Между небом и землей. Через Дух Андрэ Луиса

36 ОБНОВЛЁННЫЕ СЕРДЦА

Прошло три дня после освобождения Хулио.

Снова у Зульмиры с первых часов ночи мы констатировали глубокую подавленность.

Прогрессивное ослабление несло в себе опасность для её организма. Кларенсио после её осмотра с опасением заметил:

— Наша сестра нуждается в более надёжной помощи. У неё почти полное истощение.

Больная принимала его магнетическую помощь, когда в соседний салон вошли Марио, Антонина и Гарольдо.

Мы оставили наставника с больной и вошло в комнату, где должна состояться семейная встреча.

Служащий железных дорог и его дочь оказывали почести гостям.

Гостеприимный Амаро явно чувствовал большое облегчение. Его улыбка была широкой и непроизвольной, хоть и немного печальной, она приоткрывала внутреннее удовлетворение человека, который наконец-то увидел конец застарелому и неприятному раздору.

Марио чувствовал себя стеснённым и неловким, тогда как Антонина излучала симпатию и доброту, завоёвывая тем самым дружбу хозяев.

Санитар представил молодую женщину и ребёнка своими друзьями, затем, явно проинструктированный своей спутницей, завёл разговор о болезненном впечатлении от смерти малыша, и представил извинения за своё отсутствие, поскольку он признавал что должен был сделать это.

Его удивило то, что он только что сказал.

Он находился ещё в шоке от впечатлений от того, что произошло, и чего он не ожидал.

Он говорил поистине взволнованно, поскольку при воспоминании последних минут малыша, его глаза наполнились слезами, которые никак не могли скатиться по его щекам.

Это явное волнение Сильвы, соединённое с искренним смирением, растрогало сердце Амаро, и он почувствовал облегчение.

— Я заметил боль, охватившую тебя в момент, когда нашего ангелочка унесла смерть. Меня глубоко растрогали твои чувства, не только из-за твоей профессиональной преданности, с которой ты помогал нам, но и в силу чистой любви друга, который так давно отдалился от нас.

Благородство бывшего соперника, в свою очередь, решительным образом повлияло на санитара. Вибрации приветливости и нежности, исходившие от чувственного замечания, внутренне изменили его.

Марио почувствовал мягкое облегчение.

И пока Эвелина занималась больной мачехой, он вспоминал о той нравственной пытке, которая охватила его, как только он увидел безжизненное тельце Хулио, кратко описывая свой комплекс вины, завладевший им. Верно ли он следовал указаниям специалиста? Или случайно ошибся в дозировке медикаментов?

В короткой паузе, естественным образом возникшей в разговоре, Амаро взял слово и благожелательно добавил:

— Причин для такого беспокойства не было. С самого первого визита врача я понял, что наш сын обречён. Сыворотка была его последней помощью.

И с мучительным смирением подчеркнул:

— Не в первый раз я прохожу подобное испытание. Много лет назад я страдал от потери своего младшего сына от первого брака, который странным образом утонул во время одной из наших редких походов на пляж. Признаю, что тогда я почти обезумел. Но я занялся религией, чтобы не пасть, и сегодня я понимаю, что мы должны почитать намерения Божьи. Мы всего лишь создания, нуждающиеся в божественной помощи в каждый момент нашего человеческого опыта.

— Совершенно верно, — оптимистично вмешалась Антонина. — Без духовной поддержки мы бы и шагу не ступили в пространстве истинной внутренней гармонии. Смерть тела — не всегда самое худшее, что может произойти с нами. Сколько раз родители вынуждены сопровождать нравственную смерть своих детей в преступлении или пороке, которые они не могут прервать? Я также потеряла одного из детей, которых Бог мне доверил, но я старалась привыкнуть к его отсутствию без возмущения, поскольку Мудрость Господа не должна приниматься легкомысленно.

— Вас слушать — одно удовольствие! — сказал Амаро со скрытым удовлетворением. — После того, как я сильно привязался к католицизму при чтении Святого Августина, я вижу, как во мне происходит благословенное обновление.

И более внимательно поглядев на собеседницу, он спросил:

— А вы тоже католичка?

Антонина улыбнулась и объяснила:

— Нет, Амаро, что касается веры, я принимаю спиритическое толкование Евангелия, но это не мешает нам быть в поисках одного и того же Учителя.

— Ах, да, Иисус — это наш порт приписки, — подчеркнул гость с терпимостью. — Я не смотрю на религию с точки зрения ограничений. Вы, как спирит, и я, как католик, мы оба владеем одним языком веры. Думаю, что Божественное Провидение, словно Солнце, сияет для всех.

— Это великая радость — чувствовать благородство вашей души, — с энтузиазмом прокомментировала Антонина. — В абсолюте мы желаем быть искренними христианами, и ваше благородство позволяет мне предвидеть красоту Христа в благородных жизнях.

Амаро не успел ничего ответить.

У их двери остановилось такси, и в дом с контрольным визитом быстро вошёл семейный врач.

После привычных приветствий он переступил комнату больной, и поскольку Амаро хотел было сопровождать его, он посоветовал ему оставаться в салоне с гостями, так как он имеет намерение подвергнуть больную скрупулёзному осмотру, желая осмотреть её один на один.

Эвелина присоединилась к нам и, проводив врача взглядом, мы увидели, что его тепло приняли Кларенсио и Одила, видневшиеся у двери.

Разговор повернул в сторону Зульмиры.

Озабоченный глава семейства беседовал со своей больной супругой, представ перед деликатной ситуацией.

Зульмира, заболевшая вместе с болезнью малыша, ничего не ела со дня его смерти. Несмотря на все медицинские советы и призывы семьи, она словно была далеко от нас, не проявляя ни малейшего интереса к жизни. Она слабела с тревожной скоростью.

Словно желая дать информацию о своей частной жизни внимательному санитару, он коснулся психических расстройств своей спутницы до появления малыша, которого смерть вырвала из их совместной жизни. Своим победным материнством Зульмира преодолевала опасный склон жизни.

Она проявляла себя более радостной, более живой, она вновь обретала своё здоровье.

Но с развоплогцением ребёнка новый кризис охватил весь дом. Болезнь снова нашла прибежище в его стенах.

Обмениваясь многозначительными взглядами с Антониной, Марио будто пребывал между замешательством и разочарованием.

Исповедь Амаро в его глазах свидетельствовала о чистом смирении.

Во многих случаях он представлял его как глубокий колодец гордыни и высокомерия, и неоднократно он осознавал, что вёл внутренние оживлённые монологи, мысленно споря с ним.

Теперь же он отдавал отчёт, что его противник был обычным человеком, который, как и он сам, нуждался в мире и понимании.

Разговор продолжался в чувственной манере, когда в салон вернулся врач.

С мукой на лице он обратился к железнодорожнику:

— Амаро, это средство невозможно, если не работает предвидение. Ситуация с Зульмирой сильно осложнилась в последние часы. Сделанная вчера сыворотка не принесла желаемого результата. Её депрессия огромна. Думаю, что необходимо сделать ей переливание крови ещё сегодня вечером, чтобы завтра непреодолимые препятствия не захватили нас врасплох.

Амаро побледнел.

Антонина молча повернулась к Сильве, словно пытаясь сказать: «Не сомневайся. Пришёл твой черёд помогать. Используй эту возможность».

В замешательстве, Марио машинально встал и, прежде чем Амаро успел сказать хоть пару слов по теме, он представился врачу:

— Доктор, я был бы счастлив, если бы вы приняли мою помощь. Я донор в больнице, где я работаю. Если вы позвоните педиатру, к которому вы обращались в случае с Хулио, он сможет подтвердить мои слова.

И подняв глаза на своего бывшего соперника, умоляющим голосом сказал:

— Амаро, позволь мне это! Я хочу хоть как-то помочь больной!… В конце концов, мы же теперь все братья.

Взволнованный глава семейства с признательностью сжал его в своих объятиях.

— Спасибо, Сильва!

Он не мог произнести ничего больше.

Тревожно взглянув на него, он направился в комнату своей жены и с нежностью стал смотреть на неё.

Усадив Гарольдо рядом с кипой старых журналов, Антонина отдала себя в распоряжение Эвелины, чтобы помогать в хозяйстве по дому, тогда как Марио с врачом быстро отправились на поиски необходимого материала.

Прошёл час. Постель больной более интенсивно озарялась предстоящей работой.

Ошеломлённая Зульмира узнала Марио. Но прострация, в которой она находилась, была такой, что она не могла выразить ни интереса, ни неудовольствия по этому поводу. Когда ей представили Антонину, она ограничилась несколькими односложными словами, со слабой улыбкой признательности.

Взяв на себя работу санитарки, молодая вдова приняла предопределённую наружность.

Она нежно стала поддерживать больную, помогала врачу в его задачах и, завоевав благодарность новых друзей, вместе с Эвелиной стала следить, чтобы все меры гигиены гармонично соблюдались.

После завершения переливания крови у санитара была характерная реакция. Но Сильва, потому ли, что сам ослаб, или потому что количество крови было слишком большим, стал проявлять глубокое изнеможение.

Однако в его глазах светился уже совсем другой свет. Казалось, он утратил все волнения, которые мучили его. У него появилась уверенность, что он реабилитирован перед своей совестью. Он принёс былым противникам своё сердце этим братским визитом, а его собственные силы, влитые в органическое поле женщины, бывшей его возлюбленной, казалось, способствовали исчезновению в нём старых мыслей печали, долгое время не дававших покоя его личной жизни.

Заметив падение жизненных сил, врач сразу же принял соответствующие меры, и Марио был с комфортом усажен в широкое кресло возле своих друзей.

Врач распрощался со всеми уже с большей долей оптимизма.

Просто, без манер, Антонина помогла приготовить ароматный вкусный кофе каждому из них, и разговор снова обрёл былое оживление.

Именно сейчас вдова поделилась своим желанием вернуться. Она была работоспособна, а как мать, имела троих детей. Но она могла бы располагать для работы двумя днями в неделю.

Амаро подчеркнул тот факт, что трудно найти санитарку или гувернантку в эти трудные моменты, и с радостью принял её любезный жест.

Счастливая, Антонина пообещала вернуться с Лизбелой на следующее утро. Она была убеждена, что малышка сможет занять Зульмиру своими детскими играми, облегчив тем самым её измученное материнское сердце.

Эвелина с восторгом расцеловала её. Она симпатизировала Антонине, словно сестре.

С нравственным подъёмом и действительно счастливый, Марио собрался уходить и вызвал такси.

Прощание было горячим и сердечным. А Сильва, глядя на свою спутницу, почувствовал себя примирившимся с самим собой, излучая молчаливую радость людей, нашедших своё счастье.