Переход II

Глава 15

В природе есть некоторые явления, к которым мужчины относятся несколько… легкомысленно, вероятно из-за того, что они наблюдают эти явления как бы со стороны. А еще для мужчин эти явления выглядят слишком уж кратковременными, а если они и повторяются, что эти самые мужчины просто к ним как бы привыкают — и не считают их важными настолько, насколько они того заслуживают. У Алексея Павловича в свое время родилось трое детей, затем у дочки трое — и он рассматривал беременность как явление «совершенно естественное», а потому особого внимания не заслуживающее. Точнее, не так: он хорошо знал, что в это время нужно женщинам и уже до уровня условных рефлексов изучил, что должны делать мужья и отцы для того, чтобы женам и дочерям в эти периоды времени не приходилось испытывать лишних неудобств.

Изучил — и практически «на автомате» заботился о Соне: у нее и одежда появлялась именно такая, которая была для нее удобна, и все прочее (включая довольно экзотическую на первый взгляд пищу). И он с женой «правильно» гулял каждый день, следя за тем, чтобы и физическая форма жены к родам была хорошо подготовлена. Вдобавок, он — уже как врач — следил и за ее диетой, и даже оказывал ей нужную медикаментозную помощь в борьбе с токсикозами — то есть «заранее знал», что с женой все будет хорошо. А при помощи Лены знал и то, что так же хорошо все будет с ребенком.

И все равно почти все лето после окончания летней сессии сильно волновался, причем большую часть этого волнения ему обеспечивала советская торговля. Которая уже не обеспечивала возможность приобретения всего в доме с младенцем необходимого или хотя бы желательного. Правда, у него были возможности, которые отсутствовали у подавляющего большинства прочих советских граждан (да и большинства людей вообще на всей планете), и все необходимое он просто заказывал на нескольких «дружественных» заводах. И в принципе к долгожданной дате у Вороновых дома вообще все, о чем только можно было подумать, имелось — но лишь из того, что в мире уже существовало. А вот того, что мировая цивилизация еще не придумала… так что пришлось это «придумывать» уже самому Алексею.

Что, к его собственному удивлению, оказалось не так уж и сложно сделать. «Раскрученная» при его непосредственном участии фармацевтическая промышленность буквально за месяц после того, как Алексей пришел в «родной» мединститут с предложением, наладила производство одноразовых пеленок. Пока небольшое, их делали только на «опытном заводе» и делали столько, что и паре сотен младенцев показалось бы недостаточно — но сам он сделал дома запас на полгода, а выпуск этой ценной (хотя и копеечной) продукции срочно налаживался сразу на десятке уже больших фабрик. Чему, кстати, сильно поспособствовал Михаил Иванович: летом он провел очередной «эксперимент» с использованием гидрогеля в тепличном хозяйстве и его отчет произвел достаточно сильное впечатление на руководство страны. Настолько сильное, что в Сталиногорске срочно стала строиться новая производственная линия, предназначенная для выпуска этого гидрогеля. А вторая такая же линия была запланирована к строительству с начала следующего года в подмосковном Воскресенске.

На заводе медицинского оборудования в Нагатино Алексею сделали парочку ручных молокоотсосов. То есть сделали несколько больше, и часть отправили «на испытания» в роддома Москвы — а когда Лена увезла Сону в больницу при Первом ММИ, фабрика по производству этих нехитрых (но исключительно удобных) аппаратов начала строиться в Шацке Рязанской области — и строить ее стал Минздрав. По заказу Алексея группа студентов из МВТУ разработала небольшую стиральную машинку (активаторную, с отдельной центрифугой для отжима белья), и Училище самостоятельно (правда, по договору с Минавиапромом) приступило к обустройству линии для выпуска этих машинок на Московском авиазаводе. А всего же для обеспечения максимальных удобств для жены Алексей предложил два десятка разных «усовершенствований», вплоть до сушилок для белья — но даже на то, чтобы просто «нарисовать желаемое», у него уходило почти все свободное время, так что на разработку программ у него этого времени вообще не оставалось. И даже на общее руководство разработкой программного комплекса управления предприятием времени не было.

Что, впрочем, на разработке программ почти и не сказывалось, все же за предыдущий год общая структура была спроектирована, основные компоненты написаны и почти отлажены — а мелкие изменения и дополнения новоиспеченные программисты и сами прекрасно делали. И процесс закончился тем, что к первому сентября весь этот комплекс был внедрен и в Университете, и в МИФИ, а другие ВУЗы Москвы, где вычислительные машины тоже появились, бросились активно «перенимать опыт» и на организованных товарищем Петровским курсах бухгалтера и кадровики быстро осваивали «новую технику».

Правда, пока все это за пределы столицы не выходило: просто вычислительных машин было еще очень мало. Но завод в Бердске уже был выстроен (то есть корпуса завода были выстроены) и в очень обозримом будущем проблем с обеспечением вычислительной техникой предприятий народного хозяйства вроде бы не просматривалось. Причем куда как более совершенной техникой: Марк Валерианович Тяпкин вместе с орденом Трудового Красного знамени, полученным за разработку «накопителя данных на жестком диске», получил и должность директора нового Зарайского завода информационных накопителей.

В последнее время подобные назначения «в провинцию» не вызывали у людей ни малейшего неудовольствия, ведь из того же Зарайска до Москвы (до аэродрома «Чертаново») самолет летел чуть больше получаса, и это получалось даже «ближе», чем Подольск или Пушкино — а «бытовые удобства» в небольших городах, где строились новые заводы, были заметно лучше того, что могла предложить людям столица.

Поэтому, кстати, в таких городах и с кадрами все было просто: народ на новые заводы шел с удовольствием, зная, что и жилье он сразу почти получит, и все остальное окажется вполне доступным. Не вообще, конечно, всё, но ни с продуктами, ни с одеждой, ни с мебелью в небольших городах проблем почти не существовало. А еще не существовало проблем, в больших городах практически неизбежных, причем неизбежных именно из-за физических размеров городов: в том же Зарайске, который можно было за час неторопливой походкой пересечь из конца в конец, до ближайшего гаражного кооператива пешком идти было минут пятнадцать максимум, а потому владеть автомобилем или мотоциклом там было гораздо проще. Да и до аэродрома из любой точки города можно было доехать за четверть часа…

А из города мало что три регулярных прямых рейса в столицу выполнялось, так еще и три «проходных» имелось: два рейса с посадкой в Зарайске выполнялись по маршруту Новомичуринск-Москва и один Михайлов-Москва, и на них тоже почти всегда свободные места находились. А при необходимости так же самолетом, причем прямыми рейсами, было очень просто добраться в Тулу, Рязань и даже в Калугу.

Конечно, пока что Подмосковье очень сильно превосходило по плотности авиалиний всю остальную страну, однако, раз уж подмосковное небо было уже практически насыщено самолетами, и в других местах местная авиация стала очень быстро развиваться. В том числе и потому, что «старые» авиазаводы, производившие в войну истребители и бомбардировщики, постепенно переводились на производство гражданской продукции. Не все, конечно, переводились — но самолет уже почти нигде не воспринимался как чудо дивное.

А еще в небе появились первые пассажирские вертолеты — но пока они именно «чудом» и казались, уж больно необычным был аппарат. Причем необычным он казался даже конструкторам, ведь после того, как в серию пошел турбовинтовой двигатель мощностью в триста сил, и вертолетостроители плотно задумались о преимуществах «керосиновых моторов» — и первый пассажирский вертолет товарища Камова уже поднялся в воздух со специальной турбовальной модификацией этого двигателя. Очень удачно поднялся: еще не закончились его сертификационные испытания, а завод в Улан-Удэ уже приступил к его серийному производству. А товарищ Миль срочно дорабатывал свой вертолет под этот же двигатель, и, по слухам, должен был в конце года уже выставить летные образцы на сертификационные испытания. А Алексея этот вопрос интересовал лишь по той причине, что, судя по всему, вертолеты кто-то собирался использовать для поставок «узлов и агрегатов» на заводы, занимающиеся производством вычислительной техники. По крайней мере ему сказали добрые люди, что на двух таких заводах (включая завод по выпуску микросхем в Крюково) на крышах новых цехов предполагалось разместить вертолетные площадки…

Впрочем, услышав об этом, парень лишь посмеялся про себя и тут же о новости забыл: с рождением Павла Алексеевича мысли о вычислительной технике вообще и о программировании в частности его голову полностью покинули: ему вообще не до этого стало. Потому что Павел Алексеевич просто «перепутал день с ночью»: днем спокойно спал, просыпаясь лишь для того, чтобы подкрепиться, а вот ночами он «гулял». Причем гулял громко, так что молодому отцу приходилось тоже «гулять», укачивая и успокаивая сына. Он даже как-то прикинул, что за ночь с младенцем на руках проходит по комнатам километров десять, что, впрочем, для него было делом в некоторой степени привычным: младший сын Алексея Павловича тоже подобным образом «развлекался», причем месяцев так до девяти. Но «в прошлой жизни» ему не нужно было просыпаться ранним утром и бежать на работу, а сейчас никто учебу не отменял. Поэтому сейчас его суточный график был исключительно насыщенным: из института он возвращался домой в районе пяти, быстренько перекусывал и отправлялся спать, в начале десятого просыпался и часов до шести утра (то есть до пробуждения Соны «на утреннюю кормежку») развлекал сына. Затем еще часик сна перехватывал и снова отправлялся в институт. И исключениями для него были лишь воскресенья: в выходной он спать ложился уже часа в два — а все прочее оставалось без изменений.

Сона в результате ночами всегда высыпалась, молока у нее было с избытком, а дел по дому в общем-то почти и не было: Яна с Марьяной и продукты все покупали, и готовили, и стиркой занимались — то есть помогали как могли. И Сона теперь к наличию в доме двух весьма взрослых девушек относиться стала совершенно иначе. Не сразу, а после одного разговора с Марьяной, когда она поинтересовалась у девушки, почему те так о ней и Пашке заботятся:

— А это мы опыта набираемся, вот замуж выйдем — а мы уже все по дому делать умеем. В поселке-то заботы не такие, как в городе, а времени на освоение всего нужного не так и много у нас осталось, опять же машины все эти домашние… Яна уже замуж собирается, наверное летом свадьба будет, а я… за мной тоже один ухаживает. Правда, я пока о свадьбе не думаю, но ведь это пока: он через год институт закончит и если предложение сделает…

— А вы вроде собирались за Лёшку замуж выходить…

— Да ты что⁈ Лёшка же нам как брат, а за брата замуж разве можно?

— А я как-то слышала ненароком как вы это обсуждали.

— А, это? Это у нас мама шутила, говорила, когда мы что-то не так делали, что вот отдам вас за Лёшку замуж, он вам вожжами-то ума добавит. И говорила, что обеих сразу отдаст: мол, мужиков-то на войне поубивали, власти разрешат мужчинам гаремы заводить — она нас и поженит сразу, чтобы неприятности от нас больше не терпеть. Ну а мы по привычке, когда друг с другом спорим, о том, что на ужин готовить, например, друг друга так же и подначиваем, в основном про то, кто будет главной женой и другую будет вожжами охаживать. Но это всего лишь шутка такая… А на ужин я хочу рыбу сготовить отварную, тебе на гарнир картошку отварить или макароны?

Виктор Семенович Алексея отловил в институте во время обеденного перерыва, поскольку знал, что у парня другого свободного времени нет. И в столовой, сидя уже за столиком, задал ему один очень интересующий его вопрос:

— Алексей, а в твои машины можно вообще любую информацию запихнуть?

— Ну, в принципе, да, любую. А вас какая интересует?

— Я даже на знаю, как и объяснить-то толком… Я тут поглядел из интереса, как в вашей системе отдела кадров можно любого сотрудника найти не по имени-фамилии, а по каким-то другим признакам, и подумал, а нельзя ли сделать так, чтобы можно было высчитать, к какой информации человек доступ имеет. И не напрямую по работе, а через других людей. Проблемка у нас возникла: довольно важная информация становится известной за кордоном, но вот откуда она туда попадает, совершенно непонятно. То есть мы знаем, кто является носителем информации, но знаем и то, что этот носитель ее точно не разглашал. Но я думаю, что не разглашал он ее умышленно, а кто-то знакомый, а потом знакомый знакомого или родственники там…

— Я понял, и сразу скажу: в принципе нужную вам систему сделать возможно. Вот только далеко не сразу: чтобы она заработала, нужно будет просто хранить очень много данных, и хранить их, для того чтобы такой поиск обеспечивать в обозримое время, потребуется на жестких дисках. Сейчас то, что сделал товарищ Тяпкин, позволяет хранить, грубо говоря, шестнадцать миллионов символов на одном устройстве, в для нужной вам системы потребуется хранить сотни миллиардов символов и даже триллионы.

— То есть нам этого не дождаться.

— Не стоит впадать в пессимизм. Есть такая простая зависимость: в течение года при должном обеспечении исследовательских и конструкторских работ емкость таких накопителей данных увеличивается вдвое. То есть следующим летом у него будет тридцать два миллиона на носитель, через год уже шестьдесят четыре, потом сто двадцать восемь и так далее.

— То есть где-то лет через десять-двенадцать…

— Нет, это я рассказал о случае, когда никто никого не пинает, финансирование идет обычным образом, ученые в собственном соку варятся. Однако, если товарищей качественно попинать и выдать им принципиально новые идеи относительно способов хранения информации, а еще подключить специалистов из смежных и даже не очень смежных отраслей…

— Займешься? С финансированием мы поможем, крупно поможем.

— Прямо сейчас не займусь, пока сын обратно в человеческий режим дня не переключится, точно не займусь. И не потому, что не хочу, а потому, что физически не смогу этим заниматься. С таким сынулей мозги заняты не придумыванием новых подходов, а тем, чтобы он матери дал все же выспаться нормально.

— А если мы няньку опытную…

— Только хуже будет. Да и няньки у нас, можно считать, есть, причем сразу две — но дело не в том, чтобы что-то руками делать, а именно в мозгах. И с нянькой, даже самой опытной, я все равно буду постоянно думать о том, правильно ли она все делает…

— Ясно… ладно, а когда ты думаешь…

— Опыт показывает, что большинство таких детей-перевертышей в нормальный режим переходят в течение полугода, очень редко это дольше тянется.

— Какой опыт?

— Ну я же почти врач, с другими врачами до сих пор общаюсь, о том, что мне интересно, их расспрашиваю.

— Понятно… а этот, как его, Тяпкин, он без твоих пинков может с такой работой справиться?

— Вот именно он и сможет, только ему нужно будет дать человека, который его пожелания… скажем, к специалистам других отраслей поможет быстро реализовать. То есть это пока лишь мои предположения, но если вы товарища Тяпкина ко мне привезете… так же, в обед в институт, и я с ним поговорю, то, надеюсь, смогу точно сказать, справится он или нет. А так… я же его даже в глаза еще ни разу не видел, откуда я знаю?

— То есть ты с ним за обедом поговоришь и сразу… этот Тяпкин где сейчас, в Зарайске работает? Завтра будет здесь.

— Да, в любом случае денег потребуется немало, и вопрос лишь в том, тратить их придется много лет понемногу или сразу. Хотя я думаю, что если тратить сразу, то общие затраты окажутся меньше.

— Сколько нужно?

— Завтра. После разговора с Тяпкиным очень примерно скажу. Но вы меня и завтра всерьез не принимайте, смело умножайте то, что я выдам, на три — и это будут лишь первоначальные затраты.

— Да уж, тебя слушать… договорились, завтра еще раз встречаемся. С Тяпкиным и с товарищем, который ему межотраслевую связь обеспечит…

На следующий день Алексею пообедать вообще не удалось: товарищ Абакумов, как и пообещал, пришел в институт вместе с товарищем Тяпкиным и еще одним, имя которого он не назвал. И вместо столовой они уединились в кабинете, занимаемым первым отделом института. Уединились-то ненадолго, но в столовую Алексей опоздал: маленькая была столовая, а голодный студент все уже сожрал. Зато товарищ Абакумов, хотя сам, как он сообщил Алексею, мало что понял, результатом разговора остался очень довольным, и доволен он был, судя по всему, тем, что Тяпкин со встречи ушел сильно задумавшись. А Алексей ему всего лишь подкинул простую идейку:

— Марк Валерианович, на вашем жестком диске, насколько я в курсе, двести дорожек, так?

— Ну…

— То есть на одной дороже записано восемьдесят килобайт информации, или шестьсот сорок килобит.

— Больше, запись-то идет в помехозащищенном коде сразу.

— Да плевать, мне важен порядок величин. Диск крутится со скоростью в три оборота за секунду, то есть рабочая частота передачи данных составляет примерно тысячу… около двух мегагерц.

— Считать вы умеете.

— Но вы пишите на диск два уровня сигнала: ноль и единицу.

— А иначе-то цифровой сигнал и писать нельзя.

— А я вот думаю, что можно. У вас каждый домен принимает два значения: ноль или единица, и сейчас по техническим характеристикам аппаратуры более плотную запись вы пока организовать не можете.

— Мы работаем…

— И это тоже замечательно. А теперь представьте, что вы на домен будете записывать не два уровня сигнала, а шестнадцать. То есть шестнадцать фиксированных амплитуд, тогда каждый домен может содержать уже не один бит информации, а четыре. И чтобы обеспечить чтение записанной таким образом информации, вам потребуется по сути четырехбитный аналого-цифровой преобразователь, который сможет устойчиво работать на двух мегагерцах. А чтобы информацию так записывать, будет нужен цифроаналоговый преобразователь с такими же характеристиками. И если вы добавите в схему два таких преобразователя, то тем самым вы сразу увеличите емкость диска вчетверо.

— Интересная идея, она, пожалуй, могла бы и сработать — но только если такие преобразователи иметь.

— Вот тут присутствует товарищ, который вас сведет с людьми, которые эти преобразователи придумают и изготовят.

— Хм, а если поднять число уровней до ста двадцати восьми, то на двух доменах можно будет записать байт уже с корректирующим кодом, а при двустах пятидесяти шести…

— Пока давайте остановимся на меньшей цифре, я примерно представляю, как можно сделать ЦАП шестибитный, но насчет восьмибитного у меня уже уверенности нет. То есть я предполагаю, что даже шестибитники нужные люди ЦАП и АЦП сделают за пару месяцев, а вот на восьмбитник может и год уйти, и даже два.

— Но там же схемы примерно одни и те же!

— Схемы-то да, а вот технологии… Сейчас отлажена технология изготовления микросхем с шагом в пятьсот микрон, на пределе из нее получится хорошо если триста пятьдесят — и с такими размерностями шестибитный ЦАП на стандартный кристалл помещается, а вот на восьмибитник потребуется размеры элементов сократить уже раза в три. Со временем и это будет смотреться как детская забава, но пока технологию отработают, пройдет слишком много времени. Времени, которого у нас нет, так как вычислительные машины уже с ноября будут выпускаться серийно десятками штук в сутки.

— Я до ноября это сделать всяко не успею, даже если работы по повышению линейной плотности записи… отложить.

— А вас никто не просит увеличить емкость диска в шесть раз к ноябрю, и, скорее всего, хоть как-то задерживать работы по увеличению линейной плотности тоже не нужно. Как я понимаю, вам потребуется просто создать еще одно подразделение в вашем КБ…

— А кто нам на это фонды выделит?

— Мы выделим, — тут же отозвался товарищ Абакумов, — вы только скажите, сколько вам всего потребуется. Зарплат, штатных единиц, аппаратуры какой-то… Вам товарищ Сергеев это все и обеспечит, он, кстати, теперь у вас в первом отделе работает.

— И давно? — удивился Марк Валерианович. — Я его что-то не встречал на заводе.

— Уже час как, с того момента, как мы в этот кабинет зашли. Алексей, у вас еще какие-то предложения…

— Пока нет, я же сказал: голова другим занята. Но если что-то новое придумается, то я сразу с Марком Валериановичем все и обсужу напрямую.

— Договорились, тогда мы вас больше сейчас не задерживаем, вы же вроде обедать собрались. Спасибо за консультацию!

Ну да, собрался обедать. Алексей с грустью осмотрел пустые прилавки столовой и, немного подумав, решил две следующих пары пропустить. А когда он пришел домой, то увидел, как донелья радостная Сона крутится вокруг хлопающего глазами и радостно смеющегося Пашки: похоже, сын приступил к переключению на нормальный режим дня…