Кондитер Ивана Грозного 2

Глава 14

Ворота наглухо забиты толстенными засовами. Люди относительно ровной цепью выстроились по боевому помосту под прикрытием частокола и щитов. Татары в массе своей выстроились почему-то не около лишенного вала и рва сегмента, а у южных ворот. Отдельная татарва, впрочем, активно рыскает по округе, навроде как рекогносцировку проводит. Посад к этому моменту «вымер» — люди с тем, что смогли унести и увезти скрылись в монастыре.

Почти весь крупный скот вывели, и даже успели пригнать стадо посадских коров, которое паслось на луге за ближайшей рощицей. Свиней пришлось бросить на произвол судьбы — степняки, что перед нами, не мусульмане, а язычники, не побрезгуют, а что не съедят, то пустят под нож чисто от злобы. Сейчас в посаде копается десятка четыре кочевников — брать там особо нечего, так, чисто из рачительности ценности ищут, основная цель-то поместье, а время работает против пришлых.

Пожаров, к счастью, пока не видно, и дай Бог, чтобы кочевники, когда получат по сусалам, не отыгрались на посаде. Нетронуты пока и поля — гнать по ним конницу вместо дорог такое себе, получается либо медленно, либо кони копыта переломают. Отдельный для такого приказ нужен, и не факт, что он последует — время, опять-таки, работает на нас: гонцы от нас с монастырем давным-давно ускакали «куда следует», а в последнем еще и специальный сигнальный огонь запалили, чернющий столб дыма от которого хорошо виден на многие версты.

Степняков, без учета тех, что грабят посад, двести семьдесят три плюс-минус пяток — мельтешат проклятые, маневрируют, совсем уж точно сосчитать не выходит, но нам оно и не надо. Стенобитных орудий у них нет, но имеются лестницы, изготовленные из веревок и срубленных в ближайшем лесу жердей да веток. Имеется и таран — здоровенное бревно, и кончик его высокотехнологично обит железом. Даже без катапульт, пушек и прочего добра — большая, опасная сила.

Класть голову в штурме во благо упрощения дележа награбленного уцелевшими подельниками никому не надо, но смерти степняки не боятся — такая вера, такая культура, такое бытие. Кроме того, там, в степях, остались их семьи, и если мужская его часть покроет себя позором трусости, семье придется туго. Сказывается и количество — чем больше войско, тем меньше шансов умереть для конкретного его представителя, что выливается в «бонус к морали».

Короче — штурма не избежать, и пушку нашу мы заряжали не зря.

От осной массы степняков отделилось троя. В отличие от бомжеватых подельников, эти красовались кольчугами, стальными шеломами, а на «центровом», который еще и на голову выше других и шире в плечах, так и вообще нормальный латный доспех.

— Переговоры? — уточнил я у стоящих рядом со мной на площадке правой башни ворот Тимофея, Дмитрия и Василия — последний является десятником монастырских воинов, и прибыл к нам командовать своим десятком.

Не бросил батюшка игумен нас в беде, прислал десяток как только стало ясно, что на монастырские стены татарва даже не смотрит, а значит и взять пытаться не станет. Десять умелых воинов — это немало, и еще столько же освободили часть наших воинов от обязанности охранять «коридор» между поместьем и монастырем. Ежели прижмет, пришлют еще десяток. Хорошо помогли в общем, и я этого не забуду.

— Поговорить хотят, — подтвердил Дмитрий.

Тимофей потянулся за луком:

— Мож подстрелить?

Посмеялись, понимая, что это — не вариант.

— Ух и замаемся мы такую толпу хоронить! — громко выдал я классическое в таких случаях, усилив веселье.

Настолько громко, что приблизившаяся степная тройка даже если не поняла слов, смех десятков защитников услышала точно — такая вот у нас боевой дух, лучше одумайтесь да пойдите поищите добычу полегче. Нет? Ну конечно нет.

— Аслан-мурза с главный говорить хочет, — с совершенно классическим акцентом носителя языка из тюркской группы заявил степняк слева от главаря на русском языке.

«Ларису Ивановну хочу» — повеселила меня всплывшая в голове цитата, но веселье это поверхностное: в глубине души мне очень страшно, и повторение в голове всем известных истин о том, что при штурме крепости нападающим нужно чуть ли не десятикратное преимущество — здесь всего-то в три раза! — как-то не шибко помогают.

Я сделал шаг вперед, явив свое закованное в доспех тело в бойнице:

— Чего тебе, гость незваный?

— Выслушай слова Аслан-мурзы! — представил лидера степняк справа.

Далее заговорил сам Аслан, и его умение говорить по-русски было сильно лучше:

— Зачем губить людей своих? Стены твои крепки, да не всюду. Воины твои старые, да зеленые, — сделав паузу, он демонстративно окинул взглядом моих людей.

Нормальные мужики молодых и средних лет, старики сорокалетние в основном на руководящих должностях. Врет, собака степная, и не краснеет.

— Давай сто коней, все оружие свое да серебро, и обещаю — уйдем мы. Люди твои живы останутся. Откупись, боярин — тебе дешевле выйдет, а то силой возьмём. Тогда пощады не жди: сами здесь поляжете, а уцелевших на рынки невольничьи угоним!

Пока вожак говорил, его подельники помогали психологически давить, целясь в меня из луков. Пофигу — больше ста метров, тут только случайно попасть можно, а я еще и в латах, и на три четверти прикрыт бревнами. Нормально на самом деле — понтуются степняки, а работает понт на меня, давая возможность позвенеть яйцами перед подчиненными: смотрите, как стоял в полный рост, так и стою.

Можно было бы ответить дипломатично, красиво и высокопарно, но разве вот это чмо, командующее нищей разбойничьей ватагой, является достойным политическим субъектом?

— Дешевка! — надменно заявил я. — Низко летаешь, привык крестьян нищих грабить, и даже алчность твоя от нищеты головы поднять не может. Сто коней? Ха! Столько мой землекоп за пять лет работы купить может!

Мои люди уже давно ощущают себя очень на общем фоне успешными, что в эти времена и в этом социуме неизбежно заставляет смотреть на «нищебродов» как на то самое, и поэтому издевательски заржали.

— Думал — воины нас воевать идут, а не голытьба! — продолжил я. — Окажи милость, Асланка, — снабдил слова мощной оплеухой, обратившись к «мурзе» уменьшительно-ласкательно, как к холопу. — Утопись в ближайшей яме срамной, там тебе и место!

— Как ты сметь так говорить с самим Аслан-мурза! — завизжал степняк справа, пытаясь перекрыть гогот моих людей. — О его подвигах знает вся Великая Степь, под копытами его коня…

— Тимофей, стрельни-ка в этого громкодырого нищеброда! — скучающим тоном попросил я.

Телохранитель начал целиться, и Аслан-мурза, разочаровавшись в дипломатии, что-то прокаркал на своем языке, и троица отправилась восвояси.

— Ловко ты их, Гелий Далматович, — с улыбкой одобрил Дмитрий.

— Будут мне бесы голозадые условия ставить! — фыркнул я. — Готовимся к штурму.

В течение получаса воздух с обеих сторон стен гремел командами, топотом сапог и цоканьем копыт. Степняки, как и ожидалось, скопились у лишенного вала и рва сегмента. Далее нам довелось понаблюдать подготовку к атаке — татарва рассеянным конным строем принялась кружить на условно пригодном для эффективного огня из луков расстоянии, засыпая нас стрелами. Бревна частокола, бойницы и щиты помогли нам бескровно пережить «артподготовку». Особенно мне — меня щитами прикрывали даже с тех сторон, где не требовалось. И как бы ни хотелось мне для красного словца сказануть что-то в духе «стрелы превратили день в ночь», но ничего подобного и близко не было. Терпеть молча мы не собирались — в обратку тоже летели стрелы, но даже профессионалу на предельном расстоянии и в нервной обстановке сложно попасть в движущегося конника, но силуэт у него получается солидный, и в круп одной из лошадок воткнулась стрела.

Лошадке неприятно, но не более — большая зверюшка. Под «подавляющим огнем» подельников десяток степняков с арканами в руках попытались приблизиться к частоколу, чтобы накинуть на него веревки и попытаться опрокинуть. Дождавшись, пока эти убогие замедлятся для бросков и скучкуются, я скомандовал:

— Пли!

Наш штатный артиллерист Андрей ткнул в пушку «зажигалкой», и оглушительно рявкнувшее орудие выплюнуло в степняков солидную порцию картечи. Порыв ветра унес клубы дыма, и мы получили возможность посмотреть на покрытую кусками человеческих и лошадиных тел, обильно удобренную кровью и ошметками травку. О, парочка «ополченцев» блюет, и это, как ни странно, помогло мне подавить острый приступ тошноты и отогнать сжавшую сердце ледяную лапу. В прошлой жизни мне даже бытового так сказать трупа иначе как в гробу видеть не приходилось, не то что вот такое… К черту, вся рефлексия и тряска потом!

— Улепетывают! — радостно отметил сверкающих копытами степняков Дмитрий.

— Добро пожаловать на Русь, шакалы!!! — прокричал я беглецам вслед и на всякий случай скомандовал расчету. — Перезаряжай!

Сначала нужно очистить ствол от тлеющих остатков прошлого снаряда — в этом помогает длинная палка с мокрыми тряпками на конце. Далее — картуз и «огневое зелье».

— К бою готовы! — отчитался Василий.

— Более сюда не сунутся, — предположил Тимофей.

— Покуда пушку видать, — кивнул Дмитрий. — Сейчас Асланка погневается, трусами беглецов заклеймит и отправит ворота на прочность пробовать. Для нас оно хорошо, ворота крепки, с башен стрелять по степнякам сподручнее.

— Так же думаю, — согласился я с самым опытным воякой поместья. — Пушку здесь оставим.

— Перехитрили степняков знатно, — ухмыльнулся Тимофей.

— Так, — признал я.

Слабое место укреплений в бандитских головах таковым в одночасье быть перестало. Им бы сейчас повторить такую атаку, «слив» одну группу, а второй и третьей таки зацепив арканами и повалив частокол. Кадровые военные бы так и поступили, но это — степняки и бандиты, которые не за долг и сюзерена головы класть пришли, а денег заработать.

Так оно и получилось — следующий штурм, в котором приняло участие сотни под полторы степняков (половина — пешая, с лестницами и тараном, под прикрытием поднявших над головами щитов), был направлен на ворота. Здесь мы понесли первые потери — ополченцу Григорию не повезло, он словил стрелу прямо в горло и с ужасными хрипами и агонией минуты три испускал дух. К счастью (прости-Господи) все были слишком заняты, чтобы сопереживать и терять «мораль» — мужики активно отстреливались, и благодаря большому скоплению «мишеней» немало стрел закончили свой путь в податливой плоти людей и лошадей.

Когда степняки с лестницами и тараном подошли к воротам и ближайшим стенам, часть ополченцев и дружинников сменила луки на большие камни и ёмкости с разогретой смолой. Татарву проломленные и обваренные головы подельников не смутили, и на смену павшим вставали новые. Когда первый удар тарана проверил ворота на прочность, я решил разыграть козырь:

— Горшки огненные к бою!

«Гренадеры» принялись сбрасывать горшки на степняков. Минут пять такое положение дел сохранялось, и все это время продолжали летать стрелы, камни, и продолжала литься смола. Горшки на этом фоне степняки и не заметили. Решив, что достаточное количество врагов и земли под ними окрасились в маслянисто-черны цвет, я дал отмашку, и на штурмующих посыпались горящие факелы.

Полыхнуло как надо! Вся «таранная» группировка вместо со щитами и самим тараном превратилась в огромную огненную гусеницу, тепло ощутили даже мы на стенах, а справа тем временем ополченцы при помощи рогатин опрокинули приставленную-таки к валу лестницу. Воздух наполнили отчаянные вопли, и к доносящемуся до нас теплу прибавился кошмарный запах горящей плоти, волос и одежды.

Горящая татарва тут же забыла о штурме и посыпалась в ров, надеясь спастись при помощи лужиц на его дне. Не «греческий огонь» всё-таки в горшках, горит-то замечательно, но в воде — недолго. Многие степняки погасли, но из-за ожогов и страха перед повторением эти уже не бойцы. Но и в почти статичные цели на дне рва стрелять из лука одно удовольствие — почти все, кто в него сиганул, там и останутся.

И вновь враги откатились, в этот раз оставив у наших стен…

— Двадцать семь! — споро сосчитал Дмитрий.

…Двадцать семь трупешников.

— Здесь разбились, теперь беготня начнется, — спрогнозировал он же. — Будут с лестницами с разных сторон влезть пытаться. Либо опять на пушку полезут — решат, что коли мы ее к воротам не таскали, значит припаса огненного для нее более нет. Горшков сколько? — спросил ответственного за ящики с переложенными для сохранности соломой кувшинчиками дружинника.

— Два ящика! — отчитался тот.

Двадцать штук ровно. Мало. Повернувшись к Тимофею, я велел:

— Бери десяток, быстро к химической избе иди, Ивана там сыщешь, пускай из бачка со смесью новой кувшинов наберет сколь получится. Будет жадничать — в зубы дай, но ласково, чтобы не зашибить голову ценную.

Отвечал «слушаюсь» Тимофей уже на бегу, а очередная немудреная шуточка добавила окружающим еще «морали». Так-то чего штурмы не обивать? Вон они, с двух сторон аки головешки да тараканы раздавленные валяются, а мы, за исключением Григория, целы. Ежели два раза к ряду татарва сунулась да кровушкой умылась, неужто в третий раз прорвется, будучи усталой, потрепанной да напуганной перспективой получить на голову огненный горшок или хотя бы булыжник? Победа «про очкам» уже за нами, осталось закончить нокаутом.

Из посада к «ставке» степняков принялись стягиваться мародеры, часть которых запрягла лошадок в груженные телеги — не все крестьяне вывезти успели. И конечно за спинами ублюдочных тварей в небо начали подниматься черные дымы. Зла не хватает. Лучше степнякам к нам в плен не попадать — этих не погнушаюсь на кол посадить без всякого гуманизма да подальше от поместья расставить, для назидательности. И даже это для чистого зла наказание слишком мягкое.

— О чем толкуют, как думаешь? — решил я отвлечься при помощи вопроса Дмитрию.

— В первых двух штурмах, как ты говоришь, «голыдьба», самые молодые и незнатные головы сложили, порядок такой у татарвы, — ответил он. — Теперича костяк опытный в дело пойдет. Вон как на них Алсанка руками машет да ругается так, что и до нас долетает.

Обрывки чужеземной речи и впрямь до нас ветром доносились.

— Говорит он им, полагаю, что-то навроде «горшки огненные да смола кончились», мы сами — устали и перепуганы их храбростью, а для пушки припаса…

— Огненного нету, — кивнул я. — Ежели на пушку сызнова сунутся, будет хорошо.

Догадки наши подтвердились: татарва сымитировала атаку на слабое место, мы немного выждали, пока они уверятся в том, что «огневого припаса» нет и скучкуются поплотнее, и я скомандовал «пли». Картечь порвала в клочья пяток степняков, поранила десяток других или их «транспорт», но татарва в этот раз не дрогнула — сам Асланка со своими ближниками у них в тылу находился, выполняя роль мешающего отступить заградотряда. Пока мы перезаряжались, особо умелый степняк успел накинуть на частокол аркан и помереть от пятка вонзившихся в него стрел даже не успев понять, что «подвиг» его оказался напрасным: дружинник с боевой косой спокойно срезал веревку.

Второй залп оказался еще результативнее, следом — третий. Пушка у нас неплохо закреплена на площадке при помощи реек, клиньев и скоб, но трясется она при выстрелах знатно, поэтому третья порция шрапнели полетела не туда куда планировалось, а чуть дальше и левее. Настолько, надо признать, удачно полетела, что иначе как привлеченным молитвою монастырской братии Божьим вмешательством такое и не объяснить: державшемуся вне зоны «прошлого» поражения Асланке снесло голову, а степняка справа от него и вовсе разметало в пыль.

Пострадало и с десяток других, не все летально, но к этому моменту, с учетом летящих в татарву других поражающих элементов, всего за десяток минут с начала третьего штурма на земле осталось валяться почти полста монголов. У нас — десяток раненых с очень хорошими перспективами полностью поправиться. Хорошее снаряжение — основа успешной средневековой обороны, и мужики с удовольствием хвалились друг перед дружкой оставленными стрелами вмятинами да царапинами на защитных элементах. Будь мои ополченцы одеты в «гражданское», было бы гораздо, гораздо хуже.

Гибель лидера и его «правой руки» усилило горечь от потери десятков товарищей, и степняки вдруг вспомнили о важных делах, ждущих их подальше отсюда.

— Драпают! Окончательно! Гелий Далматович, окажите милость, позвольте добить! — разохотился Дмитрий.

Ох как не хотелось мне «позволять». Монголы что саранча, словно сами собою плодятся да вырастают, и каждый мой человек в моих глазах ценнее всего вонючего кочевого становища. Но эти твари, так крепко получив под хвост, сейчас пылают от злости и жажды мести, а значит разобьются на группки и примутся с тройным усердием «кошмарить» округу на сотни верст радиусом. Нельзя их отпускать.

Прежде, чем я успел отпустить дружинников в погоню, с юга послышались громкие, низкие гудки — такими в регулярных войсках сигналы передают.

— Всю славу украдут! — заметил подмогу и Данила.

— Ступайте, — гораздо более охотно разрешил я.

— Дружина, по коням!!! — заорал сотник на своих, а я краем глаза увидел как вдалеке, из ворот монастыря, выбегает пара десятков конников.

Тоже на месте не усидели. Можно выдыхать и с чистой совестью сообщать мужикам новость:

— Победа!

— Победа-а-а!!! — полетели в небо шеломы и радостные крики.

И даже истинный Греческий огонь не пришлось тратить. Отлично — до приезда Данилы нового сварить не успели бы, а так будет чего показать.