Русский бунт. Интервенция

Глава 7

Батальон Пименова снова двинулся по льду вслед за убегающими шведами. Никаких ориентиров не нужно, вешками служили трупы окоченевших солдат, которым не достало сил спасти свою шкуру. Русским хватило морально-волевых, чтобы совершить еще один суточный марш! Выбрались на материк у какой-то деревни, вконец обессилев. Заняли дома обывателей, набившись в тесные помещения, как сельди в бочку, и завалились спать. Лишь караулы расставил майор, проверял их каждые полчаса и менял через два. Ни на минуточку не прилег, будто он семижильный.

Появление русских «изо льдов» в поселке Грислехамн, в двухсуточном переходе от шведской столицы, вызвало в Стокгольме панику, граничившую с безумием. Ежесекундно ожидалась орда казаков или самоедов-людоедов на собачьих упряжках. Самые трусливые немедленно бросились прочь из города. Несчастный король Карл XIII, младший брат Густава, втравившего Швецию в беду, не знал, что ему делать.

— Я не хочу воевать с русскими на суше! Я моряк, а не пехотинец!

Этот изящный молодой человек никаким настоящим моряком никогда не был. Он являлся всего лишь тенью своего покойного брата, во всем полагался на своих советников — кукла, а не монарх.

— Нужно соглашаться со всеми русскими условиями для заключения скорейшего мира, — тяжело вздохнув, сообщили королю члены Тайного совета. — Потом нас порвут в клочья патриоты, но выхода нет. Только капитуляция!

Прибывшие в Грислехамн парламентеры застали момент выхода на сушу основной части дивизии Зарубина. Их вид поразил шведов до глубины души. Красно-белые обветренные или обмороженные лица, пропахшие дымом полушубки, какие-то дикие лохматые головные уборы. Им, обитателям утонченных гостиных Стокгольма, показалось, что они очутились не на армейском бивуаке, а в становище орды гуннов, прибывших стереть с лица земли великую скандинавскую нацию. Дрожащим от страха и волнения голосом государственный секретарь и глава делегации, выбранный за знание русского языка, Юхан Лильенкрантс еле выдавил из себя:

— Пощады! Мой король просит пощады!

Чика сидел перед ним на барабане, примостив саблю между ног. Отдыхал. Последний переход выдался особенно тяжелым, ибо в проливе изрядно подморозило. Часть лошадей погибла, хорошо хоть собачки не подвели.

— Вся ли Швеция готова смириться?

— Увы, генерал, пока не вся. Южная полностью склоняет голову перед вашей отчаянной храбростью. Но северные гарнизоны городов и 7-тысячный корпус генерала Гриппенберга… Мы ждали вас на границе с Финляндией… Они могут не подчиниться.

— Сколько войск в Стокгольме?

— Только батальон лейб-гвардии. Он полностью послушен королю.

— Значит, так… — задумался Чика. — Пименов! Твой батальон у нас самый отдохнувший. Топайте в столицу, донесешь до Карлы ихнего царскую волю. Полная капитуляция. Мы же дух переведем, дождемся от тебя весточки и двинем на север, чтоб оставшихся вояк пощелкать.

— Слушаюсь! — бодро откликнулся майор, а сам подумал:

«Одного братца уже укокошил. Можа очередь и до второго дошла?»

Батальон выдвинулся немедленно. Дорогу показывали люди Лильенкрантса. Юхан остался в лагере возле Грислехамна не то как заложник, не то как почетный гость.

— Почти прибыли, еще немного, и мы на месте, — сообщил швед, склоняясь с седла, шагавшему рядом майору.

Сенька его не понял, но догадался, что двухдневный марш подходит к концу. Впереди виднелись шпили и острова шведской столицы, удивительно похожей на Петербург, только не такой неряшливой.

— А ну подтянись! — заорал он на роты. — Плететесь как сонные мухи! Песенники — за-пе-вай!

— Эх, егеря, егеря… — затянули взбодрившись солдаты.

Их песню прервали частые звуки выстрелов. Одним из них на землю с лошади был сбит швед-проводник. Стреляли из-за длинной изгороди, подходящей к дороге острым углом. Не залпом, а беглым огнем.

— Аларм! — закричал майор. — Из походной колонны — в цепь!

Егеря начали перестроение, подхватывая раненых и убитых товарищей.

Кто знает, чему виной ошибки в критической обстановке? Последующие разборы действий нижестоящих командиров чаще всего оцениваются не по уставу, а по результату. Нет, бывает и наоборот. Ты победил, вопреки науке солдатской или приказам вышестоящих командиров, а тебя за это — по загривку! В общем, случается и так, и этак…

К батальону майора Пименова было придано несколько рот резервистов. Обычные пехотинцы, не егеря — из них, разбросанных по батальонам бывшего легиона, Зарубин планировал впоследствии собрать полноценные полки, когда под приглядом опытных майоров они всерьез понюхают пороху. Одной из весомых причин такой системы был слабый офицерский состав свежесобранных рот. «Понабрали по объявлениям господина Новикова», — так нелицеприятно оценил их уровень Арсений Петрович, когда познакомился с присланными к нему поручиками. Газеты министра просвещения регулярно взывали к военной молодежи, к бывшим выпускникам Сухопутного и Шляхетского кадетского корпусов, присоединиться к победоносной армии царя Петра III. Эти призывы нашли горячий отклик в среде военной молодежи, особенно, после победы при Каспле, вызвавшей патриотический подъем, и потери семейных имений, оставившей дворянских недорослей без средств к существованию. Вчерашние кадеты принялись активно записываться в армию, и им, как людям, знающим языки чужестранные и грамоту, давали чин поручика и взвод — те из них, кто успел прослужить после выпуска хотя бы год, получали роту. Недостатки, ошибочность этой системы проявили себя моментально: «поколению поручиков» довелось обильной кровью утверждать свое место в армии.

В частности, очень быстро выяснилось, что хваленый Сухопутный корпус, благодаря возвышенному просветителю Бецкому, взрастил поколение кадетов, обученных весьма посредственно и к дисциплине не приученных (1). Отмена порки сказалась самых тягостным образом на усмирении юности, а идея Бецкого, что «фухтелем не вобьешь добродетели», дала обратный результат. Вероятно, исполнители, то есть, иностранцы-воспитатели, подвели? Кто знает, быть может, розги в нежном возрасте вразумили бы командира роты мушкетеров, поручика Володю Арсеньева и он не отдал бы приказ броситься в штыки своим солдатам, в то время как майор Пименов требовал разорвать дистанцию с засевшим за изгородью неизвестным неприятелем? Или роковую роль сыграло отсутствие в батальоне комиссара — в армии их катастрофически не хватало.

Владимир достойно проявил себя во время тяжелейшего «ледового похода» и скоротечной битвы на Большом Аланде. И теперь он вознесся. Так бывает с новичками. Например, взяв несколько уроков верховой езды и совершив самостоятельный выезд, не самый умный ученик посчитает себя состоявшимся мастером. Со всеми вытекающими… Вот и юный поручик, не сообразив, что его успеху способствовал пригляд старшего сержанта из егерей, Васятки Щегаря, принял решение вопреки приказу командира. Товарищ детства майора Пименова только и успел заорать «Куда?», как ему пришлось догонять воодушевленных пехотинцев.

Мушкетеры, сомкнув ряды, бросились за изгородь. За ней они столкнулись с гражданскими в круглых шляпах — с членами бывшей партии реваншистов, решившими отдать жизнь, но не пропустить захватчиков в родную столицу. Эти горе-патриоты, отведав русского штыка, начали разбегаться. Рота Арсеньева их преследовала, все дальше и дальше отрываясь от батальона. Поручик уже чувствовал себя победителем, когда, добравшись до очередной ограды, взводы оказались под огнем профессионалов — на них наступали королевские лейб-гвардейцы, пренебрегшие приказом Карла XIII и вступившиеся за своих сограждан.

Виктория Арсеньева обернулась поражением. Он и все офицеры пали, сраженные залповым огнем. Щегарь принял командование на себя.

— Сигайте через изгородь! — Васятка, поднатужившись, перекинул раненого поручика через забор и бросился навстречу наступавшим шведам, во главе кучки таких же смельчаков, чтобы прикрыть ретираду роты.

Лейб-гвардейцы не зевали. Навалились со штыками наперевес на немногочисленных мушкетеров. Очень быстро всех перекололи.

Всех, кроме Щегаря. Старший сержант, перехватив свою короткую фузею наподобие дубины, ожесточенно крушил головы в «цилиндрах» с потешными султанами. В него втыкались штыки, но он словно не замечал острой стали. Крутился и крутился, весь залитый своей и вражеской кровью, сбивал с ног очередного сине-желтого, пока восемнадцатый — восемнадцатый! — удар не поверг его на землю.

Торжествовать победу у шведов не вышло. На них обрушился огонь егерей. Добежавшие до ограды люди Пименова буквально смели лейб-гвардейцев. Майор всаживал пулю за пулей, целя не в фигуру, а точно в голову. Пленных он брать не собирался. Сердце сдавила чья-то жесткая рука, дыханья не хватало. Ярость стучала в висках, но самообладания он не утратил.

Когда немногие уцелевшие сине-желтые бросились наутек, Сенька перепрыгнул через забор и кинулся к лежащему на земле Щегарю. Опустился на колени, обхватил друга руками. Из глаза выкатилась слеза: ему казалось, что сейчас оборвалась последняя ниточка, связывающая его с Косым Бродом, с родной уральской деревней.

— Ну как же так, Васятка⁈ Как же я без тебя⁈

— Живой я, живой! — вдруг прохрипел, едва разлепив глаза, очнувшийся старший сержант.

— Лекаря! Найдите мне лекаря! — заорал майор и прижал к груди окровавленное тело друга.

В главном зале для приемов в Королевском дворце в центре Стокгольма собрались все выдающиеся деятели Швеции — сам король, Тайный совет, министры и 349 членов риксдага. Все напряженно молчали, не позволяя себе даже кашлянуть, лишь переминались с ноги на ногу. Бледный как воск Карл XIII в аккуратном белом парике с косичкой, перехваченной бантом, нервно стискивал руки и не отрывал глаз от раскрытой настежь, резной с позолотой двери.

Сгустившуюся тишину разорвал гулкий звук печатных шагов. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Если бы собравшиеся не слышали, что эти шаги принадлежат одному человеку, они бы решили, что приближается военный караул. Для чего? Чтобы всех арестовать? Разогнать?..

В зал вошел офицер с суровым неулыбчивым, как у всех русских, лицом. Его мундир, потрепанный, со следами сажи и крови, ярко контрастировал с нарядными кафтанами сановных скандинавов. Его звание осталось неизвестным. Лишь белый крест на черно-оранжевой ленте немного ниже подбородка указывал на его непростой статус. Знающие люди в зале поспешили уведомить соседей, что сей орден в Российской империи выдается за выдающийся подвиг и что нынче в моде стало среди военных носить его не на бедре, а на шее в подражание своему царю, награжденному простым солдатским крестом. Знали бы они, за что получил свой орден бравый егерь!

Майор Пименов сурово обвел глазами толпу перед собой. Вызванный его появлением легкий шум моментально стих. Все ждали. Чего? Никто не брался делать предположений, но большинство понимало, что сейчас случится что-то страшное. Предчувствия их не обманули.

— Я и члены моего правительства искренне сожалеем о случившимся недоразумении. Виновные будут наказаны… — начал оправдываться Карл, но русский не дал ему договорить.

— Кончилось ваше время, господа шведы! Отныне вам не придется думать о войне, лишь о мирном созидательном труде! Так повелел мой император! — громко объявил майор Пименов, слегка запинаясь и сверяясь с текстом документа, который получил от Зарубина перед своим походом на Стокгольм. Его слова переводил заранее вызванный знаток русского языка.

— Мы готовы немедленно заключить мир! Я готов подписать…

Арсений Петрович, ранее смотревший поверх голов, перевел взгляд на молодого короля, показавшегося ему похожим на бабу. Косичка, бантик, жеманные манеры…

— Отныне шведская монархия объявляется упраздненной! Так потребовал наш царь, Петр Федорович. Быть по сему!

Последние слова майор выкрикнул, будто выплюнул в охнувшую толпу.

— Но как же… — залепетал Карл, но русский нагло его перебил.

— 24 часа на то, чтобы покинуть Швецию. Иначе я тебя пристрелю.

Эти слова вызвали в зале бурю возмущений, но сам король почему-то поверил в них безоговорочно. Он выбежал из зала, устремился в свои покои собирать вещи. Он все для себя решил сразу и окончательно — сегодня же он исчезнет из Швеции и отправится… Куда? Сперва в Данию, потом, возможно, в Берлин…

Возбужденные депутаты риксдага продолжали кричать, в руках замелькали обнаженные парадные шпаги.

— Это неслыханно!

— Мы этого так не оставим!

— Не спешите, не спешите, быть может, возвращается «эра свободы»? (2)

— Молчать! — гаркнул майор, и все поняли его без переводчика. Дождавшись восстановления порядка, он продолжил зачитывать царский ультиматум. — Правительство и риксдаг распустить! Армию и флот распустить! Сословия отменить! Провести внесословные выборы в новый парламент! Это собрание обязано принять законы об упразднении шведского королевства! О присоединении к Российской империи! О создании Шведско-Финляндского генерал-губернаторства! О передаче всего военного имущества и, в первую очередь, флота в ведение нашего Адмиралтейства. О переводе в казну всех рудников…

С каждым пунктом русского ультиматума атмосфера в зале все больше и больше наэлектризовывалась. Лица шведов выражали всю гамму чувств — от отчаяния до ярости.

— К оружию! Это оккупация!

Майор спокойно достал из кармана свисток и дунул. Резкий звук изумил собравшихся, но еще больше они опешили, когда в ответ на свист из коридоров, ведущих в зал, раздался грохот барабанов. В двери повалили русские солдаты — не в парадной, а в потрепанной походной форме, зато с примкнутыми к фузеям и мушкетам штыками. Их обветренные грязные лица, злые и беспощадные, пугали. Пименовский батальон не забыл о недавней гибели товарищей и был полон решимости заколоть любого, осмелившегося сопротивляться.

— Членам правительства остаться, все остальные… Вон! — отчеканил Арсений Петрович.

Штыки надвинулись. Барабаны продолжали выбивать дробь. Депутаты дрогнули и побежали.

— Мы члены Тайного Совета! Нам разрешили остаться! — заголосили братья Шеффер, а Ульрик добавил. — Я канслипрезидент!

— Этих не трогать! — устало махнул рукой майор.

Сырой берлинский вечер неумолимо сгущал тени, проникая во все щели средневековой крепости на Шпандауэрштрассе. Воздух во внутреннем дворе, окруженном высокими, глухими стенами, был неподвижен, тяжел от запахов нечистот и чего-то еще, едкого и железистого. Скорее всего запаха страха, запекшейся крови и близкой смерти. Тем не менее, сегодня здесь было оживленно, даже празднично, на свой извращенный лад.

Наспех сколоченные деревянные трибуны, устланные темным сукном, громоздились вдоль одной из стен. На них уже рассаживалась публика — не просто толпа зевак с улицы, а отборные зрители: офицеры гвардейских полков, чиновники из министерств, члены Тайного совета, несколько иностранных дипломатов, получивших особые приглашения, и неизбежные берлинские остряки и сплетники, жаждущие нового зрелища. Солдаты в парадной форме, с ружьями на караул, оцепили двор, их лица были бесстрастны, как и полагается на подобном мероприятии. Посредине двора, под тусклым светом факелов, зловеще чернела свежевыкрашенная виселица. Под ней, окруженный палачами в красных одеяниях, стоял низкий эшафот. Все было готово для траурной пьесы — оставалось дождаться актеров. И они не заставили себя долго ждать.

Внезапно над шумом голосов пронесся низкий гул, нарастающий с каждой секундой. Толпа на трибунах затихла, вытягивая шеи. У массивных ворот тюрьмы показался эскорт — кирасиры в начищенных до блеска доспехах, «гусары смерти» с вышитым серебряной нитью черепом на высоких киверах, — а следом за ними легкая коляска, запряженная парой быстрых коней. Это прибыл король.

Фридрих II, одетый в простой, но в непривычно свежий, отглаженный мундир, проворно выпрыгнул из коляски. Несмотря на свои годы и привычную сутулость, в движениях его чувствовалась стремительность. На лице играла улыбка, глаза блестели — он явно был в приподнятом настроении или искусно изображал таковое. Все присутствующие поднялись, поклонились. Не останавливаясь и бросая шутливые реплики на ходу, король быстро поднялся по ступеням трибуны, постукивая по ним своей тростью и приветствуя собравшихся легким кивком головы.

— Ach, meine Herren! Небось, думали, что я пропущу такое представление? Ни за что! Обещали казнь особо важного шпиона, так я не устоял перед искушением посмотреть на этого зверя в клетке. Надеюсь, никому не пришло в голову, что я потерплю подлое убийство своего генерала, доблестного фон Гудериана?

На трибуне его встретили генералы и высшие сановники. Фридрих занял центральное место, жестом пригласил своего адъютанта и канцлера занять места рядом с ним. Палачи внизу засуетились, подталкивая приговоренного к центру эшафота.

Толпа на трибунах зашепталась, указывая на фигуру на ступенях. Это был Волков — бывший сенатор, тайный посланник Пугачева. Он стоял, выпрямившись, насколько позволяли связанные руки, его некогда пышные одежды были измяты и запачканы, на лице — недельная щетина, но взгляд… Взгляд его был прикован к Фридриху, умоляющий, отчаянный. Он пытался что-то сказать, но рот его был заткнут куском грубой ткани. Только нечленораздельные звуки вырывались из стиснутых губ, и глаза, огромные в бледном, осунувшемся лице, продолжали молить короля.

Фридрих, казалось, не замечал его. Он обращался к графу Финкенштейну, прусскому послу в Варшаве, который только что вернулся из Польши.

— Ну что, Карл, как наш Стасик? Все такой же меланхоличный любовник? Или варшавские красотки вдохнули в него немного прусского духа? Я слышал, русская Государыня ехала к нему… Полагаю, теперь ему не до визитов, после того как его подстрелили в Орше. Гниет заживо и готовится соединиться с любовью своей жизни в могильном склепе? Или выкарабкается? Интересно, как он отреагирует на новость.

Король кивнул в сторону Волкова.

— Ваше величество! — граф Финкенштейн начала путано и долго объяснять нюансы восточной политики. Фридрих быстро потерял к нему интерес.

Тем временем палач подошел к Волкову, накинул на его голову грубый холщовый колпак. Тело сенатора напряглось. Глашатай начал громко зачитывать приговор. В нем бывшего сенатора признавали виновным в шпионаже против прусской монархии.

Фридрих отвернулся от эшафота. Палач внизу ждал сигнала. Король отыскал взглядом генерала фон Шарнхоста, подозвал его к себе.

— Meine Herren! Объявите готовность по гвардии. Нам предстоит небольшой победоносный поход на Восток. Думаю, десять пехотных полков, три гусарских и семь гренадерских будет вполне достаточно. По артиллерии и кирасирам решите сами. Ах, да включите в корпус осадные орудия. Возможно, мы завернем сначала к Данцигу. Хватит уже терпеть этот нарыв, пора его вскрыть!

Король сделал вид, что поправляет манжету, затем небрежно махнул рукой палачу.

«Повесить его».

Шум во дворе усилился, но не от криков ужаса, а от оживленных разговоров на трибунах. Зрители обсуждали слухи, сплетни, делились впечатлениями. Лишь редкие, более чувствительные натуры, отворачивались, не желая смотреть на последние конвульсии висящего тела.

Им было невдомек, что за фразочками Старого Фрица скрывались игра на публику, неуверенность, ложь и серьезные опасения. Естественно, он еще не обезумел, чтобы бросаться на орды маркиза Пугачева столь малыми силами и без союзников. Всю армию привести в полную боеготовность и немедленно связать с венским двором, чтобы договориться о совместном выступлении — такой он наметил себе план.

(1) В 1766 г. по инициативе секретаря Екатерины II И. И. Бецкого был принят Устав Сухопутного корпуса, дабы «вкоренить добронравие и любовь к трудам; новым воспитанием новое бытие даровать и новый род подданных произвести». Отменялись телесные наказания, предписывалось избегать напряжения детского ума. Учили всему и ничему. Кадеты к девяти годам не знали арифметики, к двенадцати — геометрии. Дисциплина страдала. Те же новомодные идеи воспитания детей от Руссо и Монтеня были применены в Инженерном и Артиллерийском Шляхетском и Морском корпусах. От них стали избавляться в 1784 г.

(2) Эра свободы — период с 1718 по 1772 гг., когда после поражения в Северной войне в Швеции были введены парламентское правление и многие гражданские права.