Тьма и тишина.
Я плыл в пустоте, лишённый ощущения тела. Ни боли, ни холода, ни тепла — лишь странное чувство невесомости и отрешённости. Это напоминало состояние между пробуждением Демиурга и воплощением в смертной оболочке — пороговое существование, когда ты есть и одновременно тебя нет.
Первым вернулся слух — отдалённые голоса, словно сквозь толщу воды.
–...жив, но я не могу пробиться сквозь эту... оболочку. Его аура пульсирует странным образом.
Голос Нилы. Обеспокоенный, но сдержанный.
— Сколько ещё времени у нас? — Это была Селена, её тон заставлял вспомнить сталь — холодный и твёрдый.
— Невозможно сказать. Часа три, может быть четыре. Затем периметр будет восстановлен, и мы окажемся в ловушке.
Кто-то коснулся моего лица — прикосновение было лёгким, почти невесомым, но я почувствовал его. Лириана.
— Азар, — прошептала она, — вернись к нам. Пожалуйста.
Я хотел ответить, хотел открыть глаза, но моё тело не подчинялось. Словно стена стояла между сознанием и плотью.
«Эрин», — мысленно позвал я. — «Ты здесь?»
Тишина.
Странное беспокойство охватило меня. С момента пробуждения в этом теле я всегда чувствовал присутствие его истинного хозяина — иногда едва уловимо, иногда ярче, но он был постоянной частью нашего общего существования.
«Эрин!» — позвал я снова, настойчивее.
Вместо ответа пришло видение: бескрайняя пустота, пронизанная пульсирующими нитями тёмной энергии. Энергии Бездны. Они скручивались в сложные узоры, напоминающие структуру заклинания, только неестественно искажённую, словно отражение в треснувшем зеркале.
Я понял, что вижу последствия ритуала, который удалось частично изменить. Битва воль — моей и Малфориана — создала нечто непредвиденное. Вместо полного разрыва или укрепления границы между мирами, произошло... что-то среднее. Энергетическая буря, отголоски которой настигли меня.
«Между...» — едва различимый шёпот, похожий на голос Эрина, донёсся издалека.
«Что? Где ты?» — я попытался сконцентрироваться на источнике.
«Между мирами... Ловушка...»
Внезапно меня затянуло глубже. Я больше не слышал голосов друзей, даже отдалённо. Вместо этого, передо мной раскрывалось нечто колоссальное по масштабу и совершенно чуждое человеческому восприятию. Мироздание словно разъялось на составляющие, обнажая структуру, которую я помнил из своей прежней жизни — Многомерье.
Бесчисленные слои реальности, соединённые узловыми точками, фрактальными переходами, демиургическими каналами. Когда-то идеально сбалансированная архитектура теперь представляла собой трагическое зрелище: рваные края, обрушенные мосты между мирами, тёмные пятна пустоты, поглотившие целые сектора.
И сквозь всё это, как язвы на некогда здоровом теле, проступали алые трещины — порталы в Бездну. Один из них, самый крупный, пульсировал прямо передо мной, извергая щупальца хаотической энергии, которые искали что-то... кого-то.
Меня.
«Он использовал тебя как якорь», — голос Эрина теперь звучал яснее, словно он приближался. — «Малфориан. Я вижу его замысел».
«Что он сделал?»
«Изменил ритуал в последний момент. Твоё вмешательство создало не защитный барьер, а... странную конструкцию. Часть твоей энергии смешалась с энергией Бездны».
Что-то тёмное двигалось внутри трещины — размытый силуэт, который я узнал бы в любом из миров.
Малфориан.
Но это был не тот искажённый аватар, которого я видел в главном зале Академии. Эта сущность была ближе к его истинной форме — Демиурга, слившегося с Бездной. Он был частично материален, частично состоял из чистой энергии, и двигался сквозь границы измерений с пугающей лёгкостью.
«Он ищет тебя», — прошептал Эрин. — «В Многомерье».
«Но... как я могу быть здесь? Моё тело...»
«Ты всегда был здесь частично. То, что случилось в зале, создало... резонанс, который усилил твоё присутствие в Многомерье. Но твоё тело всё ещё в физическом мире».
Я попытался осмыслить происходящее. Такое разделение было опасным — особенно для существа в моём состоянии, не полностью восстановившего свою демиургическую сущность.
Но это также открывало возможность.
«Эрин, если ты можешь меня слышать — мне нужна твоя помощь. Ты должен вернуться в наше тело, взять контроль».
Пауза.
«Я... не знаю, смогу ли», — неуверенность в его голосе была осязаемой. — «Оно изменилось. Стало больше похоже на тебя, чем на меня».
«Попробуй. Наши друзья в опасности. Им нужен хоть один из нас».
Лицо Малфориана внутри трещины повернулось в мою сторону. Даже на таком расстоянии я чувствовал его триумф.
«Азраэль...» — его голос звучал одновременно отовсюду и ниоткуда. — «Старый друг. Как любезно с твоей стороны принять моё приглашение».
«Я не принимал никаких приглашений».
«О, неважно. Главное — ты здесь. Где я могу объяснить тебе то, что никогда не мог объяснить адекватно в материальном мире».
Он приблизился — я чувствовал надвигающуюся мощь его присутствия.
«Дай мне показать тебе, что я создал. Что я открыл».
Я знал, что должен сопротивляться, должен найти путь обратно. Но часть меня — та, что помнила Малфориана до его падения — хотела знать. Понять, что привело его к этой точке.
«Покажи», — ответил я, стараясь выиграть время для Эрина.
Я парил над руинами того, что когда-то было Аркхеймом. Город лежал в развалинах, но не от физического разрушения — его структура исказилась, трансформировалась, следуя законам, чуждым материальному миру. Здания изгибались под невозможными углами, улицы заканчивались в пустоте или закручивались сами в себя. А над всем этим пульсировала огромная Трещина Небосвода, занимающая половину видимого неба.
Но что действительно поразило меня — это жители. Люди, изменённые до неузнаваемости: с полупрозрачной светящейся кожей, дополнительными конечностями, глазами, наполненными звёздным светом. Они двигались через искажённую реальность с непостижимой грацией, словно рыбы в воде.
«Вот моё видение», — голос Малфориана звучал почти нежно. — «Не уничтожение, Азраэль. Трансформация. Эволюция».
«Ты изменил их против их воли», — ответил я, наблюдая, как существо, когда-то бывшее ребёнком, парит над площадью, оставляя за собой след из светящихся частиц.
«Волеизъявление — иллюзия ограниченных созданий», — Малфориан появился рядом со мной, более материальный, чем прежде. — «Разве ты спрашивал разрешения, когда создавал этот мир? Когда определял законы физики, биологии, магии?»
Я не ответил. Он продолжил:
«Они сопротивляются только потому, что их восприятие ограничено. Как ребёнок сопротивляется горькому лекарству. Но посмотри, чем они становятся!»
Сцена изменилась. Я увидел существо, некогда бывшее человеком, как оно взаимодействовало с самой тканью реальности — изменяя её мыслью, как Демиург.
«Они становятся подобными нам», — шёпот Малфориана был полон гордости. — «Разве не этого мы всегда хотели? Не для этого ли создавали миры — чтобы взрастить компаньонов?»
«Не так», — я почувствовал горечь. — «Не через боль и страх. Не через разрушение всего, что делало их собой».
«А как иначе? Эволюция всегда болезненна. Миллионы лет естественного отбора, бесчисленные смерти и страдания — ради малейшего прогресса. Я просто ускоряю процесс. Милосердно, если задуматься».
Видение вокруг нас расширилось, показывая не только Аркхейм, но и другие города, целые континенты — все трансформированные, все населённые существами, которые когда-то были людьми.
«Они не умирают, Азраэль. Они превосходят себя. Выходят за границы. Становятся чем-то большим. Разве не в этом суть творения?»
Я чувствовал странную двойственность. Часть меня — древняя, демиургическая часть — видела определённую логику в его словах. Разве не стремились мы всегда к эволюции создаваемых миров? Но другая часть, та, что провела время как Эрин среди людей, восставала против самой концепции принудительного преобразования.
«Они теряют себя», — наконец сказал я. — «То, что делает их людьми — их выбор, их индивидуальность».
«Они обретают гораздо больше, чем теряют!» — в голосе Малфориана появилась страсть. — «Ты провёл слишком мало времени среди них, друг мой. Их жизни так... ограничены. Короткие мгновения страха, боли, редких проблесков радости, а затем — ничто. Я предлагаю им бесконечность!»
«Бесконечность на твоих условиях».
«На условиях новой реальности. Которую мы можем сформировать вместе», — он протянул руку. — «Присоединись ко мне, Азраэль. Как в старые времена. Ты и я — величайшие творцы этого Многомерья. Вместе мы можем создать истинный рай».
Я смотрел на его руку — почти неотличимую от той, что я помнил тысячелетия назад, когда мы были братьями по творению.
«Нет».
Малфориан не двигался, но я почувствовал, как атмосфера вокруг нас изменилась — словно похолодела.
«Ты не понимаешь», — его голос стал тише. — «Я не предлагаю тебе выбор, друг мой. Я показываю тебе будущее. То, что уже начало происходить».
Он сделал жест, и видение снова изменилось. Теперь мы наблюдали за Трещиной Небосвода — не одной, а множеством, разбросанных по всему миру. Они расширялись, соединялись, образуя сеть разломов, через которые проникала энергия Бездны.
«Видишь? Процесс уже необратим. Всё, что ты сделал в Академии — лишь слегка отсрочило неизбежное. Барьеры рухнут. Слияние произойдёт. Единственный выбор сейчас — контролировать этот процесс или позволить ему произойти стихийно, с гораздо большими... потерями».
Он снова был прав — частично. Я ощущал нестабильность границ между мирами, и она действительно была критической. Но его вывод...
«Всегда есть другой путь», — ответил я.
«Какой? Продолжать латать дыры? Как долго, Азраэль? Ещё тысячу лет? Десять тысяч? Многомерье умирает. Оно умирало с момента Затмения. И ты знаешь это».
Я не ответил, но он прочитал сомнение на моём лице.
«А, вот оно», — его тон стал почти нежным. — «Ты начинаешь понимать. Хорошо. Очень хорошо».
На мгновение его облик изменился — я увидел проблеск прежнего Малфориана, блестящего ума, моего старого друга, с которым мы создавали миры и планировали будущее вселенной.
«Я не хотел этого», — неожиданно сказал он, и в его голосе прозвучала искренняя боль. — «Затмения. Разрушения. Оно должно было быть... контролируемым. Эксперимент по соединению принципов Хаоса и Порядка в новую форму существования. Но что-то пошло не так. Я потерял контроль».
Я не ожидал такого признания. Малфориан всегда был гордым, никогда не признавал своих ошибок.
«Почему ты не остановился? Когда понял, что теряешь контроль?»
Он отвернулся, глядя в пространство между мирами.
«Я не мог. К тому моменту слияние с Бездной уже началось. Я думал... думал, что смогу направить его. Использовать. Но вместо этого...» — он поднял руки, наблюдая, как они то становятся полностью материальными, то превращаются в сгустки тёмной энергии. — «Я стал тем, что ты видишь. Ни Демиург, ни сущность Бездны. Нечто среднее».
Я почувствовал укол сострадания — неожиданного, но глубокого. Несмотря на всё, что произошло, Малфориан был моим соратником, моим другом.
«Но теперь», — его голос вновь окреп, приобретая знакомые командные нотки, — «теперь у меня есть знание. Опыт. Я могу контролировать процесс. Направлять слияние. Сделать его прекрасным вместо разрушительного».
Он повернулся ко мне, его глаза горели неестественным светом:
«Помоги мне, Азраэль. С твоими способностями стабилизировать и моими — трансформировать, мы сможем создать нечто невиданное. Новую реальность, превосходящую старую».
Часть меня хотела согласиться. Хотела верить, что мой старый друг нашёл путь к чему-то действительно новому и лучшему. Но... я вспомнил лица Лирианы, Нилы, Селены. Вспомнил наблюдения за детьми, играющими на улицах Аркхейма. Вспомнил радость Дарена, когда он открывал новый старинный текст. Эти маленькие, человеческие моменты, которые Малфориан считал незначительными — но которые и составляли суть жизни.
«Что случится с теми, кто не желает меняться?» — спросил я. — «С теми, кто хочет остаться человеком?»
Выражение лица Малфориана стало жёстче:
«Они увидят преимущества новой формы существования. Со временем».
«А если нет?»
«Тогда они вымрут, как вымирает любой вид, не способный адаптироваться», — он произнёс это просто, как констатацию факта. — «Это естественный процесс».
«Естественный?» — я почувствовал, как гнев поднимается внутри меня. — «Ты вторгаешься в их реальность, насильно изменяешь их сущность, и называешь это естественным?»
«Природа не спрашивает разрешения, Азраэль. Она действует. Горы поднимаются, вытесняя племена с их земель. Моря выходят из берегов, уничтожая города. Болезни трансформируют целые популяции. И всё это — естественные процессы».
«Нет», — я покачал головой. — «Ты не природа, Малфориан. Ты — Демиург, который решил играть в бога для своего творения. Есть разница».
Он смотрел на меня долгим, оценивающим взглядом.
«Интересно», — наконец произнёс он. — «Твоё пребывание в человеческом теле изменило тебя больше, чем я предполагал. Ты начал мыслить их категориями. Их ограниченными, эмоциональными понятиями».
«Или, возможно, я наконец понял то, чего никогда не понимал, существуя только как Демиург», — ответил я. — «Ценность выбора. Ценность быть собой, а не чьей-то идеей о том, кем ты должен быть».
Малфориан вздохнул — странно человеческий жест для существа, ставшего наполовину энергией.
«Я надеялся, что ты поймёшь. Что мы сможем снова работать вместе», — в его голосе звучало искреннее сожаление. — «Но если нет... я должен продолжать один».
Он сделал шаг назад, и видение трансформированного мира вокруг нас начало таять.
«Решение за тобой, Азраэль. Присоединиться ко мне в создании нового мира... или противостоять неизбежному и погибнуть вместе со старым».
Я почувствовал, как связь между нами начинает ослабевать. Малфориан растворялся, возвращаясь в материальный мир, оставляя меня в межпространственном лимбо.
«Возвращайся, старый друг. У тебя мало времени», — его голос звучал всё тише. — «Твоё физическое тело не продержится долго в таком состоянии. А без тебя твои... питомцы обречены».
Последние слова Малфориана эхом отдавались в пустоте, когда его присутствие полностью исчезло.
Я остался один в межпространственной пустоте, без понимания, как вернуться в своё тело.
«Эрин?» — позвал я, но ответа не было.
Я сосредоточился, пытаясь почувствовать свою физическую оболочку, но связь с ней казалась затуманенной, словно через толстое стекло. Я ощущал её — где-то там, далеко — но не мог дотянуться.
Затем, в пустоте вокруг, начало формироваться нечто — не видение на этот раз, а... присутствие. Оно напоминало... цветок? Сотканный из света и тени, он медленно раскрывался, с каждым лепестком увеличиваясь в размерах.
Внутри этого странного образования я увидел фигуру — человеческую фигуру, но слишком яркую, чтобы разглядеть детали.
«Учитель», — голос был мягким, знакомым, хотя я не слышал его тысячелетиями.
«Элохим?» — с удивлением произнёс я.
«Да и нет», — ответило существо, приближаясь. — «То, что от него осталось. То, что ты спас своим медальоном».
Теперь я мог видеть его отчётливее — человеческая форма, но состоящая из кристаллической субстанции, светящейся изнутри. Лицо сохраняло черты, которые я помнил — юные, открытые, с глазами, полными любопытства — но трансформированные, словно вырезанные из звёздного света.
«Я наблюдал за тобой, учитель. За вашим... разговором».
«Ты слышал?» — спросил я.
«Всё», — кивнул Элохим. — «Он не изменился. Всё так же уверен, что знает лучше всех».
Я не мог не улыбнуться — эта оценка Малфориана всегда была точной.
«Он не полностью неправ», — осторожно сказал я. — «Барьеры действительно рушатся».
«Да», — согласился Элохим. — «Но его решение... радикально. Есть другие пути».
«Какие?»
Элохим подплыл ближе, его кристаллическая форма переливалась разными оттенками синего.
«Я был в Бездне, учитель. Не по своей воле, но достаточно долго, чтобы понять — она не просто хаос. Она содержит... паттерны. Структуры. Просто радикально отличные от наших».
Я почувствовал, как внутри меня пробуждается профессиональное любопытство Демиурга.
«Ты смог их распознать?»
«Некоторые. Это как... другой язык. С другой логикой. Но он может быть переведён, адаптирован».
«К чему ты клонишь, Элохим?»
«Малфориан говорит о слиянии, но он видит только подчинение — либо наш мир подчиняет себе Бездну, либо она поглощает нас. Но что, если возможен настоящий симбиоз? Не разрушение обоих, а... новый баланс?»
Я размышлял над его словами. Это было... интригующе. И странно созвучно некоторым теориям, которые мы с Малфорианом разрабатывали до Затмения. Теориям, которые я почти забыл.
«Как это может работать на практике?»
«Я не знаю точно», — признался Элохим. — «Но я видел возможность. В кристаллах в моём убежище. Они... взаимодействуют с Бездной, но не искажаются. Адаптируются».
Я вспомнил растения, которые видел в пещерах — странные, но не уродливые. Мутировавшие, но по-своему прекрасные.
«Возможно...» — начал я, но осёкся, почувствовав странное ощущение. Словно кто-то звал меня — не голосом, а сущностью.
«Твоё тело», — сказал Элохим. — «Оно зовёт тебя обратно. Ты должен идти».
«Но как? Я не знаю пути».
Элохим протянул руку и коснулся моего... не лица, скорее, сути.
«Я могу показать. Это будет... болезненно. Но необходимо».
Я кивнул:
«Делай».
Его кристаллические пальцы словно прошли сквозь мою сущность, и мир вокруг взорвался болью. Я почувствовал, как меня тянет, словно водоворот, вырывая из безвременья межпространства, возвращая в границы физической реальности.
Последним, что я услышал, был голос Элохима:
«Найди третий путь, учитель. Между подчинением и подавлением. Между порядком и хаосом. В равновесии».
Затем наступила тьма, сменившаяся ослепительным светом, и я рывком вернулся в своё тело.
Я открыл глаза и тут же зажмурился от боли — даже тусклый свет фонаря казался невыносимо ярким. Тело ощущалось странно чужим — тяжёлым, неповоротливым, наполненным болью.
«Он очнулся!» — голос Лирианы, наполненный облегчением и страхом одновременно. — «Азар? Ты слышишь меня?»
— Да, — мой голос был хриплым, словно я кричал много часов. — Я слышу...
Я попытался сесть, но тело сопротивлялось. Сильные руки — Селены — помогли мне принять сидячее положение.
— Тише, — её голос был строгим, но в нём слышалось облегчение. — Не торопись.
Когда зрение прояснилось, я увидел, что нахожусь в каком-то подвале — сыром, тускло освещённом, заставленном старыми бочками и ящиками. Вокруг меня сидели мои друзья — Лириана, Селена, Нила, профессор Кайрн и... Элинор Каз, с перевязанной рукой и следами крови на лице.
— Где мы? — спросил я.
— Подвал доходного дома в Нижнем городе, — ответила Селена. — После... взрыва в Академии мы едва выбрались. Город на осадном положении, Дома и стража ищут нас на каждом углу.
— Что я пропустил? — я потёр виски, чувствуя пульсирующую боль.
— Ты был без сознания три дня, — тихо сказала Лириана, её глаза блестели от непролитых слёз. — Мы думали... мы боялись, что потеряли тебя.
Три дня? Казалось, моя беседа с Малфорианом длилась не более часа. Время в межпространственном лимбе текло иначе.
— Ритуал? — спросил я.
— Сорван, но не остановлен полностью, — ответил профессор Кайрн— Вместо мгновенного прорыва Бездны в наш мир, получилось... что-то вроде медленного просачивания, — продолжил профессор Кайрн. — Трещина Небосвода растёт с каждым днём, но пока не достигла критических размеров.
— Что произошло в зале после того, как я потерял сознание? — спросил я, пытаясь увязать реальность с тем, что видел в межпространственном лимбе.
Нила и Лириана переглянулись.
— Был мощный световой всплеск, — начала Нила. — Всё пространство исказилось, словно воздух стал жидким. А потом...
— Появился он, — тихо закончила Лириана. — Малфориан. Но не тот человекоподобный образ, которого мы видели раньше. Нечто... другое.
— Нечто с лицом, которое постоянно меняло форму, — добавила Элинор. — Он просто... парил над центром ритуального круга. А потом исчез, словно растворился в воздухе. Прихватив с собой большинство Культистов.
Я кивнул. Это согласовывалось с тем, что я видел в своих видениях.
— А Алексис Каз? — я задал вопрос, хотя уже предполагал ответ.
Элинор опустила глаза: — Мой кузен... больше не выглядит человеком. Он и другие высокопоставленные члены Дома Каз... трансформировались. У них светящаяся кожа и глаза... — её голос дрогнул. — Они называют себя "Первыми Просветлёнными".
Я почувствовал, как кровь отливает от лица. Малфориан уже начал свой план.
— Расскажи о ситуации в городе, — я обратился к Селене, зная, что она предоставит наиболее чёткую картину.
— Хаос, — лаконично ответила она. — Дом Каз объявил, что Культисты Бездны героически предотвратили катастрофу, которую планировали устроить "радикальные элементы" из числа безродных. Звучит абсурдно, но многие верят. В некоторых районах наблюдаются странные аномалии — предметы, искажающие пространство вокруг себя, животные с необычными мутациями. Стража установила комендантский час.
— А что с нашими союзниками?
— Часть была арестована, часть скрывается, как мы, — ответил профессор Кайрн. — Многие ещё не определились, чью сторону принять. Даже среди Домов есть раскол — некоторые поддерживают Каз, другие опасаются их растущего влияния.
Я попытался подняться на ноги. Селена и Лириана бросились помогать мне, но я покачал головой: — Я должен сделать это сам.
Медленно, превозмогая слабость, я встал. Тело ощущалось странно — словно оно изменилось за время моего отсутствия. Я чувствовал новые потоки энергии, текущие по венам, новую связь с окружающим пространством.
— Что с Эрином? — спросила Лириана, словно прочитав мои мысли.
Я прислушался к своему внутреннему миру. Ощущение было... иным. Не так, как раньше, когда я чувствовал присутствие второго сознания рядом со своим. Теперь было что-то более интегрированное, словно наши сущности сблизились ещё больше.
«Ты здесь?» — мысленно спросил я.
«Всегда был», — отозвался голос Эрина. — «Но теперь мы... ближе. Я вижу твои воспоминания как свои. Демиургические знания становятся доступны мне».
— Мы... меняемся, — осторожно сказал я вслух. — Наши сущности сливаются быстрее, чем я предполагал. То, что случилось в Академии, ускорило процесс.
— Это опасно? — обеспокоенно спросила Нила.
— Не думаю, — я покачал головой. — Скорее... неожиданно. Но, возможно, необходимо.
Я обвёл взглядом лица друзей. Каждый из них рисковал всем, чтобы помочь мне, чтобы противостоять угрозе, масштабы которой даже не мог полностью осознать.
— У меня есть две новости, — сказал я. — Плохая и... странная.
— Начни с плохой, — сказала Селена. — Мы привыкли.
— Малфориан прав, — я произнёс это просто. — Барьеры между мирами действительно разрушаются, и процесс, вероятно, необратим. Древняя структура Многомерья, которую мы, Демиурги, создали тысячелетия назад, повреждена слишком сильно.
В комнате воцарилась тяжёлая тишина. Наконец, Лириана нарушила её: — А странная новость?
— У нас может быть третий путь, — ответил я. — Не план Малфориана по подчинению миру Бездны. И не отчаянная попытка удержать старые барьеры, которая, в конечном счёте, обречена на провал.
— Какой? — спросил профессор Кайрн, подавшись вперёд.
— Адаптация, — сказал я. — Контролируемая интеграция элементов Бездны, но без потери сущности нашего мира. Симбиоз, а не подчинение.
— Звучит... абстрактно, — осторожно заметила Селена.
— Пока что да, — кивнул я. — Но у меня есть идея, где искать ответы. Элохим показал мне путь.
— Элохим? — переспросила Нила. — Но он же...
— Я видел его, пока был "там", — я указал наверх, имея в виду не потолок подвала, а нечто большее. — В пространстве между мирами. Он изменился, но всё ещё существует. И обладает знаниями, которые нам необходимы.
Мои слова звучали странно даже для меня самого — но я чувствовал их правдивость всем своим существом.
— Что нам делать? — спросила Лириана.
— Мы должны вернуться в Кристальные пещеры, — ответил я. — В них скрыт ключ к пониманию взаимодействия нашего мира и Бездны.
— Но город блокирован, — сказала Элинор. — Все ворота под усиленной охраной. Выбраться незамеченными практически невозможно.
— Я знаю, — кивнул я. — Вот почему нам нужен план.
Я подошёл к маленькому столу в углу подвала и развернул потрёпанную карту, которую обнаружил там. Карту города с отмеченными на ней постами охраны, патрулями и блокпостами — очевидно, результат разведки наших союзников.
— Официальные выходы действительно закрыты, — согласился я. — Но есть и другие пути.
Я указал на северо-восточную часть карты: — Древние тоннели под особняком Дома Каз... они ведут не только в Академию. Некоторые из них выходят далеко за пределы городских стен.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Элинор. — Даже члены семьи редко знают о всей сети тоннелей.
Я улыбнулся: — Потому что я помогал проектировать их. Задолго до того, как первый камень Аркхейма был заложен, эта местность была важным узлом энергетических линий. Мы, Демиурги, создали здесь сеть подземных каналов для стабилизации потоков. Позже люди обнаружили их и адаптировали для своих нужд.
Профессор Кайрн смотрел на меня с благоговейным ужасом: — Вы говорите о Катакомбах Древних? О которых упоминается в самых ранних текстах?
— Да, — кивнул я. — Они никогда не были гробницами, как считают историки. Они были... технологией. И они всё ещё существуют, хотя многие проходы обрушились или были намеренно заблокированы.
— Звучит хорошо, — сказала Селена, — но есть проблема. Чтобы попасть в эти тоннели, нам нужно сначала проникнуть в особняк Дома Каз. А он сейчас наверняка охраняется лучше, чем сокровищница Высшего Совета.
— У нас есть преимущество, — я посмотрел на Элинор. — Знание изнутри.
Элинор выглядела неуверенно: — Я знаю особняк, да. Но после моего... дезертирства они наверняка изменили все протоколы безопасности.
— Базовая архитектура осталась прежней, — возразил я. — И если я правильно понимаю традиции Дома Каз, доступ к самым древним секретам по-прежнему ограничен кровным наследованием.
— Да, — медленно кивнула Элинор. — Замки, реагирующие только на кровь семьи. Моя всё ещё должна подойти.
— Тогда у нас есть шанс, — я обвёл взглядом присутствующих. — Это будет опасно. Возможно, безумно. Но я верю, что это наш единственный путь.
Лириана взяла меня за руку: — Я с тобой. Всегда.
— И я, — кивнула Нила.
— Выбирать не приходится, — пожала плечами Селена, но в её глазах читалась решимость.
— Мои знания о древних текстах могут пригодиться, — сказал профессор Кайрн. — Я также иду.
Элинор выпрямилась, её бледное лицо выражало странную смесь страха и решимости: — Это мой Дом. Как бы я ни разочаровалась в нём сейчас, в его стенах течёт моя кровь. Я проведу вас.
Я ощутил странное тепло, наблюдая за этими людьми — каждый со своими страхами, амбициями, надеждами, но объединённые общей целью.
«Видишь?» — мысленно спросил я Эрина. — «Вот почему я верю, что есть третий путь. Не уничтожение, не подчинение, а... синтез. Сохранение того, что делает их особенными, даже в новом мире».
«Мы найдём этот путь вместе», — отозвался Эрин, и в его мысленном голосе звучала уверенность, которой я давно не чувствовал.
— Хорошо, — я кивнул всем. — Отдыхайте сегодня. Завтра на рассвете мы начинаем.
Когда остальные разошлись, чтобы подготовиться, Лириана осталась со мной. Она смотрела на меня так, словно пыталась запомнить каждую черту моего лица.
— Ты напугал меня, — тихо сказала она. — Когда лежал без сознания, временами казалось, что тебя... нет в твоём теле. Словно оболочка без содержимого.
— Так и было, — признался я. — Часть меня путешествовала в пространстве между мирами.
— И что ты видел? — спросила она, присаживаясь рядом.
Я задумался, пытаясь перевести на человеческий язык то, что испытал: — Много всего. Прошлое. Возможное будущее. И... старого друга, превратившегося во врага.
— Ты говорил с ним? С Малфорианом?
— Да.
— И?
Я вздохнул: — Он предложил мне присоединиться к нему. Создать новый мир вместе.
Лириана напряглась: — И ты...
— Сказал "нет", — я посмотрел ей в глаза. — Потому что, несмотря на всю его логику, всю его мощь, он упускает самое важное.
— Что?
— Красоту несовершенства, — ответил я, словно открывая для себя эту истину в момент произнесения. — Ценность уязвимости. Силу связей, основанных не на контроле, а на выборе и доверии.
Лириана улыбнулась — впервые за долгое время: — Звучит почти как признание в любви.
— Возможно, так и есть, — я почувствовал, как Эрин внутри меня испытывает то же тёплое чувство, что и я. — Но не только к тебе. К жизни. К этому миру, со всеми его изъянами.
Я взял её руки в свои: — Я не знаю, что ждёт нас впереди. Не знаю, сможем ли мы найти этот "третий путь". Но я знаю одно — человечество заслуживает шанса решить свою судьбу самостоятельно, а не по прихоти существ, считающих себя богами.
— Даже если одно из этих существ — ты сам? — тихо спросила она.
— Особенно если одно из них — я, — я склонил голову. — Демиурги живут так долго, что начинают считать себя мудрее всех. Это опасное заблуждение.
Лириана коснулась моего лица: — Возможно, именно поэтому ты — наша лучшая надежда. Потому что ты единственный Демиург, понимающий это.
Я прикрыл глаза, наслаждаясь теплом её прикосновения. Такой человеческий жест, такой простой — и такой значимый.
— Завтра, — сказал я, — мы сделаем первый шаг к новому будущему. Будущему, которое никто из нас ещё не может представить.
Через маленькое окно подвала, почти на уровне земли, виднелся кусочек ночного неба. И на нём — тревожное сияние Трещины Небосвода, медленно, но неумолимо расширяющейся.
Малфориан был прав в одном — старый мир действительно умирал. Но то, что родится из его пепла, ещё не предрешено.
И этот выбор, этот момент определения будущего, казался мне более важным и священным, чем всё творение, которое я осуществлял в прежней жизни.