Гранатовая бездна Калиройя

Глава 1. Как говорят французы-волки: «Из двух бед выбираю обед!»

Сегодня в отделе кадров рассказали,

как в нашей богадельне искали преподавателя латыни,

прописав требование «носитель языка».

— Игорь Владимирович, что это? — в недоумении посмотрела я на шефа.

— Если бы я знал, Вера. Но я пока понятия не имею. Информация слишком уж невнятная и противоречивая. Но одно можно сказать определённо — это обсидиан. Диск из обсидиана.

— Игорь Владимирович, какой, не к ночи будет помянут, обсидиановый диск? О чём вы вообще?

Мы стояли вместе с моим непосредственным начальником в центре нашей лаборатории и разглядывали этот в высшей степени странный предмет. Старинные вещи, нередко попадающие к нам в руки, непременно нужно было брать в перчатках, чтобы ни в коем случае не повредить поверхность, так что ещё подходя к столу начальника, я натянула свои. Игорь Владимирович, конечно же, так же был в перчатках.

— Верочка, солнышко, я тебя прекрасно понимаю. Сам пребываю в таком же недоумении. Этот шотландец утверждает, что его предок принимал участие в раскопках погребальной пирамиды из каменных плит вместе с самим Томасом Хасти Брайсом в Северном Эршире. И вот он рассказывает, что его дедушка, или прадедушка, стащил… ну вернее получил в качестве платы за работу, этот обсидиановый диск.

— Да гори он с его поддельными артефактами! Что он несёт? В Клашаге раскопки ведутся уже сто двадцать с лишним лет. И там отродясь не было подобных артефактов. Что за ерунда на мою седую голову! — разозлилась я.

— Верунчик, она у тебя вовсе и не седая ещё. Я сам видел — чёрная по-прежнему. Ты напрашиваешься на комплементы? Так и скажи, незачем на бедного шотландца бочку катить. Ему может быть и так неудобно в этой его юбке.

— Игорь, какая ещё юбка?! — перешла я на более фамильярный тон.

Мы уже столько лет знакомы, что я себе могла это позволить, тем более, когда были вдвоём.

— Ну, он же из Шотландии? Должен же быть у него килт? Но ты права, к делу!

Британский анатом и археолог Томас Хасти Брайс действительно работал в Клашаге — археологическом памятнике Шотландии. В пирамиде Брайс нашёл останки шести взрослых, ребёнка и младенца. В двух других камерах Клашага он обнаружил кости ещё четырнадцати человек. Но все они принадлежали к эпохе неолита, для которого характерно использование каменных шлифованных и просверленных орудий.

— Чушь полная. Про обсидиан я ещё могу поверить, он и в самом деле характерен для той эпохи, но он же украшен бронзой и золотом? Там погребения эпохи неолита? Какая, бездна тебя забери, бронза? — высказала я наши общие мысли.

— Вер, это ещё не всё. На диске рисунок почти полностью идентичный Небесному диску из Небры.

— Ох. В самом деле? Но этого же просто не может быть!

Небесный диск из Небры с художественной и археологической точек зрения — уникален. Обнаружение диска из Небры стало крупнейшей археологической сенсацией и вызвало множество споров в учёной среде.

Моё любопытство достигло просто немыслимых пределов.

— Как ты думаешь, для чего они использовали этот диск? — спросила я Игоря.

— Ну, — почесал макушку друг, — я думаю для того же, что и Небесный диск из Небры — для измерения угла между точками восхода и захода солнца во время солнцестояний.

— Это что-то вроде переносного устройства для измерений положения Солнца. Круто.

— Не то слово. Только владелец диска считает, что его можно использовать для перемещения в пространстве и времени при определенном стечении обстоятельств, — и, увидев моё ошеломлённое лицо, Игорь довольно кивнул.

— У него не все дома? Какое ещё перемещение в пространстве и времени?

— Понятия не имею. Он очень туманно говорил на эту тему. Я думаю, что он и сам не знает. А ещё он намекнул, что ближайшая такая возможность, будет именно у нас в России. Представляешь?

— Поэтому он его нам и привёз?

— Да. Скорей всего. А ещё на другой стороне диска нарисован волк. Смотри! — и Игорь осторожно перевернул артефакт.

— Час от часу не легче. Владелец, шотландец этот, анализ делал? Перед тем как нам отдать на экспертизу?

— Да. Рентгеноспектральный анализ диска показал, что золото, было добыто из реки Карнон, графство Корнуол. Олово, входящее в состав бронзы, тоже корнуолльского происхождения. Это Англия, Вера. Всё вполне правдоподобно, Вер.

— А тогда зачем ему понадобилась наша оценка? За каким… тащиться сюда, в Россию?

— Я спрашивал. Но он говорит что-то совсем уж невнятное. Что-то про перемещения, провалы, оползни и разломы. Я его так и не понял. Одним словом, владелец верит в мистическую чушь. Я бы ещё мог понять, если б он был необразованным крестьянином, случайно нашедшим в поле каменную бляху. Так нет. Интеллигент, явно хорошо образован — мы довольно долго с ним беседовали.

— Но у нас? В России? Я ни в коем случае не умоляю твои заслуги, но почему он заказал повторную экспертизу у нас?

— Говорит, хочет получить данные от незаинтересованной стороны. Россия к этому артефакту абсолютно никакого отношения не имеет. Кстати он очень обрадовался, когда узнал, что одна из моих сотрудниц увлекается скандинавской мифологией, — лукаво улыбнулся мне Игорь.

— А это-то тут причём?

— Ну как же? Волк?

— Не всякий волк — легендарный Фенрир, — пошутила я.

— Ну это к лучшему, потому что владелец рассказал мне одну легенду. Согласно ей, некий местный житель ограбил пирамиду, а человеческие кости, которые он там нашёл, разбил и разбросал по полю. Но и этого ему показалось мало, и тогда он взял один череп, самый большой, и принёс его в свой дом.

— Мило. А зачем ему череп дома понадобился? — с удивлением воззрилась я на Игоря.

— Может быть, на каминной полке, на его взгляд, он бы неплохо смотрелся? Да мало ли где в хозяйстве мог бы пригодиться череп долихоцефала? — улыбнулся мне Игорь

— Это те, что с относительно длинными черепами?

— Ага, — продолжал веселиться начальник, доктор наук и международное светило.

— Ну, да. У меня вот в хозяйстве нет нужды в человеческих черепах. Но я скорей всего отстала от жизни. И что же было дальше?

— Так вот, по словам нашего хозяина артефакта, едва расхититель гробницы вошёл в свой дом, как стены затряслись, как во время урагана. Испуганный грабитель поспешил вернуть все кости обратно в пирамиду, только было уже поздно, — нагнал мрачности Игорь.

— Давай угадаю? Призраки приходили и тревожили его покой?

— С тобой неинтересно! — с притворным разочарованием протянул друг, — да, представь себе. Они продолжали то трясти его дом, то протяжно завывать, то ронять на него предметы.

— И чем же всё закончилось?

— Через несколько месяцев такой жизни грабитель упал с лошади в ручей и разбился о камни.

— Хм. Это и был предок нашего шотландца? Так может он только кости отнёс обратно в пирамиду? А этот артефакт дома оставил?

— Подозреваю, именно так и было.

— Да и к тому же…

И тут я принялась кашлять.

— Вер? Может быть, ты лучше домой пойдёшь? — забеспокоился Игорь.

— Нет. Со мной всё нормально. Сейчас пройдёт, — сказала я, доставая ингалятор.

После последней повальной эпидемии я сильно сдала. Мои лёгкие совсем не выдерживали нагрузки. Я с детства болела астмой, и китайская зараза меня чуть было не доконала. Я прошла и искусственную вентиляцию лёгких, и две недели комы, и три месяца в больнице в самый разгар карантина. Но я выкарабкалась. Сама не поняла, каким чудом. Наверно для того, чтобы увидеть этот загадочный артефакт из старой пирамиды эпохи неолита? Я усмехнулась. Наверняка подделка.

— Так, у меня ещё работы много. Я пойду. — продышавшись, сказала я.

— Да, разумеется. Береги себя, Вера.

Мои родители были ювелирами, моя бабушка с дедушкой были ювелирами, а моя прабабушка дружила с Альмой Терезией Пиль. Той самой, что была первой и единственной женщиной, работавшей в ювелирной фирме Фаберже. Альма Пиль была на свадьбе моей прабабушки. Позднее она пыталась изо всех сил уговорить подругу уехать вместе с ней в Финляндию, когда началась революция. Но ей это так и не удалось. Они писали друг другу письма. Альма работала простой учительницей рисования, и никто не знал, что эта маленькая женщина в своё время разработала эскизы для знаменитой «зимней» темы Фаберже. В неё входили броши, браслеты, серьги, ожерелья, брелоки и другие изделия. И венчало всю эту неповторимую красоту — изумительное пасхальное яйцо «Зимнее», которое стоит особняком даже среди всего великолепия других яиц Фаберже.

Моя бабушка до последнего поддерживала связь с этой удивительной женщиной и очень увлекалась скандинавской культурой. Мне тоже, в какой то, степени передалось это увлечение, только я всю свою жизнь отличалась крайне непоседливым нравом. Я всё время влипала в передряги, находила приключения на свою пятую точку и умудрялась переезжать с места на место, нигде толком не задерживаясь. Перекати поле. Я всё время торопилась жить. Возможно, это было связано с моей болезнью. Я всегда боялась чего-то «не успеть».

Я училась в пяти вузах, но высшего образования так и не получила, ведь дольше третьего курса нигде продержаться не смогла — то сорвусь на очередные археологические раскопки, то мне просто наскучит, то выяснится, что очередная специальность вообще — не моё.

С личной жизнью были те же проблемы. Не задерживались мужчины рядом со мной. Я не была ни надёжной, ни домашней, ни серьёзной. Ветер в голове и в … ну вы поняли. А мужчинам это никогда не нравилось. Да и не любила я толком никогда. Вообще смутно себе представляла это чувство. Я всем и всегда говорила, что любовь — это пережиток прошлого. Гораздо важнее общность целей, интересов и увлечений.

Со страстью и чисто физиологической составляющей любви тоже были большие проблемы. Я никак не могла понять, что за «бабочки в животе» должны порхать? Почему от поцелуев должны подкашиваться ноги, а дыхание перехватывать? Нет, дыхание у меня перехватывало, это ощущение я знала хорошо благодаря астме, но вот что б от поцелуев? А мельтешения под одеялом оставляли меня в стойком недоумении. Что все в этом находят такого уж необыкновенного? Ну, приятно — не более. Я меняла партнеров, но недоумение не проходило. И тогда я смирилось. Ладно. Просто не моё.

Так что, ни детей, ни своей семьи у меня не было. Нет, у меня был старший брат и племянники. Но и с ними я толком наладить отношения не смогла, предпочитая дарить подарки деньгами. Я не понимала, что им нужно, да и вникать особенно не хотела.

Жила я в маленькой однокомнатной квартирке. Принца на белом коне уже давно не ждала, понимая, что это только в песенке у тех, кому «немного за тридцать», есть шансы. У меня их нет, да и не было, по сути, никогда. Не создана я для семейной жизни. Обиднее всего было то, что я даже кошку не могу завести. Не с моей астмой. А кошку хотелось. Я вообще их люблю, несмотря на всякие там стереотипы про старых дев и котов.

Возвращаться в пустую квартиру было тоскливо. Но ничего не поделаешь. Так уж сложилась моя жизнь, и винить в этом некого. Я сама к этому пришла, и сама пожинаю плоды своих ошибок и заблуждений. Да и сожалею ли я? Нет. Просто нельзя себя ломать и делать то, что не твоё. Так и с ума сойти можно, а не хотелось бы.

Внешность у меня тоже не сильно выдающаяся. Обычная внешность. Я не была толстой, но и фигуристой меня не назовёшь. Лицо самое обычное, среднестатистическое. Косметика, конечно, творит чудеса, и, возможно, на мне можно было бы написать шедевр, только не с такими приступами астмы. Волосы, хоть и были насыщенного чёрного цвета, но особой густотой и длиной тоже не радовали. Так что, ни особых талантов, ни красоты, ни какого-то особенно гениального ума в моём арсенале не было. Приходилось признать.

Работала я в научно-исследовательской лаборатории. Устроилась я сюда лаборанткой исключительно по знакомству. Но меня тут ценили за бесконфликтность, нежелание вникать в сплетни, строить карьеру, идя по головам для достижения цели, а ещё за то, что была согласна выполнять почти любую работу за маленькую зарплату. Устала я конфликтовать. Сил у меня на это уже не было. А ещё трудно найти хорошую работу, с моими неоконченными высшими образованиями. Да и работать там, где мне не интересно, я не могу.

Но, несмотря на то, что на конфликты сил у меня уже не было, в моем характере по-прежнему оставалась неуживчивость и полное отсутствие хоть какого-то навыка дипломатии. Не получалось у меня это от слова совсем. Мне было проще промолчать, но не пытаться найти выход из трудной ситуации. Поэтому я делала то, что было проще всего. Уходила. Я мастерски научилась это делать. Ушёл от конфликта, и он со временем сам рассосался. Ну, в основном.

А если уйти от проблемы не получалось, тогда я, как Александр Македонский, предпочитала разрубить этот запутанный и сложный Гордиев узел одним махом. Ну не моё это — дипломатия. Вот и страдаю всю жизнь. А ещё из-за неприятия серого. У меня, как у прыщавого подростка, было только два цвета — белый и чёрный. Других цветов не наблюдалось. Я не могла понять и простить предательства, насилия, ломку личности и психологического прессинга. И никакие смягчающие обстоятельства не могли меня примирить с подобным. Я умом понимала, что так нельзя, что человек должен быть гибким, уметь приспосабливаться, чтобы выжить и добиться успеха, общаться даже с теми, от которых тошнит, но у меня не получалось. И я сбегала. Так всю жизнь и пробегала.

И как итог — я иду по тёмному коридору лаборатории домой, в свою пустую квартиру.

Я честно собиралась уйти с работы раньше обычного, но, как всегда, засиделась и уходила последней. Шла по пустому коридору мимо уже закрытых дверей и размышляла о том, что на сигнализацию офис я ставлю уже автоматически. А вот наша Лидочка, уходя домой всегда первой, скорее всего, вообще не знает, как это делается.

И тут я увидела свет, льющийся из тонкой щели под дверью лаборатории. Да что ж такое?! Кто-то свет не выключил? Мне ещё памятен был тот случай, когда выгорела целая библиотека редких книг, из-за того, что кто-то вот также забыл выключить свет, а проводка не выдержала. У нас проводка была качественная, но мне бы этот свет всё равно всю ночь спать не давал. Так что пришлось идти искать ключи, обещая себе, что утром устрою всем головомойку.

Ключи я нашла, но вставив ключ в замок поняла, что дверь не заперта. Я дёрнула ручку и вошла.

Потолочные лампы как раз и не горели — я щёлкнула несколько раз выключателем. Перегорели все лампочки разом? Это что ж такое творится-то? Я двинулась вперёд на источник света.

Нет, я прекрасно знаю и технику безопасности и то, как нужно действовать в непонятной ситуации, но в этой лаборатории никогда не было ни вредных вирусов, ни опасных веществ, ни взрывчатых химикатов, так что, если что-то и не так, то нужно просто посмотреть, а уж потом поднимать тревогу. Хотя, наверное, это всё же моё неуёмное любопытство и плохо развитый инстинкт самосохранения меня сейчас толкали вперёд. И я шла к источнику света вместо того, чтобы вызвать охрану и остаться у двери. Впереди я увидела маленькую лабораторную лампу. Она, насколько помню, была от батарейки и не подключалась в сеть. Может быть, поэтому и не перегорела? Короткое замыкание? Пробки вылетели. А почему?

Но потом все мысли вообще вылетели у меня из головы — посреди лаборатории лежал Игорь. И я рванула к нему.

Жив, слава Богу! Схватив телефон, я стала лихорадочно вызывать скорую помощь. А потом позвонила в охрану. Скорая помощь едет, а охранник обещал прибежать «сию же минуту».

— Игорь? Да что ж такое-то? — я дрожащими руками стала расстёгивать ему ворот рубашки.

— Вера? — вдруг раздался слабый шепот.

— Да? Игорь? Что? — я наклонилась к нему.

— В руке. Вынь! — прохрипел друг.

Я посмотрела на его раскинутые в разные стороны руки. В одной что-то блестело. Я разжала скрюченные пальцы и достала из них тот самый загадочный диск. Почему он у него в руке? Он не положил его в сейф?

Как только я вынула из его скрюченных пальцев диск, Игорь тут же глубоко вздохнул. А вот со мной явно стало происходить что-то не то. Дыхание вдруг стало куда-то пропадать. Очередной приступ астмы? Как же не вовремя. Я потянулась к сумке за ингалятором, только меня вдруг резко скрутило судорогой. Дыхание стало прерывистым, и я хрипела, пытаясь протолкнуть в легкие хотя бы немного воздуха. Безуспешно.

Я натолкнулась на расфокусированный взгляд Игоря.

— Вера! Попытайся разжать пальцы и оттолкнуть его, — сипло сказал друг.

Он пытался совладать с собственным телом. Но получалось у него плохо. Руки и ноги его явно не слушались и двигались очень хаотично. Было ясно, что он хотел бы мне помочь, но, по факту, помочь даже себе был явно не в состоянии. Его движения больше походили на такие же конвульсии, в которых билась сейчас я. Всё это я понимала каким-то другим мозгом. Не тем, которому сейчас было сложно и не хватало кислорода.

Что же это? Какой-то яд на артефакте? Похоже на то. Мы днём держали его в перчатках. А потом что-то произошло, и Игорь схватил его так. Вот и результат. Но он сильный и здоровый мужчина, а я хилая. У меня не понятно в чём вообще душа держится. Так что мне просто не повезло.

Подумал ли Игорь о том, что своей просьбой он меня убьёт? Нет, не думаю. Человек мало что может понять, когда умирает, теперь я это точно знаю. Цепляешься за соломинку, не думая, что она может сломать хребет слона.

Руки разжать у меня не получалось точно так же, как не получалось и протолкнуть в измученные лёгкие хоть немного воздуха. Это конец, подумала я, и он именно такой, как я себе и представляла. Я задыхаюсь. Страшно, как же это страшно. Хорошо хоть такое состояние не должно продлиться долго. И вот я уже проваливаюсь в спасительную темноту.