Письма героев

Глава 31 Норвежское море

13 мая 1940. Кирилл.

Летчики второй эскадрильи откровенно скучали. Как 11 мая эскадра в полном составе вышла из Александровской гавани, так корабли и держали крейсерский ход на запад. Полеты не велись. Самолеты со сложенными крыльями надежно принайтованы на шесть-восемь точек в ангарах. Палубы авианосцев удивляли пустотой. Вдруг выяснилось, что делать летчикам в походе особо и нечего. После подъема флага, утренней молитвы и завтрака, подполковник Черепов выгонял всех на зарядку на палубу, благо полгода позволяла, а затем до самого вечера люди оставались предоставлены сами себе. Даже работы в ангаре и мастерских не находилось.

Спиртное на борту строго запрещено. Да летчики и сами не допустили бы подобного. Жить то все хотят. Карты не одобряются. Оставалось только читать, часами трепаться в кубриках, да отсыпаться с запасом на будущее. Как легко догадаться, последнее быстро надоедает.

Радовала погода. Восхитительная северная весна, чудный май месяц. Море спокойное. Постоянно светит солнце. Полоса непогоды на траверзе Медвежьего не в счет. Это и штормом не назвать. Пять баллов тяжелым авианосцам не помеха. Проломились через волнение не сбавляя ход.

— Господа, унтер-офицеры, кто как думает, куда нас несет воля командования? — изрек Иван Москвин.

— Куда скажут, туда и принесет, — проворчал Кочкин отворачиваясь к переборке и натянул одеяло на голову.

Кирилл Никифоров вложил между страниц закладку, убрал книжку на стол. Вид свернувшегося эмбриончиком товарища провоцировал, из глубин подсознания всплывали разные нехорошие мысли. Воровато оглядевшись, Кирилл подкрался к Диме и громко хлопнул в ладоши.

— Мать твою!

Кочкин швырнул в собрата по кубрику подушку. Промахнулся, но попал. Не в того. Подушка прилетела прямо в голову Ковалеву, попутно выбив у него из рук стакан с водой. Ошалевший от такого подлого нападения, Сима недолго думая, отправил подушку в Никифорова. Тот вернул ее хозяину. Бедная спальная принадлежность летала по крошечной каюте, как пушечное ядро. Увернуться от нее было решительно невозможно.

— Как дети малые, — старший унтер-офицер Москвин забрался на койку с ногами и созерцал дружескую потасовку. Он недолго оставался в стороне.

— Москва за нами! — с этим криком Ковалев метнул в Москвина одеяло.

Минуты через три ребята успокоились. Удивительно, ничего не сломали и не разбили. Но это скорее заслуга не самих летчиков, а неизвестных мастеровых, оборудовавших кубрики младшего летного состава. Здесь решительно нечего было ломать, все стальное и намертво прикручено к палубе или подволоку.

Приборка не заняла много времени. Разумеется, сонливое состояние с Димы Кочкина как рукой сняло, точнее говоря, подушкой.

— Говорили, военный заем открывают. Обещают под семь годовых и выплата сразу после победы над англичанами.

— Дима, где ты был? Перед отплытием все уши прожужжали этим займом, — отреагировал Никифоров, чуть помолчав добавил тише: — Пользительно. Процент очень «жирный».

— Я вот думаю, стоит ли подписаться? Деньги все равно в банке лежат под три с половиной процента. До конца войны отпуск не дадут. Тратить некуда и не на что. Может, купить облигаций?

— Родителям лучше переведи.

— Батя отказался. Сестер замуж выдали. Братья сами работают. Родителей мастерская кормит. Я же самый младший у них. Как летное закончил, так и от наследства отписался. Старшим все достанется.

— Дурак, — беззлобно бросил Ваня Москвин. — Отец работать не сможет, как жить будет? Сам по своим знаю, кто на себя работает, пенсионные фонды не любят, потом к старости вспоминают, да поздно. Вернемся в порт, в первое же увольнение переведи ему. А лучше акций заводов купи на его имя.

— Если не вернусь, батьке все и уйдет.

— Дурак! — единогласно ответствовал кубрик.

— А если женюсь?

— Так ты погибать собрался, или жениться? Есть на ком?

— Большой разницы нет, — тихо прозвучало со стороны иллюминатора. Серафим на все имел свое мнение, но не всегда им делился.

— Ну, а вдруг, повезет? Женюсь, деньги потребуются. — Гнул свою Кочкин. — Там и облигации с процентами пригодятся. Вот ты, Кирилл, осуждаешь, а у самого родня обеспеченная. Тебе о хлебе на завтра думать не нужно.

— Знал бы ты! — резко бросил Никифоров.

— Тихо, — Иван встал посреди каюты и развел руки, готовясь разнимать летчиков. Явственно запахло дракой.

Кирилл скривился как от оскомины. Не хотелось ничего говорить и кому-то что-то объяснять. Кто знает, тот не осудит и промолчит. А то что, мама опять одна осталась с маленькой дочкой на руках, так это не поймут. Кто с детства жил с отцом в достатке, сытости крестьянской семьи представить себе не могут, каково это женщине одной с ребенком на руках.

Родные вроде есть, да не так все просто. Отчим со своей бронеротой на Рейне. Пишет, что все хорошо, да черт его знает, как там на самом деле. Человек штабс-капитан Удалов суровый, офицер старой закалки, хоть и из крестьян, простыми солдатами прикрываться не будет. Дай Бог, вернется живым. Мама за него каждое воскресенье свечку ставит. И за Кирилла. И за Владика.

Сводный брат Владислав тоже в армии. Вместе в Оренбургское летное поступали, вместе учились, только брат на бомбардировщике работает. Когда Кирилл последний раз заказывал междугородний звонок домой в Чернигов, мама сказала, что Влада на запад перевели. Последнее письмо от него пришло с немецкими марками из Карлсруэ.

Вот так и получается, трое взрослых мужчин у мамы, да все с погонами. Дядя Иван в армию ушел. Ну, он хоть сапер, их под пули не бросают. Один дядя Тимофей как работал инженером в Брянске, так до сих пор на заводе стиральные машинки, вентиляторы, газовые плиты, прочую домашнюю машинерию строит. Но у него своя семья, есть о ком заботиться.

О дяде Жене и говорить нечего. Вон его «Рында» в десяти кабельтовых от «Апостолов» идет. Так и получается, родных много, да случись что, придется на себя заботу о сестре и племянниках брать. О том, что и он может не вернуться на палубу авианосца, что сам «Двенадцать Апостолов» может погибнуть со всем экипажем и летчиками, Кирилл не думал.

Премию за воздушные победы, накопившиеся походные и боевые, старший унтер-офицер Никифоров потратил на облигации. Маме он деньги переводит, на себя хватает. Доплатам и «крестикам» нечего лежать в банке, процент маленький — только миллионщиков раскармливать. Стране эти деньги нужнее, на них император самолеты и корабли закажет, снаряды и хлеб купит, с этих денег калекам и семьям погибших пенсион выплатит. О гашении облигаций после войны будет время заботиться. Хотелось верить — контрибуции хватит на всех. А если и нет, не суть важно. После прошлой войны тоже не сразу проценты выплатили, но постепенно закрыли все долги перед своими, даже с надбавкой за инфляцию.

На следующий день счастливчикам выдалась возможность полетать. Пока эскадра принимала топливо, истребители посменно кружили над кораблями. Макаров опять не высылал дальнюю разведку, ограничился ближним радиусом. Воздушным патрулям запретили радиопереговоры. Выход в эфир только при обнаружении не противника, а противником.

Скрытность дала свои плоды. Русские эскадры обошли английское соединение мористее. При этом русские даже не подозревали, что у них за кормой болтаются линейные крейсера и авианосцы контр-адмирала Эдвардса-Коллинза. Разведка как всегда прошляпила выход англичан в море. Немцы показали себя не лучше, они были уверены, что весь Флот Метрополии стоит в Скапа-Флоу.

Вернувшиеся с патрулирования истребители опускали в ангар. Механики заливали бензин, проверяли механизмы, записывали жалобы летчиков. Пилотов по заведенному порядку на камбузе ждали горячее какао и бутерброды.

Кирилл выбрался из кабины, спрыгнул с крыла на палубу.

— Формуляр заполнять? — первым делом поинтересовался техник.

— Не надо. Ставь все галочки.

— Прочь с полосы! — прогремел над палубой усиленный динамиками голос офицера из рубки.

На посадку заходила следующая тройка «Сапсанов». Ведущий выпустил шасси прямо за кабельтов до настила, буквально прижался к палубе и зацепился за второй трос. Визг тормозов и барабанов. Только самолет отцепили и покатили за барьер к лифту, как на посадку пошел ведомый. Второй ведомый дисциплинированно ушел на круг. Молодой летчик, из последнего пополнения. Садился четко, по инструкции, но как-то неуверенно. Рано выпустил шасси, чуть меньше чем надо сбросил скорость, при касании палубы дал крен, зацепился только за пятый трос.

Кирилл это уже не видел, он бросил парашют в ангаре и побежал на камбуз. Там его больше интересовало не какао, если честно, не любил эту гадость, а ведущий. Прапорщика Нирода он нашел за столиком у иллюминатора. Ведущий уминал за обе щеки бутерброды с ветчиной и сыром, прихлебывая какао из полулитровой дымящейся кружки.

— Присаживайся, угощайся, — прапорщик радушно махнул рукой и толкнул к летчику тарелку.

— Ваше благородие, разрешите….

— Садись, давай. Говори. Ешь и говори. Чую, нам сегодня еще один вылет дадут.

— Арсений, слушай, мы на учениях прекрасно летали тройками. Нам с училища вбивали, один атакует, двое прикрывают.

— Ну?

— Помнишь последний налет на Нарвик? Ты крутишь вправо, я не успеваю отвернуть и ухожу на вертикаль. Дима отстает на четыре кабельтова, а потом встает справа от тебя. Ты крутишь бочку, и он чуть тебе стабилизатор не сносит. На меня наваливается «Спитфайр». Пытаюсь уйти с разворотом и чуть в Димку не влетаю. А ты уже сзади нас, сам англичанину на хвост садишься. Матерь Божья! Как бараны в загоне топтались.

— Что предлагаешь? С вас обоих шкурку снимать? Или с нас троих разом? Свалить в береговой полк учиться строем ходить?

— Да бесполезно. Ты сам-то нас обоих в бою чувствуешь? На других посмотри. Или летаем медленно, по линеечке, как гуси на прицеле, или деремся дерзко, но ведомые после второго маневра по всему горизонту разбредаются.

— Бесполезно говоришь? — прапорщик прищурился. — Что тогда предлагаешь?

Разговоры за соседними столами стихли, летчики прислушивались к животрепещущему спору.

— Хочу парами летать. Одному проще за ведущим удержаться. Маневр жестче будет. Не надо бояться столкновений.

— Хорошо. А атаковать как? Вдвоем на троих?

— Тоже легче. Говорю же, маневром возьмем. Пока ведомые держатся за поводок как за титьку, по сторонам не смотрят, вдвоем их расчехвостим, как куропаток.

— Знаешь, Кирилл Алексеевич, я тоже об этом думал. Наставления писались для бипланов десять лет назад. Тогда скорости другие были. Сейчас «Сапсан» почти до шестисот на высоте тянет. Рули чуть тронешь, и на два кабельтова сразу уходишь, — Арсений Нирод, как и все морские летчики, непринужденно переходил от метрических к морским мерам и обратно.

— К комэску вместе пойдем? — Никифоров решил «дожимать» прапорщика до конца. Если действовать, то сразу, пока не забылось, не отложилось, пока другие дела не нашлись.

— Пойдем. Только был я у него. Знаешь, Владимир Сергеевич согласен. Сам со своими ведомыми мучается. И не он один. Вон, обернись!

— Так в чем дело? — вопрос повис в воздухе. Вокруг столика собралась половина эскадрильи.

— Рапорт надо писать с умом. Ты понимаешь, я понимаю, штабс-капитан Оффенберг понимает, а уже Черепову и в бригаду надо полную выкладку дать. Наше понимание к рапорту не пришьешь. Давай думать. Ты же в реальном учился? Складно писать умеешь?

— Ну, да.

— Я тоже, только до сих пор буквы за слоги цепляются, о запятые спотыкаются. Даже раппорты как школьник с трудом вымучиваю. Отец учил, да не выучил.

— Может, всю эскадрилью соберем?

— Была не была! Пошли к машинам, — Нирод поднялся из-за стола.

За Кириллом и Арсением потянулись другие. Два обкусанных бутерброда так и остались на тарелке.

Уже через четверть часа эскадрилья собралась в ангаре. По старшинству обсуждение взял на себя поручик Сафонов. Борис Феоктистович еще раз жестко прошелся с разбором последних боев и предложил высказываться. Спорили долго, основательно. На развороте тетради рисовали эволюции, построения. Идею отказа от троек поддержали не все. Их энергично убеждали. Главный камень преткновения — ослабление звена. Как ни как, а шесть полудюймовых «берез» и шесть трехлинейных «туляков» больше, чем четыре и четыре.

— Тогда давайте летать четверками, еще больше пулеметов, — рубанул Нирод.

— Давай! Только по две пары вместе, — ухватился Кирилл.

— Попробовать надо. Оффенберг вылет выбьет?

— А что пробовать? Мы уже в Романове так летали. Над берегом отрабатывали.

— Немцы давно парами работают, не хуже нашего получается.

— Кирилл, пиши, — Сафонов пихнул летчика в бок.

Проект рапорта переписывали три раза. Только затем опять всей эскадрильей пошли к командиру. К чести Оффенберга, суть он ухватил сразу, сам мучился с ведомыми. В каюте Владимира Сергеевича опять все переписали начисто, аккуратно нарисовали схемы, планы перестроений. Борис Сафонов добавил проект новой штатки эскадрильи на три четверки и отдельно заместителя комэска. Оптимизация оптимизацией, а вылетает один командир звена, сразу надо думать куда офицера пристраивать, что его не увели. Подписались всей эскадрильей. Вместе гурьбой направились к начальнику авиаотряда.

— Молодцы, — изрек Черепов, выслушав коллективный доклад и пробежавшись по рапорту.

Почесав в затылке, подполковник пообещал подумать. Нет, не что делать с прожектом, а как донести его до начальства. От себя предложил уже в грядущих боях не бояться ломать тройки.

— Нас почти к Исландии вынесло, — пояснил Константин Александрович, — без крепкой драки точно не обойдется.

— Тогда давайте сразу на пары разбиваться. Еще ведущие нужны.

— Нет времени двойки слаживать. Эх, бить не строить, боюсь наломаем дров. У меня кроме вас еще две эскадрильи. Смешаем построения без тренировки, таких дров наломаем, и сами погибнем, и авианосец без нас утопят.

Как вернемся в порт, всех отправлю на береговые аэродромы и выпишу бензин. По два-три вылета на каждого, там посмотрим, что лучше работает тройка, или пара. А пока без необходимости строй не ломаем. Усекли?

При этих словах командира авиаотряда Кирилл грустно усмехнулся — неистребима наша бюрократия. Казалось бы, война идет, а на каждый учебный вылет надо гору бумаги исписать, приказы подготовить, бензин и летное время выделить.

— Господин полковник, а когда на все машины поставят рации? — поручик Сафонов пользуясь случаем задал давно наболевший вопрос.

— Я каждый день спрашиваю, — тихо ответствовал Черепов. — Обещают, все новые машины скоро пойдут с рациями.

— А старые? У нас же половина истребителей «молчуны», только с приемниками. Как воевать без связи?

— Пока так и будем воевать. В армии дела еще хуже, у них треть машин с передатчиками. И старых машин больше. Сам понимаешь.

— Но нам хоть обещают передатчики поставить?

— Обещают с осени. На последнем совещании интендантство клялось и божилось все закупить и поставить. Но понимаете, заводы работают в две смены. На радио у всех спрос бешенный, с руками, прямо с заводов рвут. Есть нехорошие разговоры, дескать, не могут у нас так быстро выпуск нарастить. Что-то там с сырьем не все ладно.

Не успел начальник отряда ответить на один вопрос, как ребята вспомнили о пушечных истребителях. Морские летчики люди зубастые, палец в рот не клади, своего не упустят. Специфика службы и ежедневное хождение по кромке за ручку с костлявой способствовали.

В русской авиации мотор-пушки ставились только на фронтовые «Дрозды» с V-образными моторами и на тяжелые перехватчики. И вообще, до недавнего времени все считали, что истребителям за глаза хватает крупнокалиберных пулеметов. Увы, на горьком опыте выяснилось, «береза» не всегда пробивает бронеспинку «Спитфайра» или «Харикейна», под углом бывает и рикошет. К этому «Сапсанам» часто приходится атаковать прочные и живучие бомбардировщики.

Рекламации в Морское и Военное министерства шли потоком, но в России всегда долго запрягают, да еще думают. Пока махина раскачается…. И опять мы оказались не готовы к войне. Высокие чины с золотыми эполетами казалось-бы обязаны видеть будущее, однако, заслуженные боевые генералы опять готовились не к той войне. Тот же «Сапсан» господина Поликарпова вроде прекрасная машина, но недовооружен. Два крупнокалиберных и два пехотного калибра пулемета маловато чтоб сбивать «Веллингтоны» и четырехмоторные «Стирлинги».