(не) Зайка для Волка (СИ)

Волк на побегушках

Вечер опустился на Академию тихо, почти незаметно, окрасив небо выцветшими красками заката, где угасающее солнце растворялось в серо-алых облаках. Студенты уже разошлись по комнатам, оставив двор опустевшим, наполненным лишь ветром и редкими тенями.

Ана стояла у края аллеи, где старые фонари ещё не зажглись, и смотрела в небо, позволяя ветру трепать её волосы. В этом холодном свете она казалась частью уходящего дня — такой же упрямой, свободной и недоступной.

Шаги Таррена нарушили тишину, но она не обернулась. Он подошёл ближе, остановился за её спиной, позволив молчанию постоять между ними ещё немного, прежде чем его голос, тихий, но уверенный, нарушил тишину.

— Ана.

Она не двинулась, не ответила, только чуть сильнее сжала руки в карманах куртки.

— Я хотел бы поговорить, — добавил он, уже мягче, но с ноткой твёрдости, как человек, который не уйдёт, пока не будет услышан.

— Говори.

Он сделал ещё один шаг, ближе к ней.

— Я знаю, — начал он медленно, тщательно подбирая слова, — что всё началось неправильно. Грубо, жестоко. Не так, как должно было. На мгновение замолчал, затем добавил тише: — Но метка уже есть. Ты моя омега. По закону. Но я не хочу, чтобы на этом всё закончилось. Хочу... чтобы у нас было что-то настоящее. Не приказ, не подчинение. Попробуй дать нам шанс.

Только тогда она медленно обернулась. В её взгляде не было ни нежности, ни гнева, только усталость того, кто слишком долго боролся. Её глаза блеснули в свете заката, словно отражали остатки уходящего дня.

— Думаешь, метки достаточно, чтобы я забыла?

Её голос прозвучал пронзительно, как острый нож, разрезающий воздух между ними.

— Забыла все твои приказы, все унижения, каждую борьбу за своё право сказать "нет"?

Он опустил голову, и в этом жесте не было силы альфы, только вина того, кто слишком поздно понял, как далеко зашёл.

— Нет, — тихо сказал он. — Я не думаю, что этого достаточно, но хочу хотя бы попытаться.

Затем поднял глаза и посмотрел прямо на неё:

— Я хочу заслужить твой выбор.

Она чуть склонила голову, а на губах мелькнула усмешка — не злая, не победная, а скорее, испытующая.

— Хорошо, я подумаю.

Пауза, как тонкая нить между ними.

— Но при одном условии.

Волк выпрямился, насторожённый, готовый услышать что угодно.

— Любом, — твёрдо ответил он.

Ана посмотрела на него чуть прищурившись, с хищной ленивостью пантеры, играющей со своей добычей.

— Ты выполнишь своё обещание. Будешь исполнять мои приказы. Помнишь? Мой волк на побегушках.

Таррен задержал дыхание, долго смотрел ей в глаза, читая в них ту свободу, которую невозможно было запереть в клетку. И наконец, на его лице появилась лёгкая, почти невидимая улыбка — не покорная, но принявшая её условия, как часть их странной игры.

— Хорошо, — сказал он, опуская голову чуть ниже, чем нужно альфе.

— С этого и начнём.

Ветер снова пробежал по двору, словно скрыл их разговор от лишних ушей, и на мгновение показалось, что ночь уступила им право самим решать, что будет дальше.

***

Утро в новом корпусе начиналось иначе. Теперь в её дверь стучали ровно в восемь. Спокойно, но настойчиво, так, как стучат те, кто привык быть услышанным.

Ана нехотя потянулась, позволяя себе эту ленивую, почти демонстративную паузу, и открыла дверь.

Таррен стоял на пороге, упрямый, с привычной холодной сдержанностью на лице. В его руках — высокий стакан кофе, от которого поднимался тонкий пар. А в глазах сверкало что-то, напоминающее вызов. Или игру. Или раздражение, которое он не позволял себе проявить.

— Как и договаривались, — ровным, почти деловым тоном произнёс он, протягивая стакан. — Кофе. Без молока. С карамельным сиропом.

Ана взяла стакан, медленно сделала глоток, будто давая ему шанс самому понять, что не так. Затем чуть поморщилась, скривив губы:

— Маловато сиропа, альфа. Или ты решил, что пантерам не положено сладкого?

Её голос прозвучал почти ласково, но в этих словах читался тонкий, точный укол.

В его глазах, на долю секунды, мелькнула искра раздражения — быстрая, как вспышка молнии, но он мгновенно спрятал её под привычной маской спокойствия.

— Принесу другой, — сказал он ровно, так, словно не услышал её насмешки.

Она смотрела ему вслед, слегка улыбаясь уголками губ, и медленно прикрыла дверь, наслаждаясь этим странным утренним спектаклем, где их роли были перепутаны, а правила — разрушены.

Прошло всего несколько минут, прежде чем стук повторился. Чёткий, чуть более настойчивый.

Когда она открыла дверь, Таррен стоял на том же месте, но пальцы его чуть крепче сжимали стакан, а взгляд стал более внимательным, как у зверя, который ещё не бросился на добычу, но уже прицелился.

Она взяла новый стакан, вдохнула аромат, сделала глоток... и снова прищурилась.

— Теперь слишком сладко, — произнесла она медленно, протягивая слова, как тонкую нить. — Или ты решил меня прикончить сахарным ударом?

Её голос звучал почти игриво, но под этой игрой лежало что-то более острое — проверка, вызов, напоминание о том, кто здесь играет по своим правилам.

Таррен на мгновение прикрыл глаза и глубоко выдохнул, словно сдерживая желание сказать то, что говорить не стоило.

— В следующий раз угадаю точнее, — коротко бросил он, повернувшись и уходя по коридору быстрым шагом, сжимая пальцы в кулаках.

И только её тихий смех остался позади, как тонкий шлейф аромата кофе с карамелью.

***

Обед начинался с привычного шума посуды, разговоров и запахов, смешанных в хаотичную симфонию студенческого дня. Но для неё этот обед стал очередной частью их странной игры, где каждая встреча напоминала партию в шахматы, с продуманными ходами и скрытыми смыслами.

Ана сидела за длинным столом рядом с Леей, лениво перебирая страницы конспекта. В нос ударил знакомый запах тушёного мяса, жареных овощей и свежеиспечённых булочек с ванилью. Она не подняла глаз сразу, лишь тогда, когда шаги Таррена приблизились настолько, что воздух вокруг стал плотнее, насыщеннее.

Он вышел из-за поворота, неся поднос с едва заметным раздражением в движениях, и поставил его перед ней, даже не взглянув в глаза, будто выполнял простую формальность.

— Тушёное мясо с гарниром, — коротко бросил он.

Пантера медленно подняла взгляд, спокойный, с той ледяной ясностью, которая не оставляет места для споров.

— Я не ем мясо сегодня, — её голос прозвучал ровно, но в нём проскользнула нотка капризности. — Хочу овощное рагу.

Молчание протянулось между ними натянутой струной. Лея поперхнулась чаем, судорожно прикрыв рот рукой. За соседним столом кто-то тихо прыснул, но тут же замолчал под тяжёлым, пронизывающим взглядом Таррена.

Марк, один из ближайших друзей Таррена, усмехнулся и бросил на Ану взгляд, в котором презрение смешивалось с насмешкой:

— Может поставишь ее на место. Пора показать ей, кто здесь альфа, а кто — омега.

Таррен повернулся к нему медленно, с тем хищным спокойствием, за которым скрывалось нечто гораздо опаснее открытого гнева.

— Напомни-ка мне, Марк, — его голос стал ледяным, от чего мурашки пробежали по коже слушающих. — Твоя омега кто? Маленькая лисица с испуганными глазами, которая молчит, когда ты на неё рычишь?

Он сделал полшага ближе, и в голосе появилась та опасная мягкость, которая бывает у зверя перед прыжком:

— А у меня чёрная пантера. Её не сломаешь. Не заставишь. Её можно только расположить к себе.

Марк нахмурился, опустил взгляд, и впервые за долгое время промолчал.

Таррен развернулся, на мгновение задержав взгляд на Ане. И в этом взгляде смешались два чувства, которые казались несовместимыми: раздражение — от её непокорности, и восхищение — от той силы, что не позволяла её сломить.

Он ушёл на кухню, и когда вернулся, в руках его был новый поднос, от которого поднимался ароматный пар пряных трав и тушёных овощей. Поставил его перед ней и сказал громко, так, чтобы слышали все:

— Теперь, надеюсь, ты довольна?

Затем он наклонился ближе, так, чтобы слова остались только между ними, почти касаясь её уха дыханием, и тихо, с лёгкой насмешкой произнёс:

— Моя госпожа.

Выпрямился, и, не дожидаясь её ответа, чуть насмешливо подмигнул, развернулся и ушёл, оставив за собой странную тишину.

Ана откинулась на спинку стула, невольно улыбаясь. Лея смотрела на неё широко раскрытыми глазами, в которых читались одновременно ужас и восхищение.

— Ты его сведёшь с ума, — прошептала она, качая головой.

Ана лениво потянулась за ложкой:

— Возможно, но сначала я хочу поесть.

***

Виктория Ригель, спасибо за награду