20 июня 1940. Алексей.
Они в очередной раз проиграли. Немцы и русские спокойно прошли через все линии обороны. Спешно собранные дивизии третьей очереди, резервисты, даже переброшенные из Африки колониальные части не сумели остановить врага. Оборона и успешная эвакуация Дюнкерка позволили спасти жизни, но не Францию. Крепостные дивизии с линии Мажино отступили под натиском азиатских орд и интернировались в Швейцарии.
Рихард вместе с третьей интербригадой оборонял Руан. Настроение мрачное. Все горько переживали сдачу Парижа. Защищать город оказалось некому. Все, кого удалось наскрести, полегли на Сене и Луаре. Русские отрезали Швейцарию. Как оказалось, смеяться над бородатыми Иванами себе дороже. В танках и самолетах они недостатка не испытывали. Все тылы механизированные, колонны прикрыты многочисленными зенитками. Защищенные многочисленной авиацией, насыщенные техникой и артиллерией подвижные части вспарывали и кромсали оборону, громили французские дивизии на марше, играючи отражали отчаянные контратаки. Противопоставить им можно было только холодную ярость и героизм, а и с тем и с другим у французов с каждым днем становилось все хуже и хуже.
— Что пишут?
— Дерьмо кошачье, — кратко ответствовал Рихард, сворачивая трубочкой «Юманите». Даже партийная газета в последние дни скатилась до пессимистических статей, все чаще проскальзывали нотки, дескать, надо готовиться к тяжелым решениям. О других и говорить нечего, падение Парижа стало последней точкой. Все уже открыто обсуждали возможные условия капитуляции.
— В штаб Ульмер приехал. — поделился Мигель. Старый амиго присел с Рихардом и тихо зашептал: — мои ребята видели Войкова.
— Петр Лазаревич, старый большевик. Выбрался на передовую. Я думал он в Лондоне.
В третьей бригаде Перейра, как и Бользен командовал ротой. Оба многое пережили, вместе дрались с фашистами. Война их крепко сдружила.
— Что-то назревает. Рихард, предупреди своих чтоб глядели в оба.
— Отводить нас будут.
— Думаешь?
— Других вариантов нет. Со дня на день Франция падет, а нам в плен попадать нельзя.
Мигель красочно выразился на испанском. Он, как и Рихард, совсем не стремился на историческую родину, где его ждала виселица. Лагерь военнопленных тоже не улыбался. Впрочем, Коминтерн своих не бросает. Рихард тоже слышал непредназначенное для чужих ушей. Старые друзья делились.
Все понимал и знал Бользен, только не понимал куда и как уходить. В портах ужас творится. На сходнях давки, причалы оцеплены. Контрабандисты зарабатывают миллионы на эвакуации.
Вспомнилась Ольга. Через два дня она отплывает из Шербура. Товарищи помогли, организовали билеты на «Македонию», большой грузовой пароход, вооружённый, а до Портсмута всего несколько часов хода.
— Из Палестины что-то слышно? У меня там товарищ застрял.
— Нет Палестины. Русские перерезали Суэцкий канал, — с горечью в голосе ответствовал Бользен.
— Плохо. Теперь и в Сингапур не уехать.
— Ты туда собрался?
— В Колумбию или Венесуэлу. Местные говорят по-испански, знакомых найду, климат хороший. — Мигелю давно нечего было терять. Похоже, он уже смирился с неизбежным поражением.
— Я в Англию.
— Не советую. Лучше забирай семью и любым путем, но в Штаты. Там немцам проще.
Рихард достал с полки первую попавшуюся газету и развернул. Передовица вызвала у него ехидный смешок. Старый выпуск середины мая. «Битва при Хаттине! Англичане наголову разгромили русскую танковую дивизию!» — кричал заголовок. Во всю страницу фотография русского кавалерийского танка с открытыми люками.
Как наивны тогда все были. Жаждали побед. Безголовые журналисты не нашли ничего лучшего как вспомнить историю о катастрофе времен крестовых походов. Головотяпы! Ведь получается с их логикой, что русские это современные крестоносцы. А англичане с лёгкой руки журналистов превратились в орды Саладина. Впрочем, тема погрома при Хаттине тогда быстро сошла с первых страниц. А затем как-то буднично прошла заметка, что русские взяли Хайфу и Бейрут. В Иерусалим они тоже вошли без особого сопротивления. Во всяком случае о значимых боях больше не писали.
Все тревоги и волнения позади. Ольга и Джулия смотрели как постепенно отдаляется причал. В прошлом осталась поездка через всю Францию, там за спиной брошенная на обочине машина с заклинившим двигателем. Ольга тогда чудом удержала руль. Позади скромная комната на окраине, спартанский быт беженцев. Вон на причалах толпы народу. Спасибо товарищу Олафу, помог пройти через оцепление и дотащить чемоданы. Похоже этот улыбчивый смугловатый геноссе занимал хорошую должность в портовом управлении или имел связи с криминалом и профсоюзами, так у него все хорошо и быстро получалось.
По правому борту проплыл маяк. Пароход загудел, приветствуя военный корабль. От рева сирены Джулия страдальчески закрыла уши.
Видимость плохая, туман. Пароход явно сбавляет ход, идет по фарватеру. Справа и слева покачиваются бакены. Над палубой и волнами кружат крикливые чайки. Пахнет морем. Дочка радостно показывает ручкой как птицы выхватывают из взбаламученной винтами воды рыбу. Второй рукой Джулия прижимает к себе огромного белого медведя. Любимая игрушка. Оля потрепала разлетающиеся на ветру русые волосы ребенка. Девочка засопела и еще сильнее прижала к себе мишку. Бедное дитя, Джулия никогда не расставалась с игрушкой, даже спала с медведем в обнимку. Пару раз Ольга слышала, как дочка ночью звала папу. Джулия и своего мишку иногда называла Рихардом.
Пароход удалялся от французских берегов. За полосой тумана скрылись беговые ориентиры, молочная пелена поглотила дамбу и маяк. Море пустынно. Война загнала в гавани рыбацкие флотилии, поставила на якорь прогулочные пароходики, мобилизовала трампы. «Македония» шла в одиночестве, только по левому борту держался большой катер с пушками.
Самолеты пришли неожиданно. Вдруг по волнам пробежали тени. Появился назойливый гул, жужжание моторов. Из-за трубы выскочила крылатая машина. Вслед ей били пулеметы. Злобно стрекотала зенитка. Свист. Грохот. Над палубами прокатился многоголосый вопль. Из дыры в надстройке выплеснулось пламя. Пароход вздрогнул от ударов. Раненным слоном заревела сирена. Три бомбы прошили палубы и разорвались в трюмах, вырывая днище судна. В стальное нутро «Македонии» хлынули водопады.
Ольга и Джулия этого уже не видели, ударная волна смахнула их с юта в холодные волны Ла-Манша.
Туман стлался над волнами. Благодатный дар небес. Туман глушил звуки, прятал за своими струями маленькие кораблики. Тогда как мачты и трубы транспортов выступали над маревом. Два торпедных катера на малом ходу держали курс вдоль побережья.
— Человек за бортом! Два румба справа! — Клаус Шнитке вытянул руку в направлении чего-то грязно-светлого, колыхавшегося на волнах.
— Два румба право.
Боцман без напоминаний поднялся на палубу. Стрелки в гнездах автоматов оживились. Не факт, что глазастый Шнитке увидел человека. Не факт, что живого. Несмотря на лето вода пролива холодна и коварна. Тепло из человека высасывает моментально. Там может быть что угодно, например, плавающая мина.
— Вот он! Белый мешок и человек держится.
Обер-лейтенант цур зее фон Мирбах вызвал на палубу боцманскую команду и автоматчиков.
— Если англичанин, не возитесь, — напомнил командир людям. — Нечего время терять.
— «Девятнадцатого» быстро догоним, — миролюбивым тоном ответствовал помощник. — Туман рассеивается.
Катер сбросил ход до самого малого и медленно приближался к утопающему. С борта можно было разглядеть большой когда-то белый ком и вцепившуюся в него маленькую ручку.
— Это ребенок!
— Хорст аккуратнее!
— Давай сюда.
Вскоре на палубу подняли спасенного. Боцман осторожно принял ребенка на руки и прижал к груди, стекавшая вода его совершенно не беспокоила.
— Девочка! — изумленный возглас. — В медведя вцепилась. Не отпускает.
— Ребенка срочно вниз! Где мой врач? — Гетц Мирбах посчитал нужным подстегнуть людей. — В каюту, живо. На руле, средний вперед!
— Командир, вызывает «двадцатка».
— Переключай.
Выслушав передачу, обер-лейтенант коротко подтвердил прием. Державшийся на левом фланге «шнельбот» обнаружил конвой, пока туман окончательно не рассеялся самое время атаковать.
— Все по местам! Начинаем калмыцкие пляски.
Команда встретила новость с одобрением. Дальний рейд, необходимость до рези в глазах вглядываться в горизонт, опасаться любых самолетов, исподволь ждать, что сейчас на контркурсе выскочит эсминец, порядком изматывали. Что может быть лучше хорошей драки для снятия напряжения?
Джулия спала. После страшного взрыва, холода, усыпляющего шелеста волн она вдруг почувствовала тепло. Сильные как у папы мужские руки уложили девочку на стол, раздели, натерли вонючим спиртом и заботливо укутали в огромное чистое одеяло.
Крепкому детскому сну не мешали гул дизелей, злобный лай автоматических пушек, громкие команды с палубы, хлопки вышибных зарядов, рокот взрывов. Только когда катер закручивал крутые виражи, койка пыталась выскользнуть из-под человека, Джулия открывала глаза и снова проваливалась в дрему.
После боя фон Мирбах спустился в каюту. Наклонился над ребенком, прислушался к сопенью, поправил одеяло.
— Папа, — девочка потянулась во сне и снова сжалась в клубочек.
— Малышка, бедная девочка, — тяжелая и теплая ладонь легла на голову, нежно пригладила волосы.
— Папа, — отчетливое немецкое слово.
— Спи, дочка, спи. Мы идем домой. Скоро будем. Потерпи, ты почти дома.
Обер-лейтенант поднял и прислонил к стене большого белого медведя.
— Охраняй свою хозяйку. Грязный, какой. Не порядок. Ничего, до Деппа время есть, вычистим, подсушим, будешь как новый.
В коридоре ждал врач.
— Как она?
— Спит. Лоб холодный, жара нет.
— В штабе флотилии удивятся, ходили в рейд, а привезли ребенка.
— Повезло. Нам всем сегодня утром повезло разминуться с поисковой группой и удачно выйти на конвой. И ей повезло выжить. Повезло попасть к своим.
Фон Мирбах дружески хлопнул унтера по плечу и побежал в рубку. Каюта занята, что-ж, не беда. Командир катера широко радостно улыбнулся и подставил лицо потоку свежего чистого воздуха. Хоть кто-то сегодня вернется домой.