Безумный барон – 3

Глава 18

Моя работа была простой, как валенок, и столь же тупой. Для нашего ледяного сисадмина я стал его личной, персональной мигренью — той самой, что мешает сосредоточиться, заставляет постоянно отвлекаться и тихо материться в кулак. В его ментальный канал, до этого чистый, как слеза комсомолки, я вливал тонны мусора: крики с падающего самолета, злой оскал Ратмира, теплый смех Арины, дурацкие анекдоты из моего армейского прошлого, обрывки песен Цоя. Не пытаясь его сломать, я просто забивал ему эфир, лишая возможности сосредоточиться и заставляя процессор постоянно переключаться между основной задачей — сдерживанием взбесившегося Ядра — и моей назойливой, как муха, атакой. Несмотря на гул в голове, словно в колокол лупят кувалдой, и горячую струйку крови из носа, я держался.

А рядом, на коленях перед черной, дымящейся консолью, творил свое черное дело Елисей. Его дрожавшие до этого пальцы теперь устроили на поверхности кристалла бешеную, отчаянную пляску. Он больше не плакал и не причитал; на его перепачканном сажей и слезами лице застыло выражение холодной, отстраненной ярости. Взглянув на дело своих рук, он беззвучно, с отвращением выругался.

— Не ломать! — его резкий, как щелчок кнута, голос заставил меня вздрогнуть. — Глупо! Он отразит любую прямую атаку, его система самодостаточна. Нужно… обмануть.

Оторвав на мгновение руки от консоли, он соткал в воздухе сложнейшую, переливающуюся схему из рунических символов, похожую на чертеж материнской платы, нарисованный безумным гением.

— Троянский конь, значит, западня, — прохрипел я, утирая кровь тыльной стороной ладони. — Старо, как портки моего деда, зато, как показывает практика, работает безотказно.

— Не совсем. — Елисей качнул головой, и в его глазах, где недавно плескался ужас, теперь горел холодный, расчетливый огонь. — Его система построена на поглощении и упорядочивании хаоса. Она съест любой враждебный импульс. Однако что, если предложить ей не врага, а… подделку? Фальшивку?

Ткнув пальцем в центр схемы, он заставил ее отозваться тусклым, золотистым свечением.

— Жертва леди Арины… она не просто сломала Ядро. Она оставила в нем отпечаток своей силы, свой… исходный код. Система теперь знает, как выглядит «Великое Тепло», и воспринимает его как угрозу, но в то же время и как ресурс. Я могу это скопировать. Создать дубликат. Но с ошибкой.

Я с трудом переваривал увиденное. Час назад этот парень рыдал, как побитый щенок, а теперь на ходу изобретал оружие, основанное на принципах, о которых местные маги и не слышали. Он не просто плел заклинание — он, чтоб его, писал программный код, используя руны вместо символов.

— Весьма рискованно, Михаил. — Бесстрастный тон вклинившейся в разговор Искры на фоне нашего отчаяния прозвучал почти комично. — Подобная манипуляция энергией сродни попытке потушить костер, вылив на него цистерну с нитроглицерином. Мне нравится! Очень взрывоопасно!

— Я создам идеальную имитацию ее силы, — продолжал Елисей, не обращая внимания на мои внутренние диалоги. — Однако в самой сердцевине вплету нестабильный, саморазрушающийся алгоритм. Петлю обратной связи. Как идеальный хищник, система Кассиана увидит знакомую «добычу» и попытается ее поглотить. Она втянет эту «бомбу» внутрь, прямо в управляющую матрицу, и лишь там, в самом сердце, код активируется.

Его пальцы снова замелькали. Уже не взламывая, а творя, он сплетал потоки классической магии, которой его учили в академии, с темными, холодными технологиями Архитекторов. Он создавал не просто имитацию — он ваял энергетический гомункул, уродливую пародию на ее силу. На глазах из воздуха начал формироваться шар. Изначально чистого, золотого цвета, как воспоминание об Арине, он вскоре покрылся неправильными, болезненными, зеленоватыми прожилками. Пульсируя, как живое сердце, он, тем не менее, бился аритмично, сбиваясь с такта. Под маской жизни эта тварь источала смрад распада и гнили — настоящая раковая опухоль, прикидывающаяся здоровой тканью, чтобы проникнуть в организм и сожрать его изнутри.

Снаружи громыхнуло так, что по полу пробежала дрожь, а с потолка посыпалась кристаллическая пыль. Вздрогнув, Елисей на мгновение оторвался от работы. Его взгляд метнулся к экрану, где очередной ледяной конструкт превращал в кашу отряд легионеров, и на лице парня отразился отголосок прежнего ужаса. Впрочем, он тут же сменился злой, въедливой сосредоточенностью инженера, который увидел, что его великое открытие используют для забивания гвоздей.

— Это не просто убьет систему, — прошептал Елисей, глядя на свое чудовищное творение с какой-то жуткой, отстраненной гордостью. — Это сведет ее с ума.

Пока я держал на себе ментальное внимание Кассиана, превратив его безупречный разум в аналог заспамленного почтового ящика, Елисей закончил свою работу. Его «логическая бомба» — уродливый, пульсирующий шар из фальшивой жизни — повисла в воздухе, источая тошнотворный, приторно-сладкий запах. Она походила на перезревшую, подгнившую дыню, готовую в любой момент лопнуть и забрызгать все вокруг своей ядовитой мякотью.

— Готово, — выдохнул он. Голос его был хриплым, как у человека, только что пробежавшего марафон. Во взгляде, до этого горевшем холодным огнем, теперь плескались страх и сомнение. — Но… я не могу ее контролировать. Эта тварь… она живая.

«Еще бы, — мрачно подумал я. — Ты только что создал квинтэссенцию раковой опухоли. Разумеется, она хочет жить. И жрать».

— Тебе и не нужно ее контролировать, — прохрипел я, и от ментального напряжения перед глазами поплыли круги. — Просто… направь. Пни ее в нужную сторону.

Собравшись с силами, Елисей сглотнул. Его дрожащие от усталости руки медленно поднялись, сплетаясь в сложную фигуру. В ответ на жест шар нехотя дернулся и, подобно ленивой мухе, медленно поплыл в сторону Ядра.

И система среагировала.

До этого трещавшее по швам Ядро все еще пыталось поддерживать видимость порядка, однако стоило «бомбе» Елисея войти в зону его действия, как оно будто сошло с ума. Внутри кристалла заплясали разряды, сменив иссиня-черный свет на грязный, больной, фиолетовый. Словно голодный хищник, учуявший знакомый запах добычи, Ядро протянуло к шару десятки тонких, темных щупалец. Увидев «Великое Тепло», знакомую угрозу, оно, не раздумывая, бросилось ее поглощать.

— Клюнул, ублюдок, — прошипел я.

Щупальца впились в пульсирующий шар, который с готовностью отдался, вливаясь в систему Ядра. На мгновение воцарилась торжествующая, ледяная тишина победителя. Гул в зале выровнялся, фиолетовое свечение вновь сменилось иссиня-черным. Ослабленный мною ментальный контроль Кассиана, очевидно, тоже стабилизировался.

— Глупцы, — его торжествующий, холодный голос хлынул мне в голову. — Вы лишь подкормили мою систему. Дали ей то, чего ей не хватало для стабилизации. Ваш хаос…

Он не договорил. Триумфальную речь прервал звук, который я не забуду до конца своих дней. Тихий, почти незаметный щелчок, словно внутри сложнейшего часового механизма сломалась одна крошечная, но самая важная шестеренка.

И началось.

Внутренняя структура Ядра пошла вразнос. Иссиня-черный свет задергался, идя волнами, как вода в кипящем котле, а из самой глубины кристалла, из его сердца, начали расползаться те самые гнилостные, зеленоватые прожилки, вплетенные Елисеем в свой «вирус». Ветвясь, они пожирали безупречную структуру Порядка изнутри. Ровный, монотонный гул сменился прерывистым, аритмичным скрежетом. Система вошла в режим неконтролируемой вибрации, грозящей разрушить кристаллическую решетку.

— Анализ: вирус внедрен успешно, — голос Искры был абсолютно спокойным, будто она комментировала лабораторный эксперимент. — Запущена цепная реакция репликации нестабильного кода. Управляющая матрица пытается изолировать зараженные сектора, но скорость распространения превышает скорость реакции. Простыми словами, Миш, у их суперкомпьютера сейчас синий экран смерти. И он пытается сам себя отформатировать.

Эффект домино покатился по всей горе. На экране, где все еще шла бойня, гордость армии Кассиана — ледяные конструкты — вдруг замерли, потеряв свою математическую точность. Один из кубов, катившийся на отряд легионеров, остановился, задрожал и с тихим звоном рассыпался в груду бесполезного черного песка. Пирамида, насадившая на себя очередного бедолагу, просто зависла в воздухе, а затем с грохотом рухнула, расколовшись надвое.

Контроль был потерян.

В нашем зале безмолвные до этого истуканы-адепты пришли в движение. Схватившись за головы, они затряслись, из-под их масок повалил густой дым. Связь с хозяином, источник силы и воли, превратился в источник невыносимой боли. Один из них, стоявший ближе всех, рухнул на колени, но не оплыл. В предсмертной, безумной агонии он развернулся и, издав нечеловеческий, искаженный вокодером вой, швырнул свой черный клинок не в нас, а в само Ядро. Бесполезный жест — клинок рассыпался в пыль, не долетев до цели. Однако это был бунт. Бунт машины против своего создателя.

— Он… он убивает их! — прошептал Елисей, с ужасом глядя на дело своих рук.

На коленях взвыл Кассиан. На этот раз — не ментально. Настоящим, полным агонии голосом. Его тело мерцало и дергалось в тщетной попытке разорвать связь с умирающим Ядром, но было уже поздно. Он был частью этой машины, ее центральным процессором, и теперь, умирая, она тащила его за собой в могилу.

Он поднял на меня взгляд из-под маски, и в его глазах, до этого бывших лишь холодными прорезями, впервые отразился не бог и не тиран, а просто существо, которому до одури больно и страшно.

— Ты… что ты… наделал… — прохрипел он уже не голосом системы, а голосом человека.

«Кажется, у ребят системный сбой и переустановка Windows. С полным форматированием жесткого диска», — мрачно подумал я, опираясь на меч Ратмира.

— Я? — криво усмехнулся я. — Я просто показал тебе, что бывает, когда пытаешься лечить простуду гильотиной. Не нравится результат? Можешь написать жалобу в книгу отзывов и предложений. Если найдешь ее в этом бардаке.

Ядро затрещало громче, и по его поверхности побежали сотни трещин. Оно больше не могло сдерживать энергию — ни свою, ни чужую. Окружавшее его защитное поле замерцало и с хлопком, похожим на лопнувшую шину, погасло.

Путь был свободен.

Защитное поле, эта радужная, несокрушимая стена, лопнуло, как мыльный пузырь, осыпавшись дождем разноцветных искр. Воцарилась тишина — густая, плотная, осязаемая. Шатаясь, я стоял посреди зала, опираясь на чужой, неподъемный меч и заставляя легкие работать. Ледяной, колючий воздух вдруг стал пустым. Ощущение, будто из ушей вытащили вату: сперва облегчение, а следом — оглушение.

В агонии билось Ядро, изрыгая из себя потоки гнилой, зеленоватой энергии. Рухнувший на колени Кассиан был полностью поглощен попыткой спасти свою тонущую посудину, свой ледяной «Титаник». Его верные, бездушные солдатики-адепты корчились на полу со сбоящими системами. Идеальный момент для финального рывка, чтобы подойти и закончить этот балаган одним удачным ударом. План был прост, как три копейки, и я уже занес ногу, чтобы его исполнить.

И тут я снова просчитался.

Я считал их бездушными машинами, ретрансляторами, подчиненными единой воле. Однако даже у самого совершенного механизма есть инстинкт самосохранения. Или, по крайней мере, инстинкт сохранения своего создателя.

Адепты, те четверо, что еще могли двигаться, перестали корчиться. Их пустые маски, безразличные, как лица чиновников в приемной, разом повернулись в одну сторону. Не на меня, не на Кассиана.

На Елисея.

Все еще стоя на коленях у консоли, он трясся всем телом, приковав взгляд к делу своих рук. Он был источником сбоя. Вирусом. И система, даже умирая, из последних сил пыталась этот вирус уничтожить.

— Елисей, уходи оттуда! — заорал я, но голос утонул в скрежете умирающей машины.

Они не бежали. Они потекли. Четыре черные, бесшумные тени устремились к нему со всех сторон, скользя по полу. Их черные клинки, до этого опущенные, теперь нацелились на одну-единственную точку — на сгорбленную, беззащитную фигуру парня, который только что спас нас всех.

Рванув к нему, я понял, что ноги, ставшие чугунным балластом, отказываются слушаться. Ближайший ко мне адепт на долю секунды изменил траекторию, и из его руки вырвался короткий, черный шип, нацеленный не на убийство, а на то, чтобы остановить. С визгом прошив край моего плаща, он пригвоздил его к ледяному полу. Пока я, матерясь, вырывал ткань, драгоценное мгновение было упущено.

Расстояние сокращалось на глазах. Блеск черного льда, нацеленного Елисею в спину, был безмолвным приговором: я не успею. Ярость и бессилие скрутили внутренности в тугой, горячий узел.

— Анализ: четыре враждебных юнита инициировали протокол «ликвидация источника помех», — голос Искры прозвучал в голове с холодной неотвратимостью таймера на бомбе. — Расчетное время до контакта: три секунды. Твое расчетное время прибытия… нерелевантно. Не сходится математика, Миш.

Елисей их видел. Но даже не пытался обернуться или защититься, словно не замечая несущуюся к нему смерть. Его растерянный взгляд вдруг прояснился. Посмотрев не на адептов, а на меня, отчаянно рвущегося к нему, он улыбнулся — впервые за все это время. Не фанатично, не испуганно. Спокойной, чуть виноватой и до странного умиротворенной усмешкой человека, принявшего свое последнее, самое важное решение. В его глазах не было ни страха, ни сожаления. Лишь молчаливая, отчаянная просьба и… благодарность.

Он не искупал вину. Он заканчивал свою работу.

За мгновение до удара его уже безвольные пальцы не нажали — они соскользнули с поверхности консоли, завершая последний, самый главный рунический контур. Он не просто сломал систему. Он запустил протокол полного, необратимого форматирования.

С тихим, влажным, почти будничным звуком черный клинок вошел ему под ребра. Елисей дернулся, тело обмякло, и он медленно, как подкошенный, начал заваливаться на бок. Но улыбка не исчезла, застыв на его лице, как последнее, тихое «прости». У него всегда была дурацкая, немного нелепая улыбка. Даже сейчас.

И в этот самый момент Ядро взвыло.

Протяжный, разрывающий душу вой умирающего бога прокатился по залу, донесясь до меня будто из-под толщи воды. Активированная Елисеем консоль вспыхнула ослепительным, но тусклым, серым светом и с оглушительным треском взорвалась, разметав оплавленные куски кристалла. Его убийцы замерли на месте, а затем их тела начали рассыпаться, как песчаные замки под дождем, превращаясь в черную, безжизненную пыль.

— Зафиксирован полный системный коллапс управляющей матрицы Ядра, — в голосе Искры не было ни капли эмоций. — Цель достигнута. Анализ эффективности… неудовлетворительный. Потери превысили прогнозируемые.

Глядя на безжизненное тело парня у разбитой консоли, я не чувствовал ничего. Ни злости, ни горя. Только оглушающую, выпотрошенную пустоту. Этот гений, этот идиот, этот предатель и спаситель только что заплатил своей жизнью за мою ошибку, за свою ошибку, за ошибку этого проклятого мира. Он не просто умер. Он забрал с собой всю эту адскую машину.

Пустота. Не та, что голодно выла в кишках, требуя жратвы. Другая. Тихая, гулкая, как в заброшенном цеху, где сквозь выбитые окна ветер гоняет по бетонному полу пыль и старые газеты. Елисей лежал у разбитой консоли, и его дурацкая, умиротворенная улыбка въелась мне в мозг, как ржавчина в металл. При взгляде на него в голове становилось стерильно: ни мыслей, ни планов, ни сарказма. Лишь гулкий сквозняк.

Вся эта проклятая гора, этот ледяной «Титаник», тонула в тишине. Гул умирающего Ядра стих, адепты обратились в прах, а я стоял посреди кладбища надежд, опираясь на чужой меч и пытаясь понять, что дальше. А дальше, как оказалось, был он.

Кассиан.

Все еще стоя на коленях, он прекратил агонизировать. Связь с Ядром оборвалась, и он, подобно компьютеру, отключенному от сети, замер. Его тело перестало мерцать, обретя наконец плотность. Медленно, с усилием, будто суставы не двигались тысячи лет, он поднялся на ноги. Его безупречную до этого маску покрыла сеть мелких трещин, из которых сочился едва заметный сизый дымок. Он был сломлен. Не только его система — его воля, его главный ресурс, дала трещину. Впервые за тысячи лет он оказался один.

Его взгляд скользнул по телу Елисея, по праху адептов, по треснувшему, умирающему Ядру. В его неподвижной фигуре читалось недоумение — недоумение бога, который только что обнаружил, что его вселенная может существовать и без него. И, кажется, ей так даже лучше.

А потом он поднял голову, и в мертвой тишине зала наши взгляды столкнулись.

Пустота не ушла. Она просто начала менять температуру. Из ледяной, безразличной, она становилась горячей, как доменный цех. И в тот миг, когда он посмотрел на меня, она взорвалась раскаленной лавой ярости.

Вся боль, усталость и горечь от потерь, которые я так старательно заталкивал в самый дальний угол сознания, хлынули наружу. Перед глазами пронеслись все: Ратмир с его последним, торжествующим ревом; Арина, растворяющаяся в столбе золотого света; Елисей с его виноватой, прощальной улыбкой. Они все были здесь, в этом зале, в отголосках их последних слов, в тяжести меча в моей руке.

А он стоял и смотрел. Убийца. Причина. Корень всего этого дерьма. Ходячий памятник собственной боли, который решил, что имеет право лечить мир, ампутируя у него душу.

— Анализ: уровень адреналина превышает норму на 412%. Риск разрыва сердечной мышцы. Физические показатели оппонента падают… — сухой, бесстрастный голос Искры в голове превратился в фоновый шум.

Я выпрямился с хрустом костей в спине. Меч Ратмира, до этого неподъемный, вдруг стал легким, как перышко. Перехватив его обеими руками, я почувствовал, как сталь в моих ладонях загудела, отзываясь на ярость.

— Ну что, философ, — прорычал я чужим, низким, полным скрежещущего гравия голосом. — Помнишь, ты говорил про боль? Кажется, сейчас у тебя будет практическое занятие.

Кассиан молчал, но его фигура напряглась. Он собирал остатки сил. Его система, броня, божественное безразличие — все рассыпалось в прах. Остался только он. И я. Лицом к лицу.

— Они верили в меня, ублюдок, — продолжал я, делая шаг вперед, и каждый шаг отдавался гулким эхом в мертвой тишине. — Этот твердолобый солдат верил, что я не сверну. Эта девчонка верила, что я найду выход. Даже этот парень, — я кивнул в сторону тела Елисея, — в последний момент поверил, что я смогу закончить то, что он начал. Они все поставили на меня. А ты… ты забрал их у меня.

Я не угрожал. Я выносил приговор.

Он медленно поднял руку, и в его ладони начал формироваться клинок из черного, как сама ночь, льда. Меньше, тусклее, чем раньше. Аварийный режим. Последний патрон в обойме.

— Хаос… должен быть… искоренен, — прохрипел он уже без божественной уверенности, с одним лишь упрямством фанатика.

— Хаос, говоришь? — кривая усмешка была похожа на звериный оскал.

И я бросился на него.

Не как тактик, не как стратег. Как берсерк. Как раненый зверь, который бросается на охотника, забыв про боль и страх. Мой разум отключился. Остались только инстинкты, ярость и тяжелый, чужой меч в руках, ставший продолжением моей ненависти.

Он выставил свой ледяной клинок, пытаясь встретить меня отточенным, идеальным блоком. Но я не стал фехтовать. Вместо этого я вложил в удар всю свою массу, всю свою злость, весь вес потерь.

Сталь встретилась со льдом.

Оглушительный, визгливый звон, от которого, казалось, треснули стены. Его идеальный клинок, его квинтэссенция Порядка, не выдержал этого тупого, иррационального, полного живой ярости напора и разлетелся на тысячу осколков. Один из них, самый крупный, полоснул Кассиана по руке. С немым, недоуменным изумлением тот уставился на свою первую за тысячи лет рану.

Отшатнувшись, он выставил вперед руки в защитном жесте, но я не дал ему опомниться. Второй удар — наотмашь, эфесом меча прямо в маску. Глухой треск. Безупречная, гладкая поверхность пошла паутиной трещин, обнажая клочок неестественно бледной, пергаментной кожи.

Я бил за Ратмира, за его тупую, солдатскую верность. За Арину, за ее отчаянную, нелогичную жертву. За Елисея, за его дурацкую, запоздалую улыбку.

Он отступал, спотыкаясь, впервые за тысячи лет чувствуя то, от чего так старательно бежал. Боль. Страх. Бессилие.

А у меня было всего несколько мгновений. За его спиной Ядро, этот умирающий зверь, снова начинало набирать силу в попытке перезагрузиться. Окно закрывалось.

И я знал, что должен сделать. Это будет мой последний ход в этой партии.