Муля, не нервируй... Книга 2

Глава 10

– Твою ж мать! – воскликнул Печкин.

А я торопливо затушил окурок и бросился в комнату Пантелеймоновых.

На полу, прямо возле стола, раскинув руки, словно маленький, заросший щетиной лебедь, неподвижно лежал Гришка и не подавал признаков жизни. Я нагнулся и потрогал жилку на шее – она не билась.

– Вроде не дышит, – неуверенно произнёс я в звенящей от напряжения тишине, – но, наверное, нужно ещё зеркальцем дыхание попробовать. А что именно произошло?

– Я не хотел! – истерически вскричал Жасминов, брызгая слюной, но по его виду сразу было видно, что он хотел, ещё как хотел. Может быть, и не насмерть хотел, но пришибить Гришку уж точно.

Я опять нагнулся над трупом.

– Не трожь! – сварливо крикнул Печкин из коридора. – Сейчас Варвара Карповна придёт, и сама всё посмотрит!

Я не знаю, что такого может рассмотреть Ложкина в трупе, если он труп, но раз Печкин сказал, значит, подождём. В таких случаях всегда, чем больше народа задействовано, тем лучше (хотя всё равно не пойму, откуда у старушки такая тяга к рассматриванию трупов?).

– Ты его чем стукнул-то? – спросил я Жасминова: нужно было разобраться в ситуации, хотя бы в общих чертах (не знаю зачем оно мне надо, но во всех детективах положено было поступать именно так).

– Он ругался со мной, обзывал! – горестно простонал преступный Жасминов, схватившись за голову. – Начал меня обзывать. Я вспылил и толкнул его. Он не удержался, упал и ударился головой об угол стола. И умер… Поверьте, я не хотел! Ну, зачем мне убивать его?!

И хотя я легко мог привести как минимум двадцать пять причин, зачем Жасминову убивать Гришку, но всё-таки я не сомневался, что он особо и не хотел. Идти в тюрьму на длительный срок, я точно не помню, пятнадцать или двадцать пять лет, особенно когда ты успешный артист – более, чем глупо, даже для Жасминова.

Наконец, подошла Ложкина.

– Злыдни и обормоты, – проворчала она, – ещё и дорожку кровью испачкали. Лилька придёт – ругаться будет. И правильно! Попробуй потом ещё отстирать её, дорожку такую…

Она подошла к Гришке и тут я стал свидетелем удивительного, почти мистического, исцеления: она как-то неожиданно-резко схватила Гришку под мышки, чуть приподняла, потрясла, пнула его, перевернула и пнула ещё раз, но уже гораздо сильнее.

Не успел я вознегодовать, мол, зачем же так издеваться над трупом, как из груди данного трупа раздался протяжный хрип, затем он и вовсе закашлялся, и застонал.

– Ну, вот и всё, – ворчливо сказала Ложкина и повернула голову к Печкину, – Пётр Кузьмич, пойдём-ка котлетки лучше кушать, я там уже всё и разогрела давно. Котлетки из телятинки, как ты любишь. Покушаешь, пока тёпленькие…

И при этом она так умилительно улыбнулась, словно это и не Ложкина вовсе, а кроткий херувим из садов иерихонских.

Я аж глаза протёр от изумления, настолько разительным был переход от свирепой любительницы пинать трупы до заботливой хозяюшки.

– Ты давай иди, Варвара Карповна, – степенно молвил Печкин доминирующим голосом, – готовь там на стол, что ли. Я сейчас туточки проконтролирую и приду. Ступай.

Ложкина без всяких на то возражений, как миленькая, развернулась и посеменила в комнату.

– Вот это дисциплина! – невольно восхитился я.

– А чё там! – махнул рукой Печкин, но скрыть самодовольный вид не смог, – с моё поживешь и не такому научишься. Бабу нужно в узде завсегда держать – первое правило стабильной и счастливой семьи. Иначе чёрте что получится.

Я был с ним солидарен. Хотя, чтобы научиться этому, явно нужен недюжинный педагогический талант. Можно даже сказать, призвание свыше.

– Что случилось? – наконец-то открыл глаза Гришка и, застонав, схватился за голову.

– Осторожнее! – сказал я, – а лучше пока полежи, Гриша.

– Кто это меня так, а? – с невольным уважением в голосе спросил Гришка. Силу он почитал.

– Я, – опустил покаянно голову Жасминов, – извини, Григорий. Не хотел тебя убивать. Так оно как-то само получилось.

– Ыыыых, – понуро махнул рукой Гришка и со стуком откинул голову обратно на пол.

– Осторожнее! – опять воскликнул я.

– Может, в больницу его надо? – с беспокойством спросил Жасминов, впрочем, как мне показалось, больше имитируя беспокойство, артист всё-таки.

– Не надо меня в больницу! – перепугано взвился Григорий, затем опять уронил голову на пол и сдавленно ойкнул.

– Но ты же ранен, – попытался пробиться к Гришкиному голосу разума я. Но то ли разум у Гришки был размером с грецкий орех, то ли я растерял в этой ситуации дар убеждения: сколько я не уговаривал, а склонить его к посещению врача вообще не вышло: Гришка до ужаса боялся уколов и людей в белых халатах.

– Меня лечить надо по старинке, – прохрипел Гришка, морщась от боли, – мы у нас в цехе только так и лечимся. И ещё иногда и дёгтем. Но это если совсем уж…

– Чекушку ему надо, – пояснил Печкин и со вздохом добавил, – жаль, что я сейчас не могу. Меня Варвара Карповна ожидает. Но обязательно подойду позже.

С этими словами он торопливо ретировался.

– Ишь, хитрый какой! – прохрипел Гришка осуждающим голосом, – это он просто не хочет на бутылку скидываться.

– Я денег на бутылку сам дам! – торопливо заявил виноватый Жасминов, – вот только где её приобрести? Магазины, небось, уже закрыты.

– Скажи Герасиму, он сходит, – дал ценный совет из-под стола Гришка умирающим голосом. – И скажи, пусть поторапливается. Худо мне. Могу и не дождаться.

– Я мигом! – просиял Жасминов. Он был счастлив, что всё более-менее благополучно разрешилось и теперь ему не придётся идти в тюрьму. На повергнутого Гришку он старался не смотреть, видимо совесть таки мучила.

Пока Жасминов ходил хлопотать насчёт выпивки, мы с Гришкой остались наедине. Нет, так-то моим первым желанием было уйти, но бросать раненого в голову человека одного я побоялся. Кто его знает, что может взбрести в его надтреснутую голову. Ещё, не дай бог, дом решит поджечь, ради интереса.

– Муля, – прохрипел Гришка с пола. – У меня беда.

– Да, Гриша, мне жаль, что так всё получилось, – посочувствовал соседу я.

– Не потому, – махнул рукой Гришка, – Лилька пошла тёщу с автобуса встречать…

– Опять, что ли? – удивился я.

– Угу, – душераздирающе вздохнул Гришка и пожаловался, – и главное, коварная такая, чтобы был повод вернуться, так она Кольку в деревню сперва забрала, якобы молочка козьего попить. А теперь обратно привезёт, и заодно сама приедет.

– Мда, – только я смог, что выдавить я, и озадаченно почесал бритый затылок.

Вот теперь уж начнётся. Под гостеприимным кровом коммунальной квартиры вот-вот соберётся весь серпентарий. Надо бы ещё Мулину маменьку, Надежду Петровну, позвать, как говорится, для колорита и полного счастья.

– Муля, что мне теперь делать? – с беспокойством спросил Гришка, – меня больше дежурить на заводе не пустят, я ещё эти отгулы не отгулял.

– Пусть сперва приедет, потом разберёмся, – обтекаемо ответил я.

Пока мы болтали, вернулись Жасминов с Герасимом. Последний держал в руках по бутылке водки. Ещё по одной торчало из его карманов. Явно Жасминов здорово перепугался, раз так расщедрился.

Гришка посмотрел на Герасима с уважением.

– А закусь? – озабоченно вспомнил Жасминов. – У меня есть только батон и бутылка кефира. Думал на завтра на утро оставить.

– На кой нам твой кефир, – скептически сказал Гришка, – водку кефиром запивать будешь, что ли?

– Да уж, здесь чой-то посущественнее надо, – глубокомысленно сказал Герасим и выставил все четыре бутылки на стол в ряд. Немного посмотрел и вытащил ещё одну из голенища сапога.

– Ого! – сказал Гришка счастливым голосом.

– У меня Дуся рыбных расстегаев вчера принесла, так ещё остались, – вспомнил я, – и сальтисон ещё есть.

– И ты молчал! – обрадовались мужики, – давай тащи всё, Муля, что есть!

Я никогда жадным не был, сбегал в комнату, и уже через пару минут стол был уставлен едой и бутылками.

Мы немного поспорили, где размещаться. У Гришки скоро должна была приехать тёща, а у Жасминова в чулане места мало, да и стола нету. У Герасима тоже чулан, к тому же бардак. А я к себе особо не приглашал.

И тут скотина Жасминов намекнул своим подлым, коварным голосом:

– Так у Мули же есть стол, а тёщи нету! – и посмотрел на всех так, словно получил Нобелевскую премию, – мы можем у Мули посидеть.

– Можем, – кивнул я, в душе ненавидя Жасминова, и злорадно добавил, – но только при одном условии. Когда завтра утром придёт Дуся, то скажешь, что это ты предложил. У меня и свидетели есть.

Улыбка Жасминова увяла. И все отвели глаза, и срочно перевели тему разговора. Дусю в коммуналке боялись похлеще Ложкиной. Поэтому вопрос отпал сам по себе, и мы культурно разместились у Гришки за столом.

Единодушно был сделан вывод, что когда приедет Гришкина тёща, то ничего страшного: она одна, а нас четверо, уж как-нибудь отобьёмся. Или убежим.

В комнату заглянул Печкин и сообщил строгим голосом, потирая руки:

– Наливай! Только быстро! Пока моя Варвара Карповна за уксусом к соседке ушла.

Гришка споро принялся разливать водку по стаканам.

– За чудесное воскрешение! – сообщил тост Печкин, и все выпили. Потом ещё выпили. И ещё…

Сидели хорошо, душевно, много разговаривали. А я всё никак не мог прийти в себя по поводу Ложкиной: метаморфоза превращения из злобной старушки в любящую невесту была столь стремительна, что я не выдержал и задал Печкину вопрос:

– Пётр Кузьмич, а как Варвара Карповна так ловко Гришкин труп оживила? Вроде и не врач она, а взяла и справилась.

– Так в Севлаге она работала, – отмахнулся Печкин, – на Колыме и не такому научишься, уж поверь, Муля.

Он хотел ещё что-то уточнить, но передумал. Дальше мы эту тему развивать не стали.

Разлили ещё по одной, выпили. Герасим отвалился самый первый и тихо дрых на полу, ровно на том месте, где был Гришкин труп.

А потом, когда Гришка с Печкиным тихо запели песню про коня, я тихо спросил Жасминова:

– Орфей, ты Москву хорошо знаешь?

– А то! – с гордостью сказал он. – Я москвич в восьмом поколении. А, может, и больше.

– А ты улицу Ленина знаешь?

Лицо Жасминова напряглось:

– А зачем тебе? С какой целью интересуешься?

– Да я там рядом проходил, мимо дома 61. И меня остановили люди из органов. Обшманали зачем-то и отпустили. Что там происходит?

– А ты разве не знаешь? – удивился он, – ты же тоже москвич.

– Москвич, – подтвердил я (Муля действительно был москвич, а вот я – нет).

– Там рядом, в одной из квартир, закрытый клуб находится, – с кривоватой усмешкой пояснил Жасминов. – у нас многие из театра его посещают. По средам и пятницам.

– Что за клуб? – не понял я.

– Для мужчин, – хихикнул Жасминов, – вот товарищи из органов и ловят посетителей. Статью за мужеложество никто не отменял.

Чёрт! Я чуть не хлопнул себя по лбу. Совсем забыл, что в те времена с этим боролись и было строго. Но зато хорошо, что я теперь причину знаю и смогу сходить забрать свёрточек. Вот только как пронести деньги, если они там всех проверяют?

– Надо на запивон ещё воды принести, – сказал изрядно захмелевший Гришка и с укоризненным намёком посмотрел на Жасминова, как на самого виноватого.

– Неа, я больше туда не пойду! – замотал головой Жасминов да так, что пряди волос аж выбились из причёски и разметались. От этого вид его стал ещё моложе и импозантней.

– А чё так-то? – удивился Гришка и поучительно добавил, – это я не могу. Я ранен. А Мулю неудобно отпускать, он меня от тёщи спас. Остаешься ты.

– И я не могу! – упрямо сказал Жасминов. – Там эти…

Он сделал волнообразное движение руками над своей грудью.

– Морские котики? – удивился Гришка и громко икнул.

– Неа, – опять замотал головой Жасминов, – девки.

– Что за девки? – моментально заинтересовался Гришка и даже про рану свою позабыл.

– Одна рыжая, – попытался сформулировать особые приметы Жасминов, – а вторая – н-нет!

– А чё они там, на кухне делают, девки эти? – икнул Гришка.

– Замуж хотят, – вздохнул Жасминов и осуждающе покачал головой.

И я понял, что на кухню за водой придётся идти мне. Ну раз так, то сходим. Я встал, взял графин и пошел на кухню.

Там, у форточки стояли и курили Нонна Душечка и Вера Алмазная. При виде меня, она расцвели улыбками:

– Муля! – воскликнула Нонна, – а где Жасминов?

– Водку пьёт и от вас прячется, – наябедничал я и поставил кувшин в раковину.

– Как же так, Муля? – возмутилась Вера, – мы его тут ждём, ждём… уже почти пачку сигарет скурили…

– Вот потому и прячется, – сказал я и открутил кран.

– Муля, а ты не можешь позвать его? – замурлыкала Нонна.

– Могу, – сказал я и принялся наблюдать, как набирается вода в графин. Испокон веков известно, что человек может бесконечно смотреть на три вещи, среди которых «как течёт вода». И вот я смотрел, смотрел и потом понял, что завтыкал. Потому что графин давно наполнился, вода переливалась через край, разбрызгиваясь во все стороны. Девушки мне что-то там говорили на заднем плане, фоном, что-то объясняли, доказывали. А я вылупился на этот чёртов графин и завис. Давно таким пьяненьким не был.

Могучей силой воли я помотал головой и сбросил наваждение. Затем закрутил кран, отлил немного воды, чтобы не переливалась через край, когда я нести её буду и затем только посмотрел на девушек.

– Тебе разве трудно, Муля? – канючила Нонна, – он скромный, постоянно прячется. Ты его как-то нам сюда приведи, а мы уже дальше разберёмся.

И тут меня осенило, и я выдал чистейшей воды импровизацию:

– Могу! И вывести сюда Жасминова. И познакомить вас, и всё остальное. Вот только как вы его на двоих делить будете, а?

Нонна Душечка и Вера Алмазная переглянулись и их взгляды лязгнули друг о друга.

– Разберёмся, – сказала Нонна, но голос её прозвучал неуверенно.

Девушки опять переглянулись и теперь уже их взгляды грохнули, а в воздухе запахло серой.

– В общем смотрите, – продолжил ковать железо пока горячо я, – делаем так. Вы соблазняете Софрона и уводите его отсюда. Как только он бросает Зайку и выезжает из квартиры, я сразу вас знакомлю с Жасминовым. Более того, ещё и с его другом тоже познакомлю.

Если честно, то я не знал, есть ли друзья у Жасминова. Может, он вообще единственный певец на всю Москву, но очень уж нужно было начать внедрять «программу успеха» для Музы. А то если я ещё протяну, то потом уже ничего внедрять некому будет. Софрон её изведёт окончательно.

Нонна Душечка и Вера Алмазная в очередной раз переглянулись и теперь их взгляды были ласковыми, словно океанский бриз, где-нибудь у побережья Антильских островов.

– Договорились! – первой сказала Нонна Душечка и тряхнула рыжей шевелюрой, очевидно для дополнительной аргументации.

Вера Алмазная не успела и с досадой попыталась наморщить гладенький лобик.

– Мне Жасминов, а Вере – его друг! – подчеркнула она, чем заработала от Веры Алмазной ледяной взгляд.

– Даже если его друг директор театра? – спросил я невинным тоном, и Нонна Душечка застыла соляным столбом, словно супруга Лотта. А Вера, наоборот, расцвела и стала милой, как котёнок.

– Так что начинайте, – заявил я категорическим голосом пьяного человека, – в ваших интересах. И чем быстрее, там лучше. А то желающих стать невестой самого Жасминова, тут более, чем хватает.

Озадачив кордебалет будущих невест, я подхватил графин с водой и отправился в комнату к Гришке. Чувствовал я себя при этом матёрым аферистом.

Из недр комнаты доносились возбуждённые голоса. Но, видимо, у меня то ли ангел-хранитель, то ли чувство собственного самосохранения, но, прежде, чем ступить в комнату, я чуть приоткрыл дверь и заглянул в щель.

К моему ужасу, там уже была Лиля, которая плакала, и Полина Харитоновна, которая орала на абсолютно никакущих Гришку и Жасминова. Герасим где-то предусмотрительно испарился. Как и хитрый Печкин. Опустевшие бутылки стояли на столе в аккуратный ряд и драконили этим Полину Харитоновну ещё больше.

Очевидно, что меня долго не было и парни устали ждать, поэтому пили так, без запивона. А потом появилась Гришкина тёща, которая и устроила им локальный Армагеддон.

Стараясь не стукнуть дверью, я осторожно, на цыпочках, прокрался в свою комнату и быстро запер дверь. Графин верну завтра.

Но спать я не собирался. Вместо этого я оделся, на голову натянул кепку, чтобы не блестеть лысиной в лунном свете.

Пока я пьяненький и храбрый, я собрался прогуляться по адресу: улица Ленина, дом 61, и забрать заветный свёрток.