сломленного фанатика; про то, что вся их хваленая философия — никакой не результат тысячелетних размышлений, а посттравматический синдром вселенского масштаба.

— Ересь! — первым не выдержал Ратмир. Его хриплый, как скрежет гравия, голос не кричал — он выносил вердикт. — Яд для ушей, Магистр.

Солдатская ярость, простая и понятная, ему была ближе, чем вся эта космологическая Санта-Барбара.

Арина вжала голову в плечи, будто мой рассказ был не словами, а физическими ударами. На ее руках, из которых сочился едва заметный золотистый свет, застыл взгляд, полный отвращения, будто это были не ее ладони, а две ядовитые змеи. Бремя вины предка рухнуло на ее плечи с тяжестью целой горы.

Взорвался, однако, именно Елисей.

— Но… если Жизнь, «Великое Тепло», изначально нестабильна, если именно ее хаос стал причиной катастрофы… — сделав шаг вперед, он вскинул голову, и в его глазах, до этого полных ужаса, вспыхнул огонь. — Тогда… тогда Кассиан прав! Его Порядок — это не зло! Это… логика!

— Ты в своем уме⁈ — прорычал Ратмир, его рука сама собой легла на эфес меча.

— Вы не понимаете! — отшатнувшись, но не от страха, Елисей заговорил, и в его голосе звенел восторг неофита. — Его технологии… его философия… это не магия, это наука! Высшая форма! Я должен… я должен это понять!

Он вылетел из комнаты, оставив нас в оглушительной тишине. Кажется, я только что потерял солдата. Хуже — я только что подарил врагу нового, самого преданного адепта.

Прошло два дня. Два дня гнетущей тишины, в которой каждый из нас варился в собственном котле. Арина заперлась в своих покоях; я раз принес ей еду — просто оставил поднос у двери, но та так и не открылась. Ратмир же нашел выход своей ярости единственным доступным ему способом. Проходя мимо тренировочного зала, я услышал не лязг стали, а яростный, отчаянный рев. Заглянув в проем, увидел, как он, с голым торсом, рубит деревянное чучело. Удары были не тренировочные — он пытался его убить, и с каждым взмахом двуручного меча с его губ срывался скрежет зубов. Наши взгляды встретились на мгновение. В его глазах не было ненависти, лишь холодное, солдатское презрение к тому, что он считал слабостью. Моей слабостью.

Елисей нашелся в библиотеке. Вернее, в том, что они называли архивом — зале, где вместо полок мерцали кристаллические стеллы, а в воздухе висели голографические схемы. Он оказался не один: рядом, молча, тенью застыл Первый Адепт в своей дизайнерской маске. Тот не учил. Просто… присутствовал.

— … и если применить принцип структурной инверсии к энергетической матрице, то можно не просто подавить хаос, а обратить его в чистый, упорядоченный потенциал! — Елисей оживленно жестикулировал, тыча пальцем в сложнейшую, переливающуюся схему. — Гениально! Это не разрушение, это… оптимизация бытия!

Обернувшись, он увидел меня. Страх в его глазах сменился чем-то иным: отстраненным любопытством. И жалостью. Он больше не видел во мне Магистра. Он видел во мне такой же неупорядоченный, хаотичный элемент, как и Арина. Болезнь, подлежащую исправлению.

— Магистр, — он слегка склонил голову, хотя в его голосе не было прежнего трепета. — Я изучаю труды Архитекторов. Здесь ответы на все вопросы. Они предлагают не смерть. Они предлагают… совершенство.

— Совершенство мертвой, стерильной пустоты, — прошипел я.

— Вы мыслите категориями живого, — с легкой, почти снисходительной улыбкой ответил он. — Устаревшая парадигма. Ваша сила, ваш «Голод», — такой же хаотичный сбой, как и «Тепло» леди Арины. Вас обоих нужно просто… откалибровать.

Я смотрел на этого парня, на моего бывшего ученика, с восторгом обсуждающего с ходячим трупом преимущества тотальной аннигиляции, и ощущал не злость. Лишь глухую, выпотрошенную пустоту.

— Анализ. Юнит «Елисей» успешно интегрируется во вражескую идеологическую модель, — бесстрастно сообщила Искра. — Его когнитивная парадигма совпадает с их парадигмой на восемьдесят один процент. Вероятность его возвращения… низкая. Поздравляю. Ты только что создал первого в истории человеческого адепта Ордена. Мне нравится его стиль. Он задает правильные вопросы.

Развернувшись, я пошел прочь. Я пришел сюда, чтобы найти ошейник для своего зверя. А в итоге просто помог другому, более страшному зверю обрести нового, самого верного пса. Делов на копейку, а шуму на рубль. Только в этот раз рублем была душа этого наивного, рыжего паренька. И я, кажется, только что проиграл ее вчистую.

От Елисея, с восторгом обсуждавшего с ходячими трупами преимущества тотальной аннигиляции, меня буквально тошнило. Не физически — мой желудок, кажется, давно забыл, что это такое. Тошнило метафизически. Развернувшись, я пошел прочь, а за спиной все еще звенел его сбивчивый, но увлеченный голос, объясняющий Первому Адепту что-то про «стабилизацию энтропии». Началось в колхозе утро. Мой бывший ученик только что нашел свое истинное призвание, и оно пахло могилой.

Бредя по стерильным коридорам, я искал не выход, а хоть какой-то островок реальности в этом царстве безупречной логики. И я его нашел. Из-за поворота донесся звук, который здесь, в этой идеальной тюрьме, казался диким и неуместным: резкий, ритмичный скрежет металла по точильному камню. Ш-ш-шрк… ш-ш-шрк…

В оружейной пахло сталью, смазкой и мужским потом. Ратмир, сбросив верхний камзол, стоял у точильного круга; его широкая, как у медведя, спина ходила ходуном. Он не просто точил свой двуручный меч — он вкладывал в это всю свою злость, всю свою растерянность, всю свою солдатскую прямоту. Сноп искр вылетал из-под камня, освещая его сосредоточенное, мрачное лицо. Его люди были здесь же: Игнат молча перетягивал ремни на своем щите, Степан методично, звено за звеном, проверял свою кольчугу. Они не разговаривали. Они готовились.

Стоило мне войти, как звук оборвался. Ратмир медленно выпрямился, провел большим пальцем по идеально заточенной кромке меча и повернулся ко мне, его лицо было высечено из камня.

— Магистр, — он не спросил, а констатировал, и в его голосе не было ни капли прежнего уважения. — Объясни мне. Как солдат солдату. Что ты там увидел? Я видел, как ты спасал нас, и не верю, что ты можешь встать на его сторону. Но то, что я вижу сейчас… оно меня пугает.

— Я не встаю на его сторону, воевода, — ответил я, подходя ближе. — Я пытаюсь понять, как думает вражеский генерал. Это разведка, а не предательство.

— Тот, кто предлагает уничтожить мир, чтобы «спасти» его — враг. Точка, — отрезал он. — Тут нет ничего сложного. Есть черное и белое. Жизнь и смерть. Честь и предательство. Все остальное — яд для ушей, которым этот ваш Кассиан пытается отравить тебе мозги.

Шагнув ко мне, он заставил своих людей за спиной напрячься, готовых в любой момент броситься вперед.

— Каждый день ты спускаешься к нему, — он сплюнул на безупречно чистый пол. — В эту его… белую комнату. И возвращаешься… другим. Холоднее. Пустее. Я видел, как сила ломает хороших командиров, как она выжигает их изнутри. Не хочу увидеть это снова. Не с тобой.

— Анализ. Объект «Ратмир» демонстрирует когнитивную ригидность, но его мотивация — не враждебность, а попытка предотвратить твою дальнейшую деградацию. Его прямолинейность делает его предсказуемым. Но также и надежным, — бесстрастно сообщила Искра. — Вероятность предательства с его стороны — ноль целых, одна сотая процента. Вероятность того, что он попытается тебя убить, если посчитает, что ты перешел черту — шестьдесят семь процентов. Рекомендую использовать его как внешний индикатор твоей человечности. Пока он считает тебя союзником, ты в пределах нормы.

«Спасибо за совет, подруга, — мысленно прошипел я. — Кажется, у меня появился личный моральный компас. С двуручным мечом».

— Это единственный способ научиться контролировать… это, — я кивнул на свой меч, на котором голодно пульсировали черные вены.

— Контролировать? — Ратмир криво усмехнулся, и усмешка эта была полна горечи. — Не обманывай себя, барон. Ты не учишься его контролировать. Ты учишься быть им. И мне это, черт побери, не нравится.

В его голосе не было ненависти. Была боль. Боль солдата, который видит, как его командир, его последняя надежда, медленно превращается в то самое чудовище, с которым они пришли сюда сражаться.

— Значит, и ты меня списал со счетов, воевода? — вопреки всему, в моем голосе прозвучала не холодная сталь, а неожиданная для меня самого горечь.

Он на мгновение замер. Мой вопрос, кажется, застал его врасплох. В его каменном взгляде что-то дрогнуло.

— Нет, — после долгой паузы наконец выдавил он. — Я все еще твой воин. И буду им до конца. Но моя задача теперь — не просто следовать за тобой. Моя задача — убедиться, что ты не свернешь с пути. И если свернешь… — его взгляд стал тяжелым, как наковальня, — … я тебя остановлю. Лично.

Я смотрел в его упрямые, честные глаза и понимал: это не угроза. Это, чтоб его, была клятва. Высшая форма верности. Верности не мне, а тому человеку, которого он все еще надеялся во мне разглядеть.

Он не предатель, пронеслась в голове холодная, как сквозняк, мысль. Он — мой последний предохранитель. Тот, кто без колебаний выстрелит мне в затылок, если я окончательно превращусь в монстра.

Молча развернувшись, я пошел к выходу. За спиной тут же возобновился скрежет точильного камня. Ритмичный, упрямый, неотвратимый. Он не просто точил меч. Он готовился к войне. И я, кажется, только что выяснил, кто на ней будет его самой главной и самой мучительной целью.

Я оставил Ратмира наедине с его праведной яростью и точильным камнем, а в ушах все еще звенел его ультиматум, похожий на скрежет металла. Он готовился к войне со мной. Елисей — стать моим врачом-палачом. Отличная компания. Оставалась последняя переменная в этом уравнении — Арина, и ее реакции я, честно говоря, боялся больше, чем угроз Ратмира или фанатизма Елисея.

Нашлась она в саду под куполом. В единственном месте этой стерильной цитадели, которое хоть как-то напоминало о жизни, хотя жизнью здесь и не пахло. Она сидела на каменной скамье, похожей на надгробие, и смотрела в никуда.

— Красиво, — сказал я, просто чтобы нарушить эту оглушительную тишину. — Прямо иллюстрация к его философии. Идеальный порядок. Идеальная смерть.

Она не ответила. Ее взгляд был прикован к собственным рукам, лежавшим на коленях. Из-под рукавов плаща пробивалось едва заметное, теплое золотистое сияние, которое она, я это видел, теперь ненавидела.

Сев на другой конец скамьи, я почувствовал, как воздух между нами трещит от напряжения.

— Ты знала? — спросила она наконец, и ее голос был тихим, почти шепотом, лишенным всяких эмоций.

— Нет. Узнал там же, где и ты.

— Она… — Арина запнулась, будто само это слово причиняло ей боль. — Элиара. Моя прародительница. Легенда, на которой воспитывали поколения Шуйских. Героиня, что принесла свет в темные земли.

Она издала короткий, сухой смешок, лишенный веселья.

— Свет. Оказывается, она принесла пожар. А потом просто сбежала, оставив других разгребать пепелище. Отличная героиня.

Я молчал. Любые слова утешения прозвучали бы сейчас фальшиво.

— Вся моя жизнь, — она подняла на меня глаза, и в них плескалась глухая, выпотрошенная пустота, — вся моя сила, мой дар, моя суть… все это построено на предательстве. Я — потомок той, что убила твоего… предшественника. Забавно, правда? Мы сражаемся с последствиями семейной ссоры, которая случилась тысячу лет назад. И по рождению мы в ней — по разные стороны баррикад.

Между нами выросла стена. Невидимая, но абсолютно реальная. Стена из крови и предательства.

— Это не твоя вина, Арина, — сказал я, и слова прозвучали на удивление искренне.

— А чья? — она криво усмехнулась. — Эта сила, этот «хаос Жизни» — он во мне. В моей крови. Я такая же, как она. Рано или поздно я тоже испугаюсь. Предам. Сломаю. Это… моя природа.

Встав, она подошла к одному из кристаллических деревьев. С ее протянутой руки сорвался золотой огонек и коснулся мертвого кристалла. Никакого разрушения. Вместо этого золотое сияние, столкнувшись с идеальной структурой, зашипело и погасло, будто его выключили. Арина отдернула руку не от боли — от ощущения пустоты, с откровенным ужасом глядя на свою ладонь, с которой исчез привычный свет.

— Видишь? — прошептала она. — Я не могу созидать порядок. Он просто… гасит меня. Моя жизнь… несовместима с ним. Как и с тобой.

— Значит, у нас тут клуб анонимных вселенских катастроф, — хмыкнул я, поднимаясь и подходя к ней. — Моя природа — быть ходячей черной дырой. Твоя — быть неконтролируемым пожаром. Похоже, мы идеально подходим друг другу. Будешь председателем?

Мой сарказм не заставил ее улыбнуться. Она лишь посмотрела на меня, и в ее взгляде был не просто отчуждение — был приговор. Нашему союзу.

— Я знаю это чувство, — раздался в моей голове глубокий, печальный голос Лии. Это была уже не Искра. — Когда вся твоя суть оказывается ошибкой. Ее предок обрекла меня на это.

Арина развернулась и пошла прочь, закутавшись в свой плащ. Она не убегала. Она просто уходила в свою собственную, персональную тюрьму из вины и отчаяния. Я не стал ее останавливать. Потому что, черт побери, я не знал, что ей сказать. И потому что часть меня, та, что была Лией, той древней, преданной сущностью, соглашалась с ней. Она была потомком предательницы.

Я остался один в этом мертвом, идеальном саду. Раскол был завершен. Мой отряд, мой «Дозор Пустоты», перестал существовать. Осталась лишь группа одиночек, запертых в одной клетке с чудовищем, каждый из которых вел свою собственную, безнадежную войну.

Арина ушла, оставив меня одного в этом стерильном, мертвом саду. Я смотрел ей вслед, и впервые за долгое время внутренний холод показался мне чем-то… родным. Он не требовал еды, не выл от голода. Просто был. Тихий, спокойный, как старый, верный пес. И в этой звенящей тишине я ощутил не облегчение, а абсолютное, вымораживающее до костей одиночество.

Следующие дни превратились в театр абсурда. Наш хваленый «Дозор Пустоты» разлетелся на осколки. Мы все еще жили на одном этаже, но на общих обедах, которые я демонстративно посещал, атмосфера была гуще, чем кисель у моей бабки. Мы сидели за одним столом, однако между нами пролегла невидимая демаркационная линия: Елисей — на одном конце, с адептами Ордена, оживленно обсуждающими «оптимизацию бытия»; Ратмир со своими верзилами — на другом, молчаливо и мрачно поглощая еду, как на поминках; а мы с Ариной — в центре, как два полюса одного сломанного магнита, создавая вокруг себя зону отчуждения.

Елисей стал их инженером. Я застал его в архиве, где он с горящими глазами показывал Первому Адепту схему какого-то артефакта.

— Протокол стабилизации, — бросил он мне, заметив мой взгляд. — Лорд Кассиан считает, что ваш хаос можно… упорядочить. Принудительно.

«Откалибровать? Отлично, — подумал я. — Мне еще техосмотр пройти и масло поменять. У вас тут СТО для вселенских аномалий по записи или живая очередь?».

Ратмир превратился в мою тень. Не шпионил — конвоировал. Он не готовил план боя с Орденом, он готовил план боя со мной.

Однажды ночью я не выдержал. Голод, сдерживаемый со дня нашего прибытия, начал рвать меня на части, тело снова «мерцало». Я сидел на полу в своих покоях, вцепившись в ковер, когда открылась дверь. Арина.

— Я не буду тебя больше «лечить», Михаил, — ее голос был ровным, безжизненным. — Мы лишь отравляем друг друга.

— Тогда зачем ты здесь? — прохрипел я.

— Потому что я, в отличие от них, понимаю, что ты не выберешь его путь. — Она не предлагала помощи, она ставила диагноз. И, черт побери, была права. — Он ждет, что ты сломаешься. Ратмир ждет, что ты предашь. Елисей ждет, что ты станешь «совершенным». Они все ждут. А я… я просто буду рядом. Чтобы, когда ты сделаешь свой выбор, ты был не один.

Она ушла, оставив меня наедине с этой простой, но самой важной истиной. И эта истина требовала действия.

На следующее утро я не пошел на завтрак. Вместо этого направился в симулятор. Один.

— Хочу кое-что проверить, — бросил я Первому Адепту на входе. Тот молча склонил голову, открывая проход.

Белая пустота встретила меня тишиной.

— Лия, — позвал я мысленно. — То видение. Кристальный цветок. Тот, что сломал петлю времени. Я хочу попробовать снова.

— Это была иллюзия, созданная Елисеем, — ответил ее новый, глубокий голос, лишенный машинных ноток. — Твоя сила — разрушение, а не созидание.

— А что, если ты ошибаешься? — прошипел я. — Что, если тот Страж, твой первый носитель, не просто разрушал?

Закрыв глаза, я сосредоточился не на голоде, а на том рваном, мимолетном образе из ее памяти: темная фигура, дирижирующая потоками, сплетающая из них порядок. Я протянул руку, в которой не было меча.

И попытался.

Результат оказался паршивым. Вместо изящного цветка из пустоты вырвался уродливый, колючий нарост из застывшей, иссиня-черной тьмы. Он корчился, как живое существо в агонии, а потом с тихим, обиженным щелчком рассыпался в пыль.

— Я же говорила, — в голосе Лии прозвучала не укоризна, а лишь бесконечная печаль.

— Да. Но он появился, — выдохнул я, глядя на свою дрожащую руку. — Значит, это возможно.

Я вышел из симулятора, и мой взгляд наткнулся на Ратмира, стоявшего в коридоре. Он видел. И в его глазах, помимо привычного недоверия, на мгновение промелькнуло что-то еще. Недоумение. Я сделал то, чего он не ожидал.

Вечером я собрал их снова. В том же зале.

— Хватит дуться по углам, — сказал я, выкладывая на стол карту Мертвых Гор. — У меня есть план.

Они смотрели на меня с недоверием: Елисей, которого я буквально вытащил из архива; Арина, вышедшая из своих покоев; и Ратмир, оторвавшийся от своей медитации с точильным камнем.

— Кассиан ждет, что я сломаюсь, — я обвел их взглядом. — Вы ждете, что я стану монстром или предателем. А я предлагаю третий вариант: мы идем за Ключом Льда. Не как просители. Не как воины. А как воры.

Я ткнул пальцем в точку на карте, которую нашел в дневнике того самого мага-инквизитора.

— Здесь, — сказал я, и мой голос обрел стальную уверенность. — Забытый Храм Порядка. Место, где, судя по всему, и хранится наш «ошейник». Кассиан не ждет, что мы пойдем туда. Он считает, что мы слишком слабы и разобщены, и в этом наше главное преимущество.

Я посмотрел на Елисея.

— Ты изучал их технологии. Мне нужен способ обойти его системы наблюдения. Невидимость, которая скроет нас не от глаз, а от его… всеведения.

Елисей вскинул голову, в его глазах на смену фанатизму пришел азарт инженера, которому поставили невыполнимую задачу.

Я повернулся к Ратмиру.

— Мне нужны твои лучшие диверсанты. Те, кто умеет ходить по теням и резать глотки так, чтобы никто не услышал. Нам придется пройти через его патрули.

Ратмир нахмурился, однако в его взгляде промелькнул интерес. Это был язык, который он понимал.

И, наконец, я посмотрел на Арину.

— А ты… ты будешь нашим компасом. Не для Пустоты. Для Порядка. Только ты сможешь почувствовать его отголоски, когда мы будем рядом.

Она молчала, но я видел, как в ее глазах, до этого пустых, загорается упрямый, злой огонек. Я не просил их снова стать отрядом. Я предложил им сделку. Дерзкую, самоубийственную авантюру, где у каждого была своя, незаменимая роль.

Раскол не исчез. Недоверие, страх, боль — все это осталось. Но поверх этого, как хрупкий мостик над пропастью, появилась новая, общая, безумная цель. Мы больше не были «Дозором Пустоты». Мы стали группой отчаявшихся одиночек, идущих на самое дерзкое ограбление в истории вселенной.