Инвестор. Железо войны

Глава 5: Увидеть Париж…

Полдня Миша Крезен метался по каюте в раздражении — надо же, за свои деньги приходится прятаться, как крысе! Но потом успокоился и понемногу обнаружил приятные особенности своего положения: его никто не видит, не донимает пустыми разговорами, можно отоспаться и перечитать десяток книг из судовой библиотеки. Морской курорт!

Отдохнувший и посвежевший, на берег в Гавре он сошел чуть ли не самым последним из пассажиров — только после того, как своими глазами убедился, что «золотого мальчика» и его прихвостней увезли. Добраться до Парижа человеку с одним чемоданом и полным саквояжем долларов пара пустяков, приличную гостиницу ему посоветовал еще стюард на пароходе, а банк, где можно арендовать ячейку — портье. Оставалось исполнить гимназическую мечту и увидеть Париж, о котором столько рассказывала мама!

Однако реальный Париж, зимний, мокрый и холодный, разительно отличался от воображаемых картинок детства. И что еще хуже, сильно проигрывал Нью-Йорку — асфальтовая река волшебных Елисейских полей оказалась не шире Бродвея, восхитительную Эйфелеву башню почти догнал по росту Крайслер-билдинг, а Эмпайр-Стейт так вообще вскоре превзойдет. Своих же небоскребов в столице Франции не водилось в принципе.

Вместо удобных сигналов для пешеходов тут на перекрестках торчали ажаны в промокших плащах, а ручеек французских машин сильно уступал мощному нью-йоркскому потоку хрома и лака. В гостинице дуло из всех щелей, а когда он пожаловался портье, ему выдали набитые ватой длинные тканевые мешочки — подкладывать под дверь. Парижане на тротуарах, в метро и кафе выглядели не так энергично, как нью-йоркцы, хотя жизнь в Большом Яблоке сейчас не сахар.

Может, все дело в зиме…

Михаил навел справки о Грандере, чтобы не пересечься с ним, затем, как культурный человек, прошелся по музеям и достопримечательностям и… заскучал. Приобретенная американская деловитость не давала сидеть на месте, к тому же, каждый день пусть ненамного, но уменьшал сбережения.

К исходу первой недели Крезен решил поискать работу и, пожалуй, впервые за последние десять лет задумался — а что он умеет? Воевать да стрелять, вот и все. Хорошо еще не забыл французский, вдолбленный дома и в гимназии, да обрывки из других предметов, но кому здесь нужны латинские глаголы и тонкости наводки пулеметов?

В таком раздрае Михаил отправился на второй завтрак — мимо сияющего стеклами, но совершенно безлюдного автосалона «Пежо» на углу, мимо свернутых по случаю снега полосатых маркиз[9] лавок и магазинов, в облюбованное кафе на углу.

Сидевший при входе человек с бородкой пускал лысиной зайчики от электрических ламп, но сразу неотрывно уставился на Крезена. Михаил покосился на него, сел и принялся изучать меню. Лысый таращился, едва не раскрыв рот, они несколько раз сталкивались взглядами, но тут же отводили глаза.

Наконец, лысый решился, отбросил салфетку, встал и подошел:

— Прошу прощения, господин Крезен?

— Не имею чести…

— Миша! Не узнаешь? — расплылся в улыбке лысый.

За десять прошедших лет поручик Закржевский утратил копну соломенных волос, но сохранил почти детскую улыбку.

— Господи, Дима! — признал его Крезен и поглядел на лысину: — Но где…

— Сползло, — потеребил бородку Закржевский, все так же радостно улыбаясь.

— Давай за встречу! Как ты, где ты, кого из наших встречал?

Дмитрий махнул гарсону, тот мгновенно перенес прибор на стол Крезена, выслушал скороговорку заказа и удалился. Пока сослуживцы перебирали старых друзей, перед ними встали рюмки с аперитивом, который Михаил выпил с сомнением:

— Горький какой-то…

— Так это же Dubonnet, в него хинин специально добавляют!

— Нет уж, лучше водки.

Полчаса они вспоминали, перебивая и хватая за руки друг друга, пока не дошли до текущих дел.

— Я теперь гражданин Франции, мьсе Зарже, — с оттенком гордости сообщил бывший поручик.

— Как удалось? Я слышал, французы не любят давать гражданство…

— Иностранный легион. Алжир, Марокко, Сирия. Собирались в Тонкин отправить, да у меня полтора срока вышли, уволился.

— Не тяжко там?

— Да ты что! — снова разулыбался Дима. — После того, что мы пережили? Вспомни Донбасс! Так что Африка это пустяки, жарко разве что. Но зато наших полно, у нас в кавполку у четвертого эскадрона знаешь, какая песня была?

Закржевский собрался, настроился и запел:

Dans les Djebels ou sur les routes

Va le quatrieme escadron

Qui est, vous l’savez sans doute,

L’escadron de tradition.

Как он не фальшивил, Крезен все равно узнал:

— Это же наш марш, дроздовский!

— Точно!

За такое дело пришлось выпить не аперитива, а водки, хоть и яблочной — кальвадоса.

— А ты-то где?

— Да вот, работу подыскиваю… — неопределенно ответил Миша.

— Наших на автозаводы берут, «Рено», «Пежо», «Ситроен», — начал Дима, а потом перевел взгляд на вешалку за спиной друга, где висели недешевые пальто и шляпа, с сомнением оглядел дорогие костюм, галстук, запонки… — но ты не похож на безработного.

— Без дела скучно, — опрокинул рюмку Крезен.

— В Иностранный легион не хочешь? — катнул пробный шар Закржевский.

— Нет, спасибо, навоевался, — отрезал Миша, про себя же подумал «а гангстеров тут нет, киллеры не нужны». — Если в армию, то чтобы не воевать.

— Ага, и чтобы деньги платили!

— Именно! — друзья весело чокнулись.

— Ну смотри, я бы рекомендацию дал в легион, пять лет и гражданство Франции.

— Спасибо, Дима, но у меня американское.

— Американское? — вытаращил глаза Закржевский.

Крезен вытянул из внутреннего кармана краешек паспорта. Дима на минуту задумался, а потом вкрадчиво спросил:

— А военным советником в Испанское Марокко не желаешь? Там нужны люди с опытом.

— Советником?

— Ну да, ходить и пальчиком показывать, как надо. И пять тысяч франков в месяц.

На такую сладкую должность наверняка требовались рекомендации посерьезнее, чем в Иностранный легион — так и оказалось, отчего Крезен загрустил. Но Дима продолжал свивать кольца вокруг:

— Ты полковника Жаданова помнишь?

— Артиллериста? Конечно!

— Он ближайший помощник командира 1-го корпуса генерала Витковского[10]…

Миша кивнул — еще бы не знать начальника Дроздовской дивизии!

— У Витковского есть связи с испанцами.

— С чего вдруг он даст рекомендацию? У него, небось, офицеров-дроздовцев полный эшелон!

— Ты же английский знаешь? — напряженно смотрел Дима.

— Разумеется.

— Тогда пошли.

Друзья закончили завтрак, и Дима потащил Мишу к «одному старому знакомому». На боковой улочке, в стороне от шикарных, хоть и полинявших, парижских магистралей стоял обыкновенный, покрытый легким налетом городской копоти дом: в нижнем этаже гараж и бензиновая колонка, на втором конторы, над ними жилье.

Некогда сияющая табличка извещала, что тут обосновалось некая компания SIEB, занятая импортом и экспортом изделий из дерева. После стука и пары условных фраз прямой как палка секретарь, пригласил их в мрачноватую приемную, увешанную образцами продукции. За дверью тарахтела пишущая машинка и бубнил голос, читавший текст, несло горячим сургучом для печатей.

Однако у полковника Жаданова, гладко причесанного «коммерсанта» со взглядом, будто он вычислял прицел и трубку для открытия стрельбы, небольшой кабинет разительно отличался от приемной. Пока Дима вполголоса докладывал радушно встретившему друзей хозяину, Миша огляделся и подобрался — пусть здесь пахло пылью, но это была пыль от штабных бумаг и приказов! Пусть обои давно требовали замены, но портрет Врангеля со стены смотрел сурово и непреклонно, а свежие папки с делами подтверждали, что Русская армия жива.

Хмель сам собой вылетел из головы, и когда полковник Жаданов обратился к нему, Крезен мгновенно встал по стойке смирно и, кажется, даже прищелкнул каблуками. Впрочем, следующий вопрос начисто разрушил служебную ауру:

— Почему вы не состоите в РОВС, штабс-капитан?

— Не хочу, — сдерзил Михаил и нагло уселся на стул, не дожидаясь приглашения.

Дима напрягся, а полковник Жаданов вдруг рассмеялся:

— А знаете, это даже и хорошо, что не состоите!

Он смотрел, как Крезен лениво перебрал пачку журналов на столе — половина оказалась советскими, вроде «Наши достижения», «Жилище и строительство», «Металлист» и «Рабочий народного питания».

— Врага надо знать, в особенности его слабые места, — как-то даже ласково заметил Жаданов.

Мишу окатила жаркая волна зависти — кто-то еще дерется с красными! Или, по крайней мере, готовится к драке. Не то чтобы стыд, но тянущая истома появилась в груди, а полковник, почуяв перемену, придвинул стул, сел на него и заговорил, будто ставил задачу батарее:

— Недавно большевицкими агентами похищен наш руководитель, начальник РОВС генерал Кутепов. К похищению причастны несколько граждан Америки, во всяком случае, их видели на том месте, где генерала затолкали в машину. Нам требуется допросить хотя бы одного из них.

— Но чем я могу помочь?

— Вы американский гражданин, вы сможете спокойно навести справки лично или отвлечь персонал, остальное наша забота. Не беспокойтесь, стрелять и нарушать закон вам не придется, более того, после допроса мы оставим американца в покое.

Все очень благостно, но Михаила заставил усомниться жесткий прищур, словно полковник глядел в панораму наведенного на врага орудия:

— Помогите нам, штабс-капитан, и мы поможем вам.

— Вы уверены, что он причастен? У меня могут быть большие проблемы, если всплывет, что я действовал против… — попытался выторговать лучшую позицию Крезен.

— Скажем так, процентов на девяносто. Он якшается с большевиками и переписывается с ними.

— Хорошо. Что я с этого буду иметь?

Жаданов и Закржевский иронично переглянулись — как Америка меняет людей!

— Я гарантирую, что генерал Витковский даст приказ полковнику Халяпину, служащему сейчас советником Африканской армии Испании, затребовать вас на службу.

«Пять тысяч франков» — мелькнуло в голове Михаила. — «И наверняка на всем готовом. Перекантоваться год-два и можно возвращаться».

Разные чувства обуревали его: нежелание праздности, сожаление, что устранился от общего дела, боязнь обмана, белая зависть к тем, кто продолжал бороться…

— Я согласен. Что нужно сделать?

Операцию спланировали вечером, и уже не следующий день Крезен явился в компанию, занятую наймом для американского проекта.

Не в пример конторе, где его принимал Жаданов, тут все дышало не пылью, а большими деньгами: уже само размещение в солидном здании на авеню Оперы предполагало немалую арендную плату. Мраморная лестница, ореховые двери, сияющий паркет сразу же настраивали на уважительное отношение. В большой приемной, совсем недавно пережившей ремонт, на диванах и креслах вдоль стены рядком сидели соискатели, ожидая, в какую из дверей их пригласят секретарши.

В том, что таких дверей было не одна, не две, а целых шесть, Крезен сразу опознал американский размах и деловитость — зачем тянуть по одному человеку, если широким фронтом все можно сделать быстро?

Тарахтели пишущие машинки и звенели телефоны, за время ожидания посыльные несколько раз передавали телеграммы…

Михаил подал свою анкету симпатичной блондинке, улыбнулся ей и получил в ответ дежурную улыбку и предложение подождать на диванчике, где уже ерзал упитанный господин, круглыми глазками и розовыми щечками похожий на бойкого поросенка. Он сразу же принялся изливать свою нервозность в болтовне:

— Вы представляете? Трем инженерам, с отличным послужным списком, отказали. И главное, почему?

— Почему? — вежливо переспросил Крезен.

— Им не нужны архитекторы и строители!

— Наверное, у них свои подходы…

— Ну так-то да, по слухам, проект составляет какое-то чикагское бюро, но Павел Андреевич прекрасный инженер, с обширным опытом, с самим Шуховым работал!

— А откуда такой наплыв? — Михаил повел рукой, охватывая жестом всех собравшихся.

— Американцы! — поднял указательный палец собеседник. — До объявления о найме они опубликовали несколько статей о будущем заводе. Дескать, все по последнему слову науки и техники, квартиры для сотрудников и все такое. Да вот, поглядите сами…

Сосед порылся в кармане, достал сложенную в несколько раз газету, буквально всунул ее в руки Крезена и потыкал пальцем в нужное место.

Михаил еще раз оглядел приемную — все чинно дожидались вызова, три секретарши, все на подбор блондинки, деловито занимались бумагами или отвечали на звонки — и пробежал статью под непрекращающиеся излияния соседа. Конвейерная сборка, собственное конструкторское бюро, поселок персонала, карьерные перспективы на последующих заводах, достойная оплата… Весьма завлекательно для европейцев, хотя по американским меркам… по американским меркам тоже завлекательно, особенно сейчас, когда многие потеряли сбережения или работу после биржевого краха.

— Напрямую к начальству не допускают, своего рода фильтр, — жужжал над ухом «поросеночек». — Вот, кстати, полюбуйтесь!

В одном из кабинетов противно дзынькнул зуммер, и сразу же откуда ни возьмись в него скользнули два широкоплечих молодых человека, перекатывая мускулы под пиджаками.

— Это безобразие! Ретрограды! — доносилось все громче из кабинета, пока, наконец, молодые люди не вывели из него всклокоченного посетителя под белы руки. — Ваши взгляды устарели! За шароходами будущее!

Его вытолкали на площадку и без малого не спустили с лестницы.

— Изобретатели, — вздохнул сосед. — Некоторые с таким прожектами лезут, что оторопь берет. Настоящее безумие, только время у занятых людей отнимают. То превращение кислорода в удушливый газ, то концентратор воздуха, то лучи смерти, представляете? Один специально из Берлина прикатил, предлагал растопить арктический лед. Не удивлюсь, если кто американцам вечный двигатель притащит, французская-то Академия наук уже сто пятьдесят лет, как такое официально не принимает.

— Простите, не знаю вашего имени-отчества…

— Евгений Иванович, — охотно назвался сосед.

— Евгений Иванович, а вы не думали, что это может быть… м-м-м… аферой?

— Думали, голубчик мой, еще как думали! Но они, — тут он понизил голос до драматического шепота, — платят неплохие подъемные! А Эммануила Евсеевича и Виталия Николаевича, как только подписали контракт, тут же командировали в Испанию, выбирать площадки.

— А что, французов не берут?

— Берут, пополам на пополам. Кого угодно берут, лишь бы подходили под требования.

Словно в подтверждение этих слов распахнулась дверь второго слева кабинета и оттуда вышел, раскланиваясь на ходу, очевидный француз. Лицо его горело воодушевлением, он высокомерно оглядел собравшихся и гордо удалился.

— А я, — сосед тряхнул щечками и показал пухлую папку, — третий раз прихожу, затребовали рекомендации с прошлых мест. Ну и где прикажете добывать рекомендацию с завода «Дукс», я вас спрашиваю? У большевиков?

Но тут вызвали штабс-капитана, и он, оставив говорливого соседа убиваться в одиночестве, шагнул в открытую секретаршей дверь — только для того, чтобы задохнуться от неожиданности.

Крепко сбитая шатенка в строгом деловом костюме тоже оторопела и распахнула ореховые глаза. Вся легенда «инженера Пьянкова-Питкевича» полетела к чертовой матери. Нужно было выкручиваться, и как только дверь захлопнули, оставив их вдвоем, Михаил шагнул вперед и сгреб Флоренс в охапку.

Она вздрогнула, но не оттолкнула, а только покраснела от шеи вверх, и Михаил хозяйским жестом спустил ладонь с ее талии на ягодицы. Флор на мгновение прижалась к нему, но на попытку поцелуя пискнула:

— Сумасшедший! Дай хоть замок закрою!

Она дернулась к двери, но Михаил, не выпуская ее из объятий, сделал два танцевальных шага назад и запер сам. А потом развернул Флор спиной к себе и легонько подтолкнул к обширному столу. Она просеменила на каблучках и уперлась животом в край, а Михаил потащил ее подол вверх. Последним усилием Флоренс дотянулась до трубки:

— Нинель, я занята, никого не пускать!.

Когда она закончила говорить и угнездила трубку на рычаги, Михаил уже расстегнул свои брюки и спустил ее трусики до колен. Через секунду она охнула и вцепилась руками в края столешницы.

— Ма-айк… — простонала Флоренс, и Михаилу пришлось плотно зажать ей рот.

Не зря говорят — в одну воду нельзя войти дважды. Это было хорошо, даже очень хорошо, но все равно не так остро, как после побега из спикизи. «Возможно, не хватает стрельбы за спиной», — мысленно усмехнулся Михаил.

Флоренс с раскрасневшимся лицом наводила порядок в шелковом великолепии чулок, подвязок, панталончиков и нижних юбок, поглядывая на Михаила, который, не дожидаясь просьб, распахнул створку балкончика — им обоим надо было охладиться.

— Откуда ты взялся? — она провела пальчиками по его плечу.

— Из Нью-Йорка, — пожал Михаил плечами.

— Зачем?

— Хотел тебя увидеть.

— Врешь, — поглядела исподлобья Флоренс, но Михаил видел, что ей приятно.

— А ты здесь как? — перевел он стрелки.

— На пароходе познакомилась с хозяевами, приняли на работу, — слегка отвернулась она.

— Познакомилась… в постели, да? — укол ревности удивил самого Крезена.

Но Флоренс легкомысленно отмахнулась — совершенно по-французски.

За пятнадцать минут, которые им потребовались, чтобы отдышаться, согнать румянец и вернуться в благопристойный вид, Михаил вытянул все нужные данные — хозяева живут в гостинице «Лютеция», сейчас в отъезде, один должен вернуться из Гавра, где он встречает чикагского архитектора, завтра, двое других — послезавтра.

Во всяком случае, полковник Жаданов принял сведения с большим удовлетворением и немедленно развил кипучую деятельность.

В назначенный час Крезен, в белом шелковом кашне и с тростью, вошел в «Лютецию» и потребовал у распорядителя показать ему номера-люкс, якобы для планирующего визит в Париж патрона, американского нефтяного магната Лоренса Льюиса. Пока Крезена водили по номерам, к гостинице подкатил автофургон мебельной компании, из которого грузчики в рабочих блузах вытащили большой фанерный ящик.

Один из них, утирая бородку снятым с лысины беретом, объяснил швейцару на служебном входе, что привезли комод на замену сломанному. Швейцар собрался было позвонить в дирекцию для уточнения, но едва взялся за трубку, как получил в нос от самого здорового из грузчиков и сложился за стойку.

Распорядитель, заслышав некоторую суматоху на первом этаже, нахмурился и сделал было движение в сторону беспорядка, но Крезен небрежно придержал его костяным набалдашником трости:

— Любезный, мы не закончили.

Распорядитель поклонился, но при первой же возникшей паузе отправил коридорного проследить, а чуть позже, когда отбыл Крезен, проверил и сам.

Но к тому моменту грузчики успели почти все задуманное — они легко дотащили ящик до номера в бельэтаже и постучались. Открылась, как ни странно, дверь соседнего номера, но выглянувший оттуда брюнет мгновенно получил струю из резиновой груши в лицо, упал на колени и потерял сознание.

Пока двое из грузчиков затаскивали его обратно, появился и блондин из первого номера, крайне недовольный вторжением. Из второй груши тут же распылили густое облако химиката, а затем, не приближаясь вплотную и прикрывая лица платками, забросили тело в ящик и вынесли его обратно, выронив в суматохе комнатную туфлю. Ящик доволокли до фургона, хлопнули дверцы, взревел мотор…

Тревогу поднял распорядитель, обнаруживший лежащего в отключке швейцара, а чуть позже, когда развеялся густой запах дурмана и пришел в себя брюнет, в гостиницу примчались десяток полицейских из комиссариата 6-го арондисмана[11].

Над мостами вставало солнце, отражаясь в незамерзающей Сене. На гранитных парапетах набережных букинисты уже разложили свои богатства — целых два километра, от самого Сите до моста де ля Конкорд и Кэ д’Орсе! Печатное слово нынче, пусть самое древнее и редкое, было богатством очень условно — не то что покупателей, даже любопытных водилось мало, и за каждым с надеждой следили глаза старых книжников в беретах, замотанных шарфами по самые глаза и трепетно перебирающих старинные фолианты руками в перчатках с обрезанными пальцами.

Обычно летом, у самого края воды или на баржах, торчали десятки рыболовов, но в холодный сезон железные борта пустовали — на стрелке Сите, похожей на нос линкора, вообще никого не было, если не считать короля Анри IV. Сидя на коне, в латах, лавровом венке и с жезлом в руке он взирал на город, который стоил мессы.

Крезен гулял в стометровом узеньком скверике стрелки, угадывая, с какой стороны появится Дима — от конических черных крыш Консьержери, с Нового моста или с набережной Орфевр.

Закржевский появился со стороны одноименной с мостом станции метро, на редкость собранный, и сразу перешел к делу:

— Держи, Миша, это рекомендательное письмо к полковнику Халяпину, он уже знает, Витковский известил. Доберешься до Мадрида — телеграфируй.

— А где его искать?

— Вот тебе адрес и на всякий случай телефон в Военном министерстве, Африканский отдел, они знают, как его найти.

По американской привычке не принимать ничего в темную, Крезен, не обращая внимания на гримаску товарища, распечатал и прочитал письмо:

— Отлично, спасибо, Дима. Как все прошло?

— Прекрасно, — показал острые зубы с железной коронкой Закржевский. — Рабочая блуза она ведь как шапка-невидимка, никто тебя не замечает. Химия из пульверизатора, мокрые носовые платки, все сработало отлично, вытащили клиента в ящике под видом мебели на ремонт.

— У вас есть кто свободно говорит на английском? Если что, я могу перевести.

— Не надо, — отказался от помощи Дима, — он знает и французский, и русский.

Нехорошее чувство, которое бывает при больших неприятностях, поднялось снизу живота и ударило горячей волной в голову. Уже зная ответ, Крезен тихо спросил:

— Как ты говорил его зовут?

— Я не говорил, но…

— Отвечай, — прошипел Михаил, придвинувшись вплотную.

— Грандер, Джон Грандер.

— Идиоты… — простонал Крезен.

— Выбирайте выражения, штабс-капитан! — возмутился Закржевский.

— Идиоты! — рявкнул ему в лицо Крезен.

Его шарф распахнулся, обнажая вздувшиеся жилы на шее:

— Вы сошли с ума! Вы даже не представляете, во что ввязались! Черт побери, если бы я знал раньше!

— Да в чем дело, в конце концов? — Дима нервно затеребил бородку.

— В том, что этот парень стоит несколько десятков миллионов долларов, и завтра здесь будет половина агентства Пинкертона, а французская полиция спустит на вас всех своих ищеек!