Действие и противодействие. Через Дух Андрэ Луиса

9 ИСТОРИЯ СИЛАСА

На следующую ночь, сопровождая Помощника, мы с Хиларио снова оказались в доме Луиса.

Братья Антонио Олимпио с радушием приняли нас.

Семья ужинала на большой кухне фермы, в компании двух Духов.

Настенные часы показывали девять часов вечера.

Лицо владельца этих мест было практически тем же, что и накануне, несмотря на разницу, которую налагала на него физическая маска.

Аделия ласкала своих детей, а её муж комментировал радиофоническую газету, подчёркивая тревожащую информацию, которую он услышал в секторах хозяйства. И обращаясь к удивлённым друзьям, он выдвинул общественные трудности, упомянул воображаемую нищету, покритиковал политиков и руководителей и сослался на паразитов, которые разбили кафе и маниоку.

Наконец, недовольный тем, что предсказал катастрофы на Земле, он без всякой связи перешёл на разговор о предполагаемом гневе Небес, утверждая, что верит в близкий конец света, и, ругая эгоизм богатых, которые усиливали несчастья бедных.

В молчании мы слушали его слова, когда Леонель, более доверительный, обратился к Помощнику, говоря:

— Ну что, вы видите? Этот человек, — и он указал своим пальцем в направлении Луиса, чья речь господствовала над семейным собранием, — это само капитулянтство. Повсюду он видит лишь пепел и грязь, он решительно высказывается о социальных бойнях и знает самые грустные зоны коллективного снисхождения; поэтому он не может отвлечься ни от одного сантима своих миллионов, которые он ревностно охраняет, в пользу тех, кто страдает от голода и холода.

И, иронически улыбнувшись, добавил:

— Неужели вы всё ещё думаете, что он заслуживает счастья жить в плотском теле?

Силас посмотрел на персонажей этой семейной сцены, лицо его выражало огромную жалость, и он сказал:

— Леонель, все твои наблюдения на первый взгляд кажутся логичными и не лишёнными истины. Внешне Луис — это признанный случай пессимизма и ростовщичества. Однако если копнуть глубже, он болен и нуждается в сочувствии. Существуют болезни души, разрушающие разум неопределённо долго. Кем бы он стал, если бы на него оказывались другие влияния? Духовно задушенный видениями земного богатства, которыми мы осаждаем его мысль, несчастный утратил контакт с благородными книгами и почтенными компаниями. Он получает лишь помощь от воскресной религии верующих, которые верят, что они освобождены от каких-либо обязательств в отношении веры, исходя из принципа, что они участвуют в службе обожания Бога в конце каждой недели. Кто мог бы предвидеть благоприятные изменения, начиная с того момента, когда он мог бы получать помощь иного рода?

Клариндо и Леонель выслушали его рассуждения, которые для них были словно удар кулаком в самую глубину души, судя по выражению возмущения в их взгляде, которое затуманило их блестящие глаза.

— Согласны, но он и его отец должны нам… Они обокрали нас, убили, — воскликнул Леонель с нотками детского упрямства в голосе, который чувствует себя обиженным.

— А что вы хотите, чтобы они сделали? — невозмутимо добавил Помощник.

— Они должны заплатить!.. Заплатить!.. — прорычал Клариндо, сжимая кулаки.

Силас согласно улыбнулся:

— Да, платить — очень точное слово… Но как должник может искупить себя, если кредитор отбирает у него все возможности расплатиться по счетам? Нет никаких сомнений, что мы сами должны лечить зло, авторами которого являемся… Однако если сегодня нам надлежит исправлять дорогу, которую мы испортили вчера, то как действовать, если нам отсекают обе руки? Сам Христос советовал: «Помогайте врагам вашим»[6]. Я часто думаю, что подобное утверждение, правильно истолкованное, говорит: помогайте врагам вашим, чтобы они могли оплатить долги, в которых завязли, восстанавливая равновесие жизни, в котором вы, как и он, получите покой.

Было ясно, что Помощник, с симпатией, обретённой накануне, и ясной и простой аргументацией, пользовался неоспоримым нравственным авторитетом на разум одержателей с застывшими чувствами. Но даже в этом случае Леонель боязливо спросил:

— Что это за рассуждения? Ты что, скрытый священник? Может, ты пытаешься изменить нас?

— Ошибаешься, друг мой, — ему ответил Помощник. — Если я и ищу что-либо через наше братское общение, так лишь собственного обновления.

И, возможно, потому что в группе установилось долгое молчание, Силас продолжил:

— Соблазн деньгами мне также нанесла урон во время моего последнего прохождения по Земле. Моими идеалами правила страсть к обладанию. Очарование золотом охватило всё моё существо до такой степени, что я, хоть и имел титул врача в почтенном университете, стал избегать своей профессии, наблюдая за действиями своего престарелого отца, чтобы он не мог свободно распоряжаться имуществом нашего дома. Привязанность к владениям и имуществу превратилась в извращение семейного рая, превращая и меня в неуступчивого преследователя, естественным образом ненавидимого всеми теми, кто подчинялся моим распоряжениям в широком кругу моего временного господства… Чтобы накопить денег и многочисленные лёгкие доходы, я начал с жестокости, а закончил в сетях преступления… Я стал питать отвращение к дружбе, я презирал слабых и бедных, и в страхе потерять богатство, к обладанию которого я стремился, я не колебался использовать преступные деяния против социального ада моего ужасного пути.

От этих слов Помощника меня охватило огромное удивление.

Говорил ли Силас предполагаемую истину или воспользовался в этот момент чрезвычайными ресурсами, нарочно обвиняя себя с целью возрождения слушавших его палачей?

В любом случае, мы с Хиларио пообещали не испортить его задачи. Поэтому мы ограничились тем, что молча и со вниманием слушали его.

Чувствуя, что Леонель и Клариндо разволновались, тем самым став способными к усвоению новых мыслей, Силас пригласил всех нас удалиться из этого места.

Он хотел сказать нам что-то о своём опыте, сказал он. Но он предпочитал беседовать с нами перед благословенным алтарём ночи, чтобы его память могла спокойно призвать факты, о которых он хотел нам поведать.

Снаружи расцветали созвездия, как подвешенные очаги Творения, а благоухающий ветер быстро стремился вперёд, как человек, который хотел бы перенести нашу молитву или наши слова прямо к Славе Небесной.

Неспособные проникнуть в истинный смысл неожиданного отношения Помощника, я заметил, что он был также взволнован, как будто глаза его души рассматривали далёкие образы.

Невольно охваченные симпатией, исходившей от его лица, Леонель и Клариндо смиренно наблюдали за ним.

И Силас хорошо поставленным голосом начал:

— Насколько далеко может вернуться моя теперешняя память в прошлое, я вспоминаю, как во время своего последнего путешествия в областях плоти, начиная с детства, я был предан страсти к деньгам, что даёт мне уверенность сегодня в том, что в очень и очень многих случаях я был ужасным ростовщиком среди людей на Земле. Сегодня, благодаря информации преданных наставников, я знаю, что, как и в других случаях, я возродился на Земле в своём последнем существовании в семье, обеспеченной большими деньгами, чтобы страдать от соблазна изобилия золота и преодолеть его с помощью твёрдой воли, в постоянном труде братской любви. Несмотря на это, я печально пал, к моему великому несчастью. Я был единственным сыном порядочного человека, который заслуживал это огромное наследие предков. Мой отец был приличным адвокатом, который из-за обилия комфорта не был предан обязательствам своей профессии, а обладая ярко выраженным вкусом к учению, жил в окружении редких книг, и между книгами и общественными обязательствами он часто размышлял о вере. Но моя мать была яростной и достойной католичкой, и хоть не опускалась до какого-либо спора с нами насчёт сферы деятельности, всё же старалась вдалбливать нам в головы обязанности благотворительности. Я вспоминаю, с запоздалым раскаянием, повторявшиеся приглашения, которые она благожелательно обращала к нам, принимать участие в актах христианского милосердия, приглашения, которые мой отец и я единодушно отвергали, словно будучи за каменной стеной дерзкого и ироничного непочтения. Моя мать быстро поняла, что мой бедный разум испорчен ростовщичеством, и, признавая, что ей будет чрезвычайно трудно способствовать внутренней реформе моего отца, человека уже установившегося и с детства привыкшего к финансовому господству, сосредоточила на мне свои намерения восхождения. И для этого она старалась стимулировать во мне вкус к медицинским занятиям, утверждая, что рядом с человеческим страданием я смогу найти лучшие возможности помощи ближнему, таким образом становясь приятным Богу, даже если мне будет невозможно отложить источники веры. Внутренне я смеялся над священными чаяниями самого любимого мной существа. Но, не имея возможности противостоять её любящей осаде, я посвятил себя врачебной карьере, более заинтересованный эксплуатировать богатых больных, чьи страдания тела, бесспорно, предоставляли бы в моё распоряжение более широкие материальные выгоды. Но накануне моей студенческой победы моя мать, ещё довольно молодая, оставила свой физический опыт, пав жертвой ангины. Наша печаль была огромна. Я получил свой диплом медицины, словно презираемое мной воспоминание, и, несмотря на стимулирование отцовской доброты, не смог начать практиковать обретённую профессию. Я ушёл в семейный узкий круг, откуда я выходил лишь для моментов развлечения и отдыха, и тогда, более чем когда-либо, я погряз в жадности, поскольку сопровождал инвентаризацию имущества своей матери с бдительностью настолько строгой, что моё странное отношение поразило даже отца, эгоиста и неприятного человека, но не жадину в том, что касалось меня. Я понял, что унаследованное богатство укрывало меня, к моему нравственному несчастью, от каких-либо нужд физической жизни на долгие годы, пока я не предался трате его. И даже когда я увидел, как мой отец снова женится в возрасте почти шестидесяти лет, я сделал всё зависящее от меня, чтобы отговорить его от подобной идеи. Но он был человеком решительным и женился на женщине моего возраста, немногим менее тридцати лет. Я получил мачеху, как чужеродное тело в семье, и видел в ней лишь женщину в поисках лёгкой добычи. Я поклялся отомстить за себя. Несмотря на нежные обращения со мной молодой четы, на то внимание, которое бедная женщина оказывала мне, я старался находить предлог, чтобы избегать их присутствия. Но новый брак начинал требовать от супруга всё больших жертв в отношении социального мира, от которого Аида не хотела отдаляться, и поэтому через несколько месяцев мой отец был вынужден обратиться к врачу, предавшись, таким образом, необходимому отдыху. Я следил за ухудшением его здоровья, охваченный серьёзными опасениями. Не отцовское здоровье ранило моё воображение, а финансовые запасы нашего дома. В случае внезапной кончины человека, давшего мне жизнь, я бы ни в коей мере не смирился делить наследство с этой женщиной, которая на моих глазах недостойно заняла место моей матери.

Помощник сделал долгую паузу, а мы рассматривали его меланхолическое лицо.

Перед лицом того, что мне дано было услышать, я спрашивал себя без слов, происходило ли всё это на самом деле. Был ли действительно Силас тем человеком, о котором рассказывал, или создавал эту историю, чтобы изменить состояние ума преследователей?

Тем не менее, я не мог задать ни малейшего вопроса, поскольку наш друг, оживлённый желанием наказать себя за эту болезненную исповедь, продолжил в мельчайших деталях:

— Я стал громоздить преступные планы, чтобы найти лучший способ отодвинуть Аиду от любой возможности в будущем быть задействованным лицом в нашем наследии, не обижая своего больного отца. И в этих преступных планах, которые роились в моём мозгу, смерть представала лучшим решением вопроса. Поэтому как убрать её, не причинив страданий больному, которого я желал предохранить от этого? Не было бы желательным очернить её в глазах отца, чтобы он ни в чём не страдал в отсутствие женщины, которую я осуждал на одиночество? В молчании и тени я ткал это полотно, ожидая благоприятного случая… Приглашённый вместе с супругой на какой-то общественный праздник, отец позвал меня и настоял на том, чтобы я сопровождал Аиду, как бы представляя её авторитет. Впервые я с удовольствием согласился. Теперь я хотел получше узнать её чувства… В моём сознании созрели зловещие намерения. Так, на протяжении этих радостных празднеств я познакомился с Армандо, кузеном моей мачехи, за которой тот ухаживал, когда она была не замужем. Армандо был молодым человеком, ему было больше лет, чем мне, он был растратчик и хвастун, тративший своё время на женщин и бокалы игристого вина. В противоположность своим привычкам, я предложил ему начать задуманное мной любовное общение. Нравственно господствуя над положением своего отца, я прилагал с этого времени все свои усилия, чтобы приобщить его к нашему дому, предоставляя ему самый обильный возврат к сближению с существом, в которое он был влюблён несколько лет назад. Пляж, театр, кино, а также различные прогулки были теперь нашими обычными занятиями, в течение которых я умышленно тянул обоих кузенов в объятия друг друга. Аида не отдавала себе отчёта о моих замыслах, и, хоть и сопротивлялась более года галантности моего спутника, всё же уступила его постоянным атакам. Я сделал вид, что ничего не знаю об их отношениях, пока не смог привести отца к тому, то он стал прямым свидетелем этого. И придумывал игры и развлечения, чтобы удерживать соблазнителя в нашем доме. Я добился его абсолютного доверия до такой степени, что стал использовать его как важнейшую деталь в своей преступной хитрости. И однажды вечером я постарался, чтобы они считали, что меня нет в нашем семейном храме, и зная, что любовники расположились в соседней с моей комнате, я направился к отцу в его апартаменты, выставляя изо всех сил его обиженное достоинство, призывая его самолюбие к рассмотрению фактов. Мертвенно-бледный и дрожащий, больной потребовал доказательств, и я отвёл его, шатающегося, к двери комнаты, замочную скважину которой сделал хрупкой. Достаточно было одного нажатия на двери, и мой расстроенный отец застал их на месте преступления, как я того и желал. Несмотря на своё разочарование, Армандо ловко и не без цинизма удалился, осознавая, что не сможет получить опасный удар от измождённого шестидесятилетнего старика. Но глубоко задетая в своём самолюбии, моя мачеха бросила своему старому супругу в лицо унизительные обвинения и удалилась в свои собственные покои, полная горечи. Дополнив начатое дело, я стал выказывать выражения нежности к внутренне уничтоженному больному. Медленно протекли две недели в нашем семействе. Пока Аида оставалась в постели под присмотром двух врачей, которым мы во всём доверяли, и которые совершенно ничего не знали о скрываемой трагедии, я обхаживал своего отца жалобами и косвенными предложениями, направленными на то, чтобы всё имущество дома, в большей своей части, было сохранено на моей фамилии, имея в виду, что второй брак не может быть расторгнут законными властями. Я продолжал своё преступное дело, когда мачеха вдруг умерла. Наши друзья-врачи констатировали странное отравление, но, в стеснении, они сказали моему отцу, что она совершила самоубийство, конечно же, спровоцированное невыносимой неврастенией, которой она страдала. Мой отец оставался подавленным всё время пышных похорон, а я, несмотря на это, внутренне радовался в своих разрушительных намерениях. Теперь — да. Мне будет принадлежать всё семейное сокровище. Но моя сатанинская радость была непродолжительна. Со дня смерти своей второй жены отец слёг в постель, чтобы уже никогда с неё не подняться. Врачи и священники старались предоставить ему облегчение и улучшить его состояние, но всё напрасно. Прошли два месяца, и мой отец, который никогда больше не улыбался, вошёл в мучительную агонию, в течение которой, в порыве доверительности, смешанной со слезами, признал, что отравил Аиду, передав ей сильнодействующий яд, под маркой обычных успокаивающих средств. Тем не менее, я также навязал ему смерть тем фактом, что он не мог простить себя, нося в себе груз постоянных и невыносимых угрызений совести, и я признал себя побеждённым. Впервые душа заставляла меня глубоко страдать. Привязанность к плотскому богатству разрушила мою жизнь. Любимый старик-отец угас у меня на руках, считая мои слёзы сожаления слезами любви. Оставив его уставшее тело холодной земле, я возвращался в наш господский дом, чувствуя себя самым несчастным из всех существ. Всё золото мира не могло мне сейчас гарантировать ни малейшего утешения. Я оказался один, совсем один и бесконечно несчастен. Все закоулки и постройки нашей обители говорили мне о моём преступлении и взывали к совести. Множество раз ночная тень казалась мне населённой ужасными привидениями, которые насмехались над моей болью, и посреди этих невидимых демонов, замышлявших заговор против меня, мне показалось, будто я услышал уникальный голос своего отца, взывающий к моей душе: «Сын мой! Сын мой! Отступи, пока ещё есть время». Я стал отстранённым и недоверчивым… Жертва ужасного нравственного кризиса, я доехал до Европы в развлекательном путешествии. Но очарование великими городами Старого Света не смогло облегчить мои внутренние раны. Куда бы я ни ехал, самое благородное из блюд оставляло привкус горечи, а самые красивые спектакли доставляли лишь тревогу и печаль. Я вернулся в Бразилию, но не нашёл в себе мужества вернуться в лоно нашего бывшего дома. Поддерживаемый добрыми чувствами одного из старых друзей отца, я на несколько дней поселился у него, пока здоровье не позволило мне задуматься о радикальных переменах в существовании… Убаюкиваемый семейной нежностью этого человека, я провёл долгие месяцы, стараясь найти успокоение в мыслях, которого не заслуживал. И вот однажды той незабываемой для меня ночью, когда боль в желудке обратилась в настоящий бич, я взял флакон мышьяка в погребе моего хозяина, думая, что это бикарбонат натрия, который он оставил накануне. Яд выбросил меня из тела, навязав ужасные страдания. Как это было с моей мачехой, которая развоплотилась в жестоких страданиях, я также со смертью перешёл в аналогичные условия. А мои друзья, приютившие меня в своём доме, не ведая об ошибке, жертвой которой я стал, несомненно, подумали, что я в самоубийстве постарался найти утешение нравственным мучениям, которые ударили по душе «молодого богатого и уставшего от жизни человека», согласно версии о моей смерти.

Силас окинул нас печальным взором, словно ища эффекта от своих слов, а затем продолжил:

— Но этого оказалось недостаточно, чтобы исправить мои ужасные ошибки. Охваченный безумием, перейдя по ту сторону могилы, я слышал жестокие слова ужаса и расстройства, оказавшись в живых ситуациях, которые проявлялись в моём разуме, привязанном к своим собственным созданиям, пока мне не стали помогать друзья моего отца, который также находился на пути восстановления, и, соединяясь с ним, я задействовал все силы в исправлении будущего.

Мгновения тяжёлой тишины повисли над нами, затем он заключил:

— Как видите, причиной моих утрат стало очарование золотом. Мне нужно приложить великое усилие в добре и в твёрдой вере, чтобы не пасть снова, поскольку я должен посвятить себя новому опыту среди людей.

Леонель и Клариндо были удивлены не меньше, чем мы с Хиларио, привыкшие видеть в Силасе замечательного спутника, внешне без проблем и печали.

Леонель прервал молчание, спрашивая у умолкшего Помощника, как если бы он сам оказался во власти своих собственных воспоминаний:

— Значит, ты скоро вернёшься в плоть?

— О, пусть мне дадут шанс вернуться туда как можно быстрее!.. — вздохнул руководитель нашей экспедиции с признаками нетерпения. — Должник неотвратимо связан с интересами кредиторов. Так, прежде всего, необходимо, чтобы я отыскал свою мачеху в обширной стране теней, где мы находимся сейчас, чтобы начать трудную задачу своего нравственного освобождения.

— Как так? — взволнованно спросил я.

— Да, друг мой, — сказал Силас, обняв меня, — мой случай полезен не только для Леонеля и Клариндо, которые стараются сами вершить правосудие, что во многих случаях означает только насилие и жестокость, но и тебе с Хиларио, изучающим в настоящее время закон кармы, или иначе, законом действия и противодействия. Нас здесь подводят к воспоминанию урока Господа: «помогайте врагам вашим», поскольку если я не помогу женщине, в сердце которой я создал важного противника своего покоя, я не смогу получать её поддержку, без которой мне не обрести спокойствия. Я воспользовался слабостью Аиды, чтобы бросить её в бездну потрясения, сделав её более хрупкой, чем она была в самой себе. Теперь мой отец и я, осложнив свои пути, естественным образом вынуждены искать её, восстанавливать её, защищать её и вернуть ей относительное равновесие на Земле, чтобы нам удалось оплатить хотя бы частично свой огромный долг.

— Ваш отец? Вы ссылаетесь на своего отца? — отважно спросил Хиларио.

— Да, а что? — ответил Помощник. — Мы с отцом, с помощью моей матери, которая сегодня является нашей благодетельницей в Возвышенных Сферах, сегодня задействованы в одном предприятии — в нашем собственном нравственном восстановлении в поисках исцеления Аиды, без чего нам не удастся расщепить ядовитый клей угрызений совести, который удерживает наше ментальное поле на низших уровнях земной жизни. Таким образом, в наших же собственных интересах отыскать её… И насколько позволит нам Божественное Милосердие подобное счастье, мой отец, окружённый любовью и самоотречением моей матери, которая, как и он, вернётся к плотским сражениям, облачится в новую телесную внешность на плане физических форм, и, возобновив в земном юношестве человеческие узы брака, они обретут нас, как благословенных своих детей. Мы с Аидой станем кровными братом и сестрой. В согласии с нашими чаяниями, которые будут охранять Небеса, перед лицом Божественного Величия, я снова стану врачом в будущем, ценой огромных усилий посвятив себя благотворительности, где я вновь обрету свои бесценные утерянные возможности. Моей мачехе, которая, без сомнения, проживёт, страдая от интоксикации души в мрачных безднах, в нужный момент будет оказана помощь, и несмотря на долгий период помощи, которая будет ждать нас на этом плане, во имя необходимого восстановления, она возродится в хрупком физическом теле рядом с нами, с тем, чтобы излечиться от трудных психозов, которые она обретёт при господстве мрака, психозов, которыми будет отмечено её плотское существование, в форме странных ментальных болезней. Таким образом, я буду не только её простым братом в лоне домашнего очага, но и санитаром и другом, спутником и врачом, оплачивая жертвенностью и доброй волей, любовью и нежностью, то равновесие и счастье, которое я украл у неё.

Исповедь Помощника имела ценность целого живого руководства по бесценному опыту, и, наверное, поэтому мы вошли в глубокую медитацию.

Но как человек, не желающий терять нить учения, Хиларио обратился к нашему другу:

— Дорогой мой, вы говорите, ждать, в общении с вашим отцом, радости встречи с вашей мачехой. Как понимать эту ссылку? Разве может быть такое, что вы, несмотря на ваш уровень знаний, страдаете от какой-то трудности, чтобы узнать, где она располагается?

— Да, да, — подтвердил с грустью Помощник.

— А как же духовные благодетели, которые очерчивают теперь вашу тропу? Разве они не знают, где она, чтобы ориентировать ваши движения к намеченной цели?

— Наши ориентеры совершенно не страдают от невежества, которое характеризует меня в этой теме, — благожелательно ответил Силас. — Однако, как это происходит у людей, здесь также преподаватель не может брать на себя обязанности ученика, под страхом отнятия у него заслуги урока. На Земле, хоть они нас и любят безмерно, наши матери не замещают нас в тюрьмах, когда мы должны искупать какое-либо преступление, а наши лучшие друзья не могут привлечь к себе, во имя дружбы, право выстрадать увечья, которые наша непредусмотрительность навязала нашему телу. Не оставляет сомнений, что благословения любви наших руководителей принесло моей душе неоценимые богатства. Они передают мне внутренний свет, чтобы я чувствовал и признавал свои слабости, и помогают моему обновлению, чтобы я мог искать с большей решимостью и лёгкостью цель, которую я вызвался достичь, но в реальности служба моего собственного спасения совершенно личная и передаче не подлежит.

Леонель и Клариндо ошеломлённо слушали его.

Говоря о себе самом, Помощник, не затрагивая своего самолюбия, опосредованно работал, чтобы они стали на путь обновления. И по выражению их взглядов было видно, что оба палача проявляли теперь восхитительное внутреннее изменение.

Хиларио задумался на несколько мгновений и снова заговорил:

— Но вся эта драма, должно быть, связана с причинами прошлого.

— Да, верно, — подтвердил Помощник, — но в этой измученной области нет ментального времени, чтобы осуществить малейшее чудо памяти. Мы оказываемся прикованными к воспоминанию о ближайших причинах наших тревог, усугубляя нашу возможность проникновения в область дальних причин, поскольку ситуация нашего разума подобна ситуации больного в тяжёлом состоянии, которому необходимо срочное хирургическое вмешательство, на пользу обновлению. Ад, который оказывается в низших зонах Земли, наполнен душами, которые, разрываясь и страдая, встают и требуют помощи от Божественного Провидения против боли, которую они сами себе создали. И Божественное Провидение предлагает им шанс потрудиться с шипами виновности и раскаяния, которые карают их сердца на пользу их жертвам и братьям, чьи ошибки подобны преступлениям, которые они совершили, чтобы они снова сгармонизировались как можно быстрее с Бесконечной Любовью и Совершенной Справедливостью Закона. Мы оплачиваем свои долги, которые отвечают за плотные тени в наших душах, а зеркало нашей мысли, где бы мы ни были, отразит свет Небес, отчизну Божественного Воспоминания!..

Мы поняли, что Силас помогает Клариндо и Леонелю, рассматривая их в качестве своих братьев по борьбе и ученичеству, от чего, бесспорно, вырастет его собственная заслуга.

В моём узком внутреннем мире мысленно взорвалось множество вопросов. Кто будет его дружественным отцом? Где будет жить его преданная мать? Думает ли он потратить ещё много времени на поиски своей несчастной мачехи?

Однако духовное величие Помощника не позволяло задать ни единого нескромного вопроса. Я едва нашёл в себе мужество почтительно высказать:

— О, Боже мой, сколько времени мы иногда тратим, чтобы наверстать неосознанность одной простой минуты!

— Ты прав, Андрэ, — великодушно прокомментировал Силас. — Это закон действия и противодействия. Действие зла может быть быстрым, но никто не знает, сколько времени потребуется для службы противодействия, необходимой для восстановления высшей гармонии жизни, прерванной нашим отношением, противным добру.

И улыбаясь, заметил:

— Вот почему Иисус советовал воплощённым существам: «Быстрей миритесь с противником вашим, пока вы на пути с ним[7]». Это значит, что ни один Дух не войдёт на небеса без мира в сознании и, если легче положить конец нашим ссорам и исправить наши ошибки, пока мы находимся на одном и том же пути, который проходят наши жертвы на Земле, то значительно труднее найти решение наших преступных тайн, когда мы уже погружены в инфернальный туман.

Рассуждение было достойным и справедливым.

Но мы уже не могли продолжать разговор.

У Леонеля, безучастность которого мы заметили, к нашему великому удивлению увлажнились глаза.

Силас поднял глаза к Небу, благодаря его за благословение вырисовывавшегося преображения, и заключил его в свои объятия.

Бедный брат Клариндо хотел сказать что-то.

Мы заметили, что он хотел сослаться на смерть Альзиры в озере, но помощник пообещал ему, что мы вернёмся на следующую ночь.

Немногим позднее мы тронулись в путь, но ни Хиларио, ни я не имели желания расспрашивать мужественного спутника, который шёл в меланхолии, погружённый в тяжёлое молчание чувств.