Муля, не нервируй... Книга 2

Глава 19

– Что случилось, Варвара Карповна? – спросила Белла.

Остальные соседи притихли и только с недоумением хлопали глазами.

– Где была моя башка, когда я поверила этому… этому…! – Ложкина аж задохнулась от возмущения и умолкла, так и не найдя слов для выражения обуявших её эмоций.

– Пётр Кузьмич, вы где? – позвал тем временем я (а то от Ложкиной чего угодно дождаться можно, тот ещё Раскольников в юбке).

Из комнаты выглянул Печкин. Вид у него был изрядно ошалевший и огорошенный.

– Что стряслось? – спросил я.

– Ай! – отмахнулся тот удручённо.

– Уходи, злыдень! – рявкнула Ложкина и замахнулась на молодожёна какой-то тряпкой.

– Погодите, Варвара Карповна, – строго сказал я, – давайте не пороть горячку. Давайте разберёмся спокойно. Возможно, произошло недоразумение.

– Какое там недоразумение! – окрысилась Ложкина, – моё скоропалительное замужество – вот где недоразумение!

– А всё же я считаю, что нужно сесть и разобраться, – настойчиво сказал я, но при этом случайно икнул.

– Эээээ, милок, да ты уже лыка не вяжешь! – с досадой фыркнула Ложкина, – что с тобой разбираться?! Иди проспись сперва.

– Но я-то лыко вяжу, – неожиданно твёрдо сказала Полина Харитоновна и вдруг как гаркнула, – а ну-ка живо, сопли все подобрали! Устроили тут! Варвара! Говори, что стряслось?

Ложкина вдруг разрыдалась.

– Варя, ну что ты, что ты… – обняла её Гришкина тёща и принялась гладить по взъерошенной голове, как маленькую, – а пойдём-ка ко мне, чайку попьём, успокоимся… поговорим по-бабьи…

– Ко мне лучше пошли, – категорическим голосом предложила Белла, – у тебя полна горница людей. А я одна живу.

– А и точно, пойдём, – согласно кивнула Полина Харитоновна и увлекла плачущую Ложкину в комнату Беллы.

Белла и Лиля тоже устремились за ними.

В коридоре остались только мы: я, Герасим и Печкин. Нонна так и продолжала сидеть на чемодане: она слилась с торшером и старалась не отсвечивать.

Повисла пауза, которую прервал Герасим:

– Ты это… Пётр Кузьмич, идём-ка сюда! – он потянул за руку Печкина к чемодану, – щаз всё уладим. Ты, главное, не переживай… бабы, они завсегда такие. Сентиментальные… и дуры все…

Он усадил безответного, деморализованного Печкина на чемодан и сунул ему стакан в безвольные руки.

– Выпей-ка!

Тот сопротивляться не стал и залпом хлопнул самогону. И даже не поморщился.

– Закусывай, – Герасим протянул ему кусок хлеба с салом.

– Неее, – помотал головой Печкин, – ещё налей.

Герасим моментально плеснул ему и разлил нам остатки.

– Давайте! – строго сказал Герасим, – за взаимопонимание.

Мы добросовестно выпили. И закусили, даже Печкин.

– Давай-ка, Валюха, метнись на кухню и глянь, что там есть, – велел Герасим Нонне Душечке, – а то у нас закусь закончилась.

– И самогон, – подсказал я.

– Ээээ, нет, – хитро улыбнулся Герасим, – этого добра у нас есть. Я же знал, что свадьба будет. Запасся.

– Я тоже хочу послушать, – надулась Нонна.

– Я кому сказал? – нахмурил кустистые брови Герасим, – быстренько метнулась и собрала, что есть. Давай-ка, милая.

Нонна обиженно надула губки, но Герасим не обратил внимания.

А я понял, что из них будет замечательная семейная пара. И не только фиктивно ради квартиры.

Осталось примирить ещё и эту пару, Печкина и Ложкину, я имею в виду, и тогда воцарится идиллия.

Нонна ушла, а Печкин застыл, вперив неподвижный взгляд в стенку. Он даже внимания не обратил, что Герасим Нонну назвал Валюхой. На всегда любопытного Печкина это было совершенно не похоже. Явно мужик на грани.

– А теперь рассказывай, – велел Герасим и оглянулся, – пока бабских ушей нету.

– Да что рассказывать, – вздохнул тот, – Варвара с утра документы искала…

– Какие документы? – влез я.

– Да на дом в Костромской области. Родительский, – угрюмо ответил Печкин, – мы же завтра уезжаем туда. Венчаться хотели… и дом посмотреть… вот она и искала.

– И что? – поторопил Герасим, – давай быстрее, пока Валюха не вернулась.

И опять Печкин не отреагировал и не спросил, что за Валюха такая.

– Да грамотку она нашла старую… – прошептал Печкин и вдруг заплакал.

Мы с Герасимом недоумённо переглянулись.

– Что за грамотка? – начал тормошить Печкина Герасим.

– Там благодарность отцу, – всхлипнул тот, сконфуженно утирая слезу.

– Да говори ты! – сердито сплюнул Герасим, – что из тебя каждое слово клещами вытягивать надобно?! Что за благодарность?

– Вот, – он вытащил из кармана и протянул пожелтевший листочек.

Я первый схватил и развернул. На бумаге плохого качества было напечатано: «Благодарность бригаде товарища Печкина Кузьмы Ксенофонтовича за проявленное мужество и активность в ликвидации религиозных пережитков в селе Заозёрное…». Дальше было затёрто на месте перегиба бумажки.

– Это… – я не успел завершить мысль, как Печкин зло сказал:

– Да! Это! Мой отец возглавлял агитбригаду. Они после революции церкви жгли. Попов ловили. По заданию Партии.

Он опустил голову, но закончил:

– Она нашла грамотку по Заозёрному… а там звонарём был отец Варвары. Его с семьёй потом из-за этого на Колыму сослали…

– Ох ты ж! – схватился за голову Герасим, – как же оно так? Что же теперь будет?

А Печкина как прорвало:

– Она как нашла, прочитала и давай орать. А я аж обомлел весь, слова сказать не могу. Как заледенело внутри всё…

– Что же ты так? – покачал головой Герасим, – зачем такие вещи в бумагах хранишь? И бабе ещё дал рыться… бабу до документов допускать нельзя! Не знаешь, разве?

– Так-то оно так, – со вздохом согласился Печкин, – я давно ещё всё в кучу сложил, да и запамятовал как-то. Сколько лет-то прошло. А надо было найти, вот она и полезла… кто ж знал-то?

– И что теперь будет? – охнул Герасим.

Печкин только ниже опустил голову.

– Вот, что нашла! – к нам из кухни пришла Нонна с тарелкой котлет и банкой квашеной капусты, – как раз хорошо на закусь будет.

Судя по её глазам, она всё это время подслушивала.

– Так, – сказал я решительным голосом, – а сами вы как на Колыме оказались, Пётр Кузьмич?

– Да как… – вздохнул Печкин, – как все, так и мы. Отца потом тоже с семьёй сослали.

– А за что?

– Да он же жалел попов этих, вешать их не давал. И расстреливать не давал. И утварь церковную тоже жечь запрещал. Часть в музей велел отдать, а где вторая часть – не ясно. Вот и написали на него донос и под трибунал отдали. Но так как у него много было таких грамоток, то не расстреляли, а сослали вместе с семьёй.

– Так а почему вы Варваре Карповне об этом не рассказали? – удивился я.

– Дак он же занимался ликвидацией… возглавлял… – вздохнул Печкин тяжким вздохом.

– Капец, – тихо сказал я и скомандовал, – идём! Только говорить буду я.

– Погодь, Муля, – рассудительно встрял Герасим и разлил нам по стаканам самогон, – для храбрости. Как лекарство!

Мы выпили. Дополнительная храбрость в разговоре с Ложкиной отнюдь не помешает.

Я ухватил деморализованного Печкина под руку, и мы нашей небольшой делегацией отправились на дипломатические переговоры. Герасим тоже пошел с нами, как заинтересованная сторона. Нонна незаметно тоже увязалась следом.

У двери Беллы я замешкался и осмотрел всё своё воинство: Печкин был поникшим, словно незабудка после майской грозы, Герасим излучал умеренный оптимизм, а Нонна светилась от сдерживаемого любопытства.

Нормально, в общем.

Я постучал в дверь.

Сперва ничего не происходило, а затем дверь распахнулась и на пороге возникла озабоченная Лиля:

– Вы не вовремя, – сказала она нам нелюбезным голосом, – уходите!

– Лиля, ты решила стать между любящими сердцами? – грозно спросил я и опять громко икнул.

Лиля опешила и тихо пискнула:

– Муля, ты пьян. Мы её только-только успокоили, и ты снова сейчас начнёшь…

– Доверься мне! – сказал я ей почти трезвым голосом.

– Да! – компетентно подтвердил Герасим и для аргументации добавил, – брысь, Лилька!

Лиля посмотрела на нас, покачала головой, но пропустила.

Перед нашими глазами открылась эпическая картина: за столом сидели Белла, Полина Харитоновна, Муза и Варвара и пели печальную песню. Почти пустая бутылка из-под креплёного вина и стаканы стояли на столе. Закуски не было.

Ну, всё ясно.

Я шагнул в комнату, увлекая за собой Печкина.

Остальные, то есть Герасим и Нонна просочились тоже.

Лиля захлопнула дверь, и этот стук вывел поющих женщин из состояния печального анабиоза.

– Ты! – вскричала Ложкина, и глаза её налились кровью, – упырь! Упырище пришёл! Уйди с глаз моих, кровопивец!

Печкин съёжился.

– Ша, баба! – вдруг рявкнул Герасим и от неожиданности Ложкина заткнулась. – Сейчас Муля говорить будет! Слушать всем!

Тишина, что возникла в комнате, была абсолютной.

И я сказал:

– Варвара Карповна! Произошло досадное недоразумение.

– Да какое недоразумение?! – опять вскричала Ложкина, – этот…

– Я кому сказал цыц?! – опять гаркнул боевой Герасим. – Не перебивай! Знай своё бабье место!

– Так вот, – продолжил я, – вы, Варвара Карповна, увидели только часть этой истории и сделали абсолютно неверные выводы.

Ложкина опять вскинулась, хотела что-то сказать, но зыркнула на Герасима и промолчала, недовольно поджав губы. И только желваки ходили по её скулам. Остальные женщины сидели, словно воды в рот набрали. И даже глаза от стола не поднимали. Чтобы не нарываться, значит.

– Сейчас я докажу, что всё было совершенно не так, – сказал я, и Ложкина посмотрела на меня, как на врага, но опять промолчала.

– Аргументирую, – сказал я и начал излагать эту историю в правильном контексте, – да, отец Петра Кузьмича действительно возглавлял агитбригаду по борьбе с церковью. И в том числе в вашей деревне. Но он это делал, чтобы спасать священников…

– А моего отца… – вскричала Ложкина, но тут уже я повысил голос:

– Я не закончил! Извольте не перебивать, пожалуйста, товарищ Ложкина!

Ложкина как подскочила, так и плюхнулась обратно, глядя на меня широко раскрытыми глазами:

– Так вот, – сказал я обволакивающим голосом, – он действительно спасал священников. Так-то за религиозную деятельность им всем полагался расстрел. Сами же знаете!

Я посмотрел по очереди на всех. И все кивнули. Даже Ложкина кивнула, а я продолжил:

– Поэтому Кузьма Печкин, возглавляя отряд, делал всё так, чтобы их не расстреливали или не вешали, а ссылали с семьями на Дальний Восток и в Сибирь. Это была всё же лучшая участь, чем смерть. Без кормильца в то время семье было не выжить. А на Колыме жить тоже можно вполне нормально, сами знаете!

Ложкина несмело кивнула и опустила глаза.

– Что касается церковного реквизита, то Кузьма Печкин добивался того, чтобы эти вещи передавались в музеи и были сохранены для потомков. Но некоторую часть он прятал. За что тоже попал под донос и трибунал, и в результате был также сослан. Ведь вы же сами прекрасно знаете, что Пётр Кузьмич провёл все молодые годы на Колыме, как и вы.

Ложкина вспыхнула и покраснела, а я безжалостно продолжил:

– И вы сами знаете, что отказаться участвовать в агитбригаде он не мог. У него тоже была семья. Но всё, что он мог, он сделал. И я скажу так – он не погубил вашего отца, Варвара Карповна! Он, наоборот, сохранил вашему отцу и остальным родичам, жизнь! Вы благодарить должны Печкина, а не ругать его такими словами!

Выпалив эту тираду, я перевёл дух.

В комнате повисла ошеломлённая тишина.

Ложкина посмотрела на Печкина. А Печкин посмотрел на Ложкину.

Вдруг Ложкина зарыдала:

– Петюнечка-а-а-а-а….! – и бросилась ему на шею, забившись в рыданиях.

– Варюшенька-а-а-а…! – и себе заголосил Печкин, принимая раскаявшуюся супругу в объятия.

Белла, Муза и Полина Харитоновна шмыгали носами и утирали глаза, Лиля и Нонна рюмсали, даже не скрываясь. Даже Герасим смахнул предательскую слезинку.

Дав молодым супругами немного времени на перемирие, я сказал:

– И сейчас вы, когда поедите в Костромскую область, у вас будет возможность расспросить всё у сестры Петра Кузьмича и у других родственников, постарше. Они-то обязательно должны знать, что там было и где остальные церковные ценности. И это ваша миссия теперь!

Озадачив молодоженов, которые посмотрели на меня круглыми глазами, я сказал:

– А сейчас, коли развод отменяется, давайте праздновать второй день свадьбы, что ли. А то гостей пригласили, сейчас вот-вот придут похмеляться, а стол не накрыт даже.

– И картошка на плите греется! – охнула Полина Харитоновна, – уже и сгорела, наверное!

– Я выключила, – пискнула Нонна и все вдруг посмотрели на неё.

– А ты что здесь делаешь? – набросилась на неё Полина Харитоновна, – что тут вынюхиваешь?

– А ну тихо! – рявкнул вдруг Герасим, – Валюха – моя невеста! И я никому не позволю гонять её!

Все тотчас же забыли про Печкина и Ложкину и воззрились на Герасима и Нонну.

Герасим приосанился и с достоинством заявил:

– Завтра с утра идём в ЗАГС заявление подавать, значится!

Что тут началось.

Еле-еле удалось разогнать взбудораженных баб накрывать на стол (ну да, такие новости, сперва молодые хотели разводиться, потом перехотели, а теперь новые новобрачные скоро вот-вот будут!).

Белла посмотрела на всех горящими глазами и сказала:

– Ах, как это всё романтично!

И все были согласны.

Полина Харитоновна, Лиля, Нонна и Муза пошли накрывать стол, Герасима приобщили носить тарелки, Печкин и Ложкина молча уединились у себя в комнате и больше никому не открывали, а мы с Беллой остались в её комнате одни.

– Муля, – сказала она нетрезвым голосом, – вот почему так?

Я развёл руками: мол, и сам в шоке, ну, а что делать?

– Вот ты как забросил носок в таз Фаине Георгиевне, так всё и началось…

Я напрягся. Неужели она вычислила, что я попаданец, что я не Муля? В смысле, не тот Муля. а другой?

Но Беллу тревожило совсем иное, и она повела речь не о том:

– Муля, – сказала она, – вот я за тобой наблюдаю, наблюдаю…

Я аж вздрогнул.

– Ты Жасминова с Гришкой помирил, Гришку с Лилей помирил, Гришку с Полиной Харитоновной помирил, Жасминова с Полиной Харитоновной помирил, Фаине Георгиевне роль нашел, Ложкину замуж выдал, Герасима вот скоро женить будешь, Музу успокоил и кота ей нашел…

Я кивнул, мне аж отлегло. Главное, она не догадалась, что я попаданец.

– И вот всем-то ты, Муля, помог, – Белла обличительно ткнула в меня указательным пальцем, – а почему ты мне не помогаешь?! Я что, по-твоему, самая негодящая, да?!

Глаза её налились слезами. И я сказал, положив руку на сердце:

– Я всегда готов вам помочь, Белла!

– Ну, так помоги! – фыркнула она.

– В чём помочь? – не понял я.

– Я тоже хочу, чтобы моя жизнь… чтобы моя жизнь… – она всё никак не могла подобрать эпитет.

И я пришёл на помощь:

– Не была столь беспросветной и серой? Чтобы жизнь обрела смысл? И каждый день был интереснее, чем предыдущий?

Белла ошарашенно уставилась на меня, словно я раскрыл её будущее. И кивнула.

А я добавил:

– Хочется счастья?

Белла опять кивнула.

– Только вы не знаете, какое оно у вас должно быть, счастье, да?

– Д-да… – выдавила из себя Белла и заплакала, – помоги мне, Мулечка-а-а…

Я обрадовался. Если с Музой на данный момент всё было более-менее понятно, у неё сейчас этап, когда она отмякает душой, дальше мы, конечно, будем ещё работать. То с Беллой было гораздо сложнее. У дамочки был не самый простой характер, и я совершенно не представлял, как к ней и подступиться. А тут вдруг она сама проявила инициативу. Добровольно, так сказать.

И это прекрасно укладывалось в наш с Фаиной Георгиевной спор по поводу «Успешного успеха» и правильной стратегии.

Но так сразу соглашаться было нельзя. Белла была из той категории людей (хотя все люди, в основном, такие), которые совершенно не ценят, если что-то им преподносится на блюдечке.

Поэтому с нею нужно было поторговаться (для виду, конечно же). И я сказал:

– Могу помочь и подсказать, Белла.

Белла обрадовано вскинулась:

– Ну, так говори!

– А что мне за это будет? – ворчливо сказал я.

– Какой ты меркантильный, Муля! – надулась Белла.

– Да, я такой, – комично приосанился я, и Белла не выдержала, захохотала (да и пьяненькая она была к тому же).

– И что ты хочешь? – спросила она кокетливым тоном, каким умеют разговаривать только красивые женщины, уверенные в своей неотразимости, даже, если от красоты больше ничего почти не осталось.

– Вы мне будете должны услугу, – сказал я.

– Какую? – напряглась Белла.

– Когда придёт время, я скажу, – напустил таинственности я.

Белла недовольно фыркнула:

– Я надеюсь, с третьего этажа выпрыгивать не надо будет?

– И даже голышом по Москве бегать не надо будет и кричать «Мяу», – усмехнулся я, и Белла опять рассмеялась:

– Всё не привыкну, какой ты шутник, Муля! Ну, говори же!

– Всё просто, – пожал плечами я с видом кота Матроскина, – есть у меня одна идея…