Кондитер Ивана Грозного 2

Глава 19

Второй штурм вылился для нас в немалые проблемы — приходилось гонять народ по стенам туда-сюда, усиленно работать луками, камнями да рогатинами, параллельно пытаясь прятаться и уворачиваться от стрел степняков. К концу штурма поток их изрядно поредел, и я тихонько надеюсь на то, что нищая татарва, даром что аж с самим Девлет Гиреем пришла, не заготовила достаточно поражающих элементов, надеясь решить вопрос с поместьем за один-два больших штурма. Самонадеянность и не таких подводила, и я почти уверен в том, что татарский «генштаб» надеялся на быструю победу.

Такая масса врагов незамеченной остаться не могла, и вчера, в свободные от подготовки к обороне минуты, Данила сильно ругался на жителей и работников «Засечной черты». Без предательства части из них — той, что на Казанско-Астраханском направлении — трехтысячное степное войско до нас бы не дошло вот так, спокойно и в целости, как минимум пару крепостиц бы им взять пришлось. Продали нас, и я не больно-то предателей осуждаю: своя рубашка ближе к телу, крепости на том направлении благодаря взятию Казани с Астраханью несколько ослабили, и в битву с совершенно никчемными шансами выжить ввязаться может лишь очень отважный человек. Но это я такой добрый — Данила клялся и божился карам страшным предателей подвергнуть, и я уверен, что слово он свое сдержит.

Второй штурм унес жизни пятерых моих работников-ополченцев и одного Данилиного дружинника — стрела вонзилась ему прямо в горло, спереди, над кольчужным воротником. Буквально парой миллиметров ниже, и отделался бы воин легким испугом, но Господь распорядился иначе.

Отпевать павших и воздавать им заслуженные почести будем потом, а сейчас, пользуясь затишьем, я прошелся по всему внутреннему периметру стен, хваля своих за стойкость и всячески подбадривая, упирая на то, что «свет в конце тоннеля» уже виден: не только мы от второй степной волны потери (и большие в моих глазах потери — даже один погибший для меня это много!), но и степняки: больше четырех сотен бездыханных и разорванных картечью тел у нашего вала осталось.

Примерно две тысячи триста татар осталось, и на месте Девлет Гирея я бы отправил все, что у него осталось, в те же две точки, что и в начале — в ворота и «слабое место», потому что «круговой» штурм, даром что погубил шестерых защитников, толку не дал никакого — много нас очень, как ни крути, достаточным для лихого взятия поместья «с марша» преимуществом в сотню нападающих на одного защитника и не пахнет.

Тут бы в осаду нас взять, вместе с монастырем, этак месячишки на три, чтобы последние сапоги варили да ели, но увы — нет у степняков ни людей на полную блокаду большой области, ни времени: гонцы во все нужные места давно убыли, и кто-то даже успел добраться. Денек ближайшим контингентам на сборы, еще один — на путь. В районе трех-четырех дней нам своими силами держаться придется, включая сюда и день сегодняшний. Как ни крути, а свет в конце тоннеля и правда виден: не кончатся степняки, так русичи на подмогу нагрянут.

В минуты тяжелых испытаний человеку очень важно знать, сколько именно придется им подвергаться, поэтому мы ни от кого и не подумали скрывать как количество степных трупов, так и «подлетное время» дружественных сил. Две тысячи триста врагов или три дня, считая этот — совсем ничего продержаться-то осталось, а «держимся» мы в высшей степени достойно. К тому же в спокойные минутки не подвергшиеся «мобилизации» дамы разносят защитникам пироги с напитками. Нехорошо биться на полный желудок и с полными кишками, это сильно осложняет лечение ран брюшной полости. Увы, не наш случай — в этом времени перитонит вылечить невозможно, остается только молиться да надеяться на иммунитет раненого. Так что пусть защитники будут сытыми и сильными — в нашем случае это гораздо лучше, и я с удовольствием ловлю обрывки разговоров типа: «татарва-то в поле сидит, жрать почти нечего, а мы — в крепости пирогами да кваском балуемся».

Прибавлял «морали» защитникам и монастырский колокол. Размеренно бьет, торжественно-тревожно, а под ним, в храме, братия Господа молит помочь Православным людям напасть поубивать нафиг. На материальном плане бытия в моих глазах не больно-то отражается, вижу я лишь стандартный, актуальный нынешней материально-технической базе итог «мясных штурмов» полного качественно экипированных защитников укрепления. Но это только я — даже Данила, который в жизни крепости и брал, и оборонял, такие прекрасные вражеские потери списывает не иначе как на помощь Господа.

Третьего штурма ждать пришлось долго, и даже «мотивационные ядра», размеренно, раз в пять минут, чтобы пушечку не перегружать, влетали в скопище степняков, неизменно собирая свою кровавую жатву, не помогли Девлет Гирею отправить своих подданных на штурм.

— Темноты ждут, — сделал вывод опытный Данила к исходу второго часа ожидания. — Отдыхаем прямо на стенах, братья.

Приказ люди встретили с энтузиазмом, с грохотом брони осев прямо так, где были и прикрыв глаза — сильно перенервничали, и даже те. Кто всю ночь благополучно проспал, проваливались в восстанавливающую дрёму. Покемарил пару часиков и я, а потом меня разбудили и порадовали новостью о том, что убедившаяся в нежелании татарва приближаться к монастырю братия отправила нам на помощь еще две пушки с расчетами, пару телег «огневого припаса» для артиллерии, пяток «боевых монахов», а еще отпустила к нам «добровольцев» — два десятка трудников, которым мирскими делами заниматься не запрещено. Дошло до мужиков мое обещание всем ополченцам после победы по пять рублей полновесных выплатить, вот и пришли. И больше бы пришло людей, и пораньше бы они пришли, но игумен «мобилизационный потенциал» свой снижает очень аккуратно, вот и не пускал ранее трудников.

Успевший проснуться народ пополнению сильно порадовался. Невелико оно, но пушка стоит многих десятков воинов! Кроме того, чисто психологически биться в режиме «наши не придут, потому что все наши — это мы» сложнее, чем с осознанием того, что мы — не одни. Новоприбывших трудников одели в стандартную нашу снарягу и отправили на второстепенные участки стен, высвободив оттуда более опытные боевые единицы для усиления ими ворот и ближних к татарве, а потому самых «горячих» участков стены. Пушечку же сразу зарядили ядрышком, установили куда надо, и теперь раз в пять минут в степняков летели не одно, а сразу два ядра.

— Так-то чего не воевать? — гоготнул Данила на две прорубленные в степняках «просеки».

— Еще немного подождут, и штурмовать нас им станет некем, — хохотнул и я.

— Уходить тебе отсюда надо, Гелий Далматович, — внезапно посерьезнел боярин.

Я не удивился, и даже сразу понял, что он имеет ввиду.

— После победы все уйдем, всей слободой, — кивнул я. — Ежели даже целый Девлет Гирей на меня ополчился, значит всё — почему-то Степь меня врагом лютым возомнила, а значит рано или поздно еще кто-нибудь с войском сюда придет. Варианта здесь два — либо укрепиться сильнее, добавить пушек и воинов, либо ближе к Москве перебраться, чтобы укрепиться там. Здесь — вот, — указал на монастырь и догорающие руины посада. — Люди Божьи годами спокойно жили, службу свою тихую во благо Руси несли, а подле них добрые люди жизнь свою наладили. Останусь — не будет покоя ни одним, ни другим.

Совестно перед жителями посада — слобода-то ладно, у нас зубы вот такенные, отобьемся, а им из пепелища дворы свои отстраивать да спешно засеивать поля теми скудными запасами, что у них остались — посадские поля-то тоже вытоптали. Май на дворе, многое спокойно вырасти успеет, но до осени придется сильно голодать. Пришлось бы — я на произвол судьбы посад не брошу, всем нормально помогу заново на ноги встать. Но потом уеду от греха подальше — не хочу от самоубийц раскосых отбиваться, это ж чистые убытки.

— Мудрый ты не по годам, Гелий Давлатович, — порадовался Данила тому, что не придется меня уговаривать.

— Был бы мудрым, Цареградом бы правил! — переиначил я присказку из будущего.

Не поймет Данила оригинал, славного города Сочи здесь пока не завелось.

— Может и воссядешь на трон его, — принял мои слова всерьез боярин. — Вон как лихо начал, самого Девлет Гирея во врагах заимел. Далеко пойдешь, Гелий Далматович, глядишь и до самого Цареграда доберешься.

— Не дай Бог, — перекрестился я.

Это же сто-о-олько проблем!

— Человек предполагает, а Бог располагает, — на чистой латыни выдал поговорку Данила.

— Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, — ответил я ему тем же.

Не знаю латыни, но несколько поговорок на ней в памяти как-то осело, слишком сильные штуки, хочешь-не хочешь налипнет.

— А говорил не знаешь латыни, — подозрительно прищурился Данила.

— Так и не знаю, — улыбнулся я. — Несколько формул навроде этих зазубрил и всё — учитель как знал, что пригодятся. Вот и пригодились.

— Понятно, — успокоился Данила.

Больше не буду Царьград упоминать — подумает пачка уважаемых людей, что у меня есть претензии на трон, нагребут армию из пассионариев да пойдут пытаться Царьград во славу мою воевать. Огребут неизбежно, а мобилизационный потенциал Руси таким образом сильно ослабится. Впереди война одновременно с Ливонией, Польшей и крымчаками, позволить себе еще на туманные перспективы взятия Царьграда Русь не может. Выскажу-ка эти мысли Даниле на всякий случай, пусть Государю донесет, авось и напряжется дипломатический корпус наш через это, войны на три фронта поможет избежать.

— Хм… — многозначительно «ответил» Данила на мои выкладки. — Думаешь, так и будет?

— Думаю, что очень велика вероятность, — ответил я.

Пушка рявкнула, ядро впечаталось в татарву, и все ее скопище пришло в движение, начав удаляться и прячась в ближайшем лесочке. Шатер Девлет Гирея тоже демонтировали.

— Не уходят, просто от пушек подальше смещаются, — разгадал смысл маневров Данила. — Точно по темноте на штурм пойдут, не ранее.

— Пальни-ка вслед, чтоб не расслаблялись, — попросил я замявшийся расчет.

— Слушаюсь! — отрапортавал командир, — Ну-ка правее возьмите, — велел расчету, чуть ли не прилег на ствол, проверяя линию огня и решил. — Добро! Пли!

Ствол выплюнул ядро, и тяжелый кусок железа прошелся по самому краешку сваливающего отряда степняков, «срезав» тройку лошадей и порвав на куски их седоков.

И так будет с каждым!