Дочь мольфара

Глава 19

Чёрные тучи сгустились над Боровицей. Чёрные-пречёрные. Чернота их расползлась над гористыми землями ядовитой ртутью. И подними сейчас глаза к небу даже простой мирянин, понял бы, что свыше посылается недоброе знамение.

Однако сельчане пока не замечали ничего. Их умы заволокло ярморочное веселье. С приходом темноты представление продолжалось при зажжённых огнях. Люди пускались в пляс и прочее бесовство. Рекой лилась медовуха и хмельное пиво. Девицы взвизгивали восторженно, мужики всё бравурились потягаться в умениях с учёным медведем.

Всё село поглотила гипнотическая сила цыганского сглаза.

Но для Янко и Лисии то было лишь на руку. Незамеченные никем они легко преодолевали двор за двором. Они спешили в противоположную сторону от ярмарочной площади. И чем дальше они удалялись от общего балагана, тем меньше становилось света и тише кругом.

Янко чуял, что тишина эта обманчива. И сквозь глухую тишь до него будто бы снова и снова долетали крики возлюбленной.

«Успеть… Успеть бы только…» — подгонял себя Янко, снова поторапливая себя и Лисию, которая так уже запыхалась, что еле ноги переставляла.

Успеть…

Успеть было самым главным из всего возможного сейчас. В верности выбранного направления Янко не сомневался. Агнешка в церкви. Где же ещё сейчас может быть более укромное и никому неприметное место, чем не на церковном взгорье на краю села.

«Успеть…» — твердил себе Янко, глядя чёрными от страха глазами в черноту ночи.

В какой-то момент он посмотрел на небо. И не увидел ни звёзд, ни луны. Ему даже показалось, будто бы небеса затвердели и опустились к земле низко-низко. Протяни руку, ткни посильнее пальцем в небесную тьму — палец тотчас сломается.

В то же небо сейчас глядел и отец Тодор. Ему тоже надобно было успеть. Ему тоже был кстати праздник на базаре. Он тоже спешил.

Спотыкаясь и поминутно теряя равновесие на расхоженных тропках, отец Тодор не убавлял шагу.

«Успеть… Успеть бы только…» — молился он Всевышнему, зная, что Всевышний с ним, Всевышний, как всегда, за него.

Ведь не дочь свою пришлось убить отцу Тодору, а самую что ни есть нечистую силу. И все должны знать, все должны засвидетельствовать, каждый — и стар, и млад, какое зло учинила ведьма Агнешка. Её колдовством осквернились стены святой церкви. Её подлостью не знавать отныне покоя ни пресвятой великомученице Каталине, ни самому отцу её — рукоположённому пресвятому отцу Тодору.

Вот какое горе постигло всех. Вот какова расплата за нечестивые дела и помыслы. Вот, что ждёт каждого, кто станет мягок и добр к сатанинским отродьям.

Отец Тодор и сам не избежал того греха. Да, он проявил добросердечие, глупое и наивное, непросительное для человека его сана. Ему надобно было стоять твёрдо. Надо было с первого же дня своего в Боровице, как только глаз его остановился на колдовской красе, немедля изничтожить её, порвать, разрубить на части святым перекрестьем. Тогда б и Каталина, может, осталась жива. Тогда б, может, и отец Тодор мучил себя куда меньше.

Не за себя ведь ратовал он. Не за себя страдал. Лишь во имя Господа и во славу ему наносил он себе увечья. Боялся, что око человеческое несовершенно — ошибиться может. Как на самом-то деле говорила в священнике природная доброта его. Вот по доброте-то своей и допустил он ошибку.

Но теперь-то уже не допустит. Теперь-то уж все узрят истину. Теперь-то уж всякий поймёт, какое зло жило с добрыми людьми бок о бок, питаясь людскими соками, отравляя их чистые души.

Тут и площадь показалась. Яркие огни рыжими пятнами выхватывали из темноты то лыбящуюся крестьянскую морду, то поганый женский стан, изогнувшийся в плясе. Гомон обрёл такую плотность, что тяжёлые чёрные небеса упирались в него, споря друг с другом, как меряющиеся силушкой мужицкие кулаки.

Отец Тодор выскочил посреди орущей площади, вздымая трясущиеся окровавленные руки.

— Люди! — воззвал он грозно и торжественно. — Люди, очнитесь! Очнитесь и покайтесь, грешники!

Толпа начала стихать. Сдавленный ропот прокатился по кольцу человеческих тел. Люди присмирели и вслушались в зов.

— Покайтесь! — продолжал взывать святой отец. — Ибо вы грешны! И руки ваши в крови! — он продемонстрировал всем свои замёрзшие скрюченные конечности, на которых запеклась Каталинина кровь. — Вот какой грех я взвалил на себя, чтобы спасти ваши безнадёжные души! Как Спаситель отмолил вас перед Господом! Но теперь пришёл ваш черёд делать дела богоугодные!

Все молчали. Не шевелились почти. Только очами напуганными взирали на страшного человека в чёрной рясе. Любой бы сейчас принял отца Тодора за юродивого, кабы не знал его тут каждый. А в том, что это он, сомнений никаких быть не могло. Уже знакомые по церковным литургиям мощные интонации накрывали всех присутствующих металлическим колпаком. Отец Тодор говорил убеждённо и истово, как всегда, даже ещё убеждённей и ещё истовей.

— Что стряслось, отец? — вышел вперёд голова Шандор.

Лишь он один не побоялся приблизиться сейчас к Тодору. И лишь он один почему-то усомнился в святых речах.

Объяснить своё внезапное неверие староста не смог бы при всём желании. Нечто дурное и неказистое почему-то закралось в его думы с тех пор, как исчезла, а после нашлась Каталина. И терзало его это, шибко терзало и мучило. Хотя ничто подобное не должно мучить деревенского голову. Тем не менее, оно преследовало его неотлучно.

Голова Шандор сделал ещё шаг навстречу священнику. То, что он увидел в его глазах, заставило старосту побелеть.

А увидел он там смерть, жестокую и уродливую. И смерть эта вытекала из чёрных глаз отца Тодора вонючей топкой жижей.

— Где Каталина? — спросил голова.

— Ведьма сгубила её! — заверещал святой отец. — Сгубила нечистая! Сгубила дочь мою невинную! Сгубила!

Тодор ещё отчаяннее затряс увитыми кровавыми узорами руками. В каждое движение своё он вкладывал весь свой праведный гнев, всю свою веру, преданность и любовь к богу.

И боровчане закивали согласно с ним, даже не додумав ещё до конца, как и что случилось.

— Ты толком объясни, отец, — с нажимом повторил голова Шандор. — Как сгубила? Кто сгубила?

— Агнешка! Агнешка! — взвыл священник, кружась перед толпой в каком-то припадочном танце. — Агнешка опорочила моё дитя! Выпотрошила Каталинушку! Убила! Убила!

— Убила… Убила… — стали повторять один за другим сельчане.

— Да где? Где убила? — требовал ответа голова Шандор.

Внезапно святой отец резко остановился, за секунду вперился взглядом в старостины очи, вытянул к нему чёрные от крови пальцы.

— В церкви, — проскрежетал он зубьями. Под нижними веками его пробежал трескучий пульс, кожа у висков наморщилась. Священник загрохотал уже на всю округу: — В церкви нашей! Свершилось убийство! И я тому был свидетель!

Пока голова Шандор боролся с чудовищной болью в ушах от произнесённых слов, селяне уже хватали факелы, уже кипели, уже рычали, подобно зверям.

— Идите за мной и узрите силу греха! — призывал отец Тодор. — Узрите огонь небесный! Узрите дьявольские путы, что оплели каждого из вас! Обманом и соблазном пытала вас дьяволица! Но сегодня она показала истинное лицо своё! Лицо нечестивое и рогатое!

Люд выстроился за Тодором остервенелой галдящей стеной. Стена щетинилась огненными языками, дубинами и топорами, гремела и протыкала небесную тьму металлическими зубцами вил. Стена двигалась как единый организм, орущий и не ведающий пощады.

Во главе живой стены шёл отец Тодор, неустанно призывая народ всё больше и больше гневаться во имя праведного суда. И народ гневался. С каждой пройденной пядью гнев их нарастал. А на подступах к церкви ему уже не было ни конца ни края.

Весь народный полк беспрепятственно надвигался к запертым дверям. Голова Шандор вглядывался в эти двери, точно силясь угадать, что скрывается за ними. Ещё никогда прежде за всю свою жизнь могучий деревенский староста ничего так не пугался, как этих дверей, как этого гомона, как бешенных глаз отца Тодора. Всё это вкупе заставляло кровь Шандора стыть подобно речному потоку в лютый мороз.

Голова молча шествовал вместе со всеми, одновременно и воздетый, и сломленный, и напуганный, и радостный. Он даже успел немного позабыть, для чего все сюда пожаловали, когда святой отец вновь очутился лицом перед народом и снова взял речь.

— Братья мои и сестры! Тьма застила вам очи! Бес пробрался в нашу праведную жизнь! И всё по делам нашим! По грехам! И во искупление были ниспосланы нам сии испытания! Во искупление очистим же от позора и тьмы наши бессмертные души!

Отец Тодор стоял на самой верхней степени прямо у церковного порога, а боровчане сгрудились внизу и внимали ему с серьёзными благодатными лицами. Они поддерживали каждый призыв, яростно палили кулаками вверх, метали огни и искры из глаз, готовясь нанести смертельный удар обидчику.

Янко и Лисия услыхали толпу ещё задолго до церкви. И раньше они держались обережно, но тут подавно поняли, что надобно схорониться ещё лучше, чтоб уж наверняка никому на глазах не мелькнуть.

— Сюда, Лисия! — Янко потянул за собой девушку.

Вдвоём они быстро укрылись в стенной нише с боковой части церковного строения точно перед тем, как один из сельчан обдал это место факелом, осветив пространство.

— Идём, — зашептал Янко, низко-низко сгибаясь и продолжая утягивать за собой Лисию.

Они обошли церковь с тыльной части в то время, как толпа рокотала перед входом. Янко не успел заметить, был ли среди пришедших его отец. При любом раскладе голова Шандор быстро узнает о народной буре, и Янко снова придётся туго, как приходилось уже неоднократно. Но сейчас Янко заботило в первую очередь то, что сталось с Агнешкой. Отец Тодор во всеуслышание вновь объявлял её ведьмой, и, судя по доносящимся воплям, она всё ещё была жива.

— Вот этими вот самыми руками поймал я и запер ведьму! — кричал священник. — Застиг на преступлении кровавом! Ведьма решила, что и впредь ей удастся разгуливать безнаказанной и вершить сатанинство своё! Но я пришёл к вам на помощь, люди! Вступился за вас, не щадя самоё себя! И привёл вас судить судом справедливым! Внемлите же мне! Покараем ведьму! Покараем за все её злодеяния! За коварство бесовское!

— Смотри!.. — тихо зашептала Лисия, дернув Янко за рукав.

Она показала на разлом между церковным куполом и стеной. Оттуда пробивался неверный свет горящих лампадок.

Янко ухватился за угол бревенчатого сруба, стал взбираться вверх.

Отец Тодор гремел на всю округу, даже горы сотрясались от его раскатистого голоса. Но, кажется, речь его иссякала. А это значило, что и времени у Янко оставалось всё меньше и меньше.

Он нырнул головой под крышу и позвал тихонько:

— Агнешка!.. Агнешка!..

Среди блёклого скупого освещения он заметил девушку, стоящую на коленях с поникшей головой у стены, к которой был пригвождён обезображенный труп. Янко скорее догадался, чем действительно увидел, что мёртвое тело принадлежит Каталине. Но он порадовался хотя бы тому, что Агнешка уцелела и даже обратила к нему заплаканные глаза.

— Агнешка, беги сюда!

— Янко… — не поверила она поначалу.

Шум с улицы прошёлся по стенам. Церковные двери хищно скрипнули.

— Скорее, люба моя! — закричал Янко.

Агнешка бросилась к нему. Янко скинул верёвку, девушка быстро ухватила за неё. Пришлось приложить все силы, чтобы вытянуть любимую поскорее.

И только её ноги мелькнули в проломе и скрылись из виду, как в помещение храма вломилась разъярённая толпа.

Отец Тодор жадными глазищами окинул пространство.

— Сбежала… Сбежала ведьма!!! — завопил он, стоя рядом с телом дочери.

Боровчане крестились и охали. Вид погибшей Каталины мог привести в ужас кого угодно. И голова Шандор только сейчас понял, насколько ужасно то, что происходит в Боровице.

Невинная дева, проткнутая крестом прямо в церкви…

Староста стянул с головы шапку и смял в кулаках.

— Дитятко моё! — рыдал отец Тодор. — На глазах моих ведьма убила её! Убила и сбежала, тварь!!!

Мужики зароптали, бабы захныкали. Голова Шандор оглядел стены и всё-таки заметил разлом.

— Не ушла она далеко, — сказал он. — Скорее к отцу своему пошла.

— К колдуну! — зарычал Тодор. — Давно нужно было всё их семейство извести! Гляди, что они наделали! И что самое паскудное! Храм наш! Дом божий! Опорочен! Опорочен навеки!!!

— Опорочен… опорочен… — зашептали крестьяне.

Отец Тодор отошёл от Каталины и больше в её сторону ни разу не поглядел. Он вновь решительно обратился к толпе, стараясь заглянуть в глаза каждому из присутствующих.

— Братья мои и сестры! Только огонь очищающий сможет уничтожить эту скверну! Мы выжжем всё дотла, чтобы отстроить заново священное место! Так пусть же горит синим пламенем!

С этими словами святой отец выхватил у одного из прихожан факел и метнул в стену. Пламя моментально ухватилось за остатки длинных волос Каталины, тронуло рукописные иконы за её спиной, а после — с удовольствием лизнуло и дерево на стенах и полу.

Сельчане с двойным рвением повалили вон из церкви.

Самым последним горящее здание покинул священник. На прощание он остановился взглядом на сверкающем алтаре, объятым огнём, — туда, где ещё недавно лежала Агнешка. Отец Тодор утробно прорычал и отвернулся.

Огненное пекло уже радостно пожирало всю церковь разом, уничтожая без остатка всё, что видели и знавали эти стены. Огонь разрастался всё гуще, поднимался всё выше.

Тодор глядел на него распахнутыми глазами, и тот же огонь повторялся и множился в тех глазах.

— Хорошо… — прошептал святой отец, чувствуя прилив упокоения на душе.

Он снова повернулся к толпе на фоне пламенного столба и заговорил тихо, спокойно, почти неслышно, но уверенно и жёстко:

— Это ещё не конец, братья и сестры. Мы найдём ведьму и накажем её по справедливости. Клянусь вам, зло получит по заслугам своим.