(не) Зайка для Волка (СИ)

Метка альфы

Она зашипела, не в силах сдержать зверя, что оживал внутри, рвался наружу, отвечая на каждый его укус, на каждый нажим горячих губ, будто проверяющих, до какой грани он может дойти. Он снова прикусил её — ниже, вдоль шеи, — язык тут же прошёлся по следу, и она задохнулась. Рука Таррена скользнула под юбку. Он притянул её к себе, будто хотел почувствовать каждую вибрацию в её теле, каждый удар её сердца. Целовал её шею, ключицы, каждый раз чуть глубже, чуть дольше, пока она не запрокинула голову, давая доступ, уступая. Но не полностью.

Когда она вцепилась пальцами в его волосы и попыталась повернуть его голову, чтобы прикусить его в ответ, он увернулся. Резко. Почти играючи.

— Ты не забыла, кто здесь альфа? — его голос был низким, глухим, с хрипотцой, но в нём была и усмешка, и опасность.

Он схватил её за запястья, прижал к стене, разворачивая всем телом к стене. Таррен навис сзади, прижимаясь своим телом к её, и его губы скользнули по открытому участку кожи за ухом, а потом зубы вновь впились — коротко, резко, и снова язык зализал боль.

Её руки упёрлись в стену, плечи дрожали. Его руки скользили по ее бедрам, медленно, почти издевательски, будто проверяя, в какой момент она сдастся. Но она не сдавалась. Когда он отстранился на секунду, она резко обернулась и попыталась укусить его в плечо. Почти попала.

Он поймал её руки, и они закружились, будто в танце без ритма, движимые только жаждой. Она старалась укусить, он уклонялся, отвечал своими укусами, а потом, в какой-то момент, она услышала, как он зарычал по-настоящему. Глухо. Пронзительно.

Один ударом уложил её на спину, и навалился сверху. Придавил, грудью к её груди, лоб к лбу, и в этот момент у неё сорвался первый рык. Она больше не могла притворяться. Под кожей что-то дрогнуло. Вены налились жаром.

И тут — появились клыки, а затем уши. Чёрные, мягкие, чуть подрагивающие.

Он замер, немного отстранившись.

— Пантера, — выдохнул он. — Всё таки я был прав.

Она пыталась оттолкнуть его, но он был уже не тот. В нём что-то изменилось. Кожа на его руках побелела, ногти вытянулись в когти. Зубы оголились, клыки чуть удлинились. Волк вышел на поверхность.

Он снова навалился на неё, с рыком, но не агрессии, а утверждения. Кто-то в этом танце должен был победить. И он собирался доказать, что победит альфа.

Одежда не рвалась, нет — они её стягивали, сдирали почти осознанно, будто обнажение тела было не актом страсти, а актом власти и признания. Он снял её рубашку, медленно, следя за выражением её лица. Она пыталась схватить его за шею, укусить, он увернулся, схватил за талию, прижал спиной к полу, а потом она перекинулась через него и встала на колени, вся в дыхании, в зверином напряжении.

— Ты этого хочешь? — спросила она, грудь вздымалась.

Он не ответил словами. Подошёл. Опустился перед ней. Его рука провела по её щеке, по шее, вниз, к животу. Медленно, не спеша. И в следующий момент она оказалась под ним.

Они катались по полу — обнажённые, яростные, и всё в их касаниях было хищным: языки встречались в поцелуях, зубы впивались в кожу, и всё это сопровождалось рычанием, шипением, лизанием, снова и снова.

Под царапинами проступала кровь, и сразу же исчезала — зализанная, покрытая тёплым дыханием, будто каждый укус становился клятвой, каждый след — притяжением, от которого было невозможно оторваться.

Ана сдалась. Не потому, что проиграла, а потому, что почувствовала, он держит её, не навредит, знает, что делает. Она лежала под ним, обхватив его бёдра ногами, запрокинув голову назад, полуобнажённая и уже вся в следах их игры, и шептала его имя, как заклинание. Её тело дрожало от напряжения, от желания, от каждой новой вспышки, которая пробегала по коже от его губ, от его зубов, от его языка.

Он начал целовать её медленно. Не спеша, будто запоминая. Плечи. Яремную впадину. Её ключицы, ребра, живот. Пальцы скользили по телу, легко, как ветер, но за каждым движением чувствовалась власть. Альфа не спешил. Он хотел, чтобы она почувствовала каждый поцелуй, каждый вдох, каждый намёк на обещание большего.

— Ты такая... — прошептал он, прикасаясь губами к изгибу её бедра. — Такая дикая.

Она выгнулась, инстинктивно, как будто подчиняясь зову. Он смотрел на неё потемневшими глазами, наполненными чем-то древним, первобытным, и в этом взгляде было нечто такое, от чего у Аны пересохло во рту.

Он взял её. Не сразу, не рвано, а так, будто это был ритуал — тягучий, точный, наполненный всей той звериной нежностью, на которую только был способен волк.Она тонула в ощущениях, в звуках, в запахах — всё смешалось, всё превратилось в танец тел, дыхания и стона, который казался бесконечным.

Он брал её многократно, с разной силой, с разной жаждой, но с каждым разом будто становился ближе. В какой-то момент она уже не могла различить, где заканчивается он и начинается она. Сколько раз они сливались — не знала. Луна поднялась над хижиной, свет скользил по их телам, по вспотевшей коже, по спутанным волосам. Иногда он зарывался лицом в её шею, вдыхал запах, будто хотел раствориться в ней. Иногда она хватала его за волосы, требуя большего. Они не говорили. Всё, что было между ними, звучало в ритме тел, в стоне, в царапинах и укусах.

Под утро, когда Ана уже почти уснула, сбившаяся в клубок среди одеял и их одежды, когда её дыхание стало ровным, он долго смотрел на неё. Его глаза всё ещё сверкали от недавней борьбы, но внутри бушевал другой огонь. Желание... не просто обладать, а закрепить, утвердить, пометить как свою. Он прижался к ней. Руки обняли её, губы коснулись шеи. Он дышал тяжело, боролся с тем, что поднималось внутри, но желание оказалось сильнее.

Он прихватил губами кожу в том самом месте — между плечом и шеей, и зубы впились в неё, медленно, не торопясь, так, как велит инстинкт. Кожа подалась, впуская, принимая. Сначала лёгкий укус, потом сильнее. Ана вздрогнула, но не проснулась. Он чувствовал, как её сердце замедлилось, как она дышит.

Кровь коснулась его губ. Он зализал метку — аккуратно, почти с нежностью, и в этот момент что-то изменилось. Связь прошла сквозь него, как вспышка — короткая, но ослепляющая. Её эмоции. Её запах. Её признание. Он знал теперь, что она — его. И эта мысль напугала его больше, чем всё, что происходило до этого.

Он лёг рядом, не касаясь. Только смотрел. Слушал, как она спит. И знал, с этого момента всё изменилось.