Переход II

Глава 1

Иосиф Виссарионович на Лаврентия Павловича посмотрел с сильным неодобрением:

— Вы на самом деле считаете, что прекращение обучения буквально за неделю до получения диплома…

— Товарищ Воронов считает, что это решение верное. И в принципе, даже этого было бы достаточно, но я еще специально кое-что проверил, и в верности такого решения убедился. Да, товарищ Воронов самостоятельно или через подставных лиц разработал более шестидесяти фармпрепаратов, причем более двух десятков из них обладают просто уникальными свойствами. Однако, если копнуть этот вопрос поглубже, то выясняется, что почти для всех этих препаратов товарищ Воронов лишь разработал аппаратуру, позволяющую такие препараты весьма эффективно и относительно недорого изготавливать…

— Да уж, только за то, что у нас теперь пенициллин втрое дешевле, чем у американцев, получается, ему можно Звезду Героя труда давать, а ведь по его технологиям у нас вообще все антибиотики…

— И не только антибиотики, он для всех своих лекарств аппаратуру для их изготовления придумал. Включая таблетки из мела с сахарным сиропом, но мы можем быть уверены, что только три лекарства он придумал сам. Четыре, если считать препарат для редчайшей детской болезни, а про все остальные… есть мнение, что он просто где-то о них слышал и просто воспроизвел. По-своему, очень оригинальными способами, но… Однако только для фармакопеи он разработал более пятидесяти различных установок, а всего — даже если считать все эти краны с одной ручкой одним изобретением, а не четырнадцатью, как их оформил товарищ Абакумов, за ним числится почти полторы сотни изобретений. Вот, кстати, последнее, — Лаврентий Павлович вытащил из кармана что-то, напоминающее небольшой портсигар на шесть папирос, какие не так давно вошли в моду, главным образом у курящих женщин — и потому сильно удививший Иосифа Виссарионовича:

— Бабский портсигар тоже он изобрел?

— Нет, это не портсигар, а радиоприемник. А внутри у него вот что — с этими словами Лаврентий Павлович отщелкнул крышку «портсигара» и показал внутренности Сталину. Вытряхнул из «портсигара» квадратную коробочку, занимающую две трети объема — батарейка, на нее внимания не обращаем, а приемник — это все остальное. Тут две маленьких катушки, антенна, — он показал на черный стержень размером с папиросу, на которой были намотаны разноцветные проводки, — еще регулятор громкости, совмещенный с выключателем и… забыл, как эта штука называется, но она чтобы на разные станции приемник перенастраивать. Динамика тут нет, радио нужно через вот такие наушники слушать, хотя можно и внешний динамик подсоединить. Но я хочу показать вот это: — он ткнул в небольшую металлическую пластинку, лежащую посередине коробочки, — вот здесь вся схема приемника размещена, причем вместе со всеми усилителями, профессора говорят, что тут полный аналог восьмилампового супергетеродина — и все размещено на одном кристалле кремния весом в четверть грамма. Товарищи из МГУ, которые мне эту вещицу принесли, сказали, что Воронов принес им и готовую схему, и детальное описание технологии ее изготовления.

— Забавная игрушка…

— Да, это именно игрушка, хотя и полезная. Товарищи из МГУ сказали, что если такие делать в промышленных масштабах, то приемник получится ценой чуть больше десяти рублей, то есть вот эта маленькая железячка столько стоить будет — это при том, что наушники такие обойдутся минимум рублей в семь. А сейчас они пытаются сделать схему чуть-чуть другую, и там в таком же виде будет уже небольшая радиостанция для солдат, действующая на расстояниях до двух километров. Радиостанция весом в тридцать граммов, если батарейку не считать! Ей же можно каждого солдата в армии обеспечить!

— И они как хором заговорят…

— А там будет немного другая деталь для настройки на нужный канал, тоже из кремния сделанная, и позволит она гарантированно до ста двадцати разных каналов использовать так, что одни другим мешать не будут.

— А это уже интересно.

— Еще интереснее совсем уже другая радиостанция, Воронов ее назвал «командирской»: на передачу она на любой солдатский канал настраивается, а на прием одновременно на двух каналах работать может, хотя солдатский кнопкой можно будет и отключить на время, чтобы выслушать приказ командира без помех. И эта станция уже на семь или десять километров работать сможет…

— Так Воронов что, еще и по радио у нас спец?

— Трудно сказать, по чему он еще не спец, но в электроприборах точно разбирается. Да так, что… сейчас он дал товарищам из МГУ еще десяток схем, чтобы они их изготовить попробовали по предложенной им технологии, но там, в МГУ, вообще никто не может понять, зачем они нужны. А он не говорит.

— Так может их и делать не надо?

— Думаю, что надо. Одна — это будет аппарат слуховой, ну, для людей, которые слышат плохо, а другие… их тоже пусть делают. Потому что все, что изобрел Воронов, применяется уже у нас с большой пользой, значит и эти схемы для чего-то полезного потребуются. Для какой-нибудь важной автоматики, он же от меня прямиков в механический институт пошел поступать на факультет именно автоматики. И там, мне кажется, он стране больше пользы принесет, чем в районной больнице. Тем более, что преподаватели медицинского сказали, что как диагност он откровенно слаб…

Алексей съездил в Московский Механический, подал документы на поступление (несмотря на то, что вступительные экзамены еще не начались, документы у него приняли: Лаврентий Павлович сказал ему, к кому там обратиться, чтобы, как он добавил, «не связываться с бюрократией»). И сразу зачислили парня на факультет со странным названием ЭВУСА — но историю «своего» института он знал неплохо и принимающему у него документы сотруднику название факультета сообщил без ошибки), а затем отправился домой, где его ждала молодая жена. И застал ее в состоянии глубокого раздумья…

Сона после того, как Алексей уехал, как он сказал, «по делам», решила все-таки навести в доме некоторый порядок и принялась разбирать подарки, которые сейчас просто кучей лежали в одной из комнат: через день после свадьбы к ним в гости заходили (в основном, по одиночке или парами) сокурсники мужа и приносили эти самые подарки. В коробках, перевязанных разноцветными ленточками. И молодую женщину смущало даже не то, что приходили в основном именно женщины: в меде большей частью только девушки и учились, а то, что они, буквально с порога сунув коробки, тут же убегали, наотрез отказываясь именно «зайти». И коробки просто складывались в пустой комнате на пол, а открытки с поздравлениями Лешка клал в стоящую на столе в гостиной корзину. Но раньше времени на то, чтобы коробки открыть или хотя бы открытки прочитать, у молодых не было — а теперь время появилось.

В коробках в основном лежали «традиционные» уже свадебные подарки: два чайных сервиза, один столовый, серебряных ложек разного размера и масти нашлось пять комплектов и еще больше десятка были «россыпью» — то есть небольшими «парными» наборами. А в одной коробке лежали столовые ножи, стальные, но с серебряными ручками — и в ней была еще записка: «Леха, это не подарок, а товар, ты мне за него должен будешь гривенник, отдашь, когда разбогатеешь». Ну да, ножи дарить считалось плохой приметой, а вот так, продать очень красивый набор было и приятно, и полезно. Еще один набор был из четырех разных серебряных чайных ложечек, и открытка в этой коробке была со словами «мы надеемся, что скоро все эти ложки будут у вас в ходу».

Кроме посуды и столовых приборов в коробках попалось несколько комплектов неплохого постельного белья, а так же целых полдюжины больших китайских махровых банных полотенец — вещь вообще-то не особо и дорогая, но найти такие в магазинах было почти невозможно. Так что подаркам Сона порадовалась — и даже расставила их и разложила в кухонный и платяной шкафы. А когда с коробками было покончено, она принялась разбирать поздравительные открытки — и вот тут ее некоторый ступор и постиг.

Большая часть открыток была от сокурсников Алексея и от его соседей по общежитию, но вот четыре конверта, так же в корзине лежащие на самом дне (и неизвестно как туда попавшие, ведь гости конвертов вроде не приносили) заставили ее сильно задуматься. Потому что в первом концерте, который она открыла, на просто листе бумаги было написано: «Поздравляю! Надеюсь, что жену научишь водить машину лучше любого инструктора, а на какой кому ездить, мы с Виктором Семеновичем думаем, вы и сами разберетесь. Машины обслуживать только в нашем гараже, и это — приказ! Только прошу ничего в них не улучшать, а то потом механики в них разобраться не смогут». И подписи под этим письмом не было.

Второе было еще чуднее, там какой-то Гусаров писал, что «мебель рабочие завода делали со всей душой, и мы с Пантелеймоном Кондратьевичем так же от души вам ее дарим. А рабочие просили, чтобы вы и всю прочую только у них заказывали, и любую по твоим чертежам они быстро и с большой радостью сделают». А в квартире мебель была, в чем Сона уже убедилась, очень необычная и, похоже, исключительно дорогая. Но человек писал о таком подарке как о вещи совершенно обычной…

А третье открытое письмо ее просто повергло в шок: на листе очень хорошей бумаги, с напечатанным наверху гербом Советского Союза, было написано от руки следующее:

«Товарищ Воронов, от души поздравляю вас и вашу супругу с важнейшим событием. Но мы более не потерпим ваших отказов от квартир, мы считаем, что человек, столько для страны сделавший, просто обязан иметь нормальное жилье. Хочется надеяться, что вам эта квартира понравится».

И внизу письма была подпись. Без расшифровки, но молодая женщина была уверена, что это была подпись товарища Сталина. Четвертый конверт она открывать даже не стала…

Когда Алексей вернулся домой, Сона внимательно посмотрела на мужа и, указывая рукой на лежащие на столе очень странные «поздравления», тихо спросила:

— Лёш, это что? И от кого?

— Я же тебе говорил тогда, что был в командировке. В Корее, на войне был, а хирург я не самый плохой и успел там много всякого сделать. Слышал, что товарищ Ким даже просил наших руководителей меня за это как-то особо наградить — вот товарищи и выбрали такие награды. А ты что, недовольна?

— Ты был на войне⁈ А почему мне не сказал? Ведь тебя же там могли убить!

— Не могли, там, где я был, никого из людей не убивали.

— Ну и ладно… но в следующий раз ты мне обязательно говори. Нет, ты больше ни на какую войну не поедешь! И вообще, детскому врачу на войне делать нечего.

— К сожалению, и детским врачам там иногда дел находится немало…

— Да я знаю, просто разнервничалась чего-то. Ладно, все уже обошлось и, надеюсь, больше не повторится. А что тебе такую квартиру подарили — и вовсе замечательно. Вот только у нас три комнаты вообще пустые… а эта мебель, которую тебе какие-то рабочие хотят сделать, она очень дорогая? Хотя пока нам мебели хватит, можно и не спешить. А потом я на работу какую-нибудь устроюсь, ты работать пойдешь скоро. А врачам много платят?

— Не интересовался.

— И почему? Я, конечно, сколько-то денег заработать смогу, но две зарплаты-то лучше чем одна. А давай так: мою зарплату мы будем на еду тратить, а твою на новую мебель копить!

— Хочешь нас без новой мебели оставить? У меня, боюсь, зарплата не скоро будет.

— После экзаменов решил отпуск себе устроить? Это правильно, тебе давно отдохнуть пора. А мы пока и на мою зарплату проживем. Только нужно все же работу найти поближе к дому, я не хочу тратить часы в автобусах. Часы, которые мы можем вместе провести! Тут как раз Тимирязевка рядом, им наверняка люди нужны, даже такие, которые ничего особо желать и не умеют. Я же не буду сразу искать работу с огромной зарплатой, а на двести пятьдесят или даже на триста работу, думаю, будет нетрудно подыскать. А может и на пятьсот!

— А я думаю, что будет куда как лучше, если моя жена будет все же уметь что-то делать. Что-то, людям очень нужное — но чтобы уметь, надо учиться. Поэтому тебе стоит поступить в какой-нибудь институт.

— Смеешься? У меня аттестат все же средненький, да и то потому, что четверку по математике мне просто так поставили, классная поставила — она у нас как раз математику вела. И поставила — она сама сказала — за хорошую общественную работу. А за два года я и что знала, забыла, так что ни в какой институт я экзамены просто не сдам. Разве что техникум какой подыскать… нет, глупости все это: если ты лето отдыхать будешь, то на что нам жить тогда? Так что я просто пойду искать работу…

— Счастье мое, у меня денег хватит, чтобы нам всю жизнь ни в чем себе не отказывать, даже если вообще не работать! Но не работать — и тут ты совершенно права — неправильно, однако работа должна быть и самой интересной, и людям нужной. А я тебе скажу, что скоро самыми нужными специалистами в стране будут математики, и поэтому я предлагаю тебе поступать на мехмат в МГУ.

— Еще скажи, что сразу на третий курс! Я же только что сказала, что математику даже в техникум не сдам!

— А я тебя подучу. Я знаю, как учить правильно, и ты экзамены сдашь вообще на отлично.

— А когда там экзамены?

— Если я не путаю, то с первого июля.

— Ты меня за десять дней научишь математике?

— Если ты захочешь, то да. Нужно будет и тебе постараться, потому что научить я могу лишь тех, кто сам учиться хочет…

— Ясно. Я — хочу. Учи! Или, может, сначала все же поужинаем?

Алексей жену начал к экзамену готовить всерьез. И сначала обучил ее «волчьему сну», а затем приступил к вкладыванию в ее прекрасную голову подзабытых школьных знаний. Поначалу — то есть первую неделю — относительно традиционным способом (тем самым, которым его самого иностранным языкам за три недели обучали), а последние три дня перед экзаменом он в жену знания вкладывал методом «скоростного запоминания». И получалось это довольно неплохо, тем более что Сона к обучению относилась очень серьезно и с огромным энтузиазмом. А перед первым экзаменом Алексей устроил жене «разгрузочный день» — и на экзамен молодая женщина шла в полной уверенности, что все у нее получится…

— Я, откровенно говоря, не понимаю, зачем Александр Николаевич просил к этой девушке, Вороновой, отнестись на экзамене снисходительно, — пожаловался один из преподавателей мехмата другому.

— Его самого попросили, причем люди, которым отказать невозможно, а что?

— А то, что она безо всякого снисхождения экзамены сдавала так, как будто у нее в голове открытые справочники спрятаны и дополнительно сидит группа консультантов с кандидатскими степенями. Я у нее, почувствовав, как она отвечает, на дополнительном поинтересовался материалом, который у нас в самом конце первого курса идет — и она ответила так, будто я у нее таблицу умножения на два попросил повторить: даже ни на секунду не задумалась. Мне кажется, что она скоро гордостью факультета станет.

— Ну это-то не обязательно, мало ли у нас школьных отличников даже на удовлетворительно не вытягивают.

— Я специально поинтересовался: школьные оценки у нее далеко не блестящие, и по физике вообще трояк — но наши с физфака, кто у нее устный экзамен принимал, сказали, что по некоторым вопросам она и докторов за пояс заткнет. Один со смехом рассказал, что он у нее что-то по ядерной физике спросить решил — так она чуть ли не в уме просчитала заправку реактора на тяжелой воде природным ураном.

— А… Воронова, говоришь, ее фамилия?

— Ну да, а что?

— А то, что это жена того самого Воронова.

— Какая жена? Может сестра? Ей же только что восемнадцать стукнуло.

— Тогда точно жена. Ребята с физфака хотели им на свадьбу подарок сделать… то есть даже сделали, но не подарили: в общаге меда никто им адрес новый их не сказал. И вопрос про реактор тот физик же не сдуру ей задал? Знал, точно знал, кого спрашивает…

— Спасибо, теперь понятно стало. И про девушку, и почему товарищ Несмеянов за нее волновался… Ну что же, будем учить нового гения?

— Смотри, как бы нам у нее учиться не пришлось…

Сона все вступительные экзамены сдала на «отлично», и этому очень радовалась. Два дня радовалась, но потом пожаловалась мужу:

— Лёш, похоже, я все же немного… переучилась. Я вдруг поняла, что не могу вспомнить даже то, о чем меня на экзаменах спрашивали! Даже примерно вспомнить не могу! Я что, с ума схожу?

— Сона, золотко мое драгоценное, я же обещал, что подготовлю тебя к экзаменам — но не говорил, что ты теперь все знать будешь. Это было что-то вроде циркового трюка: ты все запомнила быстро — и так же быстро все забыла напрочь. Голова человеческая так устроена, чтобы как раз не свихнуться: все ненужное забывается. Так что ты у меня не просто нормальная, а очень-очень нормальная: твоя головушка очень быстро освободилась от ненужного ей информационного мусора и готова принимать новые знания. Обычным образом принимать, и поэтому учиться тебе будет интересно: для тебя все эти знания будут совершенно новыми. Но тут уж учиться придется всерьез: я тебя, конечно, могу перед экзаменами снова таким же образом натаскивать, но это и для тебя большой перегрузкой будет, и у меня времени на это, скорее всего, уже просто не найдется.

— Решил все же на работу выходить? Леш, ты извини, я так с этими экзаменами волновалась, что даже спросить забыла: а как у тебя с дипломом-то?

— А никак. Я тоже решил поучиться, но уже именно нужным наукам, той же математике. И из меда ушел, теперь поступил в механический, по специальности автоматика. Я же и в меде больше именно автоматикой занимался, так что…

— А у нас денег до стипендии хватит? Я объявление видела, в поликлинику срочно уборщица требуется, можно было бы на месяц устроиться. Там ведь даже аттестат не спрашивают, а если на две ставки…

— Есть, есть у нас деньги. И достаточно, чтобы мы себе взяли заслуженный отпуск, ведь с сентября придется всерьез уже учиться. Но до сентября…

— В деревню поедем?

— В Крым.

— А туда путевки разве можно достать? Их только по предприятиям распределяют…

— А мы дикарем поедем. На машине, с комфортом!

— На машине? Я вроде что-то читала в письмах поздравительных, тебе что, и машину подарили?

— Да. Мне подарили «Победу». А тебе, женушка моя любимая, подарили «ЗиМ». И вот на нем мы и поедем. А что, машина большая, в нее все нужное поместится.

Сона внимательно посмотрела на мужа, нахмурилась:

— Лёш, мне это что-то не нравится. Я выходила замуж за студента, вечно голодного студента, а теперь у него, оказывается, и машины разные есть, и квартира с холодильником… И я-то, дура, думала, что будем вместе и в горе, и в радости — а тут что, одна радость получается?

— Две радости: одна тебе, одна мне. Даже три: еще одна радость наша общая, совместная — а потому самая важная. Так ты едешь?

— Ну… да. Я просто подумала, что и брата было бы хорошо… но это уже в следующем году. И чтобы папа с мамой отпуска подгадали… ты же не пошутил, что у нас целых две машины?

С «диким отдыхом» у Вороновых не сложилось. Когда Алексей, согласно приказа, отогнал «ЗиМ» в указанный гараж и попросил его подготовить к длительной поездке, информация о его планах мгновенно ушла наверх — и уже вечером к нему в гости приехала знакомая «таксистка»:

— Алексей Павлович, вот вам график вашей поездки, здесь указаны все гостиницы и дома отдыха, в которых вы имеете право останавливаться на ночь или несколько дней. Руководство особо подчеркивает, что останавливаться в других местах вы права не имеете. Вам все понятно?

— Чего уж тут непонятного, — вздохнул парень, — но все равно передайте вашему начальству мою большую благодарность. И вам огромное спасибо.

— Не за что. Вот еще, тут талоны на бензин, лишние вернете как возвратитесь в Москву: они все равно только до августа действительны.

— Уж на бензин-то у меня деньги точно есть.

— Ну да, но местами за деньги бензина там просто нет, а по этим талонам вам его даже из пустой цистерны нальют. Дам совет, уже личный: в Крыму вам лучше всего будет вот тут остановиться, там для вас отдельный домик забронирован, и по всему побережью там поездить будет просто. И две просьбы, тоже личные: вы на трассе-то особо не гоните. А если на пляже меня или Колю случайно встретите, то узнавать нас не стоит…

Сона к путешествию в Крым готовилась капитально. То есть готовила капитально, чтобы по дороге еды хватило от пуза: общепиту она все же доверяла не очень. Но, обозрев нутро холодильника, она со вздохом себе призналась, что тут на два дня даже не легкие перекусы провианта не хватит, и отправилась в магазин за продуктами. И у соседнего подъезда заметила молодую женщину, старающуюся тяжелую коляску поднять по ступенькам. На руках поднять, потому что сидевший в коляске карапуз категорически из нее вылезать не хотел и на все просьбы женщины «встать на ножки хоть на минутку», мотал головой и лишь крепче вцеплялся руками в края коляски.

Сона естественно поспешила женщине на помощь, и лишь когда коляска оказалась наверху, подумала, что где-то она ее уже встречала, причем точно не во дворе. А та, тоже посмотрев на помощницу, спросила:

— А вы не Сона Воронова?

— Да. Я вас знаю?

— Скорее, встречались разок. Я Лена Ковалева, вместе с Алексеем училась. А сейчас диплом получила и меня направили интернатуру проходить в здешнюю районную поликлинику. Так что с сентября буду вашим участковым врачом. Мне здесь и квартиру дали, на третьем этаже, так что можете ко мне при необходимости обращаться в любое время. Двенадцатая квартира… а еще я вам в почтовый ящик записку кину с номером моего телефона. Алексей, конечно, и сам врач… но диагност он очень не очень, так что вы его диагнозам лучше не верьте, меня зовите. И, если вы не будете против, я к нему тоже иногда обращаться буду: как диагност он, конечно, никуда не годится, но вот по готовому диагнозу как лечебник он великолепен и в трудных случаях его помощь может оказаться неоценимой.

— Ну да, конечно, обращайтесь… если будет очень нужно.

— Было очень приятно познакомиться!

— Взаимно…

Встреча с будущей участковой врачихой Сону немного расстроила: хотя она и прекрасно знала, что в медицинском в основном девушки учились, ей не очень понравился тон, которым новая соседка описывала ее мужа. Но очень скоро это недовольство ушло, еще по дороге на Юг — а уж в Крыму она и вовсе об этом забыла. А по возвращении ей стало вообще не до соседки подозрительной: как Алексей и предупреждал, учиться было очень трудно. Он, конечно, помогал, но Сона видела, что Алексей и сам на учебе сильно устает, так что изо всех сил старалась науки постигать самостоятельно.

А Алексей науки, в общем-то, лишь «повторял», и учеба ему давалось очень даже легко. Но кроме учебы в институте он и многими другими вещами занимался — и вот тут напрягаться приходилось по полной. Сейчас ведь и уровень техники был совершенно иной, чем в «первом цикле обучения», и технологическая база оказалась большей частью ему незнакомой. Так что даже после того, как ребята из МГУ высыпали перед ним довольно большую кучу только что изготовленных приборов, полной ясности в том, как их применить, у парня не было. Но он точно знал, для чего их нужно будет применять — и это давало ему новые силы в разработке принципиально новых машин. Новых для этой реальности…