Кондитер Ивана Грозного 2

Глава 10

Факелов в руках охраны хватало, чтобы осветить поросший камышом, пологий, нетронутый нашими руками бережок реки. Мелко здесь, у берега, и если поднести факел ближе к воде, сквозь блики можно будет разглядеть гальку и рыбешек. Мы здесь, однако, не за этим — мы с Иоганном стояли рядом с Иваном, который, опустившись на корточки, вылил на берег и немного в воду содержимое горшка.

Быстро, чтобы течение не успело унести ценный состав, мы отступили на пару шагов, и я махнул специально обученному охраннику с факелом на длинной ручке. Он аккуратно ткнул пламенем в черное пятно и пугливо отскочил — полыхнуло!

Полыхнула знатно — пламя за какую-то секунду охватило все темное пятно, и конечно же запылала даже сама река, унося течением жизнерадостно горящие капельки.

— Слава Богу! — перекрестился Иван.

— Страшный оружие! — устрашился дела рук своих Иоганн.

Ну а я думал о том, что «зажигательная» смесь у нас получилась добротная, пригодная к разливанию по горшкам и заброской силами дородных воинов за стены укреплений. Прав Иоганн — «оружие страшное», быстро потушить смесь сию имеющимися средствами не выйдет, но это — не то. Густая слишком жижа получилась, а еще она от контакта с воздухом не загорается — поджигать нужно. Не напалм ни разу, но хороший первый шаг на долгом пути. Хороший «кейс» для предъявления в Москву — смотрите, я могу выдавать не только мирные изделия, но и оружие. Оружие, очень похожее на обещанный мной Греческий огонь. Хорошо, что я осторожный, и срок работы себе установил с огромным запасом, а смеси сей хватит для укрепления моих обещаний — ежели такое грек сделал, значит и до остального очередь дойдет.

Не знаю я византийской технологии. Да ее и в мои-то времена восстановить не удалось. Полагаю просто ненужно было — в Новейшее время технологии убийства себе подобных вышли на такой уровень, что примитивный корабельный огнемет вызвал бы только усмешку. Не знаю я и технологий моего времени — не то образование совсем. Не знаю, но обрывков налипших на меня знаний хватает, чтобы определить направление — нефть нуждается в перегонке. Бензина или «дизеля» мне сейчас не надо, но если чуть менее далекие, чем окружающие меня предки смогли получить керосин, значит и у меня однажды получится. Это же тоже своего рода кулинария, и основа — термические процессы.

Пока я думал о будущем, лица охраны говорили о другом — обладающие реальным боевым опытом мужики думали об объятых огнем городах и вражеских лагерях. Огнем, который нельзя потушить. Здесь, на берегу мелкой Подмосковной речушки, родилось новое, страшное оружие, и я совру, если скажу, что меня не беспокоят будущие тысячи заживо сгоревших людей. Нет, гордыни уровня Оппенгеймера, который «стал разрушителем миров» мне слава Богу не светит, но… Но не я такой — мир такой, жестокий и к мирному бытию несклонный. К тому же мелок он, человек. Статистическая погрешность в исторических документах, не более. Кто из потенциально погибших от смеси нашей что-нибудь дал бы этому миру важного? То-то и оно — родился, покоптил небо, помер, в лучшем случае оставив потомство: может хоть оно что-то хорошее миру даст.

Скотские мысли, и внутренний мой гуманист — а я хорошим человеком себя всегда считал! — от них в ужасе, и руки мои как-то подозрительно трясутся, опасаясь крови, которая скоро начнет на них налипать с пугающей скоростью, но… Но разве не прав я? Разве плохо Руси родной немного помочь от врагов окаянных отбиться? Разве не перевешивают потенциальные спасенные благодаря «смеси» жизни русичей жизни врагов? За своих глотку рвать нужно зубами, что бы там кто не врал — и родное-то государство редко когда другом и помощником является, чего уж говорить про чужое?

Внезапно со стороны монастыря донесся тревожный звон колоколов. Тот самый «набат», реагировать на который среднестатистический человек привык на уровне генетическом. Впервые звон сей слышу я в этой жизни, как-то обходилось раньше без неприятностей, но, будучи бывалым любителем всяческих бумажек, без которых в мои времена было легко нарваться на штрафы и проблемы, я озаботился разработкой ряда сценариев «на всякий случай» — от необходимости быстро и решительно вооружаться и выходить на стены до потребности хватать ведра с лопатами и готовиться тушить пожар.

Имеется среди сценариев и те, согласно которым нужно в кратчайшие сроки выдвинуться на помощь монастырю. Не думаю, что под его стены подвалила достаточно мощная для попытки штурма вооруженная толпа, скорее всего рядовое ЧП, с которым братия справится и сама, но мы же соседи, а значит нужно хотя бы продемонстрировать готовность помочь — недаром у нас с недавних пор одна пара ворот прямо в ворота монастырские ведет. «Коридорчик» укрепленный, и благодаря нему со стороны мы с монастырем смотримся забавно: наше поместье словно не шибко толковый младший брат частью неправильного овала частокола прильнул к «каменному», старшему брату.

Мне нравится такое доверие между миной и игуменом — свободный, круглые сутки доступный, пусть номинально и охраняемый проход между монастырем и поместьем вообще-то потенциальная угроза для обоих объектов, и не каждый в нашей ситуации на такое пойдет. Феодальный субъекты не больно-то от маленьких государств отличаются, и с этой точки зрения «греческая слободка» с монастырем являют собой что-то вроде максимально заинтересованных во всех формах интеграции и взаимодействии стран-соседей. У нас и оборот торговый полноценный есть, и «гастарбайтинг» — монастырские трудники к нам ходят подработать, а наши свободные руки — в монастырь.

Кроме того, удобно это и с точки зрения безопасности. Для нас удобно, не для монастыря — если худо придется, побежим прятаться под каменными стенами, но сильно не сразу и только в крайнем случае: прав Данила, ежели сразу кровью умыться лихих людишек не заставить, они регулярно станут хаживать.

Состоящий при мне смена дружины согласно всем инструкциям остается при мне — я не герой и даже не враг самому себе, за закованными в железо могучими спинами спрятаться не постесняюсь, ибо за это они свои доходи и привилегии и имеют. Многовато задумчивых взглядом дружинники на работяг бросают, кстати, и многие из них, если бы не приходилось держать перед товарищами лицо, в свободное время не отказались бы подработать. Плачу я щедро, работа есть всегда, и собираюсь однажды поговорить с дружинниками на тему свободного времени: неужто на койке казенной выходной заслуженный проводить достойнее, чем пойти часа за четыре физического труда половину рублика заработать? Вот и я считаю, что нифига не достойнее.

Проблема, впрочем, только для помещиков уважаемых актуально — их боевые холопы да послужильцы вкалывают на общее благо регулярно и охотно — где еще такие деньги в относительно мирные, скудные на трофеи и грабежи вражеских лагерей да поселений времена заработаешь? Цель для реализации накоплений предельно проста — купить личного коня, «арматуру» и хотя бы одного хоть как-то «упакованного» послужильца, чтобы к следующему Государеву смотру — он нынче и в наших краях в начале июня случится, и я обязательно на него со своей дружиной съезжу, ибо сам считаюсь помещиком: государство должно знать, что в этой вот части Руси она может рассчитывать на Гелия с тремя его десятками дружинников.

Я-то своим служакам «арматуру» да коней своих в служебное пользование предоставлю, но Государь за такое, я считаю, платить не обязан — с чем на службу заявился, за то будь добр и в ведомости расписаться. Что бы там кому не казалось, а учет и контроль придумали не коммунисты — государство уже сейчас огромная бюрократизированная машина, в которой без бумажки ты букашка.

Совсем не то, что исполинский аппарат, который в свое время вырастит Империя — недаром же есть подвид формы правления «административная монархия» — к началу XX века, и не зря Николай II в свое время скажет, что страной правит не он, а столоначальники, но уже очень и очень прилично.

Но и без моей «выдачи» на смотр сей явятся мужики чуть ли не в два раза упакованнее, чем при заступлении на службу — а ведь Данила «бомжей» мне не прислал бы, воины прямо солидные! — многие послужильцы успели кое-чего прикупить, а помещикам жалование я плачу среднее по Руси, но казенная кормежка и в целом жизнь на всем готовом позволяют экономить больше, чем получается у среднего средневекового русского воина. Своя «арматура», опять же, не «амортизируется» — работают мужики в запасах из моих арсеналов.

Первой сигнал из монастыря должна отработать группа быстрого реагирования «второй линии» — они сидят в сторожке около ворот, и от «набата» должны побежать в монастырь. Смена «первой линии» — это та, что стоит на своих постах, в том числе у «монастырского коридора», и даже в случае ЧП обязаны остаться на месте: вдруг суета имеет отвлекающий характер? Полагаю, ГБР (заодно оценим их и других оперативность) уже должна быть в монастыре, получать указания или собираться домой в случае ложной тревоги или ликвидации раздражителя своими силами.

Тем временем остальные дружинники обязаны в кратчайшие сроки отыскать своих десятников и дружно экипироваться, параллельно ожидая указаний. Ну а мне надлежит вернуться в поместье, потому что мое грандиозной ценности имущество и мои люди вообще-то потенциально под угрозой!

Именно мои — в эти времена, пусть крепостного права и не завелось, а само бытие не способствуют социальной мобильности, и многие из тех, кто поверил мне — пусть и благодаря мотивационному пинку от Данила — и поехал из Москвы во вчерашнее «дикое поле» больше уж до конца дней своих не переедут. Я изначально строил поместье «вдолгую», планируя просидеть здесь не меньше двух пятилеток, но благодаря хлопотам Ивана Васильевича и милостью Митрополита землица сия принадлежит «Боярину Палеологу Гелию Далматовичу» настолько, насколько хорошо я смогу удержаться в седле беспощадной к частной собственности отечественной истории.

Бумаги доставили на днях, и я не поскупился на пирушку по этому поводу. Заодно объявил о том, что надо бы уже в Слободу семьи перевозить, либо оными обрастать да вносить свой вклад в отечественную демографию — у меня на совсем юных русичей очень-очень большие планы. Народ благодаря шагающей по Руси славе от жизни в «греческой слободе» ощущает причастность к чему-то очень большому и важному, и даже землекопы наши ходят по посаду да ближайшим деревням гоголями. Зарплата, «соцпакет» — в мои времена это было самым важным, но даже тогда было принято «мазать» сверху слой общих целей и принципов. Мы здесь с мужиками даже яму срамную копаем не абы как, а с ощущением Великого Замысла!

— Испортить такое великий событие! — ворчал по пути к воротам Иоганн.

— Ничего святого у людей не осталось, — согласно бурчал и Иван.

— Напротив — второе необычное событие сделает этот день ярче и памятнее, — нашел я в случившемся плюс.

— Великолепная иллюстраций соседства в нашем мире света прогресса и тьмы злодеяний, — глубокомысленно заявил немец. — Однажды улицы каждого города — нет, каждой деревни! — осветят огни фонарей, а люди благодаря науке станут жить настолько хорошо, что у них не будет причин творить зло!

Ох, знал бы ты…

— Нефть наша не токмо для воинского дела годится. В жиже сей великая сила содержится, и верю я, что можно ее с пользой великой для человека жечь, — проницательно заметил Иван.

— О, я! — горячо поддержал его немец. — Гелий Далматович, нужен ли я здесь? Я бы хотел освежить свои записи.

Не нужен.

— Ступай, — кивнул я.

Набат смолк к моменту когда мы с Иваном и «ближним кругом» добрались до ведущего в монастырь «коридора». Здесь нас встретили благочинный Юрий и десяток смешанных, монастырско-поместных воинов. Перед ними, на коленях, стояла тройка наряженных в грязные темные шмотки, на удивление прилично обрезавших волосы и бороды, молодых людей примерно от двадцати до двадцати пяти лет.

— Артельщиков грабить пришли, — поведал нам Юрий после коротких приветствий. — Тех, что от посада наособицу поселились, — на всякий случай уточнил. — Матвея да Федьку, они нынче дозор несли, убили лиходеи, да те клич кинуть успели. Двое разбойников прямо там и остались, насовсем, а эти, — Юрий совсем не по-христиански пнул ближайшего лиходея, уронив того рожей в выстилающие дорогу доски. — Трусоваты оказались, дубинки побросали да живота посмели требовать. Твоя под артелью земля, Гелий Далматович, тебе и суд земной вершить.

От последнего предложения благочинного меня словно током ударило. В самом деле — землица-то тут теперь много где моя, и стало быть всю полноту власти в этих краях мне и нести. Не знал, если честно — думал артельщики с монастырской на монастырскую же землю переехали. Нужно внимательнее бумажки посмотреть — тех же артельщиков, например, я могу вполне законно обложить «арендной платой». Они себе могут позволить платить. Вернее — могли, но скоро опять смогут: разбойники разбойниками, а дело прибыльное ждать не станет.

— Услышал тебя, батюшка, — кивнул я. — Тимофей, в яму молодчиков, утро вечера мудренее, — отложил тяжелое решение.

Может и зря отложил — буркнул бы прямо сейчас «повесить», чуть-чуть пострадал бы муками совести, а теперь придется всю ночь ворочаться да искать баланс между «око за око» и личным, совсем в эти времена неуместным, гуманизмом.

«Соскочить»-то не выйдет — ни у меня, ни у «молодчиков». Ох и угораздило же вас, горемычные. И чего в другом месте удачи попытать не захотели? Мне теперь вас… А что именно «мне»?

Дружинники увели заплакавших в ожидании неминуемой кары разбойников, мы попрощались с монастырскими и отправились восвояси.

— Такой день так печально закончился, — вздохнул Иван.

— Человек предполагает, Бог располагает, — ответил я пословицей. — Кликни Клима ко мне, — велел ближайшему дружиннику.

Нужно проконсультироваться.

— Подумать нужно, Иван, — «слил» «алхимика». — Ступай, выспись, завтра продолжим изыскания.

— Доброй ночи, Гелий Далматович, — поклонился тот и свернул налево, к кластеру «вип-избушек».

Вернувшись домой, я ополоснул руки и лицо в умывальнике, отдал Гришке испачканную «лабораторную» одежду для стирки и велел кухонным служкам подать на стол отвару да бутербродов с маслом да медом. Глушить нервы вкусностями я еще в прошлой жизни хорошо научился.

Клим прибыл быстро, и судя по испачканным землей штанам и сапогам без дела во время инцидента не сидел. Трудоголик тот еще, от зари до глубокой ночи по поместью мотается, за добром моим следит.

— Слыхал? — спросил я.

— Слыхал, — отозвался он.

— Законы Руси знаешь? — задал я второй вопрос, пока Клим переобувался в домашние лапти и направлялся к умывальнику.

— Всех законов Руси даже в Приказах Государевых знают не все, — хохотнул управляющий. — Больно их много. Но нам многого здесь не надо — с лиходеями да душегубцами разговор короткий: допрос суровый да повешенье прилюдное у дороги, дабы другим неповадно было.

Клим уселся за стол, пригубил отвар, внимательно на меня посмотрел и вздохнул:

— Добрый ты, Гелий Далматович. Весь мир обогреть да облагодетельствовать хочешь. Каждому нищему монетку сунешь, каждому беспризорнику по краюхе от себя отрезаешь.

— Плохо? — расстроился я.

— Благостно, — покачал головой Клим. — Да не в Царстве Небесном живем, а в мире земном, грешном. Точат бесы души людские, и Закон людской на то и установлен, дабы совсем пропащие добрым людям жить благопристойно не мешали. Ты этих трех душегубцев не жалей. Судом земным на Суд Высший их отправь, Господь разберется. Ты, Гелий Далматович, не монах и не юродивый, ты — помещик. Хозяин. Артельщики, даром что гордецы и дурачки беззаботные, все ж твои люди.

— Понимаю — пришли чужаки, людей моих поубивали да пограбили, и простить их или даже в Москву для суда Государева передать я не могу, ибо слабым меня мои люди посчитают. А ежели хозяин слаб, значит и в хозяйстве его крепости нет.

— Так, Гелий Далматович, — подтвердил Клим. — Сам понимаешь всё. Не грызи себя попусту да не кайся — добрый ты человек, через тебя эвон сколько людей крепко на ноги встали. Не ради себя одного живешь теперь, а ради нас всех. Слово окончательное, судейское, за тобою, но самому тебе лиходеев допрашивать не по рангу, а вот ключнику твоему — в самый раз, — ободряюще улыбнулся.

Знаю, что не садист Клим, просто продукт своего времени, и «допрос» проведет как надо, без лишних пыток. Но непременно с ними — а ну как сообщники да ухоронки у разбойников остались?

— Добро́, — кивнул я. — Займись завтра.

— Огонь-то, сказывают, полыхает? — перевел тему Клим.

— Полыхает, — подтвердил я. — Горшки составом этим начинять можно, врагов забрасывать.

— И Слава Богу, — перекрестился ключник.

Не больно-то уместно.