Русский бунт. Интервенция

Глава 9

Изнуренный до крайности, с черной повязкой на лице Генерал отставил в сторону недопитый травяной чай и сердито зыркнул единственным глазом на своих офицеров из чехов. Как они могут постоянно пить пиво⁈ Если бы он последовал их примеру, то через полчаса наверняка упал бы головой на стол и захрапел. Последние дни спал урывками, хорошо если на охапке листьев, а не в седле.

Это пристрастие богемцев и моравов к пенному напитку выводило из себя. Какое поместье не захвати, обязательно вылакают из погребов все, что влезет, а остальное разольют. Тут же тебе и падение дисциплины, и песни до утра. Куда только подевался боевой дух гуситов, который, как уверяли Генерала, все еще жив в сердцах чехов? Порастеряли славянские братья ярость предков, продали ее за кружку пива да колбаски. Никакого сравнения с порядками в войсках царя-батюшки. Как положил он в армии запрет на горячительные вина, так сразу дело пошло. Лишь в Москве позволил чуток разгуляться, праздную великую победу.

Генерал вспомнил военный совет в Кремле, на котором он докладывал в последний раз обстановку. После той памятной встрече в Теремном дворце и предшествующего ей публичного наказания за смерть цесаревича Павла Мясников исчез для всех, растворился, будто и вправду отбыл на каторгу. Но нет, Петр Федорович глупостями не занимался. Он направил своего главного специалиста по тайным операциям с секретнейшим заданием — готовить в Богемии восстание по образу и подобию яицкого. То, что казаков среди западных славян нет, то не беда, сказал царь. Зато есть в Рудных горах, как на Урале, множество заводских рабочих и горняков, обездоленных, замученных страшной работой. А сельскую местность несколько лет подряд мучает голод — так простой народ извелся, только спичку поднеси…

Поехал.

Сперва ничего толком не выходило. Чужак, его никто всерьез не принимал, хотя за два летних месяца удалось сколотить небольшую ватагу и худо-бедно наладить шпионскую сеть. Прорыв случился, когда через агентов-шведов получилось установить связь с гернгутерами, подпольной религиозной сектой, охватывавшей почти всю чешско-моравскую возвышенность. Их человек, кузнец Карел Достал из Лготы Маховской добрался до Москвы, встретился с нужными людьми и с оказией секретной сумел передать весточку своим сподвижникам — Нивлту, Жегаку и Зайделю. Встретились, поговорили.

Чешские братья так прониклись рассказами Мясникова, что окрестили его Генералом, не погрешив против истины — он и был взаправдашним генералом в войске Петра III — и стали всячески помогать. Тут же распределили обязанности. Троица подпольщиков взялась за создание комитета, который должен был заняться рассылкой прокламаций по всей Чехии, Моравии и вплоть до Славонии (1). Найти нужных людей в селениях и поручить им раздувать пламя народного гнева. А также отбирать тех, кто успел послужить в армии, и отправлять в Рудные горы, в тайные лагеря, который брался устроить Тимофей Григорьевич. Он же обещал подготовить из этих людей костяк будущей мятежной армии. Деньги на это у Мясникова были.

Положение облегчалось тем, что Нивлт, Жегак и Зайдель были мэрами городков в предгорьях, тесно связанных с горной добычей, с медными, серебряными и угольными рудниками. В короткий срок Генерал не только подобрал себя будущих командиров из отслуживших унтер-офицеров, но и организовал регулярные экзерциции для сотен горняков, которые буквально рвались в бой. Одно было плохо — отсутствовало оружие, и стрельбе обучить толком не выходило. Ружья и амуницию планировали захватить в двух арсеналах при центрах сбора рекрутов для австрийской армии.

Общее выступление назначили на май 1775 года. Подготовка к нему ускорилась, когда накануне Рождества от Овчинникова из украинской части Речи Посполитой начали прибывать небольшие группы офицеров, в основном, знакомые казаки Мясникова. Все шло в соответствии с планом, начертанным еще в Москве царем-батюшкой. И как только он, еще даже не короновавшись и не решив вопрос ни с Катькой-изменщицей, ни с южной армией, смог так далеко заглянуть за горизонт событий⁈ Генерал не переставал восхищаться государевым даром предвидения. Ведь он даже смог заранее, не окунувшись в местные дела, предсказать трудности, с которыми столкнется его «чешский Пугачев».

Вышло по-евоному.

В январе по всей Чехии вспыхнули мелкие бунты крестьян, разрозненные, без общего центра устроения восстания, без ясного осознания целей и задач. Где-то крестьяне требовали от помещиков письменного отказа от барщины. Где-то просто грабили имения или церкви, а еще охотнее набрасывались на пивоварни. А где-то просто поорали, прошлись гурьбой до ближайшего городка, поцеловали закрытые ворота и разошлись. Эти стихийные выступления оказались неплохой завесой для тайных лагерей Генерала на севере и северо-западе Богемии, но они заставили правительство насторожиться, отправить комиссию для следствия и ввести в королевство Богемия кое-какие войска. В арсеналах была усилена охрана.

Второй проблемой стал религиозный вопрос. Гернгутеры, например, отвергали присягу, что плохо сказывалось на объединении. Кроме того, если сельская местность поголовно была заражена духом сектантства, то в городах хватало немцев и окатоличенных. Рассчитывать на их поддержку не приходилось. Наоборот, горожане скорее встанут на баррикады для защиты своих жилищ — Мясников насмотрелся на сей казус на первом этапе похода на Москву.

В-третьих, тройке лидеров комитета чешского братства не хватало единства. Нивлт был за то, чтобы попытаться договориться с властями. Мэр Слатина Жегак вынашивал сказочные планы тайного похода на Прагу армией из 36 тысяч крестьян — по три человека от каждой деревни и местечка Богемского королевства. А самый радикальный из троицы, Антонин Зайдель настаивал на ускорении вооруженного выступления.

В подготовительных мероприятиях промелькнул январь, почти весь февраль.В самом конце зимы события понеслись вскачь. Крестьянские выступления ширились. Масла в огонь добавляли известия из России, Речи Посполитой и Галиции, где развернулись настоящие сражения русинов с коронными войсками. От царя Мясников получил простое указание: если готов, начинай, не жди мая. Генерал был готов.

Стремительным броском заранее подготовленных групп были захвачены два арсенала, и в Рудных горах немедленно сформировались два богемских полка. Затем пришел черед серебряных рудников, и у Генерала появились приличные средства, чтобы кормить и обувать свою армию. Он выступил в поход в сторону замка Карлова Коруна близ Хлумека-над-Сидлиной, который осаждала тысяча бунтовщиков из ближайших окрестностей. По дороге к войску Генерала присоединялись сотни и сотни крестьян — огромная толпа в кожухах и высоких меховых колпаках, вооруженных топорами и цепами. Приказам они подчинялись плохо, тащили по дороге все, что плохо лежит, но при должном управлении их буйную ярость можно с успехом направить в нужное русло.

К замку опоздали. Разведка донесла, что прибывшие войска рассеяли мятежников, загнав в пруд и утопив под сотню селян. Пришел черед поквитаться и дать своим полкам почувствовать запах пороха и крови в реальном бою.

— Хватит прохлаждаться! — сердито гаркнул Генерал на сидевших за столом сподвижников. — Айда Машку австрийскую за вымя подергаем!

Мясников не был бы самим собой, если бы вывел в чистое поле свои полки и устроил регулярное сражение. Ну уж нет! Он был и остался мастером хитрых засад и нападений исподтишка. Даже имея трехкратное преимущество перед противником, решил действовать по привычке.

На первый раз не рискнул без пригляда отправить на дело «ватагу», как он прозвал созданный в его армии отряд для засад и лихих налетов. Конная группа с ним во главе обошла колонну марширующего цесарского полка и добралась до отставшего артиллерийского обоза.

— Вурст! — ткнул пальцем чех Ян в опрокинувшийся длинный узкий зарядный ящик на колесах.

Повозка лежала на боку. При падении она придавила несколько человек из орудийного расчета, выбравших на свою беду не хорошо идти, а плохо ехать. Зарядный ящик закрывала двускатная крыша в виде обтянутой кожей подушки. На этой штуке ездили верхом. Обоз из пяти таких ящиков на колесах встал, чтобы пушкари смогли помочь пострадавшим товарищам и продолжить движение.

— Причем тут вурст? — с раздражением откликнулся Мясников, прикидывавший, как бы половчее захватить пушки. — Вечно у вас, богемцев, одна колбаса на уме!

— Вурст! — упрямо повторил чех и попытался на ломанном русском донести свою мысль. — Артиллерийский колбаса есть названий зарядный ящик.

— У всего есть конец, и лишь у колбасы два! — отозвался Генерал немецкой поговоркой. — Сейчас мы эту «колбаску» как раз с двух сторон и прихватим.

Разделившийся пополам отряд стремительно атаковал пушкарей с фронта и тыла. Без единого выстрела пушки были захвачены со всем огневым припасом.

— У вас, ребята, есть два выхода, — развил свою шутку про колбасу довольный Мясников. — Или вы идете с нами и помогаете восставшему народу. Или развешу вас на деревьях, как вурст в коптильне. Что выбираете?

Артиллеристы приняли решение мгновенно. Поставили на колеса упавший ящик, перевязали пострадавших товарищей, пристроили их на крышах «колбас» и тронулись в путь, ведомые конвоем ватажников.

Теперь у Генерала был полный набор. В каждом полку, в отличие от цесарцев, имелся егерский батальон — страшная сила при правильном использовании. И свои пушки! Есть чем встретить гусар. Карателей, которым обещали легкую прогулку, ждали незабываемые ощущения. Крестьянский мятеж в Богемии превращался в серьезную войну.

Деньги есть кровь войны. Для войны нужны всего лишь три вещи — деньги, деньги и еще раз деньги… Эти избитые выражения то и дело приходили мне на ум, пока я готовил будущий бросок на Варшаву.

Отложил дело до весны. Не из-за морозов и снега, а из жадности. Захваченные под Смоленском магнаты после должной обработки прониклись искренним чувством филантропии. Буквально мечтали поделиться со мной неправедно нажитым добром. А у них, что называется, в закромах было. Радзивиллы тянули на миллион. Чарторыйские, управлявшие государственными имениями, от них не отставали. Как и Жевуские, занимающиеся внешней торговлей. Но всех переплюнул Станислав Щастный Потоцкий, которого прихватил в Тульчине Ольшевский. Этот богатенький Буратино имел в год три миллиона дохода.

Понятно, что большинство активов магнатов составляли земельные наделы и сотни тысяч крепостных. Но кто сказал, что при должном желании нельзя имения продать, заложить или обменять? Я не гордый: мне сгодятся и вексельные бумаги еврейских банкирских домов из Франкфурта или от ганзейцев из Гамбурга. Вот чем занимались зимой мои агенты в Польше параллельно со сбором военной информации. Если бы я поспешил с вторжением, этот увлекательный процесс отъема ценностей мог бы прерваться.

На конец марта назначил большое совещание правительства по бюджету. Неужели найдется смельчак мне заявить, что так неправильно, что в конце первого квартала годовой бюджет не составляют? Во-первых, когда хочу, тогда и составляю — мне никто не указ. Во-вторых, о чем-то серьезном в плане нашей работы с государственными финансами можно было говорить лишь с прошлого лета — если бы мы попытались сверстать годовой бюджет перед Рождеством, то полноценной картины составить бы не смогли. Ну и, в-третьих, больше откладывать было нельзя. Война на носу, а хватит ли нам финансов ее потянуть?

— Положение катастрофическое, — ожидаемо сообщил на совещании Перфильев. — Поднял бумаги коллегий. В 1773-м бюджет состоял из 26,7 млн руб. доходов при 29,4 млн расходов, из них на армию и флот ушло 54%. Разницу закрывали внешними займами. В прошлом году произошел обвал доходов, но и сокращение ассигнований на армию в связи с прекращением войны с османами и общего развала финансовых связей внутри страны. Сбор подушной подати сократился втрое. Поступление таможенных пошлин в связи со смутой и упадком внешней торговли резко просело. Серебро из Кяхты отдано Лысову. Платежи от винных откупщиков выросли. Отмена помещичьей монополии на винокурение вельми тому благоприятствовала. Что в целом дыру в бюджете не перекрывает. Мы банкроты. Хотя не явные. Даже прекращение войны с турками, даже при условии, что мы не станем воевать с пруссаками, положения не изменит. Никогда, как мне объяснили знающие люди, не выходило вернуться после большой войны к довоенному бюджету. Привычка к большим расходам, она сохраняется, увы. Золота из Швеции и Польши оказалось достаточно, чтобы временно выровнять бюджет. Но перспективы…

— Внешние долги есть? — спросил я канцлера.

— Заём в 1 млн пиастров для финансирования средиземноморской экспедиции у генуэзского банкира маркиза Мавруция и другой заём в 2,5 млн ходячих гульденов у амстердамского банка де Сметов. Их можно погасить за счет контрибуции, которую обязалась уплатить Высокая Порта. Это четыре с половиной миллиона рублей.

— Турецкие деньги нам самим пригодятся, — тяжело вздохнул я. — Румянцеву нужно наместничество поднимать, для флота базу строить.

— А голландцы? — поинтересовался Бесписьменный.

— Кому я должен, всем прощаю, — хохотнул я. — Состояние войны есть обстоятельства исключительные. Появятся представители банкиров, так им и объясните. Будут сильно горевать, отдайте им вексельные бумаги из Франкфурта.

— Ваше Величество! Не внешний долг над нами боле всех висит, а государственные расходы. Где нам брать деньги на выплату армиям? На общие нужды, включая пенсии и госпиталя господина Максимова? Как виконт Мирабо начнет в Москве запланированные стройки?

— Мы же кучу имущества конфисковали у собственных аристократов!

Бесписьменный вскочил и с жаром пояснил:

— Дома, картины, бриллианты и прочее — это не звонкая монета, государь!

Не мог с ним не согласится. Но и плакать нет смысла. Будем искать дополнительные ресурсы, хотя мысль существовать за счет потрошения наглых интервентов уже плотно засела в моей голове. Если ляхи и шведы временно закрыли мне бюджетную дыру 1774-го, то кто сказал, что с Пруссии в 75-м нам достанется меньше? Интересно, кормил Наполеон Францию или нет за счет ограбления Европы? Почему-то мне кажется, что кормил да еще как! (2)

— Полагаю, мы можем рассчитывать на рост сбора подушной подати. Число ее плательщиков выросло — за счет лишившихся льгот и появления новых подданных. Тех же бывших дворян, шведов и финнов. Да и в губерниях все больше порядку, служба камериров постепенно восстанавливается, — доложил Немчинов, отвечавший, помимо всего прочего, и за сбор налогов.

Я кивнул, подтверждая, что мысль уловил, и в то же время слегка пригорюнился: выходило, что бюджет мы можем построить исключительно на прогнозах. А если отталкиваться от текущей ситуации, то все смотрится намного хуже, если не безнадежно.

Перфильев догадался о моих выводах.

— Мы еще с циферками поколдуем, ваше величество. Полагаю, если реквизиции усилить, миллионов 25 соберем.

— Что у нас с поставками золота с Урала?

— Все замечательно, Петр Федорович, — тут же откликнулся Рычагов. — Урок твой в четверть уже перекрыли.

— То есть запасы золота растут?

— Так точно!

— Ладно. К этому еще вернемся. Что у нас с торговым балансом?

— Вот тут, государь, у нас все очень интересно! — посветлел лицом канцлер. — Россия всегда вывозила больше, чем завозила. У нас охотно брали хлеб, лен, лес, пеньку, сало, деготь, юфть, канаты и парусину, щетину, металл. А взамен везли колониальный товар и дорогие вещицы — шёлк, бархат, парчу, каракуль, фарфор, вина… Спрос на них сильно упал. Некому стало ни кофий покупать, ни фарфоровые безделушки. На сахар бы денег наскрести бывших дворянам, а крестьянин отродясь сахару не едал. Иными словами, если мы восстановим в прежних объемах вывоз, то большой доход поимеем. Еще и интерес проявляют купцы заморские к твоим, царь-батюшка, инвенциям…

— Не восстановим! — отрезал я.

— Как же так, кормилец⁈ — хором охнул весь финансовый блок правительства.

— Хлеб более не вывозим — самим бы зубы на полку не положить! Лес и металл — товары стратегические, сиречь, до всей державы имеющие касательство. Шведские медь и железо еще можно англичанам отдать, да и то не всё — олонецкие заводы лучше оттуда снабжать, чем с Урала. Продажу леса пора переводить на поставки готового материала, а не кругляка. Захотят англичане с голландцами нашей древесины, хай лесопилки строят. А не захотят, Кулибину дадим поручение приспособить свою машину к распиловке.

— Лондон будет сильно недоволен, — хмуро заметил Безбородко.

— И что мне с того? У англичан о другом уже голова болит.

Министр иностранных дел кивнул:

— Вы оказались правы, ваше величество, в своем предсказании о судьбе американских колоний. А голландцы?

— Этих клещей нужно из России выводить постепенно. Присосались к дармовщине — не оторвешь.

— Но как же торговый баланс? — едва не навзрыд воскликнул Рычагов. — И займы они всегда готовы нам выдать.

— Внешние заимствования — штука весьма опасная. Можно так вляпаться, что начнешь займы брать, чтобы проценты оплатить. Лучше изыскивать внутренние резервы. Вот, например, соль. Она сейчас как белое золото, продукт наиважнейший. Поручил я наместнику Заднепровскому взять в аренду от хана крымского соляные озера. И вот тебе, Саша, задание: свяжись с Румянцевым и Долгоруковым-Задунайским, чтобы они наладили торговлю с черкесами солью. Снабжать ею весь Северный Кавказ и далее — это же золотое дно.

Министр иностранных дел тут же записал себе мое поручение.

— Далее, персы. С ними тоже нужно товарообмен поднимать. А через них искать выход на индийские рынки. Зачем нам посредники-европейцы в колониальной торговле? Все всё поняли?

Министры закивали.

— Теперь поговорим о делах внутренних, купеческих…

Канцлер подобрался. Не хотелось ему говорить о плохом, но что ж поделать?

— В расстройстве пребывает коммерция, государь. Кредит исчерпан, деньга обесценивается. Купцы волком воют. Просят разрешить им торговать зерном, которое мы реквизировали в Польше.

— А вот хрен им во все грызло! На народной беде хотят нажиться? Спекуляции затеять? Повелеваю: устраивать в губерниях хлебные магазины, с коих торговать дешево, ежели цены на зерно вверх поползут. А будут найдены районы пострадавшие, те кормить бесплатно!

— Понял! — вздохнул Перфильев, получив новую заботу.

— Значит, с денежным оборотом у нас швах, так я понимаю? Бумага, медь, серебро… А не пора ли, други мои, нам замахнуться на денежную реформу?

Рычагов, Бесписьменный и Немчинов грустно на меня посмотрели, предчувствуя мой очередной финт ушами. Знали уже, что могу крепко удивить.

— Вот сами посудите… Все привыкли к серебру. Нас, можно сказать, к нему цепями приковали. Кто с этого выгоду имеет? Цесарцы, германцы да испанцы. Они нам серебро продают на монету, своей добычи нам не хватает. А зачем нам немца кормить, когда у нас золота уже в достатке?

Бесписьменный, как главный по монете, всполошился.

— Неужто ты хочешь, государь, серебро упразднить? Мы золотые империалы и полуимпериалы используем в основном для внешней торговли. Первый идет по 246 рублей, а второй — по 130. Золотые рубль и полтина используется только для дворцового обихода, для внутренних расчетов. Двор нынче в упадке, так что и толку от них не много. Мне уже жаловались.

— Какое установлено соотношение золота к серебру?

— Один к пятнадцати.

— То есть золотой рубль должен стоить 15 рублей серебром? А империал — 150?

— В серебряном рубле чистого серебра три четверти… Извини, государь, понимаю, что цифры не сходятся, но не мною сие придумано.

Боже, как все запущено! С этим нужно покончить решительно и бесповоротно. Я догадывался, что хитрые игрища с весом и кросс-курсами монет — всего лишь ловко спрятанные косвенный налог для пополнения казны. Но того не понимали умники, насоветавшие такую систему, впрочем как и медную монету, привязанную к ассигнации, что под финансы страны закладывается мина. Причем не замедленного действия, а контактная. Что это мина уже взорвалась, и дальше пойдет цепная реакция.

Я откашлялся и начал вещать:

— Всегда в стране, вступившей в войну, падает кредит доверия к деньгам государства. Это аксиома. Войны мы избежать не можем, она уже объявлена. Остается лишь один выход — поднять доверие экстренными мерами. Чрезвычайными! К таковым отношу замену ничего не стоящей по сути меди на истинную ценность. На золото! Чай англичане не дураки, раз ввели у себя гинею. И нам так поступить незазорно. Как нам все это провернуть, чтобы не обрушить финансы государства, изложу в секретной инструкции.

— На упразднении медной монеты и бумажной ассигнации можно неплохо заработать, — задумчиво произнес Бесписьменный, уже начавший прокручивать в голове варианты реформы.

Перфильев упрямо помотал головой.

— Неправильно сие. В народе говорят: золото у барина, серебро у купца, серебряная копейка у лавочника, а у мужика медный пятак. Негоже царю народному крестьянина обижать. Каков мелкий размен на рынках будет?

— Верные слова говоришь, Афанасий Петрович. И совету твоему последуем. Мелкая монета нам нужна. Пятачок и копеечку медную оставим. Обязательно. Но и мелкую золотую монету надо сделать. Приравнять к серебряному рублю. Или к двум.

«И постепенно вытеснить серебро. Но об этом вы, ребята, узнаете позже».

— Хватит ли нам золота? — встревожился Рычагов.

— Есть у нас внутренние резервы, господин министр финансов. Сейчас я вам расскажу.

Смотреть на лица членов правительства после изложения моего плана было сплошным восторгом! Наверное, соратники мои и думать не думали, что царь может встать на кривую дорожку фальшивомонетчика высочайшего класса.

(1) Славония — старое название Словакии.

(2) Контрибуции составляли важную часть бюджета наполеоновской Франции, но не основную. В 1805 г. от Австрии было получено 100 млн франков — пятая часть бюджета страны за тот год. Другие доходы — это кабальные торговые договора. Французские товары не облагались пошлиной.