Инвестор. Железо войны

Глава 11 Полеты во сне и наяву

Стоило разлепить глаза и скосить их туда, где на белой подушке разметались черные волосы, как меня от макушки до пяток затопило счастье. Я блаженно потянулся, стараясь не разбудить лежащую рядом Габи, и минут пять с дурацкой улыбкой таращился в потолок. Было так хорошо, что померкли грядущие войны — и гражданская, и мировая.

Она лежала спиной ко мне, одеяло повторяло крутой изгиб от талии к бедрам и я не сдержался, тихонько потянул его, обнажая шею, лопатки, спину… Кожа отливала перламутром, и мой выложившийся до предела организм снова подал признаки жизни. Не знаю, как долго у Камен не было мужчины, но она меня заездила — как писал Лорка[15], «до первой утренней птицы меня этой ночью мчала атласная кобылица».

Край одеяла тем временем добрался до ямок Венеры и я раздумывал, что предпринять дальше — провести указательным пальцем вниз по позвоночнику или сразу поцеловать в шею, но все очарование и негу разбили скрипнувшие за окном тормоза машины. Габи вскинула голову, на секунду замерла, а потом попыталась вскочить, но я удержал ее:

— Куда?

— В школу! У меня уроки! — схватила она халат.

— Замри, — я обнял ее со спины и не дал встать с постели, — ты больше не работаешь в школе.

Расслабленное состояние сыграло со мной злую шутку: если что-то может быть понято неверно, так и будет. Габриэла вырвалась и зашипела, как рассвирипевшая кошка:

— Если ты залез ко мне в постель, это не значит, что теперь ты решаешь, работаю я или сижу дома и служу господину миллионеру! Если тебе нужна безмозглая кукла, подцепи дамочку в Гранд-отеле, она будет говорить только «да, миленький». А я иду на работу!

Я выставил вперед ладони:

— Погоди, ты не так…

Ох, до чего же она хороша в ярости! Глаза сверкают, черные пряди так и летают… Карен сложила руки под грудью с готовыми проткнуть меня насквозь сосками и с вызовом бросила:

— Что ты о себе возомнил, presumido[16]? Кто ты вообще такой, чтобы устраивать мою жизнь у меня за спиной? Думаешь, всякий учитель мечтает быть директором?

А ведь здорово, что она реагирует именно так. Не как искательница папиков, а как человек, имеющий в жизни свое дело и свою позицию.

Мельком глянул в окно — так и есть, поодаль, опираясь на крыло «Пежо» стоял и курил Ларри. Молодец, не стал светить «Испано-Сюизу» и палить босса и его женщину, надо будет отметить. Интересно, а когда он уехал? Надеюсь, он не торчал под окнами всю ночь? Хотя нет, выглядит бодро, наверняка спал дома, решив, что начальник не совсем дурак и догадается при необходимости вызвать его по телефону.

Поднялся и шагнул к Габриэле, не обращая внимания на острые коготки. Одеяло, разумеется, упало на пол, и она не удержалась от взгляда вниз, ее светлая кожа залилась румянцем. Воспользовавшись этой секундной заминкой, я перехватил ее за запястья:

— Я ничего не устраиваю. Мне нужен директор школы в Барселоне и мне кажется, что ты отлично справишься.

Она вырвала руки и встряхнула маленькими кулачками:

— Думаешь, я мечтаю, чтобы весь квартал ходил ко мне со своими проблемами, а перед каждой сумасшедшей мамашей я лично отвечала, почему ее кровиночка не родился Эйнштейном или хотя бы Пикассо?

— У тебя не будет сумасшедших мамаш, там надо учить рабочих, ты же умеешь… и знаешь что, — я собрался с силами и выговорил: — я тебя люблю. И прошу переехать в Барселону, так тебе будет безопасней, а мне спокойней.

— Безопасней?

— Да. От Абехоро можно ждать любой подлости.

Она хмыкнула и повернулась боком, а я наконец-то как следует разглядел ее при свете и без одежды. Кто-то мне втирал, что темпераментным женщинам свойственен низкий таз, но у Габи все соразмерно, а темперамент ого-го! Я аж зажмурился, вспоминая, что мы вытворяли ночью и подумал, не повторить ли, но опять зацепился глазом за Ларри — дела. Люди, ждут, без меня вода не освятится. Это для Габи я могу устроить передышку, а мне вот никто не устроит.

— Я не хочу ехать в Барселону, — уже без прежней уверенности сказала Габриэла.

Мне оставалось только подойти и обнять ее, прижавшись всем телом

— Ты очень нужна в Барселоне. Пожалуйста, — прошептал я прямо в розовое ушко.

Ее руки скользнули по моей спине, и меня накрыла волна нежности.

— Мы уезжаем сегодня же, так надо. Я буду любить тебя вечно.

Габи потянулась ко мне губами, искусанными ночью…

Дзынь!!!

С дебезгом разлетелось окно на заднюю сторону, на пол кухни грохнулось что-то тяжелое. Блин!

Сдвинул Габи в закуток за шкафом:

— Одевайся! Быстро!

Сам метнулся на кухню, там на полу, среди сотен осколков, валялся обычный кирпич — слава богу, что не «коктейль Молотова»! Выругался сквозь зубы — ну Абехоро, ну сука, поплачешь ты у меня!

— Что там? — выглянула слегка одетая Габриэла.

Полуголая женщина возбуждает сильней, чем совсем голая, пришлось скользнуть в коридор к телефону, чтобы не показываться во всем великолепии:

— Хулиганы. Стекло разбили. Ты собирайся, собирайся. Сама видишь, здесь оставаться не стоит.

Дозвонился в управление, распорядился готовить поезд и вызвал вторую машину для вещей и пару охранников.

Ларри довез до конторы, где меня встретил Панчо:

— Зачем тебе поезд? Сутки трястись по горным веткам?

— Ты знаешь какой-то другой способ? На машине быстрей не получится.

— На самолете, — довольно улыбнулся Панчо.

— На каком… Достроил??? Привезли???

С того момента, как Панчо вызвался в пилоты, он развил кипучую деятельность, часть которой ускользнула от моего взора. Для начала он ловко увел из-под носа военных единственный, пожалуй, пригодный для аэродрома участок в окрестностях Овьедо. Так-то деревянные фанеропланы могли садиться и взлетать с нескольких пятачков вокруг города, нынешним самолетам для взлета хватало ста метров ровной поверхности, но мы-то прицеливались на будущее, нам и трехсот могло оказаться мало…

Пока там по-испански лениво носители эполет и аксельбантов перекладывали бумажки с проектом военного аэродрома, Панчо без лишних слов показал алькальдии Йанеры живые деньги и муниципальные мудрецы живенько пересмотрели свое же решение от 1927 года. Ну в самом деле, сколько можно? Согласились отдать землю, так вояки за четыре года только несколько пробных взлетов-посадок осуществили, а про строительство даже не заикались, не говоря уж про финансы. Так что когда генералы году к тридцать третьему спохватятся, у нас уже будет собственная авиабаза — с нардами и планшетистками.

А что решение поменяли — ну так пережитки средневековья, остатки фуэрос и прочие привилегии и самоуправление. Вон, Астурия не область, не регион и никакое не сообщество, а очень даже княжество! Principado, и свой принц имеется, Астурийский, наследник престола по должности. Замучаются вояки аэродром отбирать, если что, местный суд алькальдию поддержит.

Техники строительной у нас хватает, перегнать ее за семь километров и разровнять поле — невеликая проблема. Аэродромы нынешние ни размерами, ни оснащением не блещут, так что три взлетки под углом друг к другу, несколько деревянных сараев, деревянная же диспетчерская вышка и ангары — как бы не круче нынешних «международных аэропортов». Ну, в какой-нибудь Панаме уж точно. А если полосы забетонировать, то Йанера точно в первую десятку в мире пробьется.

И если за строительством я краем глаза приглядывал, то появление целого авиапарка из трех немецких планеров Grunau Baby и двух французских учебных спарок Morane-Saulnier MS.230 прошло мимо.

Как и гвоздь сезона Bellanca CH-300, приплывшая аж из Нью-Йорка прямиком в Хихон в количестве двух штук. К шестиместным «белянкам» прилагались четыре американца — два пилота и два техника, они не только собрали и проверили самолеты, но и успели их облетать, смотавшись до Ла-Коруньи, Леона, Бургоса и Бильбао. Не знаю, как там сложится с частным бронекорпусом, а вот частная эскадрилья у меня уже образовалась, благодаря Панчо и Осе, который из Парижа обеспечивал контракты и закупки.

Но каковы тихушники, а? Надо что-то менять в управлении корпорацией, ладно когда ближайшие друзья приятный сюрприз делают, а если кто другой и гадость какую-нибудь?

По мало похожим на скоростные хайвеи испанским дорогам до взлетки мы добрались за пятнадцать минут — все близко, Ларри даже не гнал. На одной из полос красили траву, только не в зеленый, а в белый цвет — наносили разметку. Вторую промеряли геодезисты, чтобы вскоре превратить ее в бетонную. В стороне от них возводили сразу две парашютные вышки и… качели? Времени разглядеть мне не дали, на третьей полосе уже прогревал моторы «белянки» улыбчивый по-американски пилот в кожаном шлеме и крагах.

— Что там за карусели?

— Тренажеры всякие для летчиков, на вестибулярку. Как достроим вышки, откроем аэроклуб, — Панчо старался держаться бодро, но смотреть на Габриэлу избегал, — набор уже идет.

— Молодец! — обнял я его на прощанье и, не зная, как еще утешить друга, просто повторил: — Молодец! И знаешь что, поищи в Америке такую штуку flight simulator[17], вроде бы их уже делают.

Чемоданы закидали в заднюю часть кабины, на передние сиденья устроились пилот и техник — самолету потребуется обслуживание перед обратным полетом, а на каталонцев надежда слабая. Сразу за ними уселись мы с Габи, и пилот тут же начал рулежку, отмахнув рукой из приоткрытого стекла кокпита.

Взлетел он легко, заложил вираж, набрал высоту, а техник, полуобернувшись к нам, показал и Овьедо, и Хихон, хорошо видимые сквозь высокие прямоугольные окна.

Тряска началась почти сразу, как мы поднялись над горами — маленький самолетик мотыляло, он проваливался в ямы, но упрямо карабкался наверх. Понемногу в душу заползал страх — еще бы, самолетик так себе, ни разу не «Боинг» и не «Эйрбас»! Плюс неизвестно, каков пилот, а тут швыряло так, что впору хвататься за гигиенические пакеты, напрочь забытые мной. Короче, натуральная авантюра, за которую я себя обругал и чуть было не впал в панику, но Габи боялась еще больше — у нее-то вообще первый полет в жизни, и сразу такой долгий! Поэтому я мужественно взял ее за руку (что при минимальном проходе между креслами весьма легко) и принялся изображать уверенного мачо.

Как только мы набрали высоту и болтанка стала меньше, к нам обернулся пилот:

— Не бойтесь, в горах всегда так! Я летал в Аппалачах, очень похоже!

— И долго так будет трясти? — выдавила бледная Габи.

— Полчаса, потом горы кончатся. А через час, после Бургоса, вообще незаметно станет!

Через три с половиной часа мы с Габи подгибающимися ногами нащупали приступочку позади больших самолетных колес и выбрались на летное поле Эль Прат. Обнялись и несколько минут под смешки летунов стояли, держась за плоские подкосы-недокрылья, привыкая к твердой земле.

— Какая у нас была средняя скорость?

— Сто сорок миль в час, — немедля ответил техник.

— А в километрах?

Лица американцев вытянулись, и я добавил:

— Это Европа, парни. Привыкайте все мерять в километрах.

Летчик наморщил лоб так, что складки проступили на кожаном шлеме, пошевелил губами и выдал:

— Примерно… двести двадцать пять километров!

Блин, где взять самолет со скоростью хотя бы триста, а лучше четыреста? Так-то оно быстро, но поневоле задумаешься, что лучше — почти четыре часа мучений в воздухе или сутки в кабинете на колесах?

Вызванный из нашего барселонского управления автомобиль проскочил мимо ангаров для флотских дирижаблей и довольно скоро домчал нас до нашей стройки в Оспиталитет — расстояние тут примерно такое же, как от Овьедо до Йанеры.

Новый завод рос еще быстрей, чем в Астурии, не в последнюю очередь благодаря кадрам. Здесь город куда крупней, промышленности больше, местных инженеров с техниками хватает, плюс нанятые в Европе и Америке охотнее ехали сюда, «в цивилизацию», чем в малоизвестные выселки за Кантабрийскими горами.

Не говоря уж о простых рабочих — их тут, похоже, как муравьев.

Костяк руководства здесь сложился крепкий, необходимости торчать в Барселоне постоянно у меня не было, но вот так, наездами, для проверки и контроля, мы появлялись регулярно. Габи еще не отошла от потрясения после авиаперелета, но попытку отправить ее в отель отсекла без сантиментов:

— Ты привез меня работать, вот и показывай, где!

Не знаю, сколько реально человек трудилось на возведении школы и поселка, но мельтешили они как две тысячи, а то и больше.

— Не слишком много людей? Не мешают друг другу?

Барселонский управляющий строительством слегка сощурил левый глаз:

— Многовато. Но это условие профсоюза, в городе большая безработица.

— А перерасход зарплаты?

— Мы платим меньше, чем в Овьедо, но все равно больше, чем получают в других местах Каталонии. Ну и часть работает, как бы это сказать, почти бесплатно.

— Это как? — оторопел я от такого новаторского подхода.

— По контракту, за будущее место на заводе и жилье.

Пока прораб, или кто он там, водил Габриэлу по будущим классам и кабинетам, управляющий ввел меня в курс последних событий.

Пару лет назад в Барселоне проходила Всемирная выставка и Ayuntamiento, как тут называют городской совет, в ходе подготовки к ней затеял большое строительство, включая новую ветку метрополитена. В город на заработки понаехало множество народу, за десятилетие только официальная численность населения скакнула в полтора раза. При этом никакого развернутого плана жилищного строительства не было, а попытки строить Casas baratas, «дешевые дома», за ростом города никак не успевали. К тому же, под эти дома выделяли самые бросовые земли, обычно на окраинах, так что в Барселоне пролетариат жил буквально друг у друга на головах, что порождало бешеный спрос на аренду. А владельцы, разумеется, не могли отказать себе в удовольствии задирать цены.

В общем, барселонцев квартирный вопрос сильно испортил, а тут еще бахнул кризис с депрессией, когда масса людей лишилась заработков. Начался кризис неплатежей, конфликты, в авангард движухи тут же вышли анархисты — CNT провозгласило «арендную забастовку», руководство города выступило резко против. Что характерно, каталонская буржуазия, которая на словах за национальное самоопределение и как минимум автономную Каталонию, в этом случае кинулась жаловаться в централизаторский Мадрид, где про независимость даже слышать не хотели.

И что теперь будет, после того, как в Мадриде соберутся Учредительные Кортесы — неизвестно, но никто не сомневался, что во главе региона встанет Франсеск Масия, глава Левой республиканской партии Каталонии, самой мощной здесь. И ходят упорные слухи, что после этого он объявит о создании отдельной республики, желательно включающей все земли, где говорят на catala, то есть с Валенсией, половиной Арагона, Андоррой и куском Франции.

Плюс резкие, как понос, и многочисленные анархисты, плюс военные с их стремлением давить и не пущать, плюс церковь, плюс торчащие кое-где уши Коминтерна… Неудивительно, что я начал подумывать — а не зря ли я затеял стройку именно в Барселоне?

От пораженческих мыслей меня отвлекла телеграмма полузабытых Термена и Хикса — они добили никель-кадмиевые батареи! С опозданием на год (это чисто моя вина — устранился от раздачи волшебных пендалей), но зато уж сделали так сделали, клялись и божились, что батарея вышла что надо и по всем тестам пригодная для промышленного производства. Ну вот и посмотрим — вызвал их обоих сюда. Не знаю, согласится ли Хикс работать в Испании, но Термена я не отпущу, он мне тут позарез нужен. Пришло время строить радиозавод, разрабатывать стержневые лампы, делать лабораторию и строить магнетроны, волноводы, клистроны и прочее. Хотя бы один радар в Овьедо поставить — прикрыть заводы от налетов, а что они будут, не давала забыть оружейная фирма Astra, сидевшая в городке с названием Герника.

Те самые «уши Коминтерна» я имел удовольствие лицезреть через неделю, когда до Барселоны из Парижа добрался псевдословак Ян Кочек. О том, что я в Барселоне и доступен для контактов, уведомил его сразу же, через парижский офис. В ожидании несколько раз съездил в Ла Сагреру, на завод «Испано-Сюизы», дополировал соглашение с ними. Заодно и машину себе прикупил, для солидности. А то как-то странно — поселили меня и Габи в роскошный отель в горах Sierra de Collserola, под которыми расстилается Барселона, кругом сплошь состоятельные люди, а какой-то американский миллионер позволяет себе мало того, что в рабочем комбинезоне ходить, так еще и на беспонтовом «Рено» приезжает! Но брюзжание обеспеченных постояльцев меня занимало мало, а вот название гостиницы — Gran Hotel La Florida — заставило напрячь память. Вроде она как-то связана с гражданской войной…

Начал псевдоинженер с псевдопряника — У-2. Ян пытался повернуть так, что это незнамо какое благодеяние, что только ради исключения, что Советский Союз никогда никому… Ага, при том что как раз сейчас за валюту готовы продать все, что угодно, включая национальное достояние и половину императорских музеев в придачу. А уж десяток полотняных этажерок и лицензию на них за живые доллары тем более.

Нельзя сказать, что псевдо-Кочек сильно расстроился, он больше глазел на бумаги в моем временном кабинете (а я специально подобрал несколько интересных чертежей и папочек), и почти без паузы перешел к главному — к совместным действиям на американском рынке.

— Осенью Советский Союз начнет продажу нового урожая…

Вот тут мне словно кто ледышку за шиворот сунул — голод! Как раз в это время кошмарный голод в СССР! Прямо-таки идеальное время для вывоза! Я припомнил биржевые котировки и похолодел еще больше:

— Вы шутите, Ян, курс зерна устойчиво идет вниз уже второй год!

— Курсы всегда меняются, ничего не поделать…

Блин, да он просто не понимает!

— Даже не идет, а падает! Два года назад за бушель давали доллар, сейчас полдоллара! Причем я не вижу никаких причин, чтобы цены поднялись — в Америке, как вы знаете, даже топят и жгут собранное, чтобы удержать цены! Так что скорее всего, осенью за бушель будет давать… — я начертил на листочке график и прикинул экстраполяцию, — центов тридцать пять, в лучшем случае сорок!

— Значит, Советскому Союзу придется продать больше.

— Вдвое больше! — чуть не заорал я. — А где взять столько зерна? Если же в Америке будет хороший урожай, а все идет именно к этому, может быть и тридцать центов! Как хотите, но я не вижу никаких перспектив в игре на зерновом рынке.

Кочек искал возражения и не находил, отчего насупился и набычился.

— Если вам нужны станки, я готов сыграть в вашу пользу, но только не на зерне. Давайте так: мне нужен список закупок, я подумаю, у кого лучше будет заказать.

— Купить мы можем и сами.

— Вы слушайте, дальше пусть Амторг объявит о закупках.

— Так все же немедленно задерут цену! — стул под ним раздраженно скрипнул.

— Именно! После чего Амторг от закупок откажется, и цена упадет. Вот на этих качелях мы заработаем столько, что хватит и вам, и мне.

Все еще недовольный, Ян следил за моими выкладками.

— Операции будет вести мистер Шварц из Парижа, он сейчас в Швейцарии, но скоро вернется. Кстати, вам не нужны зенитные пушки? Он там торгуется за лицензию с фирмой «Эрликон».

И договаривается насчет хранения золота с «цюрихскими гномами», но этого Кочеку я, разумеется, не сказал.

— Насчет пушек это не ко мне, — отрезал Ян.

— Хорошо, тогда передайте в Москву, — на этих словах он попытался отмахнуться, но я продолжал: — передайте в Москву, что я приглашаю генерала Триандафиллова сюда.

— Но…

— Со дня на день кортесы объявят республику, и я ручаюсь, что у нее будет вполне левое правительство, примерно, как во Франции.

— Вы думаете, республиканцы сумеют преодолеть разобщенность?

Пришел черед морщиться мне:

— Хотелось бы. Все очень радикализованы, не хотят слушать ни союзников, ни оппонентов. Вот прямо лебедь, рак и щука!

Кочек понятливо кивнул, лишний раз убедив меня, что он русский.

— Если вы заинтересованы в плацдарме на Пиренеях, нужно скруглять углы. Иначе… как инженер, вы знаете, что чем больше разница потенциалов, тем сильнее ударит ток.

На согласование позиций ушел целый день и еще половина, Кочек несколько раз ездил в город отправлять и получать телеграммы. Я тоже переписывался с Парижем и Нью-Йорком, подстроив все таким образом, чтобы «инженер» остался в моем кабинетике в компании кое-каких интересных папок. Пусть думает, что добыл информацию, мне не жалко.

Устаканив порядок действий и процедуры, я проводил Кочека и засел писать директиву нашей нью-йоркской конторе на осень. Вбухать миллионов пятнадцать, закупить миллион тонн зерна — не обеднею, а при сборе в СССР порядка 50–60 миллионов тонн это будет заметной поддержкой. Пусть наши аналитики думают, как выдурить как можно больше дешевого зерна и как его перебросить в черноморские порты СССР. Например, закупить в Турции, Египте, Персии — блин, да мало ли где! Может, и больше потрачу, но сидеть и смотреть, как мрут люди, точно не буду.

Какие бы ни были молодцы в здешнем управлении, а фокуса «приехал большой начальник, потыкал пальцем и удалился» не получилось — как минимум накачку на будущее надо дать. Опять же, тут стройка, а это неисчерпаемый источник всяких неожиданностей, ей можно заниматься все двадцать четыре часа в сутки, нон-стоп. А еще приехал давно ожидаемый Белл и сразу помчался по будущим цехам, после чего вывалил на меня целую кучу претензий — и то ему не так, и это не эдак. Едва я на него вызверился — надо же, второй Кристи на мою голову! — как он от жалоб перешел к вполне конкретным (и весьма толковым) предложениям, как и что можно поправить и где нужно подогнать под его требования. Пришлось на ходу менять наши планы по двигателям и договариваться с Нью-Йорком об изменениях в отгрузке «райтов» и «аллистонов».

К вечеру добирался до «Флориды» как выжатый лимон, и такой же выжатой приезжала Габи. Она с утра до вечера носилась, как заведенная, ее водитель выл от нагрузки — закупала учебники, пособия, набирала персонал и учителей, успевала контролировать отделку здания и давать втык нерадивым.

Идея назначить ее директором обнаружила непредвиденный бонус, в контактах с Габриэлой отсеивались упертые ретрограды и консерваторы:

— Как это директор женщина? Неслыханно! Я не буду подчиняться девчонке! Ноги моей здесь не будет!

Паре-тройке сотрудников, которые попробовали ее ослушаться поначалу, я вправил мозги лично и с третьего дня все ее команды исполнялись как бы не быстрее моих.

Ужинали мы в номере — ну, чтобы все эти мымры в жемчугах при взгляде на нас, усталых, но счастливых и молодых, не поджимали с осуждением губы. И чтобы траченные молью жеребчики с моноклями и хозяева жизни в галстуках-бабочках не смели провожать мою женщину сальными взглядами.

Пусть шипят за спинами, сгибаясь под уложенным на них болтом.

А мы падали в кровать в надежде на крепкий сон, но стоило прикоснуться друг к другу — искра, огонь, взрыв! И всю усталость снимало, как рукой.

Наверное, до смертного часа я буду помнить эти мгновения у открытого окна, за которым далеко внизу мерцали огни ночной Барселоны, ее тонкую талию у меня в руках и шелковую кожу шеи на губах…

И ощущение полета.