Переход II

Глава 4

Домой Сона вернулась в последний день каникул, и вернулась в настроении очень мрачном. А со следующего дня снова погрузилась в учебу, вот только теперь она на автобусе в университет не ездила: ее до «Белорусской» уж на машине довозил, а дальше она уже на метро добиралась. Обратно домой она все же общественным транспортом ехала, но во-первых, на первом курсе было всего по три пары и возвращалась она задолго до часа пик, а во-вторых ехала она только на троллейбусе: почему-то «рогатый транспорт» ее не пугал, в отличие от автобусов.

И обратный путь у нее каждый день проходил одинаково: сойдя с троллейбуса, она заходила сначала в булочную возле остановки, затем в «Гастроном», расположенный через два дома — и после этого она прямиком шла домой. Каждый день, и к приходу Алексея его ждал вкусный ужин, причем почти каждый день — разный. Сона на самом деле очень хорошо умела «вкусно готовить». Однако кулинария у нее занимала времени очень мало, и в основном она дома просто сидела, глядя в окно на двор: «репетиторы» ведь тоже к ним после работы приезжали, к тому же не каждый день, а «домашние задания» по всем предметам они с Алексеем давно уже договорились делать вместе, поскольку так они дополнительно помогали друг другу разбираться с математикой и физикой: эти предметы и в Университете, и в Механическом давались по одной и той же программе, отличаясь разве что в мелочах…

Лена Ковалева точно так же после работы возвращалась домой, но она, забрав Наташу из яслей, еще с дочкой часок гуляла во дворе: как «молодая мать-одиночка», она работала по шесть часов в день и Наташку забирала из яслей сразу после тихого часа, а врачи рекомендовали всем маленьким детям до полдника обязательно погулять. Вот она и гуляла — и обратила внимание на постоянно смотрящую в окно Сону. Положено ей было на такие вещи внимание обращать, так что уже в середине февраля она, покормив дочку и перепоручив заботу о ней няньке, зашла к соседке:

— Сона, я тут гуляла, заметила, что ты постоянно у окна сидишь. Что с тобой не так?

— Все со мной так.

— А я тебя не как соседка спрашиваю, а как участковый врач.

Неожиданно Сона горько расплакалась:

— Лёшка меня скоро бросит, а я без него жить не могу!

— Ты глупостей-то не говори! Не бросит он тебя, он и сам без тебя жить не может!

— Как же!

— А вот так. Мы еще в общаге заметили: он, когда с тобой познакомился, будто переродился. До этого был какой-то… ну, как древний старик, которому уже на все плевать, а потом просто ожил, на человека стал похож.

Слезы у Соны высохли:

— А с чего бы он был как старик? Я такого вообще не замечала. Мы когда еще в поезде с Ахтубы вместе ехали… он обычным парнем был, заботливым даже. Хотя меня он тогда и не знал вовсе.

— А он всегда заботливым и был, и обо всех в общаге тоже заботился. Особенно о девушках: нам-то в общаге труднее жилось, а особенно если дети… ты знаешь, благодаря ему наверное половина девушек наших детей смогли родить, и даже моя Наталья Алексеевна благодаря ему на свет появилась…

— То есть он там со всеми бабами? И ты тоже с ним… — Глаза Соны вспыхнули неприкрытой ненавистью, но она все же старалась подобрать слова… цензурные.

— Нет, я же сказала «благодаря ему», а не «от него». Он сам-то на девушек вообще внимания не обращал, то есть… в общем, относился ко всем именно как старый дед. Но он — если кто вдруг оказывалась беременной, сразу окружал такую заботой. И деньгами помогал, и просто морально поддерживал. И… ты знаешь, он, наверное, лучше всех понимал, что большей части девушек после войны никогда найти мужа не получится, потому что мужчин на войне погибло очень много — а еще он понимал, что если у женщины ребенок будет, то она уже не останется одинокой и смысл в этой жизни появится. И он всех в этом убеждал, и даже организовал хитрую систему, обеспечивающую всех беременных всем необходимым. Он же на самом деле больше полусотни новых лекарств придумал, но выставлял авторами этих препаратов как раз беременных студенток.

— Зачем?

— А за изобретения большие деньги платили, и те, у кого ребенок должен был появиться, могли не беспокоиться о том, что его прокормить, обуть-одеть не выйдет, потому что денег платили очень много. И он договорился так, что денег будет хватать даже тем, кто в изобретателях препаратов числиться не будет, поэтому многие решили ребенка родить. И я тоже…

— А Наталья твоя все же Алексеевна, это как? — ненависть в глазах Сону погасла, но подозрительность еще осталась.

— А это… вообще случайно. Там у большинства наших мамашек молодых вообще об отце известно крайне мало: учетный номер, цвет глаз и волос, рост. А я, причем случайно, точно знаю, кто у нее отец… биологический, это так называется. Дед один был, все плакал, что один на всем свете остался, мол помрет — и не останется от него ничего на земле, а я предложила ему сдать… материал. И сама же позже и воспользовалась… неважно. Твой Алексей детей всех любит, ему вообще плевать на то, кто отец!

Сона снова зарыдала, еще более горько, чем вначале разговора:

— Да, детей любит, а у меня-то детей уже не будет! Немного времени пройдет — и он меня из-за этого все равно бросит, кому я нужна такая?

— Сона, ты уж извини, но ты просто дура малолетняя. Причем то, что малолетняя, особенно важно. Я же врач, и со специалистами в той больнице проконсультировалась. И даже Лёшке твоему сказала: у тебя детородная функция всего лишь немного испортилась, но даже при этом у вас есть множество вариантов детей завести. Самый простой… ты же биологически очень молодая, твой организм с повреждениями может и сам справиться за пару лет.

— А может и не справиться!

— Может, но тогда в дело вступит современная медицина. В первом ММИ гинекология — в том числе и благодаря твоему мужу — сейчас чуть ли не лучшая в мире, и девчонки — а я с ними специально поговорила — говорят, что они такие неприятности, как у тебя, уже хирургически исправить могут. А года через два, когда окончательно процедуру отработают, они таких, как ты, даже в больницу класть не будут, все сведут к простой амбулаторной процедуре.

— А ты можешь договориться, чтобы они мне операцию сделали?

— Могу, но пока не буду. Тебе, девушка, все же еще немного подрасти нужно. И это я не обзываюсь: дети войны очень часто в развитии физическом просто задерживаются. А вот года через два и ты расцветешь, и медицина подтянется.

— А Лёшку кто-то за эти два года и уведет. Соблазнит и уведет…

— Никто его у тебя не уведет, да и я за ним отдельно присмотрю.

— И сама же и соблазнишь!

— Сона, девочка славная. Во-первых, твой Лёшка все же меня на восемь лет младше. А во-вторых… я тебе честно скажу: в общаге каждая вторая просто мечтала о том, чтобы его соблазнить: парень видный, партизан, боевые ордена — но он всех проигнорировал. Никто ему не нужен был, а теперь никто не нужен, кроме тебя. А уж я его точно соблазнять не буду: у меня летом для Наташки сестричка появится или братик. Я решила с этим не затягивать: говорят, что… материал может и двадцать лет храниться, но я хоть и врач, но местами нам, врачам, не доверяю. Да и сама я не молодею, а так, когда все уже сделано, — Лена похлопала себя ладошкой по животу, — оно как-то спокойнее…

— На восемь лет, говоришь… а ты точно такая старая?

— Паспорт показать?

— Не надо, верю. Ну тогда присматривай. То есть как партизан? Он что, воевал? Но ему же в войну было…

— Шестнадцать, но в партизанах на возраст мало кто смотрел.

— А мне он не говорил…

— И ты его об этом не спрашивай: о войне всем очень тяжело вспоминать. А уж ему особенно… черт, ведь точно мне за язык мой когда-нибудь начальство в Магадан сошлет! Я же права не имела тебе говорить…

— Ну, раз ты Лёшку не соблазняла, то ничего мне и не говорила, — слабо улыбнулась Сона. — А мне-то ты не наврала, что болячку мою исправить можно?

— Если хочешь, можем с тобой как-нибудь заехать в Первый ММИ, там тебе уже специалисты все подробно объяснят.

— Нет, я все равно ничего не пойму: я-то не врач. Но спасибо тебе, что ты мне все рассказала! Про болячку, я имею в виду…

Вообще-то у Соны были причины думать, что Алексей может ее бросить: у парня после Нового года вообще сильно изменилось настроение (хотя поначалу, в пылу сессии это и не очень сильно в глаза бросалось), а после возвращения девушки из больницы он вообще замкнулся и даже время на совместные занятия по математике и физике резко сократил. И часто просто уходил в свою комнату-мастерскую, но Сона видела, что он там ничего не делает, а просто сидит, уставившись в одну точку и о чем-то думает. А так как иных поводов, кроме своего недомогания, она не выдела, то и пришла к весьма печальному для себя выводу. Но на самом деле Алексея волновало совсем не состояние жены. То есть здоровье Соны его тоже сильно волновало, но он очень внимательно побеседовал с врачами в больнице, затем (о чем его жена не знала, конечно) буквально поднял на уши гинекологов из первого ММИ и внутренне уже решил считать, что у Соны не особо опасное и очень временное недомогание. Однако по старой, еще со времен участия в боевых операциях в качестве «санитара», привычке он «пациенту» ничего не говорил: все же тогда у него и отношение к пациентам было совершенно иное, почти как к персонажам компьютерной игрушки. То есть если помрет, то попробуем еще раз «с точки сохранения», а поэтому лишний раз волновать пациента вообще смысла нет. А когда Сона, после разговора с Леной Ковалевой, резко воспрянула духом и даже попыталась «донести до мужа», что «все не так уж и плохо», у нее это не получилось и она снова начала впадать в тихую панику. Однако все же впасть не успела: двадцать второго февраля все резко изменилось. Очень резко и как-то неожиданно…

В субботу Алексей домой вернулся очень поздно (и хорошо еще, что Лена не поленилась и предупредила Сону о том, что Алексей сильно занят какой-то работой на опытном заводе медоборудования, куда его «срочно вызвали»). Поэтому утром двадцать второго девушка проснулась задолго до мужа и, как всегда по воскресеньям, занялась приготовлением вкусного завтрака. И буквально сразу после того, как она выключила плиту и пошла будить мужа, раздался звонок в дверь. Сона подумала, что это по какому-то делу Лена пришла и, как была в халате, эту самую дверь открыла. Но за дверью обнаружился высокий пухленький мужчина в сером пальто с каракулевым воротником, и мужчина этот, подслеповато прищуриваясь, спросил:

— А Алексей дома?

— Да… вы заходите, я его сейчас позову. Он вообще-то еще спит, вчера поздно пришел, но ему все равно уже пора…

В этот момент открылась дверь в спальню и Алексей (вероятно, разбуженный звонком) сам вышел в коридор. А гость улыбнулся и, даже не поздоровавшись, спросил у него:

— Есть где нам поговорить наедине пару минут?

— Да, конечно…

— А может, вы сначала позавтракаете? Я только что завтрак приготовила, — вклинилась в общение мужчин Сона, но гость неразборчиво пробормотал что-то вроде «потом» и вместе с Алексеем зашел в его «мастерскую». А затем, как раз через «пару минут», они вышли, причем Сона увидела на лице мужа широкую улыбку, а гость, на секунду приостановившись, заметил:

— Да, и пахнет вкусно у вас, и время для завтрака вроде подходящее, но — дела. Сона Алекперовна, огромное вам спасибо!

— Но вы же даже ничего не попробовали!

— Спасибо за то, что мужа вашего вы человеком сделали. Но вы уж извините, я пойду, у нас и по воскресеньям работы невпроворот…

А после того, как гость закрыл за собой дверь, Алексей буквально схватил жену в охапку, крепко обнял, даже приподняв ее, покрыл ее лицо поцелуями и, чуточку успокоившись и поставив Сону обратно на пол, с очень довольной физиономией сообщил:

— Теперь мы заживем по-настоящему счастливо! А что у нас сегодня на завтрак?

И печаль девушки мгновенно растаяла как утренний туман под лучами жаркого солнца…

Лаврентий Павлович решил лично заехать в гости к «партизану Херову», даже несмотря на то, что поспать ночью ему удалось всего часа два. Но он посчитал, что парень заслужил награду, и задерживать ее будет неправильно. Вот только он не учел, что «нормальные люди» иногда по воскресеньям спят чуть ли не до полудня — о чем он вспомнил, лишь увидев в проеме двери миниатюрную женщину в домашнем халате. Впрочем, и Алексей почти сразу же вышел в коридор, так что Лаврентий Павлович решил, что он все равно все сделал правильно. А когда они уединились в комнате, в которой, кроме большого письменного стола и пары табуреток ничего и не было, он сунул руку в карман, вытащил небольшую красную коробочку:

— Вот, держи, партизан Херов, это от меня, за раскрытие заговора против советской власти. Но учти: это только от меня лично, а чем решит тебя наградить товарищ Сталин… а он — точно решит.

Алексей как-то очень довольно улыбнулся:

— Значит, я не ошибся, это хорошо… Дело, конечно, не моё…

— Как это не твое? Без тебя, без индикатора этого мы бы хрен их поймали!

— Я имею в виду, что мне детали знать вроде и не положено, но все же интересно: кто именно?

— А, вот ты о чем. Там, похоже, много кто, но пока меньше десятка взяли. А главным там Игнатьев, — и тут Берия добавил к фамилии весьма выразительный и довольно сложный эпитет, а котором, правда, не было ни одного цензурного слова, — хотя, я думаю, не сам он до всего этого догадался. И ведь эти сволочи все так тщательно продумали, заранее на случай, если что-то не выйдет или информация разойдется, Лазаря аккуратно подставили! А ты даже это просчитать смог… Ладно, с твоим эликсиром искренности мы всех найдем и положенное им воздадим, а я побегу, теперь дел на меня, сам понимаешь, куда как больше навалилось. Кстати, можешь меня поздравить: на ночном заседании объединили МВД и МГБ…

— И вас назначили руководителем нового объединения, так?

— Возникает вопрос: а зачем вообще вся эта организация, если можно просто пойти к партизану Херову и у него спросить? Извини, это я от радости чушь несу, но я на самом деле очень рад. В том числе и тому, что ты теперь уже не мертвый.

— Это все Сона, она меня к жизни вернула.

— Послушай, Херов, а как ты смотришь на то, чтобы ей орден Ленина вручить? За оживление одного партизана? Заслужила же девчонка!

— Лично я — против. Надеюсь, она сама работой своей награды заработает, а вот так, ни за что — ни она не поймет, ни родня ее.

— Ты прав, а я — нет. Но, надеюсь, ты меня за всю чушь, что я сейчас наговорил, простишь. Ладно, пойду уже. Надеюсь, выходной я вам не испортил.

— Нет, конечно, наоборот превратили его в настоящий праздник. Так как насчет завтрака? Сона действительно очень вкусно все готовит.

Берия подошел к двери, молча ее открыл, вышел в коридор:

— Да, и пахнет вкусно у вас, и время для завтрака вроде подходящее, но — дела. Однако как-нибудь в другой раз, когда время появится — обязательно…

На вопрос Соны о причинах столь резкой смены настроения Алексей жене рассказал, что в субботу на заводе медаппаратуры Вася Кузовкин сделал, наконец, давно обещанный автомобиль. Такой, какой даже Соне подойдет, потому что управление в машине очень легкое и удобное. Правда тот, который сегодня уже по улицам поедет, забрать не получится, так как он весь датчиками утыкан для проведения испытаний, но вот уже следующий, который парни обещают сделать… ну да, не до восьмого марта, но до конца месяца уж точно, будет её и Соне больше не придется толкаться в троллейбусах и в метро. А заодно и уточнил у жены, какого цвета машину она хочет получить.

— Какого цвета? «Победа» у тебя бежевая, нам двух одинаковых машин, наверное, не нужно, черную я не хочу, черная машина слишком мрачно выглядит. А какие еще есть? Вишневую разве что?

— Ты можешь любой цвет выбрать, хоть розовую, хоть… да какую угодно!

— Что, вообще любой? Тогда я хочу сиреневую, такую же, как тот платье, которое ты мне подарил. Такую можно?

— Я же сказал: любую. Хорошо, будет у тебя сиреневая машинка.

— Лёш, а сколько такая машинка может стоить?

— Вот это тебя волновать не должно: нам машина бесплатно достанется. Просто потому, что я ее придумал.

— А я не о том. Мне в последнее время Лена Ковалева сильно помогала… насчет здоровья. Я и подумала, что если мы сможем накопить денег и ей машинку подарить… не сейчас, конечно, а когда мы институты закончим и работать начнем. А если мы еще на отлично учиться будем и повышенную стипендию получать, то может, и до окончания институтов сможем сколько-то денег скопить. Нам ведь на жизнь особо много и не надо?

Автомобиль Вася Кузовкин сделал в полном соответствии с «заветами Воронова» по тому же принципу, по которому и Джон ДеЛореан свою знаменитую машинку делал: в оригинальный кузов он просто напихал готовых узлов от уже существующих автомобилей. Кузов на заводе опытные рабочие изготовили вообще меньше чем за месяц, с узлами получилось чуточку сложнее, но тоже получилось подобрать практически готовые. Сложнее всего вышло с мотором: сорокасильный четырехцилиндровый оппозитник, чтобы он поместился под капот, пришлось переделывать четыре раза. Но в конце концов взяли вообще самый первый вариант, просто изготовив совершенно новую гидромеханическую коробку перемены передач, сконструированную преподавателями института: та, которую придумали в НАМИ, просто в автомобиль не помещалась. А новая как раз поместилась, поскольку ее и проектировали «под место» — и машина получила возможность «передвигаться без использования гужевой тяги».

Вот только пока использовать машину «в качестве автомобиля» было еще невозможно: в ней имелось одно (причем просто сколоченное из досок) сиденье водителя, а «штатные» сиденья еще предстояло спроектировать. У Васи возникли серьезные подозрения, что прочность кузова получается недостаточной, а уж о том, что пока к машине не было изготовлено ни одного стекла, и говорить не приходилось. Впрочем, по стеклам все же удалось договориться с Борским стеклозаводом, там даже пообещали в начале марта изготовить десяток полных комплектов автостекол типа «триплекс», но Вася и сам прекрасно знал, что обещания на машину поставить нельзя. А уж составленный Алексеем список «необходимых доработок» вообще вгонял его в тоску. То есть размером списка вгонял, однако сами по себе доработки выглядели интересно, хотя пока что большинство студентов их считали «мелочными придирками». То же изменение ручки управления автоматической коробки — но Вася в принципе был согласен с Алексеем в том, что «обновленная ручка» будет и удобнее, и несколько упростит управление машиной. А вот предложенные Алексеем специальные дуги, которые в случае аварии отправят мотор под салон… да, о безопасности пассажиров сейчас вообще мало кто в мире даже думал. Точнее, вообще никто, кроме Алексея, а он объяснил свои запросы очень просто:

— Вась, ты делаешь машину для моей жены, а она маленькая и отнюдь не эталон женщины-тяжелоатлетки. Поэтому мне нужна машина, с которой и женщина весом в сорок пять килограммов справится, и при росте в метр-пятьдесят семь ей будет удобно. Но и мне с моими метром-семьюдесятью пятью в машине не должно быть тесно, так что регулировка сидений — это наше всё тут.

— Лёш, я тебе так скажу: теоретически все, что ты хочешь, сделать можно. Но вот во что обойдется разработка этого всего… как бы нас те, кто работу финансируют, за растраты не посадили.

— Вот об этом можешь точно не волноваться.

— Это почему?

— Потому что. Ты хоть один финансовый документ тут подписывал?

— Я? Нет, этим заводоуправление занимается.

— Вот и работай спокойно дальше. Машина у тебя уже поехала? Стекла когда получишь?

— Обещали в начале марта привезти, а что?

— Как получишь, сразу их вставляй. Есть подозрение, что в марте машину нужно будет показать тем, кто завод под нее строит… и да, вы бы кузов все же покрасили в приличный цвет, а то охряная грунтовка смотрится как-то не очень.

А кроме работы над машиной у Васи появилось и много совершенно вроде бы не связанных с автомобилем забот. Почему-то Алексей подключил к проекту несколько студентов из Механического, которые тут же, на заводе, приступили к изготовлению хитрой машины, позволяющей управлять автомобилем по радио. То есть их машина «умела» немного поворачивать руль вправо-влево, нажимать и отпускать педали — и при этом она весила под центнер, хотя батареи на ней хватало минут на пять работы. А на прямой вопрос «зачем» парни ответили, что их задача — безопасно для человека столкнуть автомобиль на полной скорости с бетонной стеной, причем желательно, чтобы этот их «робот» при ударе все-таки сам не сломался.

А на вопрос «зачем разбивать автомобили о стену» и парни с усмешкой ответили:

— Человек — он дороже любого автомобиля, а пока мы просчитать прочность кузова при аварии не можем, нужно испытывать кузова в железе. Это Лёха постоянно нам повторяет.

А на уточняющий вопрос «А Лёха — он кто вообще?» ответ Васе показался вовсе непонятным:

— Он вообще-то первокурсник с ЭВУСА, а почему его назначили руководителем нашей группы студенческого КБ, мы не спрашивали. Вроде бы за какие-то военные заслуги, только это лишь слухи. Но он работу сечет туго, у него схалтурить не получается. Да, честно говоря, и не особо хочется: нам же это радиоуправление как курсовую поставили, а зачтут ее только по результатам испытаний. В конце месяца обещали для этого несколько «Москвичей» уже нам дать, а в мае мы робота и на ваш автомобиль поставить должны. У вас вроде к маю уже машин пять должно быть готово?

Пантелеймон Кондратьевич в Москву приехал на внеочередное заседание ЦК в середине марта и смог выкроить время на то, чтобы «посмотреть на будущий автомобиль». Машина, откровенно говоря, ему абсолютно не понравилась (по крайней мере внешне), так что по результатам «показухи» он поинтересовался у Алексея:

— Послушай, партизан, ты мне обещал «современный автомобиль», а показал какое-то убоище, черт-те что и сбоку бантик буквально. Разочаровал ты меня, честно тебе скажу, разочаровал…

— А вы, Пантелеймон Кондратьевич, просто не на ту красоту смотрите. К виду машины народ быстро привыкнет…

— Да «газон» колхозный — и тот покрасившее будет!

— Это — вопрос дискуссионный. А красота машины этой не в кузове заключается, а в маленьком ценнике, который у машины стоять будет. Для изготовления такого кузова… для производства полусотни тысяч машин в год на заводе будет достаточно двух прессов на двести пятьдесят тонн, да и то второй на случай поломки первого только нужен будет. И когда инженеры тутошние все, что предусматривалось, доделают…

— Студенты ведь, не инженеры…

— Инженеров в работе тоже немало участвует, но я о другом. Когда все будет доделано, то машина в производстве — заметьте, машина класса «Победы» — встанет тысяч в семь с половиной, вот где истинная красота!

— Сколько? А ты не врешь? Хотя ты вообще врать не можешь… забавно, а ведь и впрямь машинка-то у тебя получается… красивая. Значит так, в Чимкенте корпуса завода должны в июле уже закончить, оборудование… говоришь, прессы по двести пятьдесят тонн две штуки?

— Моторное производство должно быть такое же, как в Орске, думаю, вам труда не составит всю номенклатуру оттуда взять. Кузовное… Вася в конце мая список оборудования уже составит, а насчет колес… там с шинами будут определенные проблемы…

— А что с шинами?

— Нужных в СССР вроде пока вообще нигде не производят, вот что.

— Значит, еще и шинный завод… а по всему остальному?

— Хорошо бы еще и свое производство фар наладить, но оно вообще простое. А стекла — Бор на полста тысяч машин в год… пока на тридцать тысяч стекло уже дать сможет, а в процессе развития производства и туда, думаю, финансирования добавят. Да вы же и добавите: если, скажем, будете машину не по семь с половиной, а по двенадцать тысяч…

— Все таким же нэпманом и остался. Но ты и тут прав… ладно, с машинами вроде разобрались. У меня к тебе два вопроса осталось, первый: подарок-то наш свадебный тебе понравился?

— Мне — понравился, спасибо, но главное, что он очень понравился Соне.

— Верно говоришь, радость в семье всего важнее. И второй вопрос, куда как более важный: куда тебе в августе два вагона яблок присылать?