Ана проснулась ещё до рассвета, от собственного дыхания, прерывистого, будто убегающего от чего-то во сне, и от ощущения, что за тонкой пеленой сна пряталась тревога, готовая просочиться в реальность с первым лучом утреннего света.
Спала она плохо, ворочалась, ныряя то в жаркие, вязкие сны, то в ледяную пустоту, где мерцали обрывки воспоминаний: отец с хмурым лицом, запах трав от блокаторов, рычание львов в ночной тишине, тяжесть шёлка на плечах — и тот взгляд, серый, пронзительный, как лезвие клинка. Всё смешалось, словно чужие истории сплелись с её собственной, и теперь было невозможно отделить предчувствие от памяти.
Но утро наступило. С ясной, холодной решимостью, как всегда наступает день после бессонной ночи. Новый день. Первый день её свободы, какой бы странной и неполной она ни была.
Ана надела стандартную форму Академии: строгий тёмно-синий жакет с плоскими плечами, подчёркивающий хрупкость фигуры, черную юбку выше колена, плотную, неудобную, и белую рубашку, которую сразу захотелось расстегнуть, освободиться от давления воротника. Всё — по дресс-коду. Всё — как у всех. Только для неё, привыкшей к тонким тканям, изящным застёжкам, невидимой отделке ручной вышивки, всё это было чужим и грубым, будто она надела не одежду, а кожу другого человека.
В зеркало она взглянула мельком. Несколько взмахов кисти — чуть теней, чтобы подчеркнуть глаза, в которых за последние сутки поселилась усталость. Волосы, тёмные и тяжёлые, были стянуты в хвост, строго и без вольности.
Лея уже носилась по комнате, будто её запустили с пружины. В одной руке она держала расческу, в другой — надкусанное яблоко, пытаясь найти вторую туфлю, при этом ещё успевала говорить без остановки:
— Сегодня общее собрание в зале Сириуса, потом вводная лекция в корпусе С, потом ознакомительная прогулка и проверка реакции. Главное, не заблудиться. Академия огромная! И я не шучу, тут, если не знаешь, где север, можно выйти в оранжерею и оказаться в прачечной!
— Супер, — хмыкнула Ана, поднимая карту, которую выдали ещё при регистрации. Лист плотной бумаги пестрил линиями, стрелками, с трудом поддавался логике. — Корпус С... Так, где он?
— Справа от восточного флигеля. Или левее, если ты вышла из библиотеки. Стоп, покажи сюда, дай я обведу. Вот сюда пойдёшь, потом налево, потом направо — нет, наоборот, сначала направо, потом...
Через минуту карта превратилась в географический хаос, полный «Леиных советов», обведённых стрелок, кружочков и подписей вроде: не иди сюда, тут скучно , здесь вкусный пирог , опасная зона — волки тут .
И всё же Ана вышла из корпуса спокойной, насколько позволял день, в котором могло произойти всё что угодно. Воздух был прохладным и влажным после ночного дождя, пах соснами и камнем, и в этом утреннем дворе, где уже сновали студенты в форме, с папками, сумками, чашками кофе, было что-то живое, кипящее.
Пока она шла, взгляд случайно зацепил стройных девушек в спортивной форме, на тренировочной площадке, и альф, которые бросали друг другу мячи.
Её рука невольно крепче сжала ремешок сумки. Главное — не выделяться. Раствориться в толпе. Слушать. Смотреть. Запоминать. И не приближаться к волкам, если, конечно, не хочет, чтобы всё закончилось в первый же день.
— Один латте, пожалуйста, — произнесла она, подходя к уличной стойке кафе. Голос её был спокоен, интонация выверена. — Без сиропа.
Бариста кивнул. Через рару минут она держала стакан в руке. Пальцы ощутили приятное тепло. Она сделала глоток, карта снова оказалась перед глазами. Оранжерея — за тем зданием, затем поворот, лестница вверх. Всё вроде просто.
Бах. Кто-то резко врезался в неё плечом, и весь латте растёкся по белоснежной рубашке… чужой.
— Ты... — начал низкий и опасный голос.
Ана медленно подняла глаза. Перед ней стоял он.
Таррен.
Какой был у неё план? Избегать волков. Не попадаться. Остаться незаметной. И вот, в первый же день, первый час, — он. Высокий, в идеальной чёрной форме, волосы чуть растрёпаны, на губах что-то среднее между насмешкой и угрозой. Глаза — серые, холодные, как ледяная гладь озера, в которой не отразится ни солнце, ни прощение.
Он слегка склонил голову, взгляд его задержался на ней дольше, чем нужно.
— Ну всё. Ты попала, зайка.
Ана хотела ответить, но язык будто прилип к нёбу. Волки, стоявшие поблизости, уже оборачивались. Их звери чуяли запах конфликта.
— Ты вообще понимаешь, что на мне надето? — голос был ровным, почти ленивым, но в нём чувствовалось давление, как в холодном воздухе перед бурей. — Это рубашка Galtieri . Лимитированная коллекция. Знаешь, сколько она стоит?
Она знала. Конечно, знала. В гардеробной в замке у неё было две — одна в серебристом цвете, другая в небесно-синем. Но теперь это знание — её слабость. Она не должна знать такие вещи. Не имеет права.
— Извини, — попыталась исправить она положение. — Я не смотрела, куда иду.
— Извини не прокатит, — усмехнулся он, будто ждал этого. — Есть два варианта. Первый — ты покупаешь новую. Второй — отрабатываешь долг. Выбирай.
Она замерла. Внутри всё сжалось. Деньги? Да, у неё есть. В банке достаточно, чтобы купить не только рубашку, но и всё, что на нём надето. Но она не может. Нельзя. Это часть условий, никакой роскоши, никакой истории, никакого имени. Она здесь как обычная студентка.
— И как мне его отработать? — спросила она, глядя ему в глаза.
Он приподнял брови, губы скривились в ленивой ухмылке.
— Хочешь знать, как? Всё просто. Ты будешь моей личной зайкой на побегушках. Носить мне еду, кофе, записывать лекции, сообщать расписание, в общем, служить.
— Ты издеваешься? — холодно спросила Ана.
— А ты сама согласилась, — спокойно напомнил он. — Я люблю кофе без сиропа, но с каплей ванили. Завтра — к восьми. У ворот главного корпуса. Если опоздаешь, долг вырастет. И не спрашивай, насколько.
Он развернулся и ушёл, оставив её стоять в шоке посреди двора. Студенты наблюдали, шептались. Кто-то сочувствовал, а кто-то улыбался.
Ана молчала. Просто стояла. А внутри, как никогда ясно, звучала мысль: день только начался .