Лед Апокалипсиса 3

Глава 8 Спрятанная музыка

Говорю тебе: с часа твоего

рождения идёшь ты к смерти.

Л. А. Сенека

— Итак, река?

Было утро, и мы неторопливо топили по направлению к конечной точке. Климентий помалкивал, а Кипп, которого я посадил за руль, время от времени косился на Проводника. Отвык от посторонних людей, слегка одичал, ну и подозрительность, усиленная постоянным страхом умереть, сказывалась.

Руки зябли, несмотря на работающую печку.

Я и Проводник сидели на заднем сидении и посматривали в тонированные окна. Сегодня светило солнце и без тонировки внедорожника нам пришлось бы туго. Разного рода солнцезащитные очки — обязательный атрибут сталкеров и торговцев, потому что белый снег и светлый лёд отражали солнечный свет так, что через пару минут смотреть становилось больно.

— А что река, Странник? Река как река. Было странно, река течёт прямо во льдах, но потом привыкли, сейчас и без того хватает странностей. Река по крайней мере не пытается нас убить. Появилась в июле, текла до августа. То есть, в общей сложности меньше двух месяцев. Река стала для нас непреодолимым препятствием, потому что не было мостов. Зато быстро закончилась.

— Погоди, река не может течь, когда минусовая температура.

— И тем не менее. Солнце сейчас светит неярко. Странный такой эффект, небо голубое, а солнышко в нём мутноватое, словно болеет.

— Это от вулканической пыли в верхних слоях атмосферы. Первые месяцы, помнишь, вообще была постоянная дымка, но пыль постепенно осела, смешалась со снегом.

— Серый снег? Помню. Он ещё горький такой, — согласился Проводник.

— Вообще-то пить и есть такой снег вредно, особенно для детей, там мышьяк, сурьма, ртуть.

— Все выжившие, которых я знаю, пользуются фильтрами. Никому не нравится горечь. Но в последние месяцы снег снова стал белым.

— Да, вулканический пепел остался только в тропосфере, этого достаточно, чтобы затруднять солнце, но цвет неба…

— Знаешь, Странник, я впервые слышу эти все теоретические выкладки, — перебил меня Проводник. — Но в те дни солнце светило и иногда плавило снег.

— Таяло и обратно замерзало, — упрямился я. — Эффект только на поверхности, незначительное подтаивание.

— Ты мне будешь рассказывать? — усмехнулся он. — Конечно, на весеннюю капель это не тянет, но таяние было не такое уж «незначительное». Из ледников текли ручейки, зачастую грязные, в том числе с той же горечью, они собрались в реку и текли на юг. Ты видел реку? Ну вот, к чему спорить? Не хочешь, не верь.

Проводник не был похож на горячего спорщика. Наоборот, он выглядел как человек, который уже все всё, что нужно, доказал и мало зависит от чужого мнения.

— Она такая и была, шириной в полторы сотни метров?

— Это в разливах, причём берега постоянно подмерзали. На узких участках не больше двадцати. Пока солнце светило жарче, условным летом, река текла куда-то в южном направлении.

— А ты местный? Была тут река до Катаклизма?

— Не местный, но её не было. Ты сейчас о том, что реки не появляются сами собой, а соответствуют рельефу, текут по низинам? Ты прав, однако рельеф тоже изменился.

— По идее рельеф остался прежним, просто повысился на несколько метров снега после начала Катаклизма.

— По идее? Странник, а ты разве делал карту глубин снежного покрова?

— Никто не делал, Проводник, ни у кого нет столько сил и лишнего времени, чтобы ходить и бурить снег до мёрзлого грунта.

— Но ты копаешь иногда? Судя по тому, как вы шустро пробрались в тот цех?

— Копаю. С тех пор, как снега было сантиметров пять и его можно было сдвинуть ботинком.

— Ну и как твои наблюдения? Слой снега одинаковый везде?

— Ну, я думал, это объясняется опять-таки рельефом. Нет, конечно, не одинаков, где-то и двадцать метров, и больше. Есть места, где хрущёвки занесло по маковку. Прошло меньше полутора лет, думаю, ещё за год их будет не видно. Кроме того, в некоторых местах снег лежит себе и лежит. Статично. А где-то ледниковый панцирь двигается.

— Уровень снега и льда разный, так? — засопел Проводник.

— Да.

— Но ведь снег падает примерно одинаково везде?

— Может в какие-то места его уносит, наносит.

— То есть слой снега в итоге неравномерный и рельеф поменялся? — упрямо вёл мысль в нужном ему направлении Проводник.

— Ну блин, получается, что поменялся, — согласился я.

— В общем, это всё рассуждения о прекрасном. Летом река была. Всё, это законченная мысль. Ко второй половине августа солнце стало светить менее ярко, река замёрзла буквально за пару дней. И всё. Сейчас у нас декабрь, она всё ещё тут.

— Думаешь, следующим условным летом снова будет течь? — недоверчиво спросил я.

— Хочешь приехать, рыбку половить? А если серьёзно, то не знаю. Тут нет уверенности не то, что в завтрашнем дне, но даже и сегодняшнем, — в качестве иллюстрации своих слов он показал пальцем вперёд.

Там, в полукилометре была словно бы стена, какое-то нагромождение.

Кипп сбросил скорость, и мы докатились до тороса. Довольно странного нагромождения льда, переломанного, наваленного друг на друга словно два поля из льда пошли друг на друга войной.

Мы вышли из машины. Снег не валил, зато дул отвратительный боковой ветер.

— Странная херня. Ты видел такое, Проводник?

— Видел, но не настолько большое. В одной из общин мужик есть такой, Мичман, он много книг странных читал. Так вот он утверждал, что вулканический пепел, который падал с неба, насыщен магнитными железными частицами и его двигает магнитное поле. Но вы должны понимать, что тот же Мичман рассказывает, что под слоем снега и земли есть система туннелей великой Тартарии и их жители иногда выходят на поверхность в виде голограмм и мешают ему спать.

— Чудной мужик. Ладно, давайте объезжать этот торос.

Торос был длиной в три сотни метров. Тем не менее мы нашли проезд ближе к краю поля и двинулись дальше. Ветер усилился, и я взял в руки планшет с Климентием. Запустил программу внутреннего чата колонии, который был офлайн и не мог бы ответить и написал: «Что-то с погодой?».

Само собой, Климентий был уже в планшете и мог ответить: «У меня нет данных. Датчики ветра остались на грейдере, они показывают прежний западный ветер, давление без изменений».

«Понял».

Через полтора километра снова попался торос. А после него ещё один в километре. Мне такая динамика не нравилась, но я помалкивал, сталкеры волей-неволей становятся суеверными и некоторые вещи вслух не произносят.

А ещё через три часа нам попался не торос, а скопление снега, льда и изломанных деревьев.

— Тут был лес? — спросил я скорее самого себя, чем спутников.

— Это за пределами моих обычных путей, Странник, — Проводник воспринял вопрос на свой счёт.

Мы вышли и осмотрелись. Воплощённый хаос — снег, лёд, деревья, которые смешало и перекрутило. Это место уже не представляло собой не то, чтобы ровную плоскость, это была каша крупными кусками, разбросанная по тарелке площадью квадратный километр.

— Сколько нам до точки? — буднично спросил Проводник, который не спрашивал нас про то, как мы тут ориентируемся, но видел планшет с интерактивной картой.

— Четыре километра и что самое паскудное, это прямо за этим чудесным лесом.

— Классный у тебя навигатор. А все те, что я видел, перестали работать.

— Ага, этот всё ещё пашет.

— Ну что, — Проводник оставил свой снегоход в том цеху, где мы встретились, а сейчас достал из салона рюкзак, — прогуляемся, Странник? Четыре километра — это пара часов пути.

— Я предлагаю Киппа оставить тут.

— Что? — возмутился штрафник. — Да я сильнее вас, любого из вас. Можем прямо сейчас проверить. Ты, Странник, пару дней назад вообще помирал от острой фазы вируса, ты даже не восстановился.

— У меня есть практическая причина предлагать тебе остаться. Чтобы ты развернул Паджеро на выезд, обложил крупными кусками снега, рядышком развёл костёр и ждал нас, охраняя технику.

— От кого, от вымерших диких зверей?

— На случай если Кли… навигатор заглючит, и он не покажет вот эту точку, то как мы найдём Паджеро? Будем ходить по парковке и пикать сигнализацией? А так мы созвонимся с тобой, по огню и дыму найдём. Ну и да, если на то пошло, то твой навык хождения по поверхности минимален, а мы с Проводником опытные сталкеры.

Мы с Проводником принялись надевать на себя рюкзаки и брать снаряжение.

— Ладно, подожду вас. Только пока вы будете топать, начнётся ночь, так? Вас ждать утром или прямо в ночи?

— Ну, вероятнее, что уже утром, — ответил я. — Давай так, мы доберёмся до нашего радиста, свяжемся. Ты ответишь, что жив-здоров. И мы тогда решим, что пошли к тебе, несмотря на ночь или ждём утра. Может, там заночуем.

— В общем, держи хвост пистолетом, — похлопал его по плечу Проводник.

— Я не собака, — насупился Кипп.

…

Хождение по таким навалам — очень специфическое занятие. Мы молча шагали первые пять минут, потом оба остановились, синхронно нацепили снегоступы.

Снегоступ штука простая, куда проще лыж. Просто сетки, которые вешаются на обувь, чтобы увеличить площадь опоры. Опорная середина, куда ставится ботинок, фиксирующие ремни. Чем проще, тем реже ломается. А сломается, ну что же, новые делаются из подручных материалов.

Беда была в том, что в этом буреломе снег был всех видов. И окаменелый в лёд, перепутанные слои наста, мягкий сыпучий «песочек», в который легко провалиться и даже свежий, пушистый снежок. Снегоступ позволял не проваливаться во все виды снега, хотя панацеей, безусловно, не был.

Снегоступ Проводника был сложнее, это была целая пластиковая пластина, ровная, с кустарными, но очень качественными фиксаторами.

— Я смотрю в тех местах, где ты живешь, есть производство?

— Не обижайся, Странник, но я не особо люблю рассуждать про общины, которым помогаю. Некоторая секретность. В качестве баланса, не спрашиваю у тебя про твоих. Хотя если ты что расскажешь, послушаю.

— А что тут скажешь. Просто люди. Работяги, студенты, водители, дворники, колхозники. Даже парочка представителей научной интеллигенции есть.

— А офисный планктон?

— Те, кто захотел выжить… Переучивались. В новом мире нужно уметь что-то полезное. Когда ты юрист… Лучше б тебе уметь работать топором. Им пришлось туго. Ну то есть, всем пришлось несладко, но в разной степени. Легко переучиться, если ты привык к постоянной смене обстановки, к работе руками, к тому, чтобы сам за себя отвечать. Наш комендант инженер-энергетик, умеет работать руками, причём не только по проводам, а вообще по всему, включая человеческие лица. А я до всех этих событий был вахтовиком.

— А основная профессия?

— Бесценная по нынешним временам, я бетонщик.

Проводник негромко рассмеялся. Это смотрелось странно, что мы беседовали в уюте внедорожника, а потом как ни в чём не бывало, продолжили пока карабкались на пригорки, огибали торчащие в стороны стволы деревьев, которые природа вывернула с корнем, спускались в приямки и старались не провалиться если в этом буреломе образовались пустоты.

Мы использовали то, что любители эльфов и всякого толкиенизма назвали бы «лёгкие ноги». Мы двигались плавно, легко, не наваливаясь всем весом и не напрягаясь, чтобы можно было без проблем менять положение тела и переносить на новые точки опоры. Я использовал как посох свой бессменный топор, а Проводник, у которого, к слову, были неплохие составные лыжные палочки, только ноги и всё. И тем не менее мы достаточно быстро продвигались вперёд к своей цели.

Такое движение достаточно быстро утомляло и через сорок минут мы остановились внутри ямы шестиметровой глубины.

— Прошу привала, Проводник! — я поднял руки. — Кипп прав, я недавно прошёл острую фазу вируса Татуировщик.

— А, ну да, ты что-то такое говорил. Думаешь, ты больше не заразен?

— Надеюсь, у меня финальная стадия выздоровления. Ну, я рассчитываю, что вышел к выздоровлению, а не отказу органов и у меня короткое улучшение перед смертью.

— Ты знаешь, по поводу вируса. Мы с мужиками покумекали и думаем, что вирус не так страшен.

— Я-то надеюсь, что он убивает. Есть свои причины на такое рассчитывать, — ответил я.

— Убивает. Но если бы не Катаклизм, это был бы просто очередной чудной грипп, не более того. Грипп ведь тоже убивает, так? Просто вирус застал нас, то есть, людей, что называется врасплох. Он убивает, потому что мы ослаблены, голодны, слабы, недополучаем белок, витамины, солнечный свет, ведь большая часть людей сидят в убежищах и наружу нос не показывают.

— То есть, ты считаешь, вирус не так уж крут, просто мы салабоны?

— В конкретно этот момент нашей жизни — да.

— Ну, Проводник, если подумать, я с тобой соглашусь.

— Ладно, сменим тему. Скажи, а военные у вас обретаются?

— Нет. Точнее сказать… Будешь энергетик? Из старых?

Я достал две баночки Red Bull 0,25 и одну подал Проводнику.

— Приму в подарок, — осторожно ответил он и предложил в ответ крем.

— Хороший, с пантенолом.

— Давай. Передохнём пару минут и в путь. О чём это мы, о военных? — я присел и намазал лицо порцией крема, потом с треском открыл банку и влил в себя глоток кисло-сладкой жидкости. — Так вот, у них есть по крайней мере одна известная мне база, собственно, она там же, где была часть.

— Выкопали себе туннели?

— Как ни странно, построили снежный замок, причем не для красоты, а по всем правилам фортификации. Я много раз им предлагал переместиться в город, есть много свободных локаций пригодных для заселения.

— Не хотят? — предположил Проводник.

— Тут материя тонкая… Мне кажется, что очень многие, если не все, выжили, потому что у них была идея, какой-то смысл, внутренняя причина для активных действий. Военные до сих пор служат, они поднимают флаг, у них звания и порядок. Понятно, что большая часть утомляющей части службы ушла в небытие, но они по-прежнему солдаты, они как приняли присягу, стали на пост, так и не могут оттуда уйти. И этот «долг» держит их в стране живых.

— Интересная концепция. Пойдём?

— Да, пошли.

Мы выбрались из ямы и действуя так, чтобы сэкономить силы, пошли к месту назначения, указанному на карте имени Климентия.

— А какая у тебя идея-фикс, Странник?

— На первых порах это было простое незамутнённое выживание. Потом — остаться в живых среди выживших. Быт наладить, адаптироваться, научиться получать удовольствие хотя бы от тех остатков жизни что остались. А теперь… Если не считать того, что я пытаюсь справиться с очередной бедой из-за горизонта, теперь я думаю… А куда мне вообще двигаться? Вот представь, ты попал в воду. Допустим, это не ледяная вода, как в нашей реальности, а как в прошлом. Ты упал с борта лодки в море.

— Надо грести к берегу.

— Погоди. В первый момент ты выплываешь и стараешься не утонуть. Приноровиться к новой среде. Вот ты не утонул. А дальше? Дальше-то что? На короткой дистанции тебя такая стратегия спасла, больше скажу, она была правильной. Но в более далекой перспективе ты утонешь, не сможешь вечно держаться на воде. Отсюда вопрос: где берег? Куда плыть?

— Ты сейчас думаешь, куда тебе плыть?

— Ну да. Давай рассмотрим оптимистичный сценарий. Зима продлится четыре года.

— Хрена себе оптимистичный.

— Ну, у нас есть один библиотекарь, который то ли кино видел об этом, то ли книгу читал. В общем, знаешь, при отсутствии других понятных теорий, мы взяли эту как рабочую. Тем более, мы переживаем вторую зиму, сможем пережить и четвёртую.

— Главное, чтобы их было какое-то не запредельное количество. И это будет не новая эра ледяного шара, больше шестисот миллионов лет, когда планета превратилась в большой ровный кусок льда. Четыре, если подумать, тоже переживём.

— Ну да… Так вот. Потом придёт долгожданная весна. Однако уже сейчас понятно, что мир никогда не будет прежним. Я однажды во время бурана закопался в один дом. Ну то есть, дом как дом, одинокий алкоголик жил. А буран продлился шесть дней, я каждый день трактор откапывал и читал. Читать бывает очень полезно.

Мы шли и шли, пробивались через лес, которому не было конца. Время от времени я сверялся с навигатором. Одна из причин моего условного доверия к Киппу — у него навигатора не было. Ему буквально некуда бежать.

— Так вот, — продолжил я после вынужденной корректировки курса. — Там был забавный учебник по геологии, советский, конца тридцатых годов двадцатого века. В нём довольно неплохо расписаны периоды жизни планеты, динозавров и, в конце, людей. И там была даже не глава, а скорее несколько абзацев. Я понимаю, что учебник, быть может, безумно устарел, но другого у меня нет, так что…

— Так что там пишут? О чём вообще речь?

— Выход из ледниковой эры. Строго говоря, мы и до этого жили в условном малом ледниковом периоде, но это лирика. Короче, когда ледники тают, причём не понятно, сколько это занимает время, континенты превращаются в нагромождение озёр и болот. Называется это всё «голоцен». Мир затопило к херам. Ну, в нашем случае моря вернутся к обратному уровню. А вот на суше всё изменится. Озёра, болота, похолодание по сравнению с периодом до катаклизма, процветание рыбы, которая выжила, земноводных и насекомых. Короче, не будет никаких полей и лесов. Река, про которую ты рассказывал, лишнее тому подтверждение. Да и лес, мы по нему идём.

— Да, деревья погибли. Не выдержали. Если хотя бы часть их сохранится, мы их культивируем и расселим.

— Хороший план, мы тоже зерно припрятали. Всхожесть за четыре года упадёт писец как, но тут хотя бы одно зерно из десяти взойдёт, можно жить. Говорят, в отдельных общинах сохранили кроликов и свиней. Может, кто корову припрятал. Словом, восстановление, да… Но это не отвечает на глобальный для лично меня вопрос.

— Какой вопрос?

— Где я хочу встречать весну? Куда двигаюсь лично я? Где я увижу весну или умру, дожидаясь её? Я пока что просто тупая рыбка, которая плывёт по течению. Куда мне плыть? Причем это не философский вопрос, а практический.

— Не знаю, что тебе сказать, Странник. Я могу найти дорогу, но конечную точку ты должен представлять себе сам и сам же несёшь за неё ответственность.

— К ответственности я готов. Ладно, давай вернёмся к нашей светлой и прохладной на ощупь реальности.

Мы спустились с очередного нагромождения и оказались на краю сравнительно ровного поля. По нему мы и прошли последние шестьсот метров прежде, чем оказались перед большой красной лепёхой, в полусотне метров от которой торчала громадная мачта.

— Оно? — Проводник показал на антенну. — Это Надежда FM?

— Ну, получается, что так.

Красная лепёха была крышей красного цвета, которая имела «голубиные» окна, то есть когда-то тут водились эти птицы, а сейчас все подобные окна задраены, забиты досками, кроме одного, где была криво-косо, но присобачена пластиковая дверь, как на балкон. Ну, по всему видать, тут вход, которым не пользовались уже достаточно давно.

Лопата нашлась у Проводника, и он за пару минут подчистил дверь от намерзшего снега и льда.

Он же дёрнул ручку, и мы вошли на душноватый чердак.

Как по команде, и тут я снова неосознанно считал Проводника матёрым сталкером, мы остановились и некоторое время молчали, слушали, смотрели, даже нюхали.

По запаху — тут кто-то живёт, только, конечно, намного ниже, не на чердаке.

Щёлкнули фонарями, причём у Проводника был налобный и двинулись.

Внутри чердака протоптана тропинка, следуя за которой между опорных балок из грубо оструганных брёвен, мы дошли до люка, ведущего вниз.

Люк оказался заперт, но мы не такие люди, которые — ну окей, мы обломались, сядем, поплачем и пойдём обратно, наполненные горем.

Нифига. Проводник осмотрел люк, дёрнул и показал мне, где находится запор.

Я хотел было рубить, но потом передумал, развернул топор как таран и ударил в «заданный район». Люк обиженно звякнул и распахнулся настежь.

Мы спустились по лестнице, я глянул, что такого выбил. Ага, шпингалет вывернул. Ну, допустим.

— Что, по-твоему, тут было? — спросил я Проводника.

— Что-то нежилое. Школа?

— По данным… Короче, село тут было маленькое, своей школы не было. Вообще непонятно тут было, кроме жилых домов, но это не оно. Ладно, спросим у местного.

Я достал из кармана дешёвый радиоприёмник с парой капелек-наушников. Включил на единственную действующую радиостанцию.

Звучала музыка. Что-то степенное, неспешное и в то же время весёлое.

— Думал от него подсказку услышать?

— Нет. Честно говоря, не хочу попадать в эфир. Не стремлюсь к публичности. Ладно, проверяем все двери?

Мы проверили все помещения на втором этаже, спустились на первый, но там уже не проверяли, было видно, что обитатель живёт в подвале, все следы вели туда.

Радиоведущий жил в подвале. Не так глупо, учитывая, что земля сохраняет свою температуру под слоем снега. Там было не то, чтобы тепло, там было не так убивающе-холодно, как на поверхности.

Мы спустились, для чего открыли (в этот раз не пришлось выбивать) ещё одни двери.

Здание было большим. А вот подвал не очень, но тоже по меньшей мере полторы сотни квадратных метров. Тут были бойлеры, какое-то оборудование вроде отопительного и бомбоубежище с приоткрытой дверью.

Само помещение было безбожно захламлено ящиками, коробками, пустыми баклажками, мусором, какой-то мебелью и прочим хламом.

Внутри бомбоубежища, в этом царстве мусора, из деревянных реек, высотой от пола до потолка собраны два куба, чьи стенки были из сотового поликарбоната, как теплица. Кубы стояли вплотную, между ними был проход, но и каждый из кубов имел довольно хилую дверь в основное бомбоубежище.

— Зачем два? — не понял Проводник.

— Ну как в анекдоте. Англичанин попал на необитаемый остров, спустя пару лет его спасли. Когда спасали, обнаружили три хижины. Спросили их назначение. Он говорит, это мол, мой дом, это клуб, куда я хожу, а это клуб, который я игнорирую.

— Смешно, — без улыбки прокомментировал Проводник и осторожно приоткрыл хлипкую дверку в один из кубов.

— Ну, привет, — поздоровался он. Я помахал из-за плеча Проводника.