Инвестор. Железо войны

Глава 9 Навстречу выборам

Генриха Фольмера я представлял эдаким сухоньким старичком-педантом, а приехал высоченный дядька, да еще в таком цветастом галстуке, который сделал бы честь любому стиляге пятидесятых. К этому прилагались круглые очки, громадные уши лопухами и крайне серьезное выражение лица — образ противоречивый и потому убойный.

Рвущееся наружу хихиканье пришлось усилием воли задавить, поскольку он приехал не на работу, а для налаживания выпуска своего пистолета-пулемета. Несмотря на аховую ситуацию с фирмой (Рейхсвер, ранее плативший за его изыскания, из-за кризиса прекратил финансирование), Фольмер опасался бросать налаженное дело в Германии и переезжать в другую страну. А вот лицензию продал с удовольствием, доходов у него сейчас хрен да ни хрена — как доложили наши хедхантеры, все висело на не слишком жирном контракте с Болгарией, сотни на две автоматов, что ли.

Вот я и вытащил его в Овьедо, показать стройку, дабы Генрих оценил размах и серьезность вложений. Первый день ушел на протокольные мероприятия — встречу, знакомство с автомобильным конструкторским бюро, ужин в кругу ближайших соратников. Затем мы объехали будущие заводы, рабочий поселок и всю социальную инфраструктуру, уже обретшие узнаваемые очертания,

— А где вы собираетесь производить оружие? — задал он естественный вопрос. — Будет отдельный цех на автозаводе?

— Я намерен разместить заказы на местных фабриках, две из них в Овьедо и три рядом с Бильбао, — была у меня мыслишка не затевать новую стройку, а прикупить один из этих заводов и разместить на нем производство Фольмера.

Смотрины мы начали по соседству, на государственной Fabrica de Armas de Oviedo, но столетнее производство, занимавшее здания еще более древнего монастыря, техническим уровнем не блистало. Фабрика в Трубиа, основанная еще до наполеоновских войн, здание имело посовременнее, но все равно старое. Темноватые цеха или, скорее, мастерские, пропитанные запахами окалины, масла и пороха, слабо похожие на поточную линию.

Сразу по окончании визита Фольмер предложил ехать в Бильбао. Туда всего триста пятьдесят километров, но по местным дорогам на машине уйдет весь день, так что мы отправились на моем поезде — в нем хоть поработать можно. Тем более, что пути мини-станции подходили вплотную к забору фабрики Astra.

Частные оружейные заводики в Стране Басков неслабо поднялись в годы Мировой войны, когда европейские армии скупали любые изделия, способные выстрелить, и потому отстроились лет десять тому назад вполне в современном духе. Правда, жесткий конструктивизм бетонных каркасов и громадных окон странно сочетался с декоративными капителями колонн.

Баскские оружейники радушно провели нас по большим светлым цехам, где строгали пистолеты Astra 400 с характерным круглым кожухом ствола. Строгали почти в буквальном смысле — конструкция имела большие допуски, позволявшие использовать патроны нескольких типов, и я сам видел, как на финальной сборке подгоняли детали напильником. Ну прямо как на роликах об «оружейном производстве» в Пакистане. Причем баски явно гордились и своими умениями, и традициями, один из старых мастеров так и сказал: «Мой дед делал ружья еще при королеве Изабелле!»

Примерно так же дело обстояло и на фабрике Star, где нас принимал сам хозяин, Бонифасио Эччевериа. Несмотря на несуетливость и внутреннее достоинство, проглядывала в нем тайная надежда получить заказ «от самого Грандера» или, чем черт не шутит, продать мне все производство на корню. Однако не сложилось.

— Не хочу вас расстраивать, герр Грандер, — резюмировал Фольмер в поезде на обратном пути, — но мне кажется, технический уровень заводов для ваших планов не подходит.

— Почему? — я знал, что испанцы делали вполне приличное оружие, во всяком случае, проблемы со стрелковкой в годы гражданской войны не упоминались.

— В целом неплохо, но основная часть станков старовата. Есть несколько современных, но мало, крайне мало…

— Можно докупить и установить новые.

— Они плохо впишутся в сложившуюся структуру. Для мушкетов наполеоновских времен, — Генрих скептически поджал губы, — такое производство более чем достаточно, но для современного оружия нужно все делать иначе. Возможно, лучшим решением стало бы строительство нового завода.

Такой вариант не исключался, но я демонстративно закатил глаза и всем видом показал «Только этого и не хватает!»

— Герр Фольмер, у меня нет подходящих специалистов, а сам я не в состоянии тащить столько дел.

— Наймите, сейчас многие хорошие инженеры ищут работу, — он помолчал, но все-таки добавил ожидаемое мной: — Я бы и сам взялся. Если…

— Если что?

Уровень запросов Генриха оказался даже ниже предполагаемого. Ну перевезти семью, ну часть станков, ну нескольких специалистов… Похоже, Фольмер решил, что ухватил удачу за хвост — нашел щедрого инвестора, за широкой спиной которого можно заниматься любимым делом. Это вообще вполне обычная ситуация — живой ум изобретателя не обязательно дополняется талантом бизнесмена. Сочетать повезло Браунингу, Эдисону да еще нескольким, а большинство творцов, когда сталкиваются с рынком, пасуют. Вот и Фольмер не смог заинтересовать заказчиков или финансистов, а тут такой красивый я с американским подходом, грех же не присоединиться. Хотя не будь кризиса, хрен бы что сложилось, вот и выходит — кому депрессия, а кому мать родна.

Из неожиданного Фольмер затребовал лабораторию баллистики, которую я ему с удовольствием обещал, но в обмен на преподавание в техническом училище. Вот тут он реально озадачился:

— Но я же не знаю испанского!

— Я тоже не знал, и многие мои сотрудники. Мы все учимся.

Не то чтобы мне прямо позарез нужны немцы как преподаватели, но вот жахнет мятеж, поналетит в Испанию легион «Кондор», и перед трудолюбивыми дойчами встанет во весь рост вопрос — с кем вы, мастера оружейной культуры? Явных почитателей Гитлера среди них не предполагается, а если таковые будут, я надеюсь их повычистить еще до того, как все начнется. Но чем черт не шутит, лучше иметь запасной вариант, пусть готовят смену.

По возвращении в Овьедо я сразу повел Фольмера смотреть на будущее училище, которое достраивали впритык к школе, создавая своего рода «образовательный комбинат» — пусть школьники сразу получают практику в мастерских. Все по образцу университетского городка в Мадриде, та самая новая архитектура функционализма, которую мгновенно опознал Фольмер:

— Это очень похоже на идеи государственной школы Баухауса! Ленточные окна, плоские крыши, минимум декора!

Неудивительно, тот же Мануэль Аркас, когда получил задание на проектирование Ciudad Universitaria, катался по всей Европе, Америке и даже заезжал в Бостон, посмотреть на архитектуру ставшего мне родным МИТа. А Баухаус в начале двадцатых фонтанировал новыми идеями, на него равнялись не только в Германии, но вообще все архитекторы, желавшие слыть «современными».

Прозвенел звонок, утренняя смена, ребята и девчонки от десяти до пятнадцати лет высыпали во двор, а следом, прижимая к груди стопку тетрадок, вышла Габриэла.

Солнце блестело в чисто вымытых окнах, вокруг учительницы вились школьники, легкий ветерок трепал незастегнутые полы ее пальто и черные пряди, спадавшие из-под шапочки на шею.

Сердце мое пропустило удар: в этот миг я отчетливо и уверенно понял, что это моя женщина и что я буду с ней. Это был не восторг, не надежда, а именно твердое знание, бог весть откуда взявшееся — может, сегодня, может, завтра или через год, но мы будем вместе. Я повернулся и шагнул к ней, как вдруг…

— Скажите, герр Грандер, а вам не нужен легкий ручной пулемет?

Блин!

Вот же чурбан бесчувственный, немец-перец-колбаса! Ну куда он полез со своим пулеметом, что сейчас важнее?

Все очарование момента тут же улетучилось, я грустно проводил взглядом Габриэлу, легко упорхнувшую за угол вместе со стайкой учеников.

Дальше все покатилось по наклонной: в офисе меня ждал Абехоро.

За время нашего, с позволения сказать, сотрудничества, я неплохо узнал его (не без помощи Панчо, разумеется). Общительный Хосе-Мария легко договаривался с мелкотравчатыми чиновниками, обаятельно улыбался и непринужденно давал взятки чиновникам покрупнее, ловко надувал щеки в мадридских кабинетах, водил дружбу с потеющим от умственного перенапряжения полицейским и военным. За ним числилось штук двадцать разных фирм и фирмочек, в каждой из которых он числился генеральным директором, президентом или председателем совета директоров.

Женился, естественно, по расчету и сразу прибавил в оборотах, опираясь на возможности тестя. И карабкался наверх с такой силой, которой никогда не бывает у настоящих аристократов. А этот шел буквально по головам, не обращая внимания на выброшенных за борт людей, имея целью только прибыль, прибыль, прибыль…

Без цилиндра и сигары, сухощавый до тщедушности, он совсем не походил на толстых буржуев с карикатур газеты «Правда». А вот военная форма ему бы подошла — сеньор Абехоро идеально вписывался в мои представления о тех людях, которые через несколько лет поддержат Франко.

— Сеньор Грандер, не надо так расстраиваться, аварии на стройке случаются всегда и везде! Мы проведем проверку, при необходимости заменим лес, это не проблема! — он по-хозяйски уселся в гостевое кресло и закинул ногу на ногу.

Испанцы обычно так не сидели, но Абехоро, похоже, старался в общении со мной демонстрировать американский стиль поведения. Хорошо еще на стол ноги не взгромоздил.

— Мы потеряли шесть человек, — напомнил я.

— Это очень печально, — опустил он глаза в пол, а потом благочестиво перекрестился. — Надеюсь, Господь принял их души.

Да, хрен такого моральными резонами пробьешь. Значит, будем бить рублем, то есть песетой. Я достал из несгораемого шкафа папку отчета и положил перед Абехоро. Его брови по мере чтения лезли на лоб все выше и выше.

Ну да, мои люди посчитали все — стоимость замены лесов, задержку графика строительства на несколько дней, расходы на похороны, смету на расширение больницы, страховые выплаты…

— Я готов заменить леса, — вкрадчиво начал Абехоро, — но все остальное…

— Кто покроет мои убытки?

— Мы можем оштрафовать тех, кто собирал леса…

Ах ты ж, сука! Сам накосячил и валит на других! Абехоро, похоже, увидел молнию в моих глазах, скинул ногу на пол и малость отодвинулся.

— Вы видели сумму убытков?

Абехоро кивнул.

— Сколько человек собирало леса? Десять, двадцать? Как вы себе представляете наложение такой суммы штрафа? Нет уж, это был ваш подряд, вам и отвечать!

— Сеньор Грандер, вы молоды и не знаете наших порядков, — попытался сгладить испанец, — у нас так не принято…

— Зато так принято в Америке. Если вы хотите делать все по старинке, воля ваша, но я предпочитаю использовать современные методы.

— Подумайте о выгодах нашего сотрудничества, — увещевал меня Абехоро, — они многократно перевешивают убытки. Только представьте, что произойдет, если правительство региона отзовет налоговые льготы…

Блин, он меня еще и шантажировать решил!

— Зато меня не будут считать убийцей. А налоги… налоги, сеньор Абехоро, это просто деньги.

— И все-таки подумайте еще, — он попрощался и ушел.

А я остался сидеть над второй папкой, куда Панчо собирал компромат на Абехоро и думал, не пустить ли ее в ход сейчас или подождать до того момента, как на мою голову посыпятся разного рода инспекции и проверки. А что они будут, я после этого разговора не сомневался.

Началось же с приглашения епископа Овьедо посетить его резиденцию. Так-то мы несколько раз встречались на разного рода мероприятиях, плюс он вел службу после катастрофы, но тут все слишком официально. Я бы с удовольствием отказался от визита, но католическая церковь слишком сильна в Испании, зачем наживать себе еще одну кучу проблем на ровном месте?

Монсеньор Луис-и-Перез обитал в непосредственной близости от своего рабочего места, готического кафедрального собора Овьедо. Даже на улицу выходить не надо: прямо из епископского дворца и епархиального управления к старой колокольне собора перекинут крытый каменный мостик над переулочком Св. Барбары, очень удобно.

Сам дворец ни декором, ни размером не блистал — два этажа из светлого камня, гладкие стены да балкончики. Только парадный вход малость украшен рустовкой и гербами епископства. Да еще высоченный резной портал старого дерева, даже на вид тяжелого, не дверь, а целые ворота.

Никто их для меня распахивать не собирался — в каждой створке прорезано по створочке поменьше, вот одну на стук в нее и приоткрыли. За дверцей, заполняя проем почти без зазоров, нарисовался монашек ростом под два метра, с широченными плечами борца и постной физиономией.

Смиренное выражение лица сильно контрастировало с излучаемым чувством собственного величия и прочей невербалкой типа «Какого хрена приперлись, занятых людей беспокоите?». Но письмо с приглашением волшебным образом заставило привратника мягко сместиться в сторону и допустить нас в святая святых.

Сам монсеньор важностью не давил, наоборот, изображал доброго дедушку, хотя лет ему было от силы пятьдесят, но выглядел он на все семьдесят — серое лицо с обвислыми щеками, покатые плечи и общее ощущение нездоровья, усиленное потливостью и прислоненной к креслу резной тростью.

Начал он издалека — как давно я был у исповеди, причащался ли и все такое прочее. Формально-то Грандеры католики, разве что можно упереться и сказать, что я-таки православный по маме. Однако, начинать с противостояния неверно, но прогибаться и признавать себя виноватым тоже никак нельзя.

— Ваша Светлость, я служу богу другими путями…

— Да, я вижу ваше попечение о бедных и слабых, сын мой… Об этом-то я и хотел с вами поговорить, — неожиданно легко съехал с моих провинностей епископ, в который уже раз утирая пот батистовым платком.

Он немного помолчал, подвигал губами, а потом выдал такое, что я чуть не свалился с кресла:

— Строго между нами, сеньор Грандер, рабочие в Астурии не очень-то и католики.

Услышать такое от епископа, да еще в насквозь католической стране я никак не ожидал, но ахать не стал, а скроил заинтересованную рожу.

— Полагаю, вас это не удивит, здесь, в Астурии, отступничество рабочих носит всеобщий характер, — он тяжело вздохнул, посмотрел сквозь застекленную дверь балкона на небольшой скверик. — В нашем диоцезе есть приходы, совсем недавно ревностно христианские, где священники даже не устраивают Первое Причастие, несмотря на множество детей…

— Но, Ваша Светлость, чем тут могу помочь я?

— Нам нужно искать новые формы проповеди среди рабочих. И я надеюсь, что вы, как сын нашей Матери-Церкви, не откажете нам в доступе на ваши предприятия и в школы.

Блин, вот только попов мне на заводах и не хватает! Не любят их работяги, не любят — и совершенно справедливо, последние лет сто церковь почти всегда выступала на стороне власть предержащих и против попыток либерализации. Самая консервативная структура в Испании, несмотря на редкие проблески, к которым, видимо, надо причислить Луиса-и-Переза… Но, с другой стороны, отношение к церкви надо как-то сглаживать — к гражданской войне все сложилось настолько плохо, что вылилось в дикий террор против священников и монахов, и стопроцентную взаимоподдержку церкви и франкистов.

— Но вы же сами сказали, монсеньор, что рабочие отступники!

— Да, сын мой, поэтому я намерен направить к вам не служителей церкви, а мирян. Сейчас мы создаем «Католическое действие» именно с такой целью…

Мать моя женщина, вот чего мне точно не хватало, так это политических конфликтов на производстве.

— Я пришлю к вам своего каноника, думаю, вы с ним договоритесь, сеньор Грандер.

Епископ встал, тяжело опираясь на палку и проводил меня до дверей. Что характерно, ни при встрече, ни при расставании он не подал руку для поцелуя — очевидно, предполагал афронт и решил избежать его.

Громила-привратник распахнул створочку и выпустил меня в скверик, где со скамейки тут же поднялся Ларри:

— Куда ехать, босс?

— В офис.

В голове носились десятки мыслей — что делать? Поддержка церкви нужна, но нафиг мне эти консерваторы на заводах? Не дай бог, сцепятся с профсоюзными… С кем бы посоветоваться, кто знает ситуацию? Так бы я спросил у Панчо, но он в последнее время не рвется к общению со мной из-за Габриэлы… Габриэла! Глянул на часы — как раз занятия заканчиваются, и скомандовал:

— Поворачивай к школе.

Ученики вышли почти все, а Габриэлы еще не было. Я не стал соваться внутрь, опасаясь, что на меня накинется директор с очередными проектами и требованиями, и ждал в машине. Как только она появилась на крыльце, застегивая пальто, я выскочил и распахнул дверцу авто:

— Сеньора Уберно, не откажите разделить ужин у дядюшки Рауля!

Она замерла на мгновение, величественно качнула головой и проследовала в «Испано-Сюизу», элегантно подобрав полу. А меня в очередной раз тряхнуло при виде ее узких лодыжек, отчего я не рискнул сесть сзади, рядом с ней, во избежание.

С началом стройки дела дядюшки Рауля пошли в гору — еще бы, столько новых клиентов! К тому же, я методично таскал сюда инженеров и управленцев знакомить с местной кухней, так что когда Рауль затеял расширение, он кроме нового зальчика пристроил три или четыре приватных закутка.

По зимнему времени терраса под решетчатым навесом пустовала, и мы нырнули в невысокую дверь — первым Ларри, мы следом. Посреди зала горел очаг, за столиками сидело человек пять-шесть, но через час сюда набьется полно народу. Навстречу метнулся черноглазый мальчишка из числа родственников Рауля, недавно набранных в mesero — официанты, но запнулся, едва разглядев Габриэлу:

— Сеньора учит…

Но тут он увидел за плечом девушки меня и совсем опешил:

— Сеньор Грандер…

Его спас дядюшка Рауль, он искренне порадовался нашему визиту, и предложил занять любое место, я выбрал «кабинетик», хотя обычно мы сидели «с народом».

— Почему не в зале? — удивилась Габриэла.

— У меня к тебе серьезные вопросы.

Она вздернула бровь, но прошла вслед за Раулем.

Пока мальчишка под руководством дядюшки тащил еду, я помалкивал, а Габи настороженно поглядывала на меня, но когда за месеро закрылась дверь, а приборы оказались у нас в руках, я спросил:

— Расскажи мне про профсоюзы и церковь. И вообще, что тут с политикой. Не в общем, а в частности, в общем я и сам немного понимаю.

Она отложила нож и вилку, которым разделывала телячье качопо[13]:

— Ого! С чего вдруг такой интерес?

— Да вот, был сегодня у епископа…

Она покачала головой и хмыкнула, но через несколько секунд начала:

— Профсоюзы у нас разные. Есть сильные, есть слабые…

— Сильные это анархисты?

— Да, Confederation National del Trabajo, и еще Union General de Trabajadores, социалисты. Слабые у республиканцев и коммунистов.

— У нас на заводах кто?

— В основном, анархисты.

— И они не любят церковь?

— «Не любят», скажешь тоже. Скорее, ненавидят. Почти все улучшения последних десятилетий рабочие получили через профсоюзную борьбу, а церковь почти всегда выступала против. Так что сейчас активисты профсоюзов в массе антирелигиозны, а прочие члены в большинстве своем неверующие.

— Значит, на муниципальных выборах… — блин, как трудно сосредотачиваться на чертовой политике, когда перед тобой блестят черные глаза!

А еще шейка, чуть полноватые губы, обтянутая учительским жакетиком высокая грудь и хрипловатый голос… Уставился в тарелку, досчитал до двадцати, выдохнул.

— Я бы сказала, что победит республиканская коалиция, — все больше разгоралась Габриэла, — но анархисты, как обычно, бойкотируют выборы.

— Понятно… а ты не могла бы провести меня на собрание профсоюза?

— Зачем? — едва не отшатнулась она. — Ты же наверняка знаешь все сам, вон сколько газет выписываешь!

Да, в управление строительством приходило все, что издавалось в Астурии, Мадриде и Барселоне. В первую очередь для тех молчаливых сотрудников Панчо и Лаврова, занятых аналитикой. Во вторую — для меня. Обширный список прессы вызывал удивление у местных, среди которых «чужие» газеты попросту не брали в руки. Сторонники CNT читали Solidaridad Obrera и морщились при виде консервативной ABC, республиканцы верили La Libertad и презирали клерикальную El Debate и так далее — каждый предпочитал сидеть в своем замкнутом мирке и не интересоваться происходящим у конкурентов.

— Газеты всего не напишут, я хочу почувствовать настроения вживую.

После ужина Ларри довез нас до всего как неделю сданного дома на четыре квартиры в поселке специалистов, куда переселяли учителей. Проводить себя Габи позволила только до двери, но даже не поцеловала на прощанье в щеку, а только слегка пожала руку.

Блин, ну вот как за ней ухаживать? С Таллулой хоть все понятно было — побольше цацек и денег, и все отлично, а тут? Все строго в рамках рабочих отношений, но зато в них исполнение на сто процентов. Захотел на собрание — получите и распишитесь.

В одну из комнат «Народного дома», облюбованную профсоюзами, меня привел Хавьер, устроил в самом дальнем и темном углу, а сам сел чуть спереди, прикрывая от чужих взглядов.

Поначалу-то еще ничего, когда обсуждали взносы и кассу взаимопомощи, но вот стоило перейти к политическим вопросам, как вся конспирация полетела к черту.

Рикардо, докладчик от CNT, излагал программу, которую Federacion Anarquista Iberica, политическое крыло профсоюза, считало необходимым осуществить вот прямо сейчас. Ну ладно ограничение рабочей недели тридцатью шестью часами. Ну ладно безвозмездная экспроприация всех земель свыше пятидесяти гектаров. Ну ладно отмена частной собственности. Но, блин, они собирались вводить «либертарный коммунизм» на уровне муниципалитетов и отменять деньги!

Вот тут я невежливо захихикал.

От немедленной расправы меня спасли рабочие. Можно сказать, слегка окупились самые высокие зарплаты в Астурии, бесплатное обучение в школах и лечение в больнице, возможности «Народного дома» и так далее. Лучшие в стране условия труда сыграли в мою пользу, и мы плавно перешли от несостоявшегося мордобоя с экспроприацией к перебранке, а потом и более конструктивному разговору.

— Мы требуем допуска наших активистов на фабрики! — сжимая кулаки, наступал на меня коротконогий Рикардо.

Блин, я аж заколдобился, едва представил, как у меня в цехах сойдутся анархисты и католики…

— Зачем мне это нужно?

— Мы требуем… — начал было Рикардо.

Но я перебил агитатора:

— Требовать вы можете у своего правительства. Или у жены с тещей.

Сзади кто-то гыгыкнул.

— Мы с вами в экономических отношениях, я покупаю, вы продаете…

— Вы эксплуататор! — выкрикнул Рикардо.

— Да, спасибо, я в курсе этой теории. Но наше взаимодействие строится на принципах «выгодно-невыгодно». Я готов пойти навстречу по условиям труда или социального обеспечения, но политика на предприятии совершенно не нужна, для нее есть, — я обвел рукой помещение, — «Народный дом» или кафе. А если вас что-то не устраивает, давайте договариваться…

— Мы не договариваемся с буржуазией! — вспылил анархист и гордо вышел.

Двое или трое рабочих последовали за ним, остальные принялись выспрашивать меня про анонсированный недавно аэроклуб и лагерь для детей работников на лето. Говорили долго, за окном окончательно стемнело, я малость охрип, и говорили бы дальше, но в комнату ввалился Ларри:

— Пожар! Горит второй цех, склады и угольные бункера!

Сразу в трех местах?

Это поджог.

Пожалуй, легкий ручной пулемет мне бы не помешал…