Комната под номером сорок семь оказалась скромной по размерам, но удивительно светлой. Узкие высокие окна впускали солнечные лучи, мягко ложившееся на стены, выкрашенные когда-то в молочно-белый цвет, который теперь выцвел и местами потрескался, словно сама штукатурка хранила в себе память о прошлых поколениях студентов — о чужих страхах, ночных слезах, заученных формулах и невыносимом одиночестве.
В центре комнаты стояли две кровати, строгие, с деревянными изголовьями, натёртыми до блеска. Шкафы у противоположных стен были абсолютно одинаковыми — высокие, угловатые, с тяжелыми дверцами и ручками цвета потускневшего золота, будто время и на них оставило свои отпечатки.
Между кроватями стоял узкий деревянный стол, тёмный, с двумя настольными лампами, от которых пахло воском и слегка горелыми нитями. Всё вокруг казалось будто нарочно стерильным, вычищенным до однообразия, чтобы не оставить возможности проявиться индивидуальности.
Но индивидуальность всё же проросла, над одной из кроватей, на белесой стене, кто-то давно оставил нацарапанную надпись. Не чернилами, не мелом, а чем-то острым, как когтем: «Омега — не значит слабая». Эти слова, хоть и неровные, были выведены твёрдо, с болью и вызовом. Надпись выглядела как застывший крик, который никто не услышал, но который остался, как знак, как шрам на теле этой комнаты.
Ана смотрела на буквы, пока что-то внутри не сжалось в тонкую ледяную нить. Ей показалось, будто кто-то незримо коснулся её плеча, как предостережение, как эхом отзвучавшая боль другой омеги, прошедшей этот путь до неё. Возможно, та, кто оставила надпись, уже давно покинула Академию или исчезла в её тишине, как растворяются шепоты в коридорах.
Медленно, почти нерешительно, она сделала шаг внутрь. Шаг был лёгким, но в нём ощущалась тяжесть. Тяжесть от всего, что она несла с собой. Ана поставила сумку у кровати, той, что оказалась ближе к окну, — и сняла дорожный плащ. Принюхалась. Пахло древесной пылью, лаком, немного — воском от ламп и чем-то неожиданно сладким, словно кто-то недавно ел шоколад или мёд, и запах ещё витал в воздухе.
Она только успела вдохнуть этот аромат и, впервые за день, чуть расслабить плечи, как дверь внезапно распахнулась с резким хлопком, словно ударил сильный порыв ветра, хотя в коридоре, судя по тишине, вряд ли дул сквозняк. Но влетела в комнату не буря, а настоящая рыжая молния.
— Привет! — воскликнула вошедшая девушка с сияющей улыбкой и непослушными кудрями, которые разбегались во все стороны, как шальные искры.
Она ворвалась, словно это была её собственная комната, сбросила рюкзак с плеч и с грохотом шлёпнула его на вторую кровать, а затем, совершенно без церемоний, плюхнулась туда же, вытянув ноги и откинув голову назад, как будто только что вернулась домой.
— Я Лея! Белка. А ты кто?
Ана на миг растерялась. Такой напор, такая непосредственность сбивали с привычного ритма, в котором каждое слово, каждый взгляд нужно было взвешивать.
— Ана. Заяц.
— Заяц? — Лея заморгала. На секунду её лицо стало почти комично круглым от удивления. Потом она резко села, как будто кто-то включил в ней будильник.
— Серьёзно?
— Что-то не так? — Ана старалась говорить спокойно, нейтрально, но внутри уже поднималась волна раздражения, смешанная с напряжённой тревогой.
Белка на миг прикусила губу, её взгляд стал внимательным, почти сочувственным.
— Ох… ну-у... — она замялась, будто выбирая слова. — Я не хочу тебя пугать. Правда. Но ты уверена, что понимаешь, куда попала?
— Я думала, это академия для оборотней, где все равны, — медленно проговорила Ана, отчётливо ощущая, как вместе со словами изнутри вырывается на свет первое настоящее сомнение. — Где можно просто учиться, независимо от вида.
— Ха! — фыркнула Лея, откинулась назад и сложила руки на груди. — Ну, на бумаге, да. А в жизни… всё как в стае. Есть те, кто смотрит сверху. И те, на кого смотрят. Альфы на вершине. Потом омеги, в основном кошачьи. А зайцы...
Она запнулась. И Ана почувствовала, как по позвоночнику пробежала дрожь.
— А зайцы? — переспросила она, едва шевеля губами.
Лея посмотрела на неё долго, словно оценивая — стоит ли говорить правду.
— Самая уязвимая группа, — тихо произнесла она. — Особенно в Академии. Особенно сейчас. Здесь полно волков. А когда начинается гон, они становятся… другими. Агрессивнее. Им плевать, кто перед ними. Если зайцу не повезло, он становится их способом «сбросить напряжение». Типа «помоги справиться с инстинктами». Это не афишируется, но все знают.
Ана молча села на край кровати, чувствуя, как внутри всё обрушивается. Весь план, продуманный, логичный, превращался в фарс.
— Это… это позволено?
— Это не запрещено, — пожала плечами Лея. — А если не запрещено, значит, дозволено. А волки этим пользуются. Особенно альфы. Один такой уже принюхивался к тебе в холле, я видела.
Ана напряглась.
— Сероглазый?
— Ага, Таррен. — Лея скривилась. — Сын вожака. Местная гроза. Обожает доставать зайцев. И если ты думаешь, что его не заинтересуешь, то зря. Он всегда чувствует, где слабое звено. Даже если запаха нет.
Ана опустила голову. Хотелось просто лечь и исчезнуть. Раствориться.
— Боже, в каком месте это вообще казалось хорошей идеей? — пробормотала себе под нос.
— Эй. — Лея поднялась, подошла ближе и несильно коснулась её плеча. — Я не пугаю. Просто предупреждаю. Лучше знать, с чем имеешь дело. Но ты не одна, ясно? Мы, омеги, держимся вместе. Я быстро бегаю, умею отвлекать внимание, и знаю, где прячут самые вкусные сладости.
Ана рассмеялась. Негромко, но по-настоящему.
— Окей, — сказала она. — Договорились.
— Ура! — Лея хлопнула в ладоши. — Тогда к самому важному: у тебя шоколад есть?
Ана кивнула в сторону стола.
— Второй ящик слева.
— Ты мне уже нравишься, — довольно заявила белка и мгновенно нырнула в ящик, не стесняясь.