Безумный барон – 3

Глава 11

Кривая, вымученная, донельзя безумная усмешка, кажется, намертво впаялась в мою физиономию. Всё. Точка невозврата пройдена. Внутренний спор окончен, прения сторон завершены, и вердикт, вынесенный самому себе, обжалованию не подлежит. Хватит жевать сопли и строить из себя Гамлета уездного разлива. Пора действовать.

Сделав всего один шаг вперед, я нарушил тишину. В оглушающей пустоте зала скрип кожи моего сапога по зеркальному камню прозвучал, как треск ломающейся кости, заставив всех вздрогнуть. За моей спиной Ратмир с шумом, будто включился поршневой насос, втянул воздух, готовясь к прыжку. Арина, до этого похожая на ледяную статую, дернулась; в ее глазах, полных отчаяния, мелькнул страх вперемешку с надеждой — она поняла, что сейчас начнется представление. Даже Елисей, этот новообращенный адепт «оптимизации бытия», оторвавшись от созерцания своего кумира, вылупился на меня, как на внезапно заговорившую табуретку. Его лицо выражало крайнюю степень научного недоумения: аномалия вела себя не по протоколу.

— Знаешь, Кассиан, — мой голос, сорвавшийся с губ, прозвучал на удивление спокойно, даже лениво, будто мы обсуждали погоду, а не судьбу мира, — предложение твое, конечно, царское. Прямо как вечная жизнь, которую цыганка на вокзале за сто рублей предлагает. Звучит красиво, хотя на деле — либо сглаз, либо кошелек сопрут.

Под его маской напрягся воздух. Он не показал этого, однако я, как старый связист, нутром почуял изменение в эфире. Его безупречная система столкнулась с иррациональным, незапланированным сбоем. Со мной.

— Твоя логика несовершенна, — отозвался он, и голос его был холоден и ровен, как лезвие гильотины. — Ты выбираешь гарантированное уничтожение вместо выживания. Эмоции застилают твой разум.

— Анализ, — вклинилась в мои мысли Искра с непосредственностью пятиклассницы, комментирующей фильм. — Он прав. Твой коэффициент иррациональности превышает допустимые нормы на триста сорок процентов. Это как прыгать с крыши, чтобы доказать гравитации, что она не права. Предлагаю хитрый план: согласись, а когда он подойдет поближе, чтобы пожать руку, ткни его в глаз. Это будет очень смешно!

«Гениально, подруга, — мысленно прошипел я. — Прямо тактика уровня „бог“. И главное, свежо и оригинально».

Не обращая внимания на своего внутреннего советчика, я медленно пошел вдоль зала, заложив руки за спину. Гудение собственных шагов отдавалось от стен, и я ощущал себя то ли следователем на допросе, то ли волком, который кружит вокруг капкана, проверяя его на прочность.

— Эмоции, говоришь? — хмыкнул я. — Возможно. Зато я тут, знаешь, имел возможность ознакомиться с твоим… проектом. Побродил по твоему хранилищу, посмотрел на спящих красавиц в хрустальных гробах. Впечатляет. Тихо, чистенько, пыли нет. Идеальный порядок. Вот только есть один нюанс, который ты в своей безупречной логике упустил.

Резко остановившись, я повернулся к нему.

— Все это — обман. Красивая обертка для очень тухлой конфеты. Вместо выживания ты предлагаешь вечную каторгу, где души, как руда в шахте, просто лежат и ждут, пока из них будут тянуть энергию. Покоем тут и не пахнет. Скорее, скотный двор, где скотину не режут, а просто держат в коме, чтобы не мычала и не портила аппетит хозяину.

Его молчание было красноречивее любого ответа. За его спиной адепты зашевелились, как потревоженные змеи. Они не привыкли, чтобы с их владыкой говорили в таком тоне. В самой их статике, до этого безэмоциональной, появилось напряжение.

— Безопасностью ты называешь тюремную камеру, — подходя ближе, я почти перешел на шипение. — Вместо непредсказуемого, живого, порой болезненного хаоса ты предлагаешь предсказуемую, стерильную, безболезненную смерть. Хочешь лечить головную боль гильотиной. Однако это не выход. Это, чтоб тебя, такая же крайность, как и та, с которой ты борешься, а любая крайность — уже ошибка. Тот самый сбой в системе, который ты так ненавидишь.

В шаге от него я замер, глядя в пустые прорези его маски. Мой внутренний Голод, до этого притихший, снова недовольно заворочался, учуяв конфликт и уже предвкушая пиршество.

— И раз уж так вышло, что старые рецепты не работают, — мой взгляд скользнул по всем присутствующим, — то придется изобретать свой. Третий. Не твой ледяной склеп и не ее всепожирающий огонь.

Выдержав театральную паузу, я дал словам впитаться в звенящую пустоту зала. Ратмир выпрямился, его челюсти сжались так, что заходили желваки. Он наконец-то понял, к чему я веду. Арина замерла, ее губы приоткрылись в немом изумлении. Она ждала чего угодно — моего согласия, моей гибели, — но не этого. Я предлагал не просто выжить. Я предлагал переписать правила игры.

— Так что, при всем уважении к твоим сединам, которых я не вижу, но уверен, что они есть… можешь засунуть свой контракт себе… в архив. Я в твоих играх не участвую. Ищи другого дурака на должность надсмотрщика в этой вселенской богадельне. У меня от вашей стерильности, знаете ли, изжога.

Резко развернувшись к нему спиной, я сделал шаг в сторону своего отряда. Ультиматум был брошен. Вызов принят. И я знал, что система, столкнувшаяся с вирусом, который она не может ни понять, ни проигнорировать, имеет только один протокол действий. Полное и немедленное уничтожение. Я ждал удара в спину. Но он не спешил. Он давал мне дойти до своих, чтобы одним махом накрыть всю нашу разношерстную компанию. Хитрый, ледяной ублюдок.

Каждый мой шаг к своим по гулкому, стерильному залу отдавался в голове набатом. Спиной я ощущал его взгляд — холодный, тяжелый, как свинцовая плита. Он не атаковал, выжидая, словно опытный охотник, который не станет стрелять в дичь, бегущую к своему логову, а подождет, пока вся стая соберется в одном месте. Умный, расчетливый ублюдок, он давал мне дойти до моих, чтобы одним махом накрыть всю нашу честную компанию.

Остановившись рядом с Ариной, я встретил ее взгляд. Она смотрела на меня, приоткрыв рот, будто пыталась что-то сказать, но забыла все слова. В ее глазах метался страх, однако в уголках губ уже рождалась безумная, почти истеричная улыбка. Ратмир встал рядом, заслоняя ее своим плечом — старая солдатская привычка. Его челюсть сжалась так, что под кожей заходили каменные желваки. Он ждал приказа. Любого.

— Ты совершил ошибку, — голос Кассиана ударил в спину, лишенный всяких эмоций. Просто констатация факта. — Твоя гордыня приведет к гибели не только тебя, но и их.

— Ошибку? — медленно развернувшись, я криво усмехнулся. — Ошибку, уважаемый, совершили не мы. Ошибку совершили те самые Архитекторы, на чьих технологиях ты построил свой ледяной рай. И ты, со всей своей хваленой мудростью, этой ошибки не видишь. Лишь пытаешься замазать ее, как плохой штукатур замазывает трещину в стене.

— Ересь, — прошипел один из адептов за его спиной, делая шаг вперед.

Кассиан остановил его едва заметным движением руки. Ему было интересно.

— Продолжай, — в его ровном голосе появились нотки аналитического любопытства. Он слушал не еретика, он слушал аномальную переменную, вносящую сбой в его расчеты.

— Ты считаешь, что их ошибка была в самом Расколе. В том, что Единая Сила треснула, как перекаленное стекло. И ты пытаешься собрать осколки, выбросив два из трех, чтобы остался только один. Твой. Однако это не решение. Это ампутация.

— Хаос должен быть искоренен, — отрезал он.

— А что, если хаос — это просто двигатель? — шагнув вперед, я перехватил инициативу. — Ты — лед. Она, — я кивнул в сторону Арины, — пламя. А я, чтоб меня, тот самый сквозняк, который заставляет огонь гореть ярче, а лед — не превращать все вокруг в безжизненную глыбу. Убери одно — и все пойдет к чертям. Либо все сгорит дотла, либо замерзнет навечно. То, что мы и наблюдаем.

— Невозможно! — вклинился Елисей, до этого молчавший. Его глаза горели научным азартом. — Три фундаментальные силы не могут быть сбалансированы! Это противоречит всем законам…

— Значит, законы — дрянь! — рявкнул я на него, заставив заткнуться. — Ошибка Архитекторов была не в том, что они разделили силы! Их фатальная ошибка была в том, что они разделили контроль! Отдали три ключа от одной машины трем разным водителям, которые тут же начали рулить каждый в свою сторону. Вот та самая мина, которая и рванула тысячу лет назад!

Я перевел дух. Воздух в легких горел.

— Нельзя управлять телегой, где каждая из трех лошадей тянет в свою сторону! — почти срываясь на крик, я тыкал пальцем то в него, то в Арину, то себе в грудь. — Нужен один возница!

Арина смотрела на меня не отрываясь. В ее сознании, я это видел по ее взгляду, складывалась эта безумная, но до ужаса логичная картина. В ее глазах я больше не был монстром, а она для себя — потомком предательницы. Мы стали частями одного сломанного механизма.

— Так вот, мой третий путь, — я снова сфокусировал взгляд на Кассиане, — заключается не в том, чтобы уничтожить или заморозить. А в том, чтобы починить. Взять вожжи в одни руки.

— Ты возомнил себя богом, Наследник, — в его голосе впервые прозвучало нечто, похожее на презрение.

— Хуже, — я хищно улыбнулся. — Я возомнил себя здравомыслящим. В отличие от некоторых. Моя цель, Кассиан, — я произнес это медленно, чеканя каждое слово, — не просто остановить тебя. Моя цель — отобрать у тебя твой Ключ Порядка.

Его адепты снова шагнули вперед, но он остановил их. Он хотел дослушать.

— Потом я заберу Ключ Жизни у нее, — Арина вздрогнула, но не отвела взгляд. Она поняла. — И объединю их с моим. Я соберу все три части этой проклятой головоломки в одном месте. В себе. Чтобы наконец-то вылечить этот мир и вернуть его в то состояние, в котором он должен был быть. В состояние равновесия.

В зале повисла такая тишина, что у одного из адептов за спиной Кассиана что-то щелкнуло в механизмах маски. Мой план был не просто дерзким. Он был абсолютно безумным. Самоубийственным. Тем не менее, в этом безумии была своя, извращенная, но железная логика. И Кассиан, этот гений системного анализа, не мог этого не видеть. И не мог этого принять. Я посягнул на святое — на его веру в единственно верное решение.

Отказав ему и предложив свою альтернативу, я объявил себя его врагом, его конкурентом, его… палачом. Я заявил права на то, что он считал своим по праву тысячелетнего страдания: на его силу, на саму суть его бытия.

И тут система дала сбой.

До этого момента Кассиан был безупречен. Однако сейчас под идеально гладкой маской что-то треснуло. Я не увидел этого — я это почувствовал. Температура в зале, и без того близкая к арктической, начала падать с такой скоростью, что на губах выступила ледяная корка. Синий огонь в камине не погас — он замер, превратившись в неподвижную, светящуюся глыбу льда. Стены зала начали темнеть, покрываясь не инеем, а черным, как антрацит, граненым кристаллом, который пожирал свет и издавал тихий, едва слышный стеклянный звон.

— Интересно, — прошипел он, и этот шепот, лишенный всякой громкости, заставил волосы на затылке встать дыбом. Он не кричал. Он говорил так, будто диктовал протокол вскрытия. — Твой предок тоже верил, что сможет удержать все. Его останки до сих пор тлеют в ущелье. Ты закончишь так же.

Его холодная ярость была страшнее любого крика. Ярость машины, обнаружившей вирус и приступившей к его методичному уничтожению.

— Ты не вирус, Наследник. Ты — просто шум. Помеха в идеальной симфонии тишины, — он медленно поднял руку, и воздух вокруг его пальцев начал кристаллизоваться, превращаясь в острые, как иглы, осколки тьмы. — И я тебя уберу.

За его спиной адепты пришли в движение, беззвучно, как единый механизм. Из их рукавов выскользнули клинки из того же черного льда, не отражающие, а поглощающие свет. Они готовились не к бою. Они готовились к зачистке.

— Я дал тебе шанс на безболезненное слияние с Порядком, — его шепот стал еще тише, почти неразличимым, но от этого еще более жутким. — Теперь ты познаешь его принудительно.

— Анализ… ошибка… ошибка… — голос Искры в моей голове дрогнул, потеряв всю свою игривость. — Энергетический фон нестабилен. Это не гнев. Это… распад локальной реальности. Он не просто злится, он переписывает физические законы этого зала под себя! Михаил, протокол «беги-как-никогда-не-бегал» активирован!

«Поздно пить боржоми, подруга», — мысленно огрызнулся я, моя рука уже сжимала рукоять Искры. Меч не гудел. Он вибрировал, как натянутый нерв, чувствуя смертельную угрозу.

Кассиан сделал шаг вперед. Под его ногой каменный пол не треснул — он беззвучно обратился в пыль, которая тут же замерзла, повиснув в воздухе черным облачком. Его философия, его маска мудрого, уставшего бога никуда не делись. Однако теперь под ними чувствовалась абсолютная, безжалостная решимость хирурга, готового ампутировать зараженную конечность без наркоза.

— Твоя самоуверенность забавна, — прошептал он. — Как самоуверенность мотылька, летящего на пламя. Ты говоришь о балансе, но сам являешься его главным нарушителем. Я исправлю это. Вырву твой Голод. Запечатаю ее Тепло. А твою самонадеянную, глупую душу я использую как фильтр для очистки системы от остаточных эманаций хаоса. Ты будешь полезен. Даже в таком состоянии.

И вот тут я понял, что он не шутит. Он не собирался меня убивать или пытать. Его план был куда хуже. Он собирался разобрать меня на запчасти.

— Протокол «Консервация», — его приказ прозвучал не как слово, а как системная команда. — Изолировать аномалии. Целостность объектов — приоритет.

Десяток адептов сорвались с места. Беззвучно, плавно, как капли ртути, они потекли по полу. Их черные клинки не оставляли росчерков в воздухе — они просто вырезали из него куски реальности. Они двигались не как воины, а как антитела, бросившиеся на вторгшийся вирус. Двое — на меня. Трое — на Ратмира, который уже стоял в низкой стойке, и его двуручник, казалось, врос в пол. Остальные — на Арину.

Ратмир не зарычал — он выдохнул, и этот выдох прозвучал, как скрежет камня о камень. Его меч со свистом разрубил замерзающий воздух. Я выдернул Искру, и ее черное лезвие, казалось, втянуло в себя остатки света, становясь абсолютно черным провалом в пространстве.

Мы были в ловушке. В самом сердце машины, которая решила нас стереть. Окруженные бездушными исполнителями, ведомые логичным, а потому абсолютно беспощадным безумием. Шансов не было. Никаких. Статистическая погрешность, как сказала Искра.

Тем не менее, как показывает практика, именно эта погрешность и ломает всю систему.

Первый адепт двигался с грацией хищной пантеры, нацелив черный клинок мне прямо в сердце. Время не замедлилось — оно сжалось в одну точку, где были только я, он и полтора метра смертоносного, поглощающего свет льда. Утробно выдохнув, словно скрежетнув камнем, Ратмир развернул свой двуручный тесак, принимая на него сразу двух противников. Его меч с визгом встретился с их клинками, высекая сноп не искр, а черных, как сажа, всполохов, от которых запахло озоном. Остальные адепты текли к Арине, нацелившись на самый слабый, как им казалось, элемент нашей хлипкой обороны.

Собственный мой противник был уже в шаге от меня. Подняв Искру для блока, я понимал, что это безнадежно. Он был быстрее, точнее, его техника — безупречна, как выверенный алгоритм. Это не было боем. Это была плановая ликвидация. Мозг лихорадочно искал выход, но находил только один — неутешительный. Конец.

И в этот самый момент, когда ледяное острие уже почти коснулось моей груди, мир взорвался.

Взорвался не грохотом, не огнем. Он взорвался светом и жизнью.

Это была Арина.

Все это время она стояла, как замороженная, раздавленная грузом вины своего предка, своей собственной сущностью. Однако мой безумный план, мое объявление войны всему миропорядку, кажется, стал для нее той последней каплей. Я дал ей не просто надежду. Я дал ей цель. Не просто выжить, а исправить. Искупить. И она сделала свой выбор.

Из ее груди вырвался не рев, а сдавленный, полный боли крик, будто что-то ломалось у нее внутри. Вместе с ним ударила волна силы. Не слепая, как раньше, а острая, сфокусированная, как лезвие. Золотистый свет, теплый, как летнее солнце, хлынул из нее, но не во все стороны, а целенаправленно, ударив по адептам, что бежали к ней.

Их отшвырнуло, как сухие листья порывом ураганного ветра. Жизненная сила ударила по их упорядоченной, мертвой природе, как разряд тока по сложной микросхеме. Их затрясло, из-под масок повалил сизый дым, и они рухнули на пол, корчась в беззвучных конвульсиях.

Но изменилась не только они. Изменилась она. Я уже видел это раньше, мельком, в Долине Пепла — ее зрачки, становящиеся вертикальными. Однако сейчас процесс пошел дальше. Согнувшись, она задрожала всем телом, ее пальцы вытянулись, превращаясь в когти. Черты ее лица заострились, вытянулись, но не превратились полностью в звериную морду — они застыли на полпути, создавая жуткую, но по-своему прекрасную маску хищницы. Уши на макушке заострились, а из-под плаща вырвался и хлестнул по воздуху фантомный, полупрозрачный, но уже вполне реальный рыжий хвост. Это не было полной трансформацией. Это была отчаянная, болезненная попытка выпустить зверя наружу, но удержать его на поводке.

Мой противник, опешив от такого поворота, на долю секунды замер. Этой доли секунды мне хватило. Не став блокировать, я шагнул в сторону, пропуская его клинок мимо, и наотмашь ударил Искрой. Не лезвием — плоскостью. Глухой, как удар по чугунному колоколу, звук, и адепт, потеряв равновесие, мешком осел на пол.

— Ошибка предка — не моя вина, — прорычала Арина, и ее голос был теперь низким, гортанным, с рычащими нотками, в которых звенела сталь. — Но исправить ее — мой долг!

Шагнув вперед, она встала со мной плечом к плечу. Теперь мы были не просто союзниками. Мы были двумя аномалиями, двумя «монстрами», вставшими спиной к спине против всего мира.

Этот поступок окончательно решил все для Ратмира. Блокируя двух адептов, он замер на мгновение, увидев преображение. Его госпожа, леди, которую он поклялся защищать, добровольно принимала чудовищный облик, чтобы сражаться. Шок и внутренняя борьба отразились на его лице, а затем оно окаменело. Все сомнения и колебания исчезли. Перед ним была его госпожа, и она была в бою — это все, что имело значение. Его внутренний кодекс оказался сильнее предрассудков.

— За Дом Шуйских! — выдохнул он, и этот выдох был страшнее любого крика.

Он перестал защищаться. Его двуручный меч перестал быть оружием обороны. Он стал размытой, поющей дугой смерти, и адепты могли лишь отступать, закрываясь от этого стального града.

Елисей, забившийся в угол, смотрел на все это с открытым ртом. Его научная картина мира, где все было подчинено логике и порядку, рушилась на его глазах. Он видел, как одна аномалия порождает другую, как логика уступает место первобытной ярости, и как все это вместе, вопреки всем законам, почему-то… работает.

Расколотый, раздираемый противоречиями отряд перестал существовать. В этом зале, в самом сердце вражеской цитадели, перед лицом общего, абсолютного врага, родился новый. Не «Дозор Пустоты». Не союз по принуждению. А нечто иное. Союз трех стихий, трех безумств, скрепленный не доверием, не дружбой, а одной на всех, отчаянной, самоубийственной целью.