Сложно сказать каким образом горожане определяли во мне княжескую жену. Вероятно, причина крылась в платке, который покрывал мою голову. Но так или иначе, никто не мешал мне идти к подмосткам. Передо мной развернулась неприятная картина: посередине стоял худощавый седой мужчина средних лет, по надменному взгляду которого я сразу признала в нем местного судью. Рядом стояла пара некрасивая коренастая средних лет, при этом женщина держала мужчину за волосы, принуждая того согнуться до её уровня. Но больше всего меня привлекла фигура девушки-подростка, сидящей на коленях, уткнувшись лбом в деревянный настил. Её взгляд затравленно переводил взгляд от пары к «судье», волосы были растрепаны и, судя по кровяным корочкам, местами вырваны. Лицо от грязи невозможно было разглядеть. От одного только вида её хрупкой фигуры сжималось сердце, а осознание, что она судя по всему ещё и стала жертвой насилия заставляло кровь вскипать от злости. Я сама недавно пережила изнасилование и так и не отправилась морально. Что уж говорить о таком ребёнке…
— Староста! — мой голос раздался над рыночной площадью, — что здесь происходит?
Каждое слово я не столько проговаривала, сколько рявкала как старшина на провинившихся новобранцев.
От моего окрика глаза у «местного судьи» сначала расширились до размеров пятирублевой монеты, а после быстро забегали.
Заикаясь, он проговорил:
— С-с-семейное разбирательство, княгиня. Эта женщина обвиняет м-мужа в измене… — и тотчас ткнул пальцем в «рогоносицу», надеясь перевести мое внимание на неё. Но не на ту напал.
— А эта девочка что тут делает? — прищурив глаза спросила я.
— Так он… с ней… — замялся староста.
— Девочка, — я специально подчёркивала это слово, — скажи, ты соблазнила этого женатого мужчину?
Девчонка безумно уставилась на меня. на краткий миг я испугалась, что она безумна.
— Нет, княгиня, — услышала я тихий ответ, — он затащил меня в сарай, потом в амбар, потом ещё раз и ещё…
Она прикрыла глаза и замолчала.
Я метнула взгляд на насильника. Женщина больше не держала того за волосы и он упал на колени:
— Пощади, княгиня.
Я ничего не знала об уголовном и любом другом праве этого времени. Всё, чем я могла руководствоваться — моя совесть. А она никогда не отличалась особой гуманностью.
— Тридцать плетей ему. Если подобное повториться ещё раз, оскопить.
По площади прокатился легкий гомон голосов, удивленные восклицания и причитания женщин.
На секунду я засомневалась в том, что могу самолично вершить правосудие, поэтому спросила как можно громче:
— Есть ли кто-то не согласный с моим решением?
Толпа замолчала. Как известно, молчание — знак согласия.
— А девчонку я забираю с собой. Лада, Ятага, заберите её с подмостков.
Всё таки хорошие мне попались помощницы: без лишних вопросов, не морщась от брезгливости от взяли её подмышки с двух сторон и увели с «лобного места».
Напоследок я кивнула старосте, сказав:
— Лично отчитаешься об исполнении наказания.
Побледневший мужик закивал как болванчик, а потом согнулся пополам в поклоне. Развернувшись, неспешным шагом я пошла за своими помощницами, молясь, чтобы никто не увидел как сильно у меня дрожат колени.