Шапка Мономаха. Часть II

Глава 14

В зале таверны, что на Градчанах, народу было немного – время ярмарок и праздников ещё не началось. Но те, кто заняли столик напротив камина, не были гуляками. Это были вполне уважаемые люди. Мэр Теплиц Антонин Зайдель, мэр Слатина Вацлав Жегак и кузнец Карел Достал из Лготы Маховской. Их связывала не только дружба, но и духовное единство. Съехались они в Злату Прагу для серьезного разговора. Они были членами Моравского братства, известного ещё как Гернгутеры. Впрочем, притворяться католиками им всем тоже приходилось, чтобы не рисковать своим положением и не терять влияния на односельчан.

Объятия, приветствия, первая кружка за встречу, все было как обычно. На столе стояла сковородка с жареными свиными ребрышками, горкой высился ещё теплый обжаренный ржаной хлеб, натертый чесноком. Перед каждым стояла отпотевшая глиняная кружка, увенчанная белой пивной шапкой. Хозяин встречи, Антонин Нивлт, наследный мэр маленького городка Ртыне, что с незапамятных времен расположился в предгорьях Крконоше, уловил момент, когда приветственное настроение поменялось на деловое, и обратился к кузнецу:

— Карел, ну так как там поживает твоя сестричка в этой далекой Московии? Не замерзла ещё?

Карел вытер руки о полотенце, поднесенное хозяйкой (чай, культурные люди, а не сервы какие-нибудь, чтобы руки о штаны вытирать), и полез за пазуху. На свет появилось письмо, которое и стало поводом собраться четырем мужчинам.

— Ну, стало быть, про их житье-бытье вам вряд ли интересно. Пишет, что господин Киршнек неплохо зарабатывает. Оргáнов в Петербурге немало, а он хороший мастер по их ремонту и настройке. Но вот слушайте, что она потом пишет: «Всю зиму в Петербурге царило веселье, то бесплатные представления и музыка для простолюдинов, то ледяные горки умопомрачительной высоты. Я сама набралась смелости и каталась. Устраивали на льду Невы бои диких зверей с собаками, но на это зрелище муж меня с собой не взял. И много-много других развлечений и увеселений. Даже Франтишека коснулись эти забавы. Ему пришлось налаживать работу органа, выполненного из чистейшего льда. Целую неделю он провозился с этой диковинкой, заработал жестокий насморк и кашель, но был щедро вознаграждён.

Живущие тут со времен императора Петра единоверцы говорят, что такого никогда не было. И объясняют это страхом императрицы Екатерины перед новостями с востока. А слухи ходят один другого необычнее. Особенно они усилились после того, как самозванный император захватил крупный торговый город на Волге, называющийся Нижний Новгород.

Я не умею читать по-русски, но наш пастор мне подробно разъяснил, что написано в бумагах от имени этого самозванца, и я спешу поделиться с тобой, мой братик, тем, что узнала. Царь, буду называть его так дальше, провозглашает упразднение любых сословных привилегий. Все люди будут равны перед законами и перед ним. Никакого крепостного права больше не будет. Все крестьяне будут свободны в распоряжении своей землей и своим трудом. В вопросах веры декларируется полная свобода, но православная церковь остаётся главной религией государства. Но это, конечно, понятно. Служба в армии будет обязательной для всех молодых мужчин, но срок службы будет установлен короткий – до пяти лет. Для получения офицерских чинов никаких препятствий не будет, кроме талантов соискателей.

Царь обязуется созвать сейм, на котором будет принят главный закон страны, в котором все права и обязанности народа и власти будут прописаны на вечные времена. Но, как мне объяснили, это не будет такой сейм, как в прошлом, где только господа имели право голоса. В русский сейм избранным может быть любой. Звучит удивительно. Думаю, что будь это у нас в Чехии, то дядюшка Антонин легко избрался бы...»

Упомянутый Антонин Нивлт хмыкнул и непроизвольно покрутил кончик уса. Друзья тоже заулыбались и воздели кружки с тостом: «За сенатора Нивлта!».

Выпили, закусили и продолжили слушать Карела Достала.

— «Ходят слухи, что все эти манифесты не просто слова. В тех краях, что подчинились новому царю, прошли выборы в местные собрания, и там все свободы и права уже начали действовать. Моравские братья из наших колоний на Волге тоже пишут, что имели разговор с царем, и тот обещал сохранить им прежние привилегии переселенцев, не покушаться на религию и самоуправление. Но обязал все переселенческие колонии за свой счет открыть университет для преподавания практических знаний по механике, строительству, медицине и прочему. Причем преподавание в нем будет вестись на немецком. Наши братья испытывают энтузиазм по этому поводу и уже рассылают письма к немецким единоверцам с предложениями. Мой Франтишек тоже подумывает о преподавательской карьере. Хочет стать паном профессором. А я, стало быть, буду профессоршей! Как? Завидно, братик? А ты ещё ругался, что я грамоте обучалась. Небось, сейчас радуешься, что можешь мои письма читать с новостями».

Карел перевал чтение со словами:

— Ну, тут она в воспоминания ударилась. Это вам будет неинтересно. Вот дальше: «Сможет ли царь взять власть в стране и выполнить все задуманное, Бог весть. Но уважаемые люди говорят, что очень даже может. Если ему удастся быстро разбить гвардейскую армию фаворита императрицы и занять Москву, то мелкое, бедное дворянство начнет присягать ему массово. А это сделает большую армию Екатерины, что сейчас воюет с турками, ненадежной. В общем, ждите вестей. Возможно, Господь откликнулся на наши молитвы и послал освободителя в лице этого Пугачева. Мы все тут молимся за его здоровье и успех. Прошу и тебя, брат мой, тоже молиться за него. Целую и обнимаю, твоя Катржина».

Карел положил письмо на стол и пылко воскликнул:

— Газеты пишут, что ведь взял-таки Москву и гвардию разгромил тот, кто именует себя Петром III! Если этот Пугачев объявит себя Габсбургом, я лично сразу ему присягну! Так дальше жить невозможно. Все крестьяне стали просто рабами владельцев усадеб. Без их ведома не женись, без их разрешения ребенка в ремесло не отдавай. По четыре дня в неделю барщину отработай!

— Это хорошо, если четыре, а то и все шесть бывает, – проворчал мэр Слатина Вацлав Жегак.

Кузнец энергично кивнул, соглашаясь, и продолжил:

— Детей в барские дома в услужение отдай. Лес не руби, шерсть сам не пряди, вино не кури. Торговать раньше можно было и на городских ярмарках, а теперь только при господских усадьбах да по их ценам. Повсюду таможни на границах владений. Хрен куда товар отвезешь. Он за дневной переход в цене удвоится.

Жегак снова поддержал кузнеца:

— Как папа Климент орден иезуитов разогнал, так они в Чехию как будто все слетелись. Раньше католические пасторы делали вид, что не замечают, как мы чтим Лютера, а теперь, понукаемые иезуитами, с цепи сорвались. Людей хватают. Книги жгут. Доколе мы терпеть будем, братья?

Все замолчали.

— А может, нам действительно своего Габсбурга найти? Народного, – задумчиво произнес мэр Теплиц Антонин Зайдель. – Или Виттельсбаха?

— Ну, это вряд ли сработает, – возразил Нивлт. — Там у них в России мутная история со смертью Петра Третьего приключилась. Так что теперь все, кто хотят, могут сделать вид, что этот Пугачев тот самый Петр и есть. А у нас эта кодла немецкая заодно держится, так что хоть Габсбургом назовись, хоть Виттельсбахом, все одно бунтовщики. Так что, если вспоминать кого, так это Яна Гуса, и полагаться только на свои силы.

Пока народ обдумывал эти слова, потягивая холодное пиво, Нивлт знаком попросил разрешения у Карела взять письмо. Тот согласно кивнул и подтолкнул листок по столу. Антонин ещё раз пробежался по тексту. Все с интересом ждали, что он скажет.

— Да и нужен ли нам ещё один король на наши шеи? – задумчиво продолжил Антонин. – Пусть и нами выбранный. Нам ведь только свобода от наших поместных господ нужна, а верховная власть пусть у Габсбургов остается. Так, может, сделать иначе? Давайте сочиним некий «Золотой Патент» от имени Иосифа Второго. В котором он дарует чехам все свободы, что мы хотим, и даже больше. Сделаем этот документ по всем правилам. На пергаменте. Золотом. С подписью и печатью императорской. Чтобы никто не усомнился в подлинности. Соберем тайный сейм всех мэров, где об этом патенте объявим, и уговоримся начинать вместе и дружно. Хозяев и католических прелатов в один мах выгоним из Чехии. При этом все неизбежно в крови испачкаются. По-другому, сами понимаете, не получится. А стало быть, все заодно будут до самого конца. И когда император на нас войска пошлет, то нам надо будет это как-то выдержать. Показать, что усмирять Чехию будет стоить очень дорого. Вот после всего этого мы сможем договориться с Иосифом по-хорошему, поступившись в чем-то, но и получив то, что мы хотим.

После нескольких секунд обдумывания собеседники зашумели, вскочили с лавок и стали орать: «Слава Нивлту! Слава мэру Ртыне!». Сам раскрасневшийся и довольный собой Антонин велел принести бутыль хорошего вина, сберегаемого кабатчиком для особых случаев и особых гостей. Разговор, подогретый дарами итальянских виноградарей, перешел в плоскость практического осуществления плана Нивлта.

Состряпать документ брался сам Антонин. Были у него идеи, как это провернуть. Организовать тайный сейм тоже было делом возможным, и мэры Слатина и Теплиц брали это на себя. Но вот по вопросу организации боеспособного ополчения энтузиазма особого не было. Прикинули, что в Богемии почти двенадцать тысяч селений и с каждого можно потребовать по одному-двух воинов. Это неплохая армия, но… Без костяка из офицеров и выучки кавалерия императора разгонит крестьян палашами, даже не вынимая их из ножен.

В принципе по селам жило много ветеранов прежних войн. Но уровня не выше капрала. Никого, кто мог бы возглавить армию, на примете не было, а доверять кому-то из местных дворян категорически нельзя.

— А давайте у русского царя попросим себе генерала, – предложил вдруг Карел.

Все даже замолчали, обдумывая это предложение.

— Карелу больше не наливаем, – усмехнулся Нивлт.

— А что не так? – взвился кузнец. – Он тут для всех будет чужой, так что никто не будет в обиде, подчиняясь. Если у нас все выгорит, то сам в короли не полезет. И вера не та, и своих людей у него не будет, да и с царем все можно заранее обговорить. Кроме того, это будет намек Вене, что Россия может и побольше помочь, коли Габсбурги артачиться будут. Мы ведь и под руку русского царя можем попроситься. Чем это не пугало для Иосифа?

— Ну, это ты загнул! – зашумели собеседники. – Где мы, а где Россия.

— Так я и не всерьез, а только для острастки, – возразил Карел. – Давайте я съезжу. Доберусь до Петербурга, а там с сестрой и свояком в Москву к царю. Все ему обскажу за наше дело, и там уж как он решит. Но уверен, что без помощи не оставит.

Идея заговорщикам понравилась, и спустя ещё один час и ещё одну бутыль вина было составлено письмо в адрес русского царя, а кузнеца из Лготы Маховской решено было снабдить деньгами и отправить в путь без промедления.

Невдомек было заговорщикам, что их беседу – увы, не самую тихую – внимательно слушали несколько ушей. Одни принадлежали невзрачному типу в штопаной-перештопаной венгерке, лишившейся нескольких галунов. Решив, что услышал достаточно, этот, судя по всему, мадьяр нацепил на голову магерку из вяленой шерсти и, изображая сильно подвыпившего, на нетвердых ногах покинул таверну. Его путь лежал к дому австрийского генерала, отвечавшего за общественную безопасность в коронной земле Богемия. Венгр был платным осведомителем и его переполняла радость. Сегодня удача сама далась в руки – за сведения о собрании мятежных чехов он рассчитывал выручить немало серебряных талеров и всю дорогу прикидывал, сколько запросить.

Успех вскружил голову доносчику. Непростительная ошибка при его-то работе! Он на свою беду не услышал вовремя звуки шагов торопящегося человека – его догонял высокого роста светловолосый скандинав, сидевший в той же таверне и заметивший, как сорвался мадъяр, стоило закончиться совещанию Моравских братьев. Как только венгр свернул в неприметный проулок, чтобы срезать дорогу, швед радостно оскалился, обнажил длинный стилет, в три длинных шага догнал агента австрийской короны и, не произнеся и слова, вонзил сталь ему в печень.

Потерявший бдительность осведомитель охнул. Нападавший вытащил из его тела клинок и вытер о плащ своей жертвы. Мадьяр повалился на булыжник. Затухающее сознание выдало лишь одну нелепую мысль: “почему швед?”

Налетчик-убийца пренебрег обыском. Быстрым шагом удалился, запетлял в узких улочках, несколько раз проверив, что его никто не преследует. Наконец, добрался до дома.

— Вы рано сегодня, господин Свенсон, – поприветствовала его хозяйка. – Когда вы отбываете? Оплаченный срок подходит к концу.

— Завтра, фрау Марта. Вечерним дилижансом до Брно, – раскланялся жилец.

— Я думала, вы вернетесь в Вену, как вы говорили.

— Обстоятельства изменились, – широко улыбнулся скандинав, и Марта в очередной раз сомлела от его манеры вести себя с женщинами.

“Какая я дура, что не запрыгнула в его койку!” – укорила себя чешка.

Андер Свенсон не собирался в Брно. Его путь лежал в Потсдам. Но привычка путать следы уже давно стала его второй натурой. Он поднялся к себе в комнату. Тщательно запер дверь. Разложил письменные принадлежности и принялся составлять донесение в Москву. На имя своего хозяина, Степана Ивановича Шешковского.

***

В малой палате Теремного дворца было душно. На Москву накатывала гроза, природа замерла в ожидании грома и молний. Я приказал раскрыть окна, но помогало мало. Хлопуша с Шешковским опять пришли на доклад вместе. Похоже один другому не доверяет, и это просто отлично!

Сидели они за столом бок о боком, докладывали тихим голосом, словно боялись, что стены уши имеют. А может и правильно боялись – время нынче такое.

— …мастера к ней послали, Ваше Величество. Тихий, неприметный. Свой людишки у него. Тоже опытные. Должны сработать чисто. Ждем вестей, – закончил Шешковский, глядя на меня преданными собачьими глазами.

— Того ли мастера, что Павла убить пытался? – усмехнулся я, допивая кофе.

Оба моих тайника побледнели как полотно. Хлопуша даже дернулся, словно хотел что-то сказать, да язык проглотил. Переглянулись растерянно. Попались, голубчики.

— Думали, я не прознаю? – я грозно стукнул кулаком по столу, да так, что чашки подпрыгнули. – Или думали, что слеп и глух царь ваш? Мне Августа портрет того «мастера» передала. Срисовали его сразу в кортеже.

Я погрозил им пальцем, видя, как страх борется с упрямством на их лицах.

— Самоуправство! Без моего прямого указа решили сына царского жизни лишить! Не по чину берете, господа тайники!

— Был же разговор… – промямлил Хлопуша, потирая на лбу выжженное слово ВОР.

— Разговор был, а приказу не было! На первый раз – прощаю! Но чтобы впредь такого не было! Узнаю, что опять без моего ведома дело вершите – головы полетят! И не посмотрю на былые заслуги! Запомните!

Шешковский, уже совладавший с собой, поспешил перевести разговор. Вот лис хитрый! Знает, когда надо хвост поджать.

— Есть деликатнейший вопросец, Ваше Величество! И упускать его было бы крайне опрометчиво с нашей стороны.

— Ты о чем?

— О Брауншвейгских Романовых, кои под охраной пристава содержатся в Холомогорах. О двух мальчиках и двух девочках. Вернее, о зрелых тридцатилетних мужчинах и незамужних дамах. Екатерина, Елизавета, Петр и Алексей Антоновичи – имена я назвал в порядке старшинства. Правнуки царя Ивана V, братья и сестры невинно убиенного в тюрьме низложенного императора Ивана Антоновича. Отец, бывший герцог, недавно скончался.

— Ты что ль руку приложил к лишению жизни Ивана VI?

— Расследовал, – таинственно закатил глаза Шешковский.

— Бог с ним, с Иваном. Что с его родней, и почему она нас должны волновать?

— Ежели выгорит у нас дельце – ну то, о котором только что говорили, – вопрос законных наследников будет крайне волновать некие персоны из высшего общества.

Я задумался. Шешковский абсолютно прав. Для непокорного дворянства понадобиться икона – фигура, вокруг которой можно было бы собраться. Тот факт, что фигура мало что из себя представляет, никого не будет волновать.

На всякий случай уточнил:

— Какие они, эти Брауншвейги?

— Жизнь ведут простую, полунищенскую. Можно сказать, омужичились.В пейзан превратились. Все, за исключением Катерины, родились в ссылке – почитай, в избе. Ни высшего света, ни даже города не знают. Образования не получали.

— Холмогоры – это же Архангельская губерния? – Шешковский кивнул. – Старообрядцы и наши люди вокруг…

— Нападение? Поджог? Случайно сгорят в доме?

— Все б тебе глотки рвать! – недовольно скривился я – Нет! Взять под плотное наблюдение, убрав пристава и введя в Холмогоры сильный наш отряд. Беречь, любые контакты пресекать, самих не мучить. Потом решу, что с ними делать.

— Будет исполнено! Ваше Величество, с претендентами на трон еще не все, – зачастил Шешковский, доставая из папки бумаги. – Получили шифровки от «русских шведов». Наши агенты с торговцами доехали до Парижу, Потсдама и Вены. Уж начали докладывать.

— И что докладывают?

— Из Вены доносят. Объявилась там некая княжна Тараканова.

— Опять? Она же в Италии была! – удивился я. – Неугомонная девка.

— Так она, Ваше Величество, нынче не просто княжной, а дочерью покойной императрицы Елизаветы Петровны и графа Алексея Разумовского себя именует! Говорит, права на престол имеет. Ищет поддержки у цесарцев и французов.

— Вот как… Интересно девки пляшут, – я задумался. Тут кто-то решил половить рыбку в мутной воде. В любом случае, без внимания оставлять нельзя.

— Установить за ней слежку самую пристальную! – приказал я. – Кто с ней встречается, о чем говорят, какие планы строят – все знать! Все слухи, все сплетни собирать. Докладывать мне немедля. Продумать вариант убийства, если так сложатся обстоятельства. Если у вас все получится и дворяне начнут метаться в поисках кандидатур, тут-то она и может всплыть. Мне новый источник смуты не нужен.

Шешковский почтительно склонил голову, сделал пометку.

— Еще одно донесение, Ваше Величество. Из Потсдама. Агент докладывает, что, когда через Прагу ехал…

— Я помню, помню, – прервал я его. – Что там?

— Слышал неоднократно разговоры в трактирах да в хосподах. Чехи опять бунтовать собираются. Недовольны правлением Марии-Терезии, вспоминают гуситские войны, Яна Жижку… Особо рьяные живут в Моравии. Готовы, дескать, снова за веру и свободу оружие поднять. И гонцов к тебе заслать хотят.

— Хм… Чехи… – я снова задумался.

Это уже интереснее. Братский славянский народ под гнетом . Если там и правда брожение идет, можно попробовать огонек раздуть. Плеснуть туда бензинчику. Например, оружием. Ослабить Вену изнутри – это дорогого стоит. Опять же панславизм – я не забыл своей идеи, хотя в эту конструкцию плохо вписывались поляки.

— Передать нашему человеку в Вене, чтобы и за Прагой приглядывал. Искал людей недовольных, связи налаживал. Осторожно, без шума. Пусть пока только слушает да смотрит. Время действовать еще не пришло.

Тайники заулыбались. Царь-батюшка доволен их старанием – сработала все ж таки идея создания собственной агентурной сети в Европе.

— А теперь, голуби мои сизокрылые, поведайте мне, что вам известно об иезуитах. Ихний представитель Луиджи Фарнезе напросился через Волкова ко мне на прием. Нету у меня доверия к этим святошам. А ну как опять попытаются отравить!

— Эти могут, Государь, – серьезно кивнул Шешковский. – Там, где они действуют, не остается и мушиного следа.

Он принялся посвещать меня в тайны закрытого ото всех и гонимого во многих странах Общества Иисуса, распущенного год назад папским эдиктом.