Лед Апокалипсиса 3

Глава 1 Доброволец

Это твоя жизнь, и она становится короче каждую минуту.

из к/фильма «Бойцовский клуб»

— Проснись, Кипп, зима приснится — замерзнешь.

Кипп подскочил и вытянулся в струну внутри обледенелой каморки площадью два на полтора метра, единственным украшением которой был большой перекидной календарь с изображением осеннего леса и нарисованной самим Киппом картинки «Витрувианский человек», изначально руки Леонардо, такой, на котором по четыре руки и ноги.

В версии Киппа человек был тоскливым и лохматым как бомж.

— Заключённый Юрий Бакшеев, срок наказания восемь лет, уровень опасности третий! — он выдохнул всё это на одном дыхании, как мантру, продолжая смотреть вперёд стеклянными глазами, без понимания, что происходит.

Ну ещё бы, время третий час, отбой был в десять, до подъёма в шесть осталось неполных четыре часа, а сон — это единственное, что осталось у выживших, особенно у заключённых.

Я стоял, опираясь спиной о приоткрытую дверь и ждал, когда он меня узнает.

Наконец он стрельнул в меня зрачками, на того, кто его разбудил и в глазах его мелькнуло узнавание, которое он, впрочем, не стал показывать, не позволив ни одному мускулу на своём лице дрогнуть.

— Здравствуйте, господин младший комендант Осоедов.

— И тебе не хворать, Кипп. Кстати, об этом, я так понял, что ты пережил заражение и всё ещё не в ледяной постели, поэтому… раз уж ты не подох, я хочу предложить тебе работу.

— Я обязан выполнять работу во искупление своих преступлений и для оправдания своего скудного пайка, — Кипп говорил громко и чётко, говорил то, что положено, а не то, что думал он сам.

И меня это не устраивало.

— Это такое… вне рамок твоих обычных расчисток туннелей, прокладки путей от говн аки Геракл или добычи ценностей.

Жестом позвал его за собой, провёл мимо недовольных заспанных стражей и довел до Капиталиста, громадной печи, которая отапливала всю колонию и была в некотором смысле физическим центром бывшего цеха номер два, ставшего домом для выживших.

Там я плюхнулся на один из потасканных диванчиков и жестом предложил ему.

Кипп осторожно оглянулся и сел на краешек.

— Я хочу выдернуть тебя из обычных зэковских работ, — начал я. — И прикрепить к себе. Надо кое-что сделать.

— О чём вообще речь?

— Да там сходить кое-куда, подготовить, с людьми пообщаться. Небольшая торговля, спорт, пустяковое дело. Но… такое. Ты можешь согласится на это только добровольно, потому что… так ты сидишь в туннелях, выполняешь тяжёлую, но безопасную работу и ждёшь, когда наступит Весна. Если она наступит. А в моей компании придётся ломиться со мной непонятно куда и есть неплохой шанс помереть.

— Я не боюсь смерти, господин младший комендант.

— Ясен красен. А ещё ты достаточно упорный, чтобы переть туда, где остальные испугаются и отступят. Отсюда у меня вопрос номер раз — тебе интересна была бы смена статуса с заключённого на, скажем, штрафника?

— Штрафник, который с оружием?

— Это часть общей картины. Но Кипп, ещё раз… Давай не будем строить из себя английских принцесс викторианской эпохи. Я зову тебя прогуляться к дьяволу в задницу, и не из тайной симпатии. Ты не хороший и не плохой, а такой… просто подходящий человек. Я прикинул и понял, что в колонии не так много людей с такой живучестью, как у меня или, независимо от этого, тебя. Задача у меня не сложная, но ни разу не безопасная. С хорошим шансом сдохнуть. Единственное, что должно тебя утешить это то, что шансы мы делим поровну и я тащу тебя не в качестве живого щита.

— А что ваши…

— Мы просил без принцессовских замашек, Кипп. Ты убийца, способный хладнокровно убивать, пытать и при необходимости, кушать своих врагов. Не надо корчить из себя человека, который передо мной преклоняется. Ты не считаешь себя глупее или слабее меня. Поэтому «на ты».

— Ладно, — преодолевая сопротивление, кивнул он, — как же твои приятели: Кабыр, Денис Сёгун?

— Болеют. Вся колония лежит и некоторая её часть уже в ледяных постелях. А ситуация такая, что надо уже реагировать.

— Допустим. А как ты мне собрался доверять?

— Каком к верху, — нахмурился я и полез во внутренний карман, достал оттуда иностранный Кольт 1911, отстегнул и вернул обратно магазин (полный) и ловко кинул на колени Киппу.

Кипп, который вот уже год был заключённым и оружия в руках не держал, тем не менее инстинктов не утратил и пистолет поймал.

Он перекинул оружие в левую руку, а правую стал разминать, не то потому, что ушиб, когда ловил пистолет, не то потому, что понял, насколько неловкой она стала.

— Время в колонии два часа двадцать девять минут. Можешь меня пристрелить, Кипп, а потом прорваться к коллектору, вон он, внизу, там сейчас никого нет, пройти пару сотен метров по туннелям за пределы базы в один из технических выходов, ты наверняка знаешь их, как свои пять пальцев. И наверняка планировал побег сотни раз.

— И куда мне бежать? — с деланным равнодушием спросил заключённый.

— Мне плевать. Не клепи мне мозги. Хочешь бежать, беги. А не хочешь… Как я могу тебе доверять? А никак. Люди меня подводили до Катаклизма, подводили и после. Есть всего пару человек, которым я могу доверять и рисковать ими я не намерен. Значит, возьму такого злобного упорного козла, как ты. У тебя нет слабых мест, уязвимостей. Но слово своё ты держишь. Наверное.

— Я не давал обещания не убивать тебя, Странник-один, — осторожно ответил Кипп.

— Не давал. Так дай сейчас. Я обещаю не убивать тебя, Кипп, разве если ты меня или колонию предашь.

— Ну хорошо, Странник. Я обещаю не убивать тебя, разве что в качестве самообороны. Я сказал бы, что простил тебя, но ты не просил прощения.

— И не стану. Давай не будем тут про христианское всепрощение. Я не просил прощения, и ты не просил. Плевать на тебя, плевать на меня. Каждый из нас был уверен в том, что делает. И ты не заключённый, ты пленник проигравшей стороны и в глубине души знаешь это. Вернуться к лордам ты не можешь, ввиду безвременной гибели таковых. Да и… Сколько уже прошло? Год? Мы год сидим тут. И даже ты в своем статусе заключённого теперь понимаешь, насколько это всё не важно. Похрену на обиду, надо просто делать дела. Поехали?

— Ладно. Допустим, что я согласен. Когда?

— Завтра… Шучу. Сейчас, конечно же. Думаешь я говорил про абстрактное светлое будущее? Пошли за мной и пестик убери с глаз долой.

Кипп убрал пистолет, а от того, что я повернулся к нему спиной — даже слегка удивился.

Мы дошли до моего шкафчика в Зале Искателя, я достал оттуда свой старый комбез.

— Мы примерно одного роста, так что вот тебе снаряга, вот ремень с портупеей, вот нагрудник, броник с мехом и карманом. Сейчас ботинки найду и термобельё.

— Будет ещё оружие или только пистолет?

— Само собой, вот тебе второй магазин, сейчас подберу тебе тесак.

Личный шкафчик у меня был большим и там покоились мои многочисленные трофеи.

— Хочешь абордажную саблю? Широкая такая. Самодельная херня, зато с ножнами и вполне серьёзная.

— Да, но мне бы ещё и нож.

— Вот тебе тесак, тоже самопальный.

Кроме того, я выдал ему термобельё и несколько запасных комплектов носков. Сам я был уже одет и снаряжён. С нетерпением дождался чтобы он, орудуя неловкими пальцами — оделся.

Не говоря ни слова, мы пошли к выходному шлюзу.

Постовой недовольно зыркнул на заключённого, но я подал ему завизированный Иванычем (нашим комендантом) приказ о том, что заключённый Бакшеев передаётся в подчинение мне. Приказом я запасся раньше, чем поговорил с заспанным Киппом.

Постовой заскрипел химическим карандашом, записывая в журнал.

Мой особый статус давал мне право никому о том, куда меня несёт нелёгкая, не говорить и не пояснять. И в графе «куда» боец ничего не писал, потому что у Странника «вольный поиск».

Ну, в данном случае не поиск, а куда хуже.

Мы прошли шлюзом и нырнули в туннель к гаражу.

— Трактор? — скупо спросил Кипп.

— С чего ты так решил?

— Ну, болтают про тебя. Небылицы, конечно, но уж насчёт трактора-то не ошибаются?

— Ошибаются. Вернее, у него двигатель на капиталке. Короче, другой у меня конь.

Я подвёл его к странной конструкции. Когда-то это было хорошим импортным грейдером.

Таким агрегатом, у которого сзади четыре колеса, двигатель и кабина, а впереди длинная опорная балка (в середине должен был висеть наклонный бульдозерный нож), с двумя колёсами.

Все шесть колёс ведущие и конечно же Иваныч подверг мой аппарат серьёзным изменениям. Все колеса стали двойными/спаренными и намного больше, чем это предусмотрено изготовителем, двигательный отсек объединён с кабиной большим самодельным температурным кожухом. Так двигатель постоянно грел кабину. Большая часть навесного оборудование и утяжелителей снято, кроме переднего и среднего «ножа», который заменён на облегчённую дюралюминиевую лыжу, за счёт чего машина в какой-то момент стала легче, минус две с половиной тонны. Но потом под кожух помещён аккумулятор от тепловоза — плюс тонна сто.

На носу остался штатный конусный нож, который раздвигал снег и лёд, отбрасывая их по обе стороны. Вопросы выживания во многом это — вопрос технологий.

До заводки надо было включить турбо нагрев от внешнего аккумулятора, который при помощи двух воздушных насосов и контура согревал двигательный отсек, а только спустя двадцать минут заводить. В данном случае машина была уже готова, а увеличенный бак заправлен с запасом хода в четыреста километров.

Поверх отсека двигателя в специальных пазах установлен квадроцикл, упакованный сверху в жёсткий пластиковый чехол. По иронии судьбы это был тот самый квадроцикл, на котором я когда-то удирал от остатков гопников Судьи Оксаны, очень давно, миллион лет назад.

Квадрик ещё и получал тепло от двигателя, так что в любой момент был готов к эксплуатации.

Я притормозил перед посадкой, чтобы принять таблетки. От них меня тошнило и покалывало в районе печени, а может просто казалось. Но я не валился с ног, не терял сознание, а это важно.

— Кипп, открой ворота, пожалуйста.

Я сел в кабину, завёл двигатель, проверил показатели и тронулся вперёд.

Управлять грейдером — по-своему весело. Ощущение, что ты с кабиной висишь в воздухе, а перед тобой опорная балка, на ней два колеса, которые находятся в отдалении, как глаза у краба, торчат в стороны. И когда ты поворачиваешь, то поворачивают именно эти «передние» колеса.

Я плавно выгнал технику из гаража, для чего провёл её через стену из висящих полосок брезента, призванных хотя бы немного отделить пространство гаража от улицы, когда ворота открыты. Брезент безбожно задубел и трещал при движении.

На улице была ночь. Но такая ночь, серьёзная, дымная, глухая. Мороз, согласно данным датчика — минус тридцать восемь и при таком морозе влага из снегов, а мир сейчас состоял в основном из снега, уходила и превращалась в дымку, из-за которой не было видно дальше сотни метров, не было видно небес и было особенно темно. Кроме того, звук тонул в этой морозной дымке и колючих снегах.

Кипп, который совсем недавно спал и видел свои Кипповские сны, скользнул в тепло кабины и уселся во второе, самодельное кресло. Теоретически кабина, на условиях тесноты, могла вместить троих, но была оборудована на двоих.

Однако, нас всё же было трое, потому что я установил в держатель планшет с включённым Климентием.

— Здравствуйте, Антоний, — поприветствовал меня «железный мозг».

— И тебе не хворать. Как там наша база?

— В рабочем состоянии.

— Интересный ответ. Ладно, врубай навигацию, и пока что я от тебя отстаю.

Климентий не удостоил меня ответом, но включил достаточно своеобразный навигатор с массой отметок и слоёв, собственное детище, которое он мог заменить на стандартный яндекс, но с адекватным геопозиционированием.

От парацетамола меня слегка знобило, но я даже на секунду не допускал мысли «дать порулить» Киппу.

Наш «ледокол Вайгач», а именно так бывший грейдер был вписан в реестр колонии, отважно пробил собой пару сугробов и степенно прошествовал мимо охранного поста периметра, двигаясь на юг, чтобы повернуть на северо-запад.

Тьма окружала город, о существовании которого античный прокуратор Иудеи заведомо не знал. Надо сказать, что согласно данным спутниковой группировки, которые черпал Климентий, древний город Иерусалим, то есть — ненавидимый прокуратором город, временно перестал был обитаем, тоже накрыт тьмой и шестиметровым ледяным панцирем.

Как и большинство городов южнее средней полосы, человечество теплых регионов планеты оказалось к ледниковому периоду не готово и в течение нескольких месяцев стремительно замёрзло. Выживали общины в тех местах, где случались зимы и была инфраструктура для морозов. И чем сильнее была привычка к морозам, тем легче оказалось выживать.

Отъехав от нашей колонии на пару километров, я повернул на северо-северо-восток, к промежуточной цели путешествия.

Путь неблизкий, но знакомый.

Тьма окружала всё вокруг, а я врубил неоновое освещение, причём стал с ним экспериментировать. С премиальных автомобилей мы, то есть сталкеры, снимали оптику, LED-лампы, разные варианты галогена и даже лазерные фары. Что бы сие ни значило. Ледокол был оборудовал семью контурами освещения, включая ультрафиолет.

Всё это выводилось на пульт. У грейдера, изготовленного до Катаклизма, система управления и так была, как у самолёта. Сейчас большая часть систем управления ножами и навесами была не нужна, зато добавились три датчика температуры (показывали уже минус тридцать девять), два датчика ветра, датчики уровня топлива на основном и двух запасных баках, показатель качества сигнала на дублированных мобильниках, простая съёмная рация, четыре камеры и собственный бортовой компьютер.

Сейчас этот комп — всего лишь полуавтономная база для Климентия. Если говорить о выживание искусственного интеллекта, то всё хорошо у Климентия. У нас не очень.

— Куда мы едем, босс? — осторожно спросил Кипп.

Мы двигались сквозь бескомпромиссную тьму, сквозь мороз и совершенно мертвые льды. Куда не посмотри, там куда не падали лучи бортового освещения были только темные в условиях отсутствия освещения наледи и сугробы.

— Кхе… Спасибо, хоть не «барин». Давай не так. Если ты не против, можешь считать меня старшим по званию. Зови командиром, если тебя это не коробит. Странником зови, старлеем.

— А ты и правда старший лейтенант?

— Ну, такой, из выражения — «хуй его знает, товарищ старший лейтенант». Причём сам источник, что там была за байка или анекдот, я не знаю или забыл. Не сказать, чтобы настоящий, но… Знаешь, прошло уже больше года. Я многих убил, многих спас. Короче, зови меня командир.

— Как в такси?

— Ну, я же тебя везу? — усмехнулся я, огибая очередной ледяной торос.

Без сумасшедшего освещения проехать по ледяным полям было бы невозможно.

— И всё же, куда мы едем? — вернулся к вопросу Кипп.

— Отряд сто двенадцать.

— Никогда не слышал.

— Никто не слышал…

Кипп поёрзал. Он ожидал услышать от меня историю, однако я не спешил её рассказывать.

— Давай так, — после полутора минут его молчания, предложил я. — Если выживем, отвечу на твои вопросы. И про сто двенадцать и про то, к кому мы едем.

— А это не одно и то же?

— Вообще ни разу.

Кипп задумался:

— А можно поспать?

— Валяй. У меня в крови столько адреналина и стимуляторов, что я не усну.

Кипп замолчал, затих, но не уснул. Задумался. Ну, хорошо, что хотя бы заткнулся.

Я перебирал в голове проделанные приготовления. Вообще-то на месте Киппа должен был бы быть Кабыр. Но… Вирус достал и сына Хакасии и сейчас он болел в своем личном боксе. Дай Бог, выкарабкается. Вообще-то у нас многих накрыло.

Климентий говорил, что это очень напоминает достославную Испанку, вирус Первой мировой войны, убивающих молодых и здоровых. Мы заливали в Климентия гигабайты информации о медицине и о текущих симптомах.

Называли мы вирус просто Вирус или, что было зловеще, Татуировщик, потому что лица, шеи и грудь заболевшего он покрывал узорами, пунцовыми и яркими. Они, эти узоры, проходили, выравнивались, пропадали. У тех, разумеется, кто выживал. Процент смертности был запросто под треть заболевших, у разных колоний. У кого-то умирали все выжившие. Вот так, без шуток. Те, кто не подох от мороза, голода и лишений, теперь умирал от вируса.

Никакие антибиотики, которых, впрочем, было мало, не помогали. Витамин «С» стал самым серьёзным лекарством и был он в большом дефиците.

Климентий пока что не давал рекомендаций и всё вывозили человеческие врачи. Ну те из них, кто не умер сам.

Сейчас наша колония болела. Болел я, переболел Кипп. Но проблемы были такого размера, что пришлось возложить на собственное здоровье моржовый хрен.

Мы ехали и ехали… Я думал, погружаясь в собственные мысли, перебирал события последних недель… И так незаметно прошло два с половиной часа.

— Что это за флаг? — несмотря на то что Кипп дремал, он поглядывал на горизонт и сейчас ткнул пальцем в торчащую из обледенелой равнины антенну, украшенную флагом, который отсюда смотрелся чёрным, но на самом деле был красным, с серпом и молотом и вешал его, флаг — я.

— Флаг отряда сто двенадцать. Ну, так решил их нынешний руководитель, их босс.

— Мы к нему едем?

— В каком-то… самом широком смысле этого слова. Я лидер отряда сто двенадцать.

— Что? — Кипп впервые позволил себе показать удивление. — Ты изменяешь колонии и у тебя есть другая колония? Другой отряд выживших?