Наследник огня и пепла. Том ХI. Кровь вассалов

Глава 3. Хоженые тропы

Ехать по гребням холмов было трудно. Если не невозможно. Поэтому я, не без мстительного удовольствия, назначил Дуката в дозор и отправил его скакать по гребням, высматривая опасность. Мы двигались меж холмов, где долина то сжималась, то расползалась в вязкие низины, где лошади шлёпали копытами по мшистым буграм. Мох был тугой, с ржавыми прожилками, и хрустел, как сухие водоросли. Меж камней тянулись штуковины, которые я для себя определил как бактериальные маты — гладкие, переливчатые, в зелёных и медных тонах, с пузырями, которые лопались от шагов. Порой из них лениво поднимался пар с запахом тухлых яиц.

На стволах редких, искривлённых деревьев висели плоские грибы, похожие на старые кожаные книги; у некоторых страницы-шляпки шевелились, будто на ветру. В лужах копошились насекомые с панцирями, как у раков, и стрекотали так, что от вибрации дрожали стальные пряжки на сбруе. Несколько раз нам навстречу, не торопясь, выползали длинные, как лошади, и тонкие, как рука ребёнка, оранжевые слизни с пучками красных щупалец на концах. Они обнюхивали воздух и скрывались в оврагах.

А если это глисты такие? Я решительно настроился пить тут только неразбавленное вино, а даже вяленое мясо на всякий случай обжигать на костре.

Мир вокруг жил, но жил как-то неправильно — будто кто-то когда-то собрал его по чужим чертежам и забыл проверить, подходит ли он людям.

Мы нашли местечко на холме, окружённое валунами и лишённое растительности. Тем не менее камни давали защиту от ветра. Решили встать на ночёвку, хотя до вечера оставалось не меньше трёх часов.

Огонь развести оказалось сложнее, чем обычно. В Гибельных Землях дерево — не то что в Долине. Здесь оно или сырое до сердцевины и дымит едким, как порох, дымом, или твёрдое, как кость, и при ударе топора звенит, а не трещит. Слуги дважды возвращались с охапками чёрных, словно обугленных ветвей — те тлели, но не горели, и вонь стояла такая, что Волок чуть не блеванул прямо в кострище.

В конце концов Фарид нашёл обломок ствола с золотистыми прожилками, уверил, что он «вполне безопасен», и собственноручно расколол его заклинанием. Щепа горела тихо, почти без дыма, но в темноте тлела зеленоватым светом, от которого лица людей казались бледнее и злее, чем были.

Ночью лошади взвились: ржание и топот в темноте перекрывали ветер. Кто-то метнул заклинание в виде огненной змеи. Вспышка вырвала из мрака искажённую тварь, чьё тело разлетелось от жара, а остатки долго горели в темноте, оставив после себя жирные чёрные следы, словно были из резины.

Я долго лежал, глядя в угольно-чёрное небо, и думал, что надо было повернуть вчера. Это место дышало чем-то недобрым. Хорошо, что овса для лошадей ещё много.

Когда утром мы ели жёсткое сушёное мясо и запивали его вином, Дукат, сияя, развернул свежую шкуру панцирника. Она ещё пахла кровью.

Я смотрел на неё, слушал его очередной хвастливый пересказ и чувствовал, как во мне шевелится зависть — тихая, липкая. Может, оно и к лучшему, что не повернул назад? Может, ещё и я вернусь с трофеем, который будут показывать в залах Итвис?

— В седло, — сказал я. И мы пошли дальше вглубь.

Мы шли недолго. И вскоре охота перестала быть просто моей прихотью. Мы встали на след. На влажной земле в тени голых скал чётко отпечатались следы — человеческие и конские. Свежие, но уже припорошенные мусором из сухих травинок и спор. Шли плотной группой и, судя по глубине отпечатков, двигались налегке.

— Дня два, — прикинул Сперат, присев на корточки.

Я кивнул. Теперь меня вела не только зависть к Дукату, но и любопытство. Что могло загнать сюда людей? Тем более незнакомых, судя по форме подков.

Следы вели нас между холмами, всё глубже в выгоревшие от магии земли. К полудню мы вышли к долине. Солнце здесь казалось бледнее, туман стоял неподвижно, как впаянный в стекло. Долина сплошь заросла низкими кустами — их белые ветви не гнулись и были лишены листьев. Будто высохшие деревяшки. Или сделаны из костей. А между кустами тянулась густая, белёсая паутина.

И в этой паутине висели коконы. Один — лошадиный, по форме и размеру. Другой — человеческий, с виднеющимся под слоем шёлка сапогом. Ещё несколько покачивались внутри белёсой дымки.

— Сеньор… — пробормотал Волок. Не знаю, что он хотел. Если предложить обойти — я бы его даже похвалил за смелость и разумную осторожность. Но было уже поздно.

Кусты дрогнули. Из них, словно вырастающие из земли, выползли гигантские пауки — восемь лап, голова, похожая на сплюснутый череп со жвалами, и белые, под цвет окружения, панцири. Впрочем, на фоне серой земли видно их было хорошо. Но всё это я отметил лишь бегло. Поразило меня другое — они двигались слаженно, отрезая нам путь к отступлению.

Я успел только выдохнуть:

— Копья вперёд!

В первый миг показалось, что всё пошло наперекосяк. Пауки вырвались из кустов рывком — не так уж быстро, человек, пожалуй, смог бы от них убежать. Но подобрались они незаметно, очень близко, и кинулись разом со всех сторон — будто по сигналу. Это испугало людей и лошадей. Один из оруженосцев даже выронил арбалет прямо в паутину.

Но наш отряд был не из тех, кого легко вогнать в панику. В хаосе вдруг проступил привычный порядок — будто само собой всадники заняли свои места. Может, кони добавляют моим парням немного интеллекта, а может, им просто привычнее сражаться верхом. Копья рыцарей тут же рассыпались, превращаясь в отдельные маленькие отряды — по три-четыре всадника. И вот мы уже не окружены: с таким же успехом можно пытаться схватить пальцами ртуть. Пауки растерянно останавливались, словно пытались собрать в кучу свои глаза, разбежавшиеся в разные стороны в попытке уследить за добычей. И некоторые тут же получили свою порцию магии или железа. Рыцари выводили коней в сторону, чтобы взять разгон, слуги стреляли и снова натягивали арбалеты, выбирая цели. Оруженосцы прикрывали сеньоров.

Мы кружили вокруг них, как аквариумные рыбки вокруг крошек. Пауки метнулись к центру чаши — но не успели. Первые же удары копий пробивали панцири, с лёгкостью раскалывая хитин. Они вставали на задние лапы, раскрывая ротовой аппарат — жуткое зрелище. Страшная поза. И очень удобная для удара. Это был неприятный, мерзкий, но удобный противник. Несколько тварей всё же попытались цапнуть коней, но те с лёгкостью отскакивали. Они и так были напуганы и держались подальше от жутких созданий.

Чувство липкого ужаса впервые посетило меня в этом мире. Знакомое — как-то мне близко показали домашнего паука-птицееда. Вот только в теле Магна меня не парализовало, не дёрнуло судорогой мускулы, а наоборот — мобилизовало. Я с отвращением вонзил копьё в одну тварь. Оно вошло легко, заставив огромного паука засвистеть. Я выдернул и воткнул в другого — и надо сказать, этим ударом можно гордиться. Коровиэль гарцевал подо мной, приближаясь к паукам на считанные секунды и тут же шарахаясь в сторону — топтать их ему явно и в голову не приходило.

Несколько пауков всё же добрались до кустов, ловко перемахнули через них и скрылись в зарослях.

— Не пускать! — крикнул я, и в ту же секунду несколько заклинаний ударили в чашу. Среди них были и огненные.

Огонь прошёлся по паутине, как по сухой соломе. Она вспыхнула мгновенно, с оглушительным треском и жаром, от которого стало трудно дышать. Взметнулись языки пламени, отбрасывая золотые блики на кольчуги, и дым густыми клубами пошёл вверх. Как будто плеснули бензином и подожгли.

В тёмных углах чаши ещё что-то шевелилось и визжало, но уже недолго.

Когда жар костра стал слишком невыносим, и я уже решил, что всё внутри чаши сгорит дотла, в пламени что-то шевельнулось. Не просто остатки паука — движение было дёрганым, человеческим.

— Там кто-то есть! — крикнул один из слуг, но уже поздно: огонь лизал кокон, и тонкий дымок потянулся вверх.

Фарид, не говоря ни слова, выдернул из-за пояса свой плоский глиняный сосуд. С резким щелчком пробка вылетела, и из горлышка, будто из пожарного шланга, вырвалась тугая и толстая струя воды. Она закрутилась в воздухе, опала на кокон, зашипела на раскалённой земле, пролилась по бокам, гася языки пламени. Пар ударил в лицо, и стало пахнуть горелым мясом и мокрой шерстью.

— Быстрее! — Фарид подался вперёд, но сам кокон не тронул, только подгонял нас взглядом.

Двое слуг бросились к находке, рубанули по паутине кинжалами. Вязкие чёрные нити тянулись за клинками, липли к пальцам. Наконец оболочка лопнула, и наружу, вместе с клубом пара, вывалилось тело.

Это был человек, но изменённый до неузнаваемости. Лицо распухло, покрыто бурыми пятнами, с губ свисали белёсые паучьи нити. Кожа местами стала полупрозрачной, и под ней что-то плескалось. Одежда — дорогая, но изодранная, под кольчугой прятался подбитый мехом дублет. На поясе — опустевшие ножны, с тиснением в виде дубовых листьев.

— Купец? — предположил Гирен, осторожно отводя мечом ветку от лица мертвеца. — Или мелкий феодал. Не из наших. Смотрите: мойсень, мех — северный.

— И узор на ножнах… — тихо сказал Сперат. — Похоже на герб тех, кто живёт у перевала Забер.

Я заставил Коровиэля подойти ближе, стараясь не вдыхать этот мерзкий, сладковатый запах полупереваренной плоти. Ниже вздувшегося живота, распиравшего дешёвую кольчугу-сведёнку, виднелся пояс с широкими бляхами. Простыми, бронзовыми — даже не серебро. Мёртв он был явно давно. Видимо, огонь что-то сделал с внутренностями, заставив тело дёргаться.

Чудовищный запах распространялся от тела густой, почти физически ощущаемой волной. Хотелось не то что не вдыхать, а умыть лицо.

— Рыцарь? — спросил я.

— Или сын рыцаря, или оруженосец из бастардов, — пожал плечами Сперат. — Но кто бы он ни был, сюда он явно пришёл не один.

Мы с ним переглянулись. Следы, что мы нашли, вели дальше вглубь Гибельных Земель. Гирен слез с коня, подошёл ближе и присел на корточки рядом с трупом. Его лицо было мрачным, но в глазах плясал холодный интерес — такой бывает у охотника, рассматривающего дичь, за которой долго гнался.

— Вот он, — сказал он уверенно, даже с оттенком удовлетворения. — То самое чудовище, что напало на крестьян.

Я нахмурился.

— Это? Человек в кольчуге?

— Когда они описывали нападение, — дядька Гирен зачем-то провёл пальцем по плечу мертвеца, — я сразу почувствовал, что что-то там не так. Говорят осторожно, смотрят исподлобья.

— Может, просто пугливые? — вмешался Сперат. — Это ж не караэнцы. Просто крестьяне.

У меня начались позывы к рвоте. Такое я ещё не нюхал. Возможно, особенно запоминающейся и пикантной в этом незабываемом аромате была лёгкая нотка жареного мяса. Я направил Коровиэля прочь.

— Крестьяне, что живут рядом с Гибельными Землями, — заговорил Фарид. Чародей держался на удивление хорошо — даже Сперат был бледный, а на лице выступили бисеринки пота. Надеюсь, я выгляжу лучше. — Хм… Сейчас я понял! Вот что странно. Они рассказали нам яркую, полную подробностей историю. Что-то про заживо съеденных детей. Но они так и не сказали, кто на них напал.

— Они сказали, что не знают, — нахмурился я.

— Нет, мой сеньор, — сдавленным голосом сказал Сперат. — Они ничего не сказали.

— Они должны были хотя бы предположить, даже если бы не опознали чудовищ. Почему я об этом не подумал сразу? — продолжал рассуждать Фарид. — Человек уж так устроен. Ему хочется, чтобы его считали умным. А это возможно, если ты оказываешься прав. Они должны были наперебой высказывать своё мнение: варги, ядовитые кабаны, даже те, что вы называете панцирниками — любой бред. Таковы уж люди. Почему же они этого не сделали?

Повисло молчание.

— Потому что они точно знали, кто на них напал и похитил их соседей, — вздохнул я. — Волок, ты понял?

Волок молча потряс головой, судорожно сглатывая. Я недовольно поморщился. Ладно, эту слабость я могу ему простить. Вот только в моих планах Волоку надлежало занять место, где придётся думать несмотря ни на какие внешние отвлекающие факторы.

— Подумай, — повелительно сказал я своему оруженосцу.

— Люди. На них напали люди, — пришёл на помощь пацану Сперат. И этим разозлил меня. Я ожёг его взглядом, но он склонился. Сперат всегда был слишком добр, чтобы быть действительно эффективным. Поэтому я и работал с Волоком. Злость ушла.

Вскоре к нам подъехал Дукат, и он, конечно, не мог удержаться от самого важного вопроса:

— Ну и что, сеньор Фарид, в этих тварях чудесного? — он помахал отрубленной паучьей лапой, которую держал в руке. Похоже, она была увесистая, как весло. — И кому продать можно?

Фарид неожиданно широко улыбнулся:

— Чудесного? Мясо. А продать — повару Итвис, — он кивнул на меня. — Жареный паук на вкус как краб.

В доказательство ему вскоре пришлось лично бросить кусок мяса на сковороду — жир зашипел, и по наскоро разбитому лагерю поплыл густой, неожиданно аппетитный запах.

— Вот это… — Дукат облизнулся. — А цена?

— Нулевая. Никто в здравом уме покупать это не станет, кроме ваших людей.

Пока они обменивались репликами, я вдруг поймал себя на странной мысли. В этом мире я никогда не видел маленьких пауков. Ни одного. Ни паутинки в углу, ни мошкары, ни жуков. Только пчёлы — одомашненные, как коровы или куры. И всё.

А теперь вот мои же люди, весело переговариваясь, поджаривали и уплетали за обе щеки огромную тварь, у которой ещё час назад из клыков капал яд. С аппетитом, с огоньком в глазах.

Я, как человек из своего мира, ощутил лёгкий, липкий ужас. Но как рыцарь… я взял кусок. И, чёрт побери, Фарид был прав — вкус как у краба. Только с дымком.

— Так, сеньор чародей, — Дукат, прожёвывая, ткнул обглоданной лапой в Фарида, — а есть их можно целиком? Что, если пожарить тулово? А жарить с панцирем или без?

— Без, — Фарид даже не поднял головы от сковороды. — Панцирь слишком жёсткий. Но можно растолочь и сделать соус.

— Соус? — приподнял бровь Дукат.

— Острый, — уточнил волшебник, повернув к нему свою южную ухмылку. — Вкус мяса лучше всего у лап, внутри он имеет специфический привкус.

— А по мне так и не надо ничего забивать! — вмешался Сперат, подцепив ножом кусок с дымком. — Главное — побольше соли.

— Соль? — возмутился Дукат. — Это не конина, мясо нежное, как старая обозная шлюха! Нет, тут надо со специями, вином и маслом.

— Можно и так, — Фарид пожал плечами. — Но, сеньор Дукат, для этого придётся выжить, вернуться в Караэн и отдать всё это повару Итвис. А в Гибельных Землях… соль и костёр — всё, что у нас есть.

— Тогда… — Дукат облизнулся и сглотнул. — Я согласен с солью. Но только до Караэна.

— Откуда в вас такие неожиданные кулинарные познания, сеньор Фарид? — спросил я.

— О, это просто. На моих родных берегах куда меньше привычных вам растений и животных. А вот мглистые пауки встречаются часто.

— То есть это не порождение Гибельных Земель? — удивился я.

— Нет, что вы. Скорее напротив. В них они смогли укрыться от людей, — Фарид с шумом высосал из паучьей ноги сок. — Я, по крайней мере, так предполагаю.

Мы слишком наелись, чтобы отъехать слишком уж далеко. Ночевать решили на холме с отвесными склонами, который обнаружили неподалёку. Почти со всех сторон можно было катить вниз камни и встречать врага издали. В этот раз повезло — топливо нашлось. Не вся роща пауков догорела, кое-где в зарослях ещё торчали чёрные, но плотные стволы, которые с треском вспыхивали в костре. Кто-то крикнул, что у воды внизу растут странные грибы, и принёс пару. Оказалось, они горят почти как уголь, только пахнут чуть приторно, с медовой ноткой.

Огоньки костров, звон оружия при чистке, привычная возня с лошадьми и седельными мешками — всё это сложилось в ощущение редкого комфорта для Гибельных Земель. Я сидел у огня, грея руки, и глядел, как Волок возится с котелком, что-то мешает и одновременно жует свой ужин.

— Запомни, — сказал я, когда он уселся рядом. — Война — это продолжение благородных переговоров другими способами.

Волок нахмурился, пожевал и кивнул, будто понял.

— И ещё, — добавил я, — на войне выигрывает тот, кто умеет заставить врага поверить, что он уже проиграл.

Волок снова кивнул, а я усмехнулся про себя. В моём мире это были банальности. Здесь — мудрость полководца.

Утро встретило нас прохладой и дымком от догорающих грибов в кострах. Лошади фыркали, люди натягивали ремни доспехов и собирали пожитки. Я встал, размял плечи и случайно посмотрел туда, куда ветер уносил лёгкую дымку.

Там, на горизонте, возвышался холм. Не просто холм — целая гора земли, и на ней, как сломанные зубы, торчали руины. Камень был серый, выщербленный, а кое-где — поросший мхом. Но я уже видел нечто похожее. Такой же мёртвый город мы раскапывали в болоте под Караэном, и тогда каждая обнажённая плита шептала о Древней Империи. Этот сохранился хуже.

Я стоял, глядя на эти руины, и уже знал, что мы туда пойдём. Разумеется, пойдём. В Гибельных Землях всё стоит на своём месте веками — и ждёт, когда кто-то сунет туда нос.

— Выдвигаемся, — сказал я, и отряд потянулся вслед за мной.

Мы поднимались к холму долго. Он был не столько крутой, сколько утомительно длинный, и чем выше мы шли, тем явственнее становилось: этот город был старше всего, что я видел в этом мире.

Архитектура — не башни и шпили, а тяжёлые, приземистые громады из громадных блоков. Камни подогнаны друг к другу так плотно, что и клинка не просунешь, и при этом каждый — ростом с человека. Плиты тёмного известняка, отполированные ветром и временем до странного, почти масляного блеска.

Там, где раньше были ворота, зиял провал. Не арка — а что-то вроде каменной пасти, челюсти которой разъехались, когда перекрытие рухнуло. По краям виднелись остатки рельефа: фигуры в шлемах с гребнями, с длинными копьями, и странные звери — похожие на львов, но с узкими клювами, как у хищных птиц.

На вершине холма, словно венец из камня, стояла платформа. Не башня, не крепость — храм.

Он был выше всех прочих строений, сложен из тех же громадных блоков, но с иной, почти упрямой геометрией. Ступени, широкие и низкие, вели к грубым прямоугольным колоннам без капителей, выщербленным эрозией, как старые кости. Над ними лежала перекладина из единого куска камня, и я невольно подумал: как, чёрт возьми, они подняли это сюда без магии?

В груде обломков я узнал похожие — в таких Бруно Джакобиан вырыл из ила бронзовую сферу на болотах. Тут, конечно, уже давно поработали местные собиратели цветного металла: не было и намёка на бронзу.

Свет утреннего солнца играл на камне, но сияло не только оно. На платформе были люди.

Сначала я подумал, что это марево, но нет — десятка два фигур. Лошади привязаны у подножия ступеней, пара вьючных — с поклажей, из которой торчали древки копий и рукояти оружия. Люди сновали между колоннами, иногда исчезая внутрь храма, иногда выходя обратно, нагруженные чем-то. В руках у одного я заметил свёрнутый в рулон предмет — возможно, ковёр или ткань, но слишком тёмную, чтобы быть шерстяной.

— И что они там делают? — пробормотал Волок, щурясь. Скорее всего, вопрос адресовался Сперату. Стоит человеку один раз что-то объяснить — и он будет ждать этого всегда.

Я ответил вместо Сперата:

— Подумай и ответь себе сам!

Возможно, мой тон был раздражённым. Потому что я видел: на каменных ступенях, чуть в стороне, лежал свежий тёмный след, расползшийся в стороны, как раздавленный паук. А в воздухе над храмом кружили две чёрные птицы, которых я никогда раньше здесь не встречал.

Волок замолчал. Но думал он недолго — ему часто везло. И я считал это его неотъемлемым качеством. Вот и в этот раз, словно давая подсказку, из храма вышел человек в характерной одежде, волоча за волосы женщину.

Её руки и ноги были связаны. Она кричала, но крик глох в каменном воздухе, будто сама площадка была построена, чтобы вбирать его в себя. Колдун в тёмном плаще с поднятым капюшоном тащил её на середину, где уже лежали двое — неподвижно. Я сначала принял их за мешки.

— Это… — начал было Волок, но я поднял руку.

Я видел, как ещё двое фигур, с лицами, скрытыми масками из полированного металла, наклонились над жертвами. Один вынул из-за пояса кривой клинок, другой поднял к небу жезл, увенчанный чёрным камнем.

Воздух дрогнул, будто над камнем прошёл жар кузнечного горна. Ветер стих. Птицы, которых мы слышали на подъёме, умолкли. Я понял, что вижу начало обряда. Они пели — тихо, гортанно, и слова ложились на слух, как раскалённый металл, прожигая память.

Это были не просто люди. Это были колдуны. И они проводили ритуал — прямо здесь, на древнем храме, — с теми самыми пленниками, которых, надо думать, увели из деревни.

Я почувствовал, как все мои рыцарские замашки, азарт охоты и любопытство попаданца встали в одну линию с холодным знанием: это уже не охота. Это кара.