Между небом и землей. Через Дух Андрэ Луиса

38 СЧАСТЛИВЫЙ БРАК

Неистовствующая буря чувств в группе, которую мы наблюдали, постепенно улеглась.

Хулио в своей духовной жизни без каких-либо страданий ожидал возможности вернуться в физическое поле, а Зульмира, под благотворным влиянием Антонины, обратилась к радости жизни.

Марио Сильва, преобразованный под руководством молодой вдовы, глубоко привязался к ней, привыкая жить рядом с ней.

Завязалась крепкая дружба между героями нашей истории.

К великой радости Эвелины, которая стала ученицей Антонины, сходство интересов и тенденций у них было очень велико, они навещали друг друга раз в неделю. Семейный храм Амаро преобразился. Сюда проник оптимизм, укрепляя свою обитель в сердцах. Стали организовываться воскресные прогулки, а Сильва, присоединившийся к другим, казалось, обрёл зарождающуюся молодость.

Общественные товарищеские отношения изменили и его внешность.

Он утратил неразговорчивость, в которую погружены все закоренелые холостяки.

Лизбела привязалась к нему с большой нежностью, а браться Гарольдо и Энрике сделали его поверенным в своих детских мечтаниях.

Много раз Амаро и его супруга, с почтением, смешанным с любовью, участвовали в изучении Евангелия в доме у Антонины, возвращаясь домой просвещёнными и счастливыми. Их восхищение этой достойной молодой вдовой с каждым разом росло, а железнодорожник, в границах возможного, стал принимать участие в образовании малышей, когда не был занят, привлекая санитара ко всему, что он предпринимал в этом направлении.

Одним ясным воскресным утром мы оказались недалеко от дома Амаро, в рамках нашего наблюдения за здоровьем Зульмиры, когда Сильва встретился с другом, дожидаясь прихода Антонины с детьми. Семейная группа запланировала пикник в соседнем парке.

Удовлетворённо глядя на них, Министр прокомментировал:

— Слава Богу, наш санитар действительно изменился. Он стал более весел, доступен, в прекрасном расположении духа.

— Можно сказать, в нём произошла революция, — согласно заметил я.

— Такова любовь, — подчеркнул невозмутимый наставник. — Это сила, преобразующая судьбу.

Возможно, потому что хитрая улыбка показалась на губах Хиларио, ориентер добавил:

— Я смог проконсультировать программу, намеченную для перевоплощения Антонины во время нашей помощи брату Леонардо Пиресу, и знаю, что она обязалась сотрудничать по-матерински, чтобы он смог обрети новое тело на Земле. Как Лола Ибаррури, она была причиной отравления, положившего конец её внутреннему покою, ошибки, которую наша сестра рассчитывает теперь искупить.

Её любимым сыном станет тот, кто в прошлом был её спутником по приключениям, занимаясь её образованием высшего порядка.

Замечание взволновало нас. Удивлённый Хиларио сказал:

— Значит, Сильва…

Но Кларенсио прервал его фразу, добавив:

— Сильва и Леонардо переплетены в своих сложных долгах одного к другому. С давнего времени они взращивают колючий куст взаимного отвращения. Теперь же, как мы надеемся, приведённые к кровным узам, они перевоспитаются. Никому не избежать Закона…

Мы увидели, как служащий железных дорог, как если бы он услышал наш разговор, соединяясь с нами невидимыми нитями мысли, по-дружески хлопнул по плечу своего спутника, сказав ему:

— Послушай, Марио. У меня нет никакого права вмешиваться в твою жизнь, но ты мне как брат, и я подумываю о будущем. Считаешь ли ты, что Антонина была бы женой, достойной твоего идеала доброго человека?

Молодой человек смущённо покраснел, ничего не отвечая, и его друг продолжил:

— С момента возвращения нашей дружбы я наблюдаю с всё возрастающим почтением отличие этой женщины, чьё присутствие была благословением для нашего дома. Она ещё так молода, она могла бы дать радость дому, который стал бы алтарём для твоего опыта. Кстати, я был взволнован, когда узнал о её жертвах молодой матери, тогда как с тобой она могла бы поберечь своё здоровье, которое так дорого стольким людям. Я уже знаю, о её положении на фабрике, где она работает. Её все там любят. Для многих она была преданной медсестрой и просто сестрой. Её руководители почитают её за безупречное поведение. Это замечательно для вдовы, которой всего лишь тридцать два года. К тому же я заметил, что её дети сблизились с тобой, как родные. И разве ты не видишь, как она одна противостоит борьбе, в которой тратит все свои силы?

Немного отойдя от изумления, охватившего его изнутри, санитар со смирением ответил:

— Я понимаю. Я думал над этой возможностью, но я больше не ребёнок.

— Именно поэтому, — ободряюще подхватил его друг. — Настоящий момент требует методики, утешения и защиты. Семья — это самый ценный вклад в будущее.

— А у меня сложилось впечатление, что сердце в моей груди, подобно уснувшей птице. Я действительно чувствую, что неспособен переживать страсти.

— Что за глупость! — весело возразил собеседник. — Счастье практически невозможно в импульсивных привязанностях, которые взрываются чувством, словно иллюзорное шампанское.

И улыбаясь, добавил:

— Любовь влюблённых, в двадцать четыре градуса в тени, часто всего лишь минутная вспышка, оставляющая только пепел. По мере того, как мой опыт продолжается во времени, я признаю, что брак, прежде всего, это союз душ. Я говорю с пониманием человека, который дважды был женат. Страсть, дорогой мой, ответственная за все эти кукольные театры, представляющие грустные зрелища. Чистая дружба — это истинная гарантия супружеского счастья. Без его фундамента братской общности и взаимного уважения брак рано или поздно превращается в тяжкие цепи социальной тюрьмы.

Марио слушал размышления своего спутника в состоянии, среднем между восхищением и удивлением.

Да, думал он, С момента, когда он подошёл к Антонине в первый раз, он почувствовал в ней идеальную женщину, способную понять его сердце. Он посвящал себя ей и её трём детям с огромной нежностью и непревзойдённым доверием.

Этот благородный и простой дом становился частью его существования. Если бы ему пришлось расстаться при любых обстоятельствах, он, несомненно, почувствовал бы себя задетым в самой дорогой ему радости…

Пока Амаро предавался этим размышлениям, Сильва запоминал, запоминал…

Лицо Антонины проникало сейчас во все закоулки его души. Понимание и смирение, с которыми это благородное создание встречало самые трудные проблемы, затрагивали самые потаённые уголки фибры его существа. Постоянное самопожертвование в пользу детей, осуществляемое с искренней радостью, естественное отстранение от пустяков, которые имеют привычку ослеплять женские чувства, человеческая солидарность, с которой она могла управлять отношениями со своим ближним, и, поверх всего этого, кристальный характер, который проявляется во всех событиях жизни, представали уже по-другому в этот момент в его воображении.

Мечтатель, он, казалось, разглядывал розовые кусты на улице, равнодушный ко всему внешнему миру.

Так протекли долгие моменты, в течение которых он пережил и просмотрел своё прошлое.

Затем, словно вернувшись из долгой ментальной отлучки, он посмотрел на своего друга и признал:

— Ты прав, Амаро. Я не могу ослушаться того, что приказывает мне жизнь.

Однако они не смогли продолжать свой разговор. Пришла счастливая вдова с детьми, что вызвало приход Зульмиры и Эвелины, которые радостно вышли приветствовать их.

Мы оставили наших друзей сладкой неразберихе семейного крута, и отправились к нашему служебному храму.

Наши мысли осаждало множество вопросов, но Кларенсио ограничился словами:

— Время — как волны. Оно приходит и уходит. Мы должны пожать то, что посеяли.

Несколькими днями позже духовные друзья Антонины принесли нам добрую весть о многообещающем обязательстве. Скоро Марио и молодая вдова должны пожениться.

Мы нанесли множество визитов будущей паре до союза, которого мы все ждали с радостью.

Амаро и Зульмира, в признание дружбы и нежности, которые они постоянно получали со стороны жениха и невесты, предложили свой дом для церемонии, которая в назначенный день осуществила гражданский акт в свой самой большой простоте.

Многие спутники нашего плана прибыли в дом железнодорожника, включая развоплощённых монашек, которые испытывали особое почтение к санитару.

Дом Зульмиры, украшенный розами, был наполнен дружественными личностями. Счастье читалось на всех лицах.

Настал вечер, и в простом доме Антонины снова объединились почти все приглашённые. Молодожёны хотели помолиться в компании дорогих им лиц, благодаря Господа за счастье этого незабываемого дня.

Скромное строение было наполнено любящими просветлёнными сущностями, которые вдохновляли энтузиазм и надежду, восторг и покой.

Человек, который мог бы видеть этот маленький дом с точки зрения высшей духовности, мог бы подтвердить, что видит голубятню, полную радости и света.

В маленьком переполненном салоне старый дядька невесты встал и приготовился молиться.

Кларенсио подошёл к нему и коснулся его головы, поседевшей с годами. Его морщинистые губы в благословенной теплоте вдохновения, с которым наш ориентер обволакивал его душу, произнесли трогательную просьбу к Иисусу, моля о том, чтобы Он помог всем в покорности своим Божественным намерениям.

Ясные слёзы заволокли его взор.

Закончив молитву, Гарольдо, Энрике и Лизбела, одетые в белое, стали раздавать ликёр и сладости.

Взволнованные, мы подошли к молодожёнам попрощаться.

Сжимая их в своих объятиях, мы увидели, как Эвелина, в силу своей юности, принимала нежную защиту какого-то молодого человека, который влюблённо смотрел на неё. Министр улыбнулся и объяснил нам:

— Это Лукас, брат Антонины, будущий оформитель книг в Сан-Пауло, чьё прекрасное духовное образование скоро соединится со старшей дочерью Амаро для исполнения работ, ожидающих их в мире.

Резко прервав наши возможности задавать множество вопросов, наставник добавил:

— Всё есть любовь на пути жизни. Давайте же учиться пользоваться этим в восхвалении добра нашим собственным трудом, и всё будет единым благословением.

Мы в удовлетворении отправились восвояси.

А поскольку далеко отсюда долг призывал нас, мы отправились в путь, стараясь походить на наставника, преданного ценному сопряжению глагола «служить».