Дребезжал колокол, выли сирены машин, к пожару сбегались и вечерняя смена, и свободные от работ. У второго цеха, ближнего к конструкторскому бюро, распоряжался Сурин — гнал зевак растаскивать штабеля досок, ставил людей с лопатами гасить головешки, показывал, куда тянуть шланги…
— Что горит? — спрыгнул я с подножки.
— А? — заполошно обернулся Сурин. — Вон, всякое барахло…
У стены готового и остекленного здания полыхал строительный мусор — остатки лесов, обрезки толя, мешки и тому подобное.
— Станки целы?
— Так их еще и не монтировали, вон, под навесами, в ящиках, мы их в первую очередь проверили. Сейчас все потушим, ничего страшного.
— Задержка большая будет?
— День от силы.
Я хлопнул Сурина по плечу, вскочил в машину, и Ларри рванул к угольным бункерам. Наравне с хранилищем ГСМ это самый опасный в смысле огня объект, оттого и заводское пожарное депо построили рядом, вот они и расстарались, к нашему приезду возгорание задавили.
Хуже всего дело обстояло на складах — там огонь уже развернулся во всю ширину деревянного здания и слился в сплошную стену, оранжевые сполохи рвались наверх и таяли в ночном небе. Гудело пламя, с напористым треском сгорали вложенные деньги, звонко и страшно лопались от жара стекла.
Туда мы добрались, когда Панчо и его ребята уже навели некоторый порядок. Панику пресекли, суматоху организовали, из набежавших рабочих сколотили расчеты и теперь окапывали пожар с трех сторон и тушили с четвертой. Деловито гудел автонасос, сочились влагой пожарные рукава, где не хватало шлангов — выстроились люди, передававшие по цепочке ведра от гидрантов. Самые отчаяные, вооружившись баграми, растаскивали тлеющие брусья, чтобы пробиться внутрь.
Вот сейчас бы хоть какой танк не помешал — таранить ворота склада или вообще снести опоры, завалить все…
Мы с Ларри встали в одну из линий и включились в монотонный ритм с ведрами. В ночной тьме, разорванной отсветами пожара, я разглядел Хавьера, Рикардо и еще много знакомых лиц — вплоть до того, что несколько инженеров примчались в наброшенных на пижамы пальто и тушили вместе со всеми.
И еще металась испуганная лошадь, а ее ловил худой как жердь возчик, размахивая несуразно длинными руками. Откуда они взялись, я подумать не успел — скрипнул тормозами пожарный грузовик, освободившийся от тушения угля, следом второй, третий…
Тугие струи вбивали пламя в землю, среди рабочих послышался смех — одолели стихию!
К полуночи склад превратился в поле тлеющих угольков, все равно шипевших, когда их проливали по третьему разу. Работяги устало садились куда попало, сплевывая черную от копоти слюну. Состояние после пары часов в дыму одуревшее — звуки доносились глухо, нос забит, реакции заторможенные, как мешок на голову нахлобучили.
Ларри снял куртку, встряхнул ее и принялся чистить от налипшей сажи, тщательно разглядывая под фонарем и чуть ли не принюхиваясь. Хотя что там нюхать — от всех тянет сладковатой гарью, все перепачканы. Хавьер вообще похож на черта — лицо перемазано, слипшиеся от пота волосы стоят торчком, как рожки.
Рикардо, сидя прямо на подножке пожарной машины, на которую укладывали опустевшие шланги, пошарил по карманам и вытащил пачку папирос. Едва он чиркнул спичкой, как на него налетел пожарный:
— Эй, здесь нельзя, видишь?
Он ткнул туда, где некогда висела табличка «Не курить!», но вместо нее торчал лишь обгорелый столбик.
— Не курить, ха…
— Скажет тоже, ха-ха!
И все вокруг захохотали, особенно покатывался Хавьер, вставивший пальцы в прожженные в бушлатике дырки и веселившийся еще и от этого.
Утирая слезы от смеха, Рикардо заметил мою грустную рожу:
— Что, сгорели твои денежки?
— Да хрен с ними с деньгами, главное, что люди целы.
— Хм…
Подошел Панчо, такой же чумазый, как все вокруг, и доложил:
— Целы, только несколько ожогов, пара ушибов и один дыма надышался. В больничку увезли.
— О, Панчо! Распорядись в столовой, чтобы сообразили чего перекусить и вина там, что ли…
— Вино… это хорошо! — у Рикардо на черном лице блеснули зубы и белки глаз.
Кувшины с вином, стаканы, хлеб, сыр, хамон и оливковое масло поставили на притащенные столы. Внезапному пикнику не помешал даже ночной холод — от пожарища ощутимо веяло теплом.
— Завтра надо объявить выходной, — предложил Панчо. — Заодно на выборы сходят.
— Мы не пойдем, — резко возразил Рикардо и встал, намереваясь уйти.
— Сядь! — я дернул его за рукав так, что он чуть не расплескал вино. — Вот объясни мне, вы же с буржуазией боретесь?
— Ну, — буркнул анархист.
— А почему не везде? Почему только в избранных местах?
— Мы не собираемся играть на чужом поле по чужим правилам!
— Ну почему чужое-то? Кортесы[14] ладно, там никаких шансов. Но выборы-то муниципальные? Вы же вроде хотели либертарного коммунизма в муниципалитетах, так что же от инструмента отказываетесь?
— Дело принципа.
Так и ушел. Остались только горячие угольки на земле, холодные звезды в небе и нравственный закон во мне. Хотя насчет нравственного закона соврал — голову поджигателю оторву без вопросов.
С утра клевавший носом Панчо представил мне, тоже не спавшему всю ночь, первые результаты. Его отдел по горячим в буквальном смысле следам опросил более двухсот человек — где был, что делал, куда шел, кого видел и так далее. Информации ворох, а толку чуть.
— Подозрения хоть есть?
— Да подозрений навалом. Прежде всего анархисты.
— Они же тушили наравне со всеми! — вспомнил я Рикардо.
— У них левая рука не знает, что делает правая, — энергично потер глаза Панчо. — Какая-нибудь «боевая группа» FAI, о которой в CNT даже не догадываются.
— А кто речь на похоронах говорил, узнал?
— Все говорят, что заезжий, но скорее всего врут, было несколько оговорок.
— К нам еще католики присматриваются, будут и от них агитаторы.
Панчо скривился, как от зубной боли и прихлопнул ладонью пухлую пачку опросных листов:
— Нам бы с этим для начала разобраться… — он встал и подошел к висевшей на стене схеме заводского участка и принялся показывать на ней пальцами: — Того же Рикардо видели здесь, а потом здесь, и еще вот здесь.
— Знаешь что, зайди в чертежку, пусть они тебе сделают на кальке десяток таких схем.
— Зачем???
— Посади кого из толковых ребят наносить результаты опроса. Одна калька — кого где видели в девять часов, вторая — в девять ноль пять и так далее.
В кабинетик постучался и проник референт с отчетом о поведении персонала в критической ситуации — не без огрехов, конечно, но в целом люди зря не мельтешили, не голосили, а почти все включились в тушение пожаров. Надо бы разработать на будущее порядок действий в таких случаях, чтобы вообще исключить суматоху.
Последней легла мне на стол табличка с убытками. Мы быстро просмотрели строки с объемами и ценой, повздыхали над «итого», а потом Панчо поднял глаза на референта:
— Кто поставлял материалы, известно? Нет? Уточните!
Тот забрал таблицу и удалился.
Чутье не подвело Панчо — почти все сгоревшее на складе было поставлено компаниями Абехоро. И если там такой же скверный и негодный материал, как на рухнувших лесах, то этому жуку прямой интерес спалить склад и прикрыть свою задницу.
На третий день после выборов к нам приперлась пожарная комиссия от городской алькальдии. Ну да, самое время — а раньше-то вы где были?
Нудели они ровно как в оставленном мной времени, разве что опрессовку огнетушителей не проверяли. Как выяснилось, мы все делали не так: не так расположили цеха, не так построили (ага, это в многократно опробованом американском проекте!), не так летели, не так свистели… Мне предъявили даже отсутствие табличек «Не курить!» — тех самых, что сгорели при пожаре. Поэтому все нужно немедленно прекратить, а что прекратить нельзя — запретить.
В конце концов, я просто пригласил толстенького сеньора с тоненькими усами а-ля король Альфонсо к себе, открыл несгораемый сейф и выложил перед ним пачку сотенных песет:
— Десять тысяч и мы расходимся друзьями.
— Прошу прощения, сеньор Грандер, но…
— Ну нет так нет, я сейчас прикажу охране вышвырнуть вас с территории завода. Выбирайте.
Спорить и уговаривать не хватало никаких сил. Чертовски жаль красивых новеньких банкнот с изображением El Gran Capitan — полководца Гонсало Фернандеса де Кордоба, но времени и сил жалко еще больше, не обеднею.
Председатель комиссии покраснел, воровато оглянулся на дверь и снова уставился бегающими глазками на пачку денег, а потом мягкой лапкой сгреб ее к себе в портфель. Все-таки тысяча долларов — это тысяча долларов.
Я даже проводил его через приемную, где кроме инспекции меня встретил слегка растерянный референт с газетой, от которой шел запах свежей типографской краски:
— В Барселоне и Мадриде демонстрации, премьер-министр подал в отставку…
Я повернулся к чиновникам:
— Вот так, сеньоры. Наступают новые времена.
Что никак не отменяло обычную работу.
Сурин представил окончательный вариант «Атлантико» и предварительный грузовика «Атлант». Всех изменений там — удлинение рамы да кузов в нескольких вариантах. Скорость так себе, но у нас и не Париж-Дакар, грузоподъемность две тонны, с перспективой модернизации до трех, если будет новый двигатель. Обсуждение шло в обычном режиме — инженеры и техники участвовали, Кристи сидел в своем углу.
Оттого-то все и опешили, когда раздался его скрипучий голос:
— Подвеска.
— Что подвеска? — только и спросил Сурин.
— При трех тоннах потребуется усиленная подвеска.
— Ну так займитесь, как главный инженер! — влез уже я.
— Вы нанимали меня строить танки, а не грузовики. Когда вы собираетесь делать танки, мистер Грандер?
— Как только наладим выпуск автомобилей. Отработаем процесс на дешевой продукции, займемся дорогими танками.
— Мне нужен опытный образец, вы обещали, — его жесткие усы встопорщились, как иголки у ежа.
Ну да. Скоростной танк, только нахрен скорость в Испании? Тут горы, рекорды ставить негде. Но Кристи не унимался:
— Вот список необходимого для постройки. Нужна ваша виза.
Пробежался по списку — хорошие аппетиты, нечего сказать! Ну, раз так, то и мы можем:
— Алексей, кто из техников работает с мистером Кристи?
— Два человека, больше он никого не допускает.
— А от него помощь в разработке есть?
Сурин помялся, но выдавил:
— Нет, мистер Кристи занят только своим проектом.
Вот где Кристи молодец — так это со стеклянной выгородкой. Все на виду, орать на упертого изобретателя никакой возможности. Пришлось затребовать контракт и вежливенько натыкать гения носом. Сошлись на том, что я финансирую опытный образец, Кристи допускает к работам остальных конструкторов и участвует в модернизации подвески и вообще всего автомобиля. Нет участия — нет финансов, такой подход американцу понятней.
Только я порадовался, что наладил работу инженеров, как жизнь подкинула мне новую задачку — дефицит электричества. На саму стройку и на автозавод еще хватало, но я же не собирался на этом останавливаться! Радиозавод тот же, да радиостанция при нем если на полную мощность выйдут, так весь Овьедо без света останется!
Озадачил инженеров Байкова и Сигалова проектом «на вырост», отбил телеграмму с требованием обеспечить финансы Осе, получил от него ответ «Чтоб я так жил! Мы теперь энергетики?», скомкал бланк и запустил в стену.
Блин, да! Да!!! Мы теперь энергетики! Нога, блин, попала в колесо — пищи, но беги! Одно счастье, что угля в Астурии навалом…
Рвал и метал, засел за работу, гонял референта каждые пять минут за справками, успел перелопатить за вечер столько, сколько не успевал за три дня.
Утром еле добрел до кабинета — выплеск энергии сменился апатией и тоской. Как я думал? Весело, раз-два, построю заводы, так же легко и непринужденно набью морды франкистам и все, в дамках! А вместо этого — тягомотная производственная рутина, разборки внутри и вне, ссора с Панчо, неопределенность с Габриэлой…
— Серхио!
Референт появился мгновенно.
— Что тут у вас пьют крепкого?
— Агуардиенте де орухо, это вроде итальянской граппы.
— Две бутылки, тащи.
Он посмотрел на меня с сомнением, но через двадцать минут доставил просимое. Я налил полстакана и опрокинул в горло.
Ой, зря я это сделал, ой зря… Сунулся не зная брода — а там шестьдесят градусов! Хорошо хоть сифон с содовой рядом был…
В дверь поскреблись, и ко мне проник Эренбург со свернутыми в трубочку машинописными листами. Он оценил початую бутылку на столе, мою покрасневшую морду, дернул крупным носом:
— Чача?
— Что-то местное, орухо.
— С утра?
— Есть необходимость. Будете?
— Нет, спасибо. Что-то случилось?
— Электростанция случилась, Илья Григорьевич, электростанция, — я набулькал себе еще на полтора пальца и уже осторожнее выпил. — Одно тянет другое и конца-края этому не видать.
— А я хотел показать вам набросок статьи…
Может, от выпитого, а может оттого, что долго не говорил с Панчо по-нормальному, меня прорвало. Я шагал по кабинету, тыкал в карты и чертежи, тряс бухгалтерскими документами, пускал веером по столу фотографии первых возведенных цехов… Я барахтался в рутине, как в болоте, и наконец, нашел кому выплакаться в жилетку.
— Понимаю. Работа, работа, работа. Вам надо отвлечься, Джон, — почти отечески заметил Эренбург. — На курорт выбраться, в тот же Биарриц, на пару недель хотя бы.
Я криво усмехнулся, но Эренбург не отставал:
— Зря кривитесь, Маяковскому-то помогло, вон каким гоголем ходит!
— По улице Пушкина?
— Почему Пушкина?
— Маяковский. Гоголем. Пушкина.
— А, смешно! Вот видите, вы еще можете шутить, значит, не все так плохо! Бросьте дела ненадолго, съездите к морю, отдохните!
Я с тоской посмотрел в угол, где возвышалась покрытая пылью спайка радиодеталей. Как думал — конструкция элементарная, быстренько закончу, запущу в производство и буду продавать только в Испании, зато ниже себестоимости. Приемник-то на одну волну, слышать будет только мою радиостанцию, очень полезная штука для лета 1936-го.
А все зависло.
Я скрипнул зубами, налил не глядя и опрокинул огненную жидкость в рот. Вовремя — Эренбург подошел к столу и мягко забрал бутылку. Ничего, у меня вторая есть.
— Не раскисайте, Джонни. Вы хотели изменить мир, мир сопротивляется. Значит, нужно давить сильнее или отступать
Я чуть не зарычал.
— Но мне кажется, что отступать не в вашем характере…
Статью Эренбург так и не показал, его выпер Панчо с докладом о расследовании. Вилья сиял, как серебряное песо — нашлись ответы на два вопроса.
Речь на похоронах погибших говорил Рикардо, он из недавних, но вокруг него уже собирается тесная и активная группа. Да я и сам это заметил, когда был в «Народном доме».
Со складом все оказалось даже интереснее, чем ожидалось. Подрядчики Абехоро валили груз куда попало, загромождая ворота, проходы и главный проезд. Чтобы уложить новую партию на склад или достать потребный материал, приходилось многое перетаскивать с места на место и терять уйму времени. К примеру, кирпич для труб, нужный в последнюю очередь, свалили у самого въезда, а бревна и доски, которые требовались постоянно — в глубине.
Безобразную неразбериху несколько раз пытались ликвидировать складские, но каждый раз появлялся очередной подрядчик, и все начиналось снова.
— Думаешь, Абехоро прикрывал свою задницу?
— Почти уверен. Мы кальки расчертили, во всех трех местах, откуда начался пожар, крутились его доверенные лица.
— Ну так на складе они и должны были, нет?
— А вот у бункеров не должны. И у второго цеха им уже делать нечего.
Ради таких новостей я выудил вторую бутылку:
— Будешь?
— Один шот.
Мы хлопнули вместе, только я уже приноровился, а Панчо выпучил глаза, протолкнул в горло вставшее колом орухо и прохрипел:
— Предупреждать надо!
Но от второй не отказался. По ходу дела я набросал свои соображения для нового склада — все равно надо строить капитальный, так лучше сразу под другую идеологию хранения. Когда рулил бизнесом в Желтогорске, почитывал литературу и бизнес-тренеров слушал, чтобы уж совсем лошарой не быть. И звучали там термины вроде APS, «канбан» и MES, кое-что вполне можно внедрить и сейчас. Как минимум, зонирование склада, строгий порядок расположения материалов, минимально допустимый остаток. Для канбана вообще ничего, кроме бирок и журналов учета, не нужно, вполне доступная технология для Испании-1931.
Панчо еще подкинул идею типа «материальной ответственности» для кладовщиков и складских, чтобы клювом не щелкали. За это мы тяпнули по последней и, довольные, расстались.
Я уж подумывал, не включить ли мне паяльник и не заняться ли радиоприемником, но тут на свою беду приперся Абехоро. Что ж, на ловца и зверь…
Самое смешное, что ловцом он считал себя.
Он притащил бумажки, договора, фактуры и полчаса совал их мне, требуя оплаты. Я выкатил ему накопанное Панчо про бардак на складе — он отвечал «все так делают». Повторил про гибель людей — он давил на «строек без аварий не бывает». Я бахнул данные про завышенные цены — он уперся «на тот момент это была цена ниже рынка». Он даже предъявил reclamacion previa al juicio, угрожая передачей дела в суд и зудел, как шмель. Впрочем, почему как? Abejorro и есть «шмель» на испанском.
Мы говорили на разных языках.
Разговор то взлетал до крика, то падал до зловещего шепота.
Мы стояли друг против друга у окна, я в мятой рубашке, он в отглаженном костюме, бледные, раздраженные, сверкая друг на друга глазам.
Только у него глаз холодный, мертвый, как стекляшка, а у меня пьяный.
Мелькнула мысль, что паяльник все-таки мог пригодиться.
Наконец, он принялся угрожать — дескать, тут нестабильная политическая обстановка, правые и левые боевики, сам черт ногу сломит, может случиться всякое, если отказаться от опоры на него, знающего все ходы. Нашел кого пугать…
— Вы знаете, кто такой Джо Массерия? — я встал из-за стола и навис над Абехоро. — Это босс боссов «Коза Ностры», его застрелили на днях.
— При чем тут мафия? — нервно огрызнулся Абехоро и тоже встал.
— Под Массерия ходили те, кто несколько раз нападал на меня и мой дом. Поинтересуйтесь, что произошло с ними, куда делись братья Маццарино и некоторые другие гангстеры, — я подошел к нему вплотную и тихо добавил, глядя в упор: — Я-то на этой войне был. И выжил. А мои противники — нет.
— Мне плевать на ваши американские дела! — он приподнялся на цыпочки, чтобы оказаться вровень со мной. — Заплатите! Или ваши заводы не заработают!
— Они начнут работать в любом случае, хотите вы этого или нет. И вообще не советую разговаривать со мной в таком тоне.
— Наглый мальчишка! Ты ничего не понимаешь в жизни! — он повернулся к двери, но все-таки бросил через плечо: — Неудивительно, что ты волочишься за шлюхой, с которой спало пол-города!
Зря это он…
Не помня себя, я сгреб его левой рукой за шиворот, а правой ухватил за штаны на заднице и, пока он визжал от ужаса, вышвырнул его прямо в окно, откуда только силы взялись.
Нелепо болтая руками и ногами, Абехоро в сияющем ореоле осколков вылетел со второго этажа и рухнул на свежевскопанный газон. Едва упав, он попробовал вскочить, но оскользнулся на влажной земле и снова шлепнулся под смешки окружающих. Наконец, ругаясь и увязая штиблетами в грязи, он выбрался и побежал прочь, потрясая кулаками.
А я вместо размышлений о последствиях думал, что от невеликого усилия весь вспотел и это звоночек — надо срочно заняться собственной физической формой.
Стоявший среди зрителей Рикардо отмер от изумления и перевел взгляд на меня. А мне уже море по колено, и я крикнул ему сверху, держась рукой за раму без стекла:
— Чего смотришь? Заходи!
Пока он поднимался, я выглянул в приемную к обалдевшему референту:
— Вызовите стекольщиков. И подготовьте счет за разбитое окно!
— Кому его отправить?
— Этому ублюдку!
Что характерно, референт даже не переспросил, кто у нас «ублюдок», наверное, постеснялся зашедшего в этот момент Рикардо.
В кабинете весьма посвежело и похолодало, но другого у меня нет, а стекло заменят быстро, не замерзнем.
— Что это было? — поинтересовался анархист.
Но я уже начал остывать и ответил хмуро:
— Полет шмеля.
— А у вас тут весело, как я погляжу…
— Обхохочешься, — я налил два стаканчика орухо и протянул один гостю, терять уже нечего.
— И что теперь будет? — он выпил и не поморщился.
Я пожал плечами:
— Война. Он грозился спалить весь завод.
— Это невозможно! — взмахнул рукой Рикардо. — Столько труда вложено! У меня сердце кровью обливалось, когда я видел, сколько сгорело!
— И еще больше сгорит, если я не остановлю Абехоро.
— Поставите охрану?
— Лучше. Дам оружие рабочим.
У Рикардо дернулось веко:
— А не боитесь?
— Чего? Создадим стрелковый клуб, в нем же будут храниться винтовки.
Все равно мне нужен частный бронекорпус, так почему бы не начать прямо сейчас. А Рикардо малость поскучнел и я, кажется, догадался, почему: он-то предполагал, что я раздам пистолеты, которые можно будет таскать с собой всегда и везде. Ага, разбежался, пусть горячие испанцы разборки без короткоствола устраивают. А винтовка вещь солидная, по городу носить не будешь, плюс контроль в стрелковом клубе. Да еще добровольную дружину поверх всего, чтобы рабочие сами решали, кому можно доверить, а кому нет. Вы топите за коллектив, за сознательность масс? Так вот вам коллективная ответственность.
Рикардо под это дело толкнул агитку про либертарный коммунизм, но меня уже отпустило — расслабился и выслушал его без возражений. Когда он начал расписывать прелести безденежной экономики, я предложил попробовать на практике. Сделайте себе кооператив, чтобы каждый участник мог брать еду и товары и вперед, посмотрите что получится.
— А где брать продукты?
— Организуйте коммуну в селе. Если нужна земля, ради такого дела куплю и передам в безвозмездное пользование.
— Что-то больно сладко, а дармовой закуски, как известно, не бывает.
— Мне дешевле вложиться в землю, чем с вами бодаться. В общем, решайте, я поддержу.
Рикардо в раздумьях ушел, а меня как подбросило — Габи! В то, что сказал Абехоро, я не поверил ни на секунду, иначе она бы прописалась у меня в постели с первого знакомства. Но черт его знает, какую пакость может выкинуть этот ублюдок!
В школе ее не оказалось, добиться от возбужденного незнамо чем персонала, когда и куда она ушла, удалось не сразу — полчаса назад, домой.
Ларри притормозил прямо у палисадника, едва не загнав колеса на цветочную грядку. На крыльцо я взлетел, запрыгнув сразу через три ступеньки и заколотил в дверь.
Габриэла открыла почти сразу, будто ждала за дверью:
— Ты уже знаешь?
— Что?
— Король отрекся! Власть у кортесов!
Вот так всегда, пока я занимаюсь всякой фигней, в стране меняется режим.
— Поехали, — потянул я ее за руку, — это надо отметить.
Праздник у дядюшки Рауля уже разгорался — провозглашали тосты за республику и вообще веселились, как принято у испанцев по мало-мальски подходящему поводу. Оттого спокойно поужинать нам не дали, все время подходили чокаться и поздравляли — кто с отречением, кто с полетом Абехоро. Улучив момент, она наклонилась ко мне:
— Скажи, ты правда выбросил Абехоро в окно?
— За шкирку. Стекло вдребезги.
Весь вечер она смотрела на меня новым, изучающим взглядом, а когда я проводил ее, позволила подняться к самому входу и даже заглянуть в прихожую, слегка приоткрыв дверь.
И тут я понял — сейчас или никогда! Сегодня мой день, сегодня все получится! Пан или пропал — почти втолкнул ее внутрь, сгреб в объятия, притиснул к стене, ногой захлопнул дверь и прижался губами к губам.