Между небом и землей. Через Дух Андрэ Луиса

15 ПО ТУ СТОРОНУ СНА

Вернувшись к Эстевесу, Кларенсио предложил ему свою руку друга, но молодой человек взмолился:

— Не бросайте меня в тюрьму! Не бросайте меня в тюрьму! Я жертва!…

Министр воздержался от преследования его чувственных проявлений. Медленным шагом, как человек, несущий груз печали, враг Леонардо пошёл по направлению к дороге, возвращаясь домой. Мы пошли за ним на коротком расстоянии. Занимался день.

Прохожие спешили на работу. Скрипели сонные трамваи, и по улицам там и сям начинали сновать машины.

Парень, преследуемый нашей группой, скоро остановился перед какой-то группой жилых домой.

Находящиеся неподалёку большие настенные часы показывали половину шестого.

Растерянный, молодой человек повернулся в направлении нас, перед тем как исчезнуть внутри дома.

Мы тоже вошли.

Спустя мгновение мы оказались лицом к лицу с ним, когда он пытался вновь овладеть своим физическим телом.

Стараясь не ранить его, Министр с любовью помог ему, и Эстевес понемногу обрёл своё естественное спокойствие. Он находился в мягкой апатии, когда будильник прозвенел без четверти шесть.

С замкнутым лицом он потирал глаза, сохраняя впечатление плохого сновидения. Когда он поспешно стал одеваться, мы увидели, как крохотная визитная карточка выпала у него из кармана, позволив нам прочесть имя: «Марио Сильва, Санитар».

И наш наставник подтвердил:

— Вчера нашего друга звали Эстевес. Сегодня его зовут Марио Сильва, и он работает по своему призванию санитаром. Послушаем его несколько мгновений.

Молодой человек занялся своей гигиеной, и немногим позже был принят в маленькой комнатке симпатичной пожилой женщиной, во взгляде которой мы определили нежность матери.

После чувственных приветствий дама спросила его жизнерадостным тоном:

— Ты где был последнюю ночь, сын мой? Твоё мрачное лицо не обманет меня.

— Просто ужасный сон, мама.

И с выразительными жестами между глотками кофе он объяснил:

— Мне приснилось, что кто-то зовёт меня, далеко отсюда, громким голосом, и, думая, что речь идёт о каком-либо больном в тяжёлом состоянии, я не колебался. Я побежал в направлении зова, но вместо того, чтобы оказаться в комнате больного, я сразу же очутился к плохо освещённой и влажной комнате.

И с помощью воображения, которым он располагал, чтобы отвечать на нужды мысли, молодой человек продолжил:

— Это была совершенная тюремная камера, в которую я вдруг оказался заключён в компании с одним преступником, чей внешний вид выражал зло, и бедной женщиной в слезах. Если к несчастной бедной женщине я испытывал большую симпатию, то к арестанту с такой ужасающей рожей я испытывал такое же большое отвращение. Тем не менее, у меня сложилось впечатление, что мы знакомы. Меня охватила смесь ненависти и страдания, пока я находился с ними, в основном, к тому несчастному, чей взгляд казался мне жестоким. Я спрашивал себя, почему я не избавлюсь от этого мерзкого присутствия. Но в то время, как мужчина был для меня отталкивающим, женщина вызывала у меня самую сильную растроганность. И хоть это казалось очень странным, я одновременно ощущал желание напасть на мужчину и приласкать женщину. Я был в ожидании, когда этот преступник стал приближаться, движимый очевидным намерением уничтожить меня, тогда как бедная женщина пыталась защищать меня. Я утратил голос, не зная, хочет ли этот уголовник убить меня здесь же, и испытывал то же желание в ответ! Ослеплённый непонятной злобой, я собирался броситься на него, когда в один момент появился представитель полиции в сопровождении двух охранников, вмешавшись в наш спор и помешав нашему зловредному порыву. Насколько я мог понять, он сразу же смог сдержать моего агрессора, вынудив его, побеждённого, сесть, тем самым обретя моё уважение, уважение настолько великое, что, несмотря на своё желание выслушать слова плачущей, стоящей на коленях женщины, я не мог сдвинуть ноги с места, о которое они упирались. После быстрых и энергичных слов представитель полиции ввёл в камеру других охранников, которые вывели моего противника наружу. Затем, усадив меня в старое кресло, он отвёл молодую женщину внутрь тюрьмы.

На лице у него было выражение человека, который напрасно пытается вспомнить что-то, и через какое-то время невысказанного, заключил:

— После… после я уже ясно не помню. Знаю только, что бросился бежать в направлении дома, поскольку полицейские, казалось, были расположены заняться и мной. Боясь тюрьмы, я вдруг проснулся в подавленном состоянии.

Пожилая дама, внимательно его слушавшая, спокойно сказала:

— Существуют поистине ужасные кошмары.

— Именно это я и почувствовал, — озабоченно признал Марио.

Его мать благожелательно взглянула на него и добавила:

— Дитя моё, есть ли здесь какая-то связь с нашей Зульмирой? Та женщина, которой ты симпатизировал, случайно, не наша старая подруга? И не может так оказаться, что мужчина, внушивший тебе столько отвращения, это её супруг?

Молодой человек слегка побледнел и нехотя, с грустью ответил:

— Как знать?

— Есть ли какие-либо новости от нашей старинной приятельницы?

— Нет. Единственная информация, которой я располагаю, та, что она живёт здесь же, и муж её — важный железнодорожник.

— Я никогда не могла понять её отношения. Столько лет вместе, столько планов счастья!… Вот так всё изменить ради какого-то вдовца с двумя детьми!…

Молодой человек с горечью заметил:

— Мама, давай избегать неинтересных воспоминаний. Зульмира не должна больше появляться в моей памяти, а этот Амаро, за которого она вышла замуж, это чёрное пятно в моём сердце. Думаю, лучше чувство, которое я храню в своём сердце, это ненависть, которой я соединяю их в своих воспоминаниях. Я не желаю видеть их вновь, и, откровенно говоря, если бы я знал, что они живут по соседству с нами, я бы подумал о нашем переезде на другие места.

И через несколько мгновений молчания добавил:

— Мой сон — это обычный кошмар. Возможно, это из-за каких-то неопределённых тревог или пищевого отравления.

Дама раздосадовано улыбнулась и сказала:

— Что касается меня, я уверена, что по ночам во сне мы встречаем людей, которых любим или ненавидим. Во сне наш разум ищет друзей или врагов пути, чтобы уладить свои личные счёты. По этому поводу у меня нет никаких сомнений.

Бесспорно раздосадованный, сын встал, обнял свою мать, поцеловал её седовласую голову и заключил:

— Время неумолимо. Сон прошёл, и теперь меня ждёт реальность. Я должен участвовать в операции на двух детях, ровно в восемь утра. Я больше не могу ждать. Больница не занимается кошмарами.

Он выдавил из себя улыбку и распрощался.

Мать проводила его до дверей, а затем в задумчивости вернулась к домашним делам…

Мы готовились в дорогу, а мой мозг осаждали навязчивые вопросы. Имеем ли мы право на новую главу в истории молитвы Эвелины? Являются ли упомянутые санитаром Амаро и Зульмира теми же персонажами, которых мы ранее посещали?

Я готовился задать свои вопросы, когда взгляд Кларенсио встретился с моим. Понимая моё удивление, он объяснил:

— Я уже знаю количество твоих вопросов. Наш новый друг в действительности был женихом Зульмиры, одержимой женщины, которую мы знаем. Он хотел жениться на ней, но был изгнан из её сердца этим Амаро. Прошлое говорит в настоящем. Они смешались в одном полотне обязательств, которые им навязывает спасение.

— Встретятся ли они снова, чтобы развязать искупительную борьбу, в которой они участвуют? — в восхищении спросил Хиларио.

— Неминуемо, — сказал наставник уверенным голосом, делая упор на ответе.

Владелица мест, преданная и чувственная мать просила Иисуса благословить её сына, машинально водя веником по полу и размышляя о рассказанном ей сне.

Мы ощущали эти размышления в её озабоченном мозгу. Она знала, чего стоило молодому человеку отказаться от той, которую он избрал. Она знала его темперамент и боялась, что он вновь будет чувствовать себя побеждённым и от того мучиться.

Мысль в молитве постепенно таяла в её голове, словно тонкий луч света.

Кларенсио подошёл к ней и придал ей сил, которые успокоили её сердце.

Затем ориентер представил нам её со своим обычным великодушием:

— Сестра Минервина — наша старинная приятельница. Через её руки прошли полдюжины детей, которых она прекрасно воспитала. У неё преданное сердце и душа, богатая верой.

Мы с любовью сжимали её в объятиях в момент прощания. Когда по возвращении Министр ощутил наше желание последовать за Марио Сильвой, чтобы получить более важную информацию, касающуюся развития нашей истории, которая начинала зачаровывать нас, он посоветовал:

— Не стоит беспокоить наших друзей во время исполнения своих дневных обязанностей, вызывая объяснения, неприятные для них и вырванные из всего контекста. Дождёмся ночи, поскольку, пока физическое тело восстанавливается, душа неуклонно ищет место или вещь, притягивающие её сердце.

Мы послушались ориентера и успокоились.

Нам надо было дождаться ночи, момента, когда наш опыт продолжил бы свой путь.