Кондитер Ивана Грозного 2

Глава 24

Первая волна штурма была «проверочной»: в ней участвовало с полтысячи степняков, длилась она с полчасика, и по ее тогам под стенами монастыря осталось лежать сотни три врагов, а у нас даже не ранило никого. Отличный результат, который придал нам морального духа. Время сейчас к шести вечера, степняки о чем-то совещаются, и мы предполагаем, что следующий штурм случится ночью.

Моральный дух и молитвы — это прекрасно, но от масштаба угрозы все мы все равно испытываем немалый стресс. Способы борьбы с ним известны, но я выбрал тот, что зовется «абстрагированием». Он же — «забалтывание». Место действия — «мой» участок стены. Я сижу на боевой площадке спиной к врагам и лицом к собравшимся во дворе людям. Ужин сейчас, мужики пироги с квасом жуют, а я — читаю тематическую лекцию:

— Кочевое нашествие подобно снежному кому. Отсутствие нормального, оседлого образа жизни не позволяет кочевникам выстроить на своих землях крепкую экономику. Убивать, грабить и гнать завоеванных людей в полон — вот единственный для них способ не помереть с голоду. Кочевое нашествие от этого работает и усиливается лишь до тех пор, пока степнякам есть чего завоевывать и кого грабить. Каждое удачное завоевание подпитывает нашествие припасами и новыми, желающими грабить и убивать, разбойниками — в том числе и из тех, кто до нашествия жил вполне праведной жизнью на земле. Покуда усилия кочевников направлены на земли процветающие, с которых есть чего взять, нашествие продолжается. По пути, однако, кочевникам встречаются люди, которые не хотят, чтобы их грабили и убивали — навроде нас с вами, братцы.

«Братцы» хохотнули и приосанились. Сильно, прости-Господи, сомневаюсь на самом деле, что мужики больше половины моей лекции понять в силу отсутствия образования смогут, но здесь это и не важно: достаточно говорить уверенно и громко, а «заумность» речи только усилит эффект «забалтывания» — понять-то ее честно пытаются все, я аж отсюда слышу, как мозги скрипят.

— Степное войско от этого истощается и редеет. Имеется и другой источник истощения — за завоеванными землями кого-то обязательно нужно оставить держать пригляд. И не одного важного мурзу, но и дружину его. К тому же среди степняков имеется немало таких, кто, награбив как следует, пытается заселиться в нормальный дом и укутаться в уважаемые одежды. В другой поход такого уже не погонишь — он привык жить сытой покойной жизнью, и степняком таким образом считаться более не может. Вот так, начинаясь с малого, волна кочевого похода постепенно пополняется свежими силами и припасами, что дает ей возможность идти дальше. Стоит такой орде добраться до менее обжитых, скудных людьми да припасами земель, как она сразу же начинает пожирать саму себя: внешнего, так сказать, врага более не осталось, добра более взять негде, а значит нужно переделить добро уже нажитое. Вот поэтому, братцы, даже та Золотая Орда, иго которой с Руси снял дед Государя нашего, Иван Васильевич третий этого имени, будучи колоссальной, простирающейся от моря до моря, империей, не протянула долго. Какие-то два-три столетия для государства это что, возраст? Руси Святой, слава Богу, уж шестое столетие, и запомните мои слова — стояла Русь, стоит, и стоять будет до самого Второго пришествия!

Оставив мужиков переваривать пирожки и лекцию — самые умные тем, кто поглупее основные тезисы как смогут перескажут — я спустился со стены и направился к жилищу батюшки игумена на ужин «узкого начальственного круга», совмещенный с планеркой.

— Здравствуй, батюшка, — поприветствовал я встреченного у лестницы на второй этаж «административного здания» келаря.

В апартаменты игуменские лестница ведет, и туда же батюшка келарь путь держит.

— Виделись, но все одно здравствуй, Гелий Далматович, — улыбнулся он. — Паству окормляешь? — кивнул в сторону недавнего «лектория».

— Паству пастырь окормлять должен, — улыбнулся я в ответ. — А я — так, от мыслей нехороших отвлек. Полезно на врага не как на стоящего пред тобою опасного разбойника смотреть, а как бы издалека, как на малый кусочек великого творения и замысла Божьего.

Исторического процесса.

Не только мужики мои лекции своим вниманием удостаивают (а у них и выбора нету, ежели барин слово молвить желает, стало быть слушать надо всем), но и Государю самому, Ивану Васильевичу в последнем до начала всего этого я все свои мысли по поводу кочевых соседей Руси подробно изложил, от механики кочевых нашествий и до — увы — необходимости крайне жестких мер для отбивания желания набегать на Русь. Есть тут окошко для паранойи — отписал я о сем, Государь прочитал, рассказал кому-то еще, а тот, будучи подкупленным степняками, им донес: вот, мол, завелся под Москвою ненавидящий вас Палеолог. Окошко есть, но совсем крохотное: тупо не успели бы степняки в этом случае среагировать, а вот о намерении Государя женить меня на знатной «разведенке с прицепом» все, кто хотел, знали давно, и замес действительно происходит из-за этого.

Ну как «из-за этого»… Как и любая большая движуха, такие события из-за чего-то одного не происходят. Полагаю, все упирается персонально в Девлет Гирея. Коммунисты научили нас не переоценивать роль личности в истории, но они же зачем-то возвели товарища Ленина в культ, а значит и верить им не стоит. По крайней мере здесь, в глубоком феодализме, да еще и степного образца. Был такой враг у Руси, Девлет Гиреем звали. Бился с ним Иван Васильевич до момента, когда Девлет стал пригоден в союзники. Отжав Казань, Государь «посадил» его на нее, но как минимум у самого Девлет Гирея иллюзий о долгой и спокойной карьере наместника не было: не могут себе позволить ханы земли и зоны влияния терять, и в этом не больно-то от других правителей отличаются.

Попытка отжать Казань обратно — всего лишь вопрос времени, и Девлет это понимал. Понимал и ждал момента «кинуть» сюзерена во славу бывших братьев. По идее он должен был дождаться чего-то покрупнее, например войны Руси с Польшей или Литвой, но под руку подвернулся я. Отличный шанс «поднять» на Русь большое войско, рассказав им про страшное оскорбление, которое нанес Степи русский Царь. Дальнейшие цели не ясны, навскидку только «легитимизацию» в татаро-монгольских очах придумать могу, но мне оно и не важно: мне бы осаду самому пережить, да людей своих уберечь.

Хозяин апартаментов ждал меня в столовой. Здесь же нашлись Данила, Дмитрий и благочинный Юрий. Батюшка келарь пришел со мной, и, будучи скромного ранга, извинился за опоздание. Я не стал — предупредил же, что после «лекции» приду, и попросил начинать без меня, если ждать не хотят. Подождали, и это мне приятно, пусть ждать и пришлось меньше десяти минут. Умывальник моей конструкции в столовой батюшки игумена имелся, поэтому, пока келарь извинялся, а хозяин его прощал, я помыл руки, и мы с Николаем уселись за стол.

Здесь тоже не без наших новиночек. Прежде всего — самовар. Не настолько хорошо выглядит, как его потомки из Новейшего времени, но и в таком виде солидно красуется толстыми медными боками. Конкретно этот — третий из первой «серийной» партии. Первый был подарен Государю, а второй я оставил себе.

«Начинка» в самоваре не простая — Иван-чай предки заваривают и пьют обильно и охотно, но я довел этот напиток до совершенства, путем ферментации получив «Копорский чай». Русичи самого слова «чай» покуда не знают, и исходное растение называют как угодно, но только не собственно «Иван-чаем». «Верба-трава», «ива-трава», «скрипун» или «плакун» — когда из земли рвешь звук похожий — и «огненная трава» с «пожарником». Последнее из-за того, что Иван-чай вырастает на пожарищах в числе первых.

Отсутствие в лексиконе «чая» меня не смутило, и в связи с необходимостью отграничить новинку от распространенного «борового зелья», я ее «Иван-чаем» и назвал, заодно тем самым отвесив Государю комплимент и на долгой дистанции (это когда еще Иван-чай разойдется!) добавив ему народной любви. Приятно горячий Иван-чаек долгими зимними вечерами потягивать, а ассоциации — великая вещь. Историки потом напишут что-то типа «Название „Иван-чай“ сложилось из-за того, что технология ферментации кипрея узколистого была открыта при Царе Иване IV Грозном».

Ужин у нас простенький — гречневая кашка да медовые прянички моей рецептуры к чаю. Я от этого чувствую легкое огорчение: каюсь, впал в грех чревоугодия едва из монастырских стен выбравшись, Постов не соблюдал, трижды в день от пуза наедался — благо тренировки в доспехах и мечом направляли калории куда надо, и я на глазах обрастаю неплохой мускулатурой. Ладно, покушаем постного да скудного, оно и для здоровья полезно, детокс так сказать, и для души благостно.

Тема для следующего за непременной молитвой разговора, она же пункт в повестке, у нас который день та же самая — подлый враг у ворот. Откушав гречи и похрустев пряничками — морщится батюшка игумен, болят зубы, но больно уж вкусно, прости-Господи — мы обсудили итоги первого штурма («хорошо, но маловато мертвых степняков»), подготовку ко штурму второму («ух и нажрутся картечи еретеки, устанем за их души Христа не знавшие молиться»), послушали короткий доклад батюшки келаря о состоянии складов («Полны, до самой осени запасов хватит, ежели пояса затянуть»), и чуть более длинные доклады Юрия и Дмитрия о состоянии духа братии и дружинников (бодрость духа у тех и других в наличии).

Помолившись второй раз, конечно же за здравие защитников и неизбежную победу в деле защиты Святой Веры, мы разошлись проверять и перепроверять посты с материальной частью.

Воины — на месте!

Запас факелов — достойный!

Боевые площадки… Были выложены новенькими толстыми досками в позапрошлом году, посему скрипучи и надежны, это проверяется само — я ж вдоль стены иду, краем глаза наблюдая степняков и их снующих по округе конников: те, что подальше, разведка, и мне не видимы, а эти вот, время от времени сующие сопливый нос в зону поражения наших луков, треплют нервы. Трепали бы, если бы мужики не привыкли и лишь изредка лениво постреливали «куда-то туда», чисто для острастки.

Пушки — надраены до блеска, оснащены расчетами, пристреляны (этого раньше не было, но батюшка игумен поддался на мои уговоры уже в бытность мою помещиком), обложены ящиками с «боевым припасом» и бочками с водою для охлаждения и смачивания банника и вообще радуют глаз и душу. Это — основа эффективности нашей обороны. Это — многие тысячи смертоносных кусочков металла. Это — преимущество цивилизованного человека над дикарями.

Преимущество теперь абсолютное — распылить расчет монгольской пушки и сильно повредить ее саму для «надвратного» расчета труда не составило — пара их пушек-то тоже пристреляна. На этом, собственно, первый штурм и закончился — пушечку степняки смогли подтащить только спустя пару сотен трупов «на круг».

Эх, красота эти каменные стены! Высоки, как водится — отвесны, сверху оснащены удобными зубцами и треугольными навесами (стрел в нем нынче торчит изрядно, а скоро и того больше будет), между которыми мы успели во многих местах укрепиться досками, прибавив стрелкам защиты, а могучие башни с обилием бойниц и великолепно удобными для артиллерийского огня площадками так и вовсе для врагов неприступны. По одной из двух пушечек мы с них сняли — татарва туда не шибко суется, пятка лучников в бойницах и одной пушки их отогнать хватает — для укрепления обороны стен. «Мертвые сектора» у нашей артиллерии имеются, и их удручающе много, но сначала степнякам с большими потерями придется их «нащупать», а потом мы переправим часть пушек на запасные позиции… И никакого беспокойства и лихорадочного перерезания набрасываемых татарвой веревок — каменной стене на это плевать с собственной высоты.

Что ж, все в порядке, а значит можно пойти подремать — ночка обещает выдаться тяжелой.

Первые признаки скорой мясорубки дозорные увидели под вечер, когда последние лучи покидающего рабочее место солнышка окрасили небо и мир под ним в нежно-розовые цвета. Над рощицами и вдали, за полями, к тонким, перистым облакам поднимались дымы очагов кочевников. Сами они принялись скапливаться в максимальной близости от зоны досягаемости пушек. Картечи, но не ядер — «предварительная работа» пушкарями велась как надо, вселяя татарве беспокойства, но одновременно заряжая в них желание отомстить и поскорее уже поскакать с сабелькой наголо на каменные стены, стрелы, кипящую смолу и картечь. Одно из ядер «спилило» источник ярких в закатных лучиках отблесков — какому-то «мурзе» или «оглу» не помог золоченый доспех. Окружавшие его кочевники были «разобраны» двумя соседними «пачками» татарвы — за спинами «штурмовиков» тоже кто-то важный поблескивал.

Готовились и мы, доукомплектовывая стены успевшими отдохнуть днем защитниками — все, кто пережил со мною тяжелую недельку, спят спокойно: привыкли и верят в победу — и пожарче раскочегаривая пламя под котлами со смолой да дегтем: они получше кипятка, и, в отличие от нас, монастырь запасами того и другого располагал солидными. Я урок извлек, и впредь буду набивать арсеналы всеми доступными средствами средневековой обороны.

Бодро шагая по боевой площадке «своего» сегмента стен — правый от ворот, по сути вся северо-восточная сторона от башни до башни — я громко толкал речь:

— Нищие безбожники решили срубить деньжат, обобрав нас до нитки и потребовав у Государя нашего выкуп за мою голову. Алчность затмила их косые глаза! Не видят они крепких стен, звонких пушек да удали защитников! Не видят они в алчности своей того, что руку дерзнули поднять не на рабов Божьих, а на Него Самого! Не убоимся числа врагов, братцы! Крепко встанем пред очи Самого Господа нашего, постоим за Веру Православную, людей Божьих да други своя! Здесь, на стенах монастыря, промеж нами стоит сам Господь, и да направит руки наши Его рука! Помолимся же о победе, братцы!

Над стеною полились слова молитвы, а безбожная татарва тем временем накопилась, и к воротам направилась уже знакомая тройка «парламентеров». Закончив с молитвой, я отправился туда, полюбоваться дипломатическим талантом батюшки игумена еще разок и может быть уговорить его с Данилой пальнуть-таки картечью по переговорщикам. Все равно на них только время впустую тратится.