Глава 8

Я замер, держа острогу в руке. Ноги чуть согнуты, вес на передней стопе.

— Рыбак, — ответил ему, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Приплыл порыбачить, а вы кто будете, уважаемый? И почему озеро ваше?

Старик не ответил. Его взгляд скользнул по мне, задержался на Риде, который шипел, прижав уши, потом переместился к куче рыбы у берега, что лежала за моей спиной.

— Рыбак, значит… — произнёс он медленно, будто пробуя слово на вкус. — А держишь свою снасть как оружие.

В его голосе не было угрозы, лишь задумчивость человека, сосредоточенно разгадывающего сложную головоломку. И именно в этот момент всё вокруг изменилось.

Птицы внезапно смолкли, а шум водопада отозвался глухим эхом, словно кто-то заткнул уши невидимыми руками. Ветер замер, и над поляной повисла мёртвая, давящая тишина.

Рид юркнул за мою спину и послал образ, не просто тень, а нечто большее. Над поляной возникло огромное тёмное существо, чьи очертания ускользали от понимания. Оно возвышалось над деревьями, заслоняя звёздное небо, и от него исходила древняя мощь, столь тяжелая и зловещая, что у меня перехватило дыхание.

Так мой кот видел этого «дедушку».

Старик слегка прищурился, глядя на Рида.

— Шумный зверь.

Затем началось.

Гравитация словно решила, что я слишком лёгкий. Воздух вокруг уплотнился до такой степени, что стал почти ощутимым, как невидимая стена. Мышцы напряглись против воли, а острога в руках вдруг потяжелела. Но это было вполне терпимо, всё-же пятый уровень Закалки давал свои преимущества.

Старик сделал шаг. Всего один, неторопливый и размеренный.

И словно небо рухнуло мне на плечи.

Давление взорвалось. То, что секунду назад было лёгкой тяжестью, превратилось в лавину. На плечи будто навалили целую телегу с булыжниками, а потом ещё одну, и ещё.

Крак.

Колени подогнулись сами собой, инстинктивно ища опору ближе к земле. Позвоночник отозвался скрипом. Мышцы ног задрожали от напряжения, а в висках застучала кровь — громко и гулко.

Я выдерживал удары речных монстров, падал в водоворот, ковал металл до изнеможения, но всё это было детской забавой по сравнению с тем, что творилось сейчас.

Старик сделал второй шаг.

Мир накренился.

Давление взревело, как ураган, и обрушилось на меня всей своей немыслимой массой. Воздух тягуче обволакивал легкие, словно густая жидкость, через которую едва удавалось протолкнуть хоть каплю дыхания. Грудную клетку сдавило так сильно, что рёбра застонали, рёбра застонали, а в ушах поднялся пронзительный звон.

Перед глазами поплыли тёмные круги. Мышцы бёдер и спины, горели огнём, натянутые до предела. Каждая клеточка тела вопила только об одном: «Падай! Преклонись, и давление исчезнет! Покажи покорность!»

Это казалось логичным, рациональным и самым безопасным выбором.

Но хрен тебе, старый.

Я не кланялся мяснику Тушину, не прогибался перед Людвигом, не вставал на колени перед призраками третьей ступени. И точно не собираюсь ползать в грязи перед первым встречным дедом, пусть он хоть трижды великий мастер.

С силой воткнул древко остроги в землю. Дерево скрипнуло, но выдержало. Упёрся в него обеими руками, превращая оружие в третью точку опоры, которая не давала мне упасть.

Кости выли. Казалось, ещё немного — и мои бедренные суставы рассыплются в пыль. Пот заливал глаза едкой солёной пеленой. Кровь стучала в висках: тум-тум-тум.

Я сжал зубы до боли в челюсти.

И посмотрел вверх.

Глаза старика оказались совсем близко. Тёмные, бездонные, как два колодца, уходящие в бесконечность. В этом взгляде не было ни злобы, ни явной угрозы, лишь ледяное, отстранённое внимание, каким учёный изучает подопытную крысу, стараясь определить предел её выносливости.

Наши взгляды встретились.

Давление усилилось ещё, и я услышал хруст в районе шеи. Не сломалось, но предупредило: ещё немного и каюк. Перед глазами замелькали чёрные точки, ноги задрожали так сильно, что острога заходила ходуном.

Но я не отвёл от старика взгляда.

Секунда. Две. Три.

Время растянулось, как расплавленное стекло. Каждый удар сердца отдавался в висках набатом, а каждый вдох был маленькой победой.

Старик смотрел. Я смотрел на него в ответ.

А потом сделал то, чего он от меня явно не ждал.

Медленно, с трудом преодолевая давление, начал выпрямляться. Спина разогнулась с протяжным хрустом, а плечи расправились, словно я сбросил давящий груз. Острога, словно продолжение моего тела, плавно выровнялась.

Невидимый пресс всё так же нависал надо мной, пытаясь вжать в землю, но теперь я стоял, будто скала посреди бушующего океана, спокойно принимая удары волн и не двигаясь с места ни на волос.

— Ну? — вытолкнул я воздух сквозь сжатые челюсти. — И чего вам надо, уважаемый?

Пауза.

Давление исчезло так же внезапно, как и появилось. Будто кто-то щёлкнул выключателем, возвращая всё в норму.

Секунду назад я держал на плечах небесный свод, а теперь воздух снова стал обычным воздухом. Меня качнуло вперёд по инерции, но я устоял, вцепившись в острогу до побелевших костяшек.

Лёгкие жадно вобрали воздух, а сердце, на мгновение замешкавшись, вновь зашлось в ровном ритме.

Старик хмыкнул. В его глазах, до этого холодных и безразличных, мелькнуло что-то похожее на удивление. И, пожалуй, одобрение.

— Думал, культиватор какой из посторонней секты решил мою уединённость нарушить, — сказал он, опираясь на посох. — А тут обычная Закалка, да ещё и с характером.

Он повернулся к Риду, который всё ещё топорщил шерсть за моей спиной, и погрозил ему пальцем.

— А ты, мохнатый, успокойся. Не буду я тебя себе забирать. Знаю я вашу породу. Раз уж спутника себе выбрал, толку от тебя мало. Больше нервов попортишь, да ещё и обоссышь всё вокруг.

Рид сделал пару шагов вперёд, замер, настороженно следя за стариком. Шипение постепенно утихало. Кот не спускал со старика глаз, а хвосты едва заметно подрагивали.

Я медленно выдохнул, позволяя напряжению уйти из мышц.

Итак. Старик мог раздавить меня одной своей аурой. Не ударом, не техникой, а просто своим присутствием, что означало лишь одно: он давно шагнул за пределы Закалки Тела. Вторая ступень культивации? Третья? Четвёртая? Без понятия, я даже не знал, как они называются.

Бежать бессмысленно, сражаться тем более, ведь если бы он хотел меня убить, я бы уже остывал рядом с рыбой.

А раз так, то какой смысл дёргаться?

Я опустил острогу и размял затёкшие плечи.

— Ну, раз уж пришли, то присаживайтесь к нашему огню. У нас как раз уха поспела, угощу вас, чем боги послали.

Старик приподнял бровь.

— Уха?

— Царская, — кивнул, отступая к костру. — Из свежего улова, если вы не против, конечно.

Несколько секунд он молча смотрел на меня, словно оценивая что-то невидимое. Затем хмыкнул снова, на этот раз по-другому, с явственной ноткой любопытства, и направился к костру, размеренно опираясь на свой посох.

— Ну, веди, рыбак. Посмотрим, что там у тебя за царская уха.

Он уселся на камень напротив меня, пристроив посох рядом. Вблизи старик выглядел ещё более потрёпанным. На лице глубокие морщины, словно трещины на высохшей земле, пальцы узловатые с чёрной каймой под ногтями, но глаза оставались на удивление живыми и цепкими.

Рид осторожно устроился поодаль, следя за каждым движением старика.

Гость у нас, и хоть незваный, но отказывать такому чревато для здоровья. Пора показать товар лицом.

Я взял половник и снял крышку с котла.

Облако пара взметнулось вверх, унося с собой аромат, от которого у меня самого рот наполнился слюной. Дым, запах хвои, глубокий рыбный дух и едва уловимая сладость медовухи сплелись в единое целое.

Старик втянул носом воздух, и его брови чуть приподнялись.

— Запах неплох, — признал он нехотя, однако после пренебрежительно хмыкнул. — Но это же обычная похлёбка. Варёная рыба в воде.

Я промолчал, набирая в миску ухи с радужными кругами жира на поверхности.

— В мире культиваторов так не делают, — продолжил старик, наблюдая за котлом с выражением человека, который видит бессмысленную растрату ценного ресурса. — Духовная энергия при варке уходит в пар, и половина силы, а то и больше, просто рассеивается в воздухе. Из таких ингредиентов обычно делают пилюли или обрабатывают другими методами, позволяющими сохранить каждую каплю энергии.

Он покачал головой.

— Парень, варить духовную рыбу в воде, это всё равно что духовные камни в костёр бросать.

— Может, сначала попробуете? — я положил в миску кусок филе, пару кусков картофеля, и посыпал сверху свежим укропом. — А выводы уже потом.

Протянул ему миску. Старик принял её обеими руками, почти машинально, и несколько секунд просто смотрел на её содержимое.

Бульон переливался золотистым светом, отражая отблески костра. На дне покоился плотный, перламутровый кусок филе, окружённый густой янтарной жидкостью. Картофель, впитавший в себя весь навар, приобрёл благородный кремовый оттенок, а яркие зелёные веточки укропа лениво покачивались на поверхности, словно живые.

Старик поднёс еду поближе, потом зачерпнул ложкой бульон и поднёс ко рту.

Я налил себе порцию и начал есть, краем глаза наблюдая за гостем.

Он сделал первый глоток.

И замер.

Его рука с ложкой застыла на полпути обратно к миске. Глаза распахнулись, морщины на лице разгладились, и на мгновение этот древний, потрёпанный жизнью дед стал похож на ребёнка, который впервые попробовал мёд.

Я продолжал есть, делая вид, что ничего особенного не происходит.

Второй глоток. Третий.

Старик опустил миску на колени и уставился в неё так, будто там на дне лежала разгадка вселенной.

— Ч-что это? — голос у него охрип. Он поднял голову, и в его глазах полыхнуло что-то тёмное и враждебное. — Что ты сюда добавил, парень?

Его рука скользнула к поясу, где под лохмотьями угадывались очертания ножен. Пальцы легли на рукоять.

— Это не простая варка. Энергия стабилизирована и упорядочена. Ты замаскировал алхимию под обычную еду?

Рид напрягся, готовый броситься ко мне, но я жестом остановил его и спокойно зачерпнул ещё ложку бульона.

— Никакой алхимии, — ответил я старику, прежде чем отправить ложку в рот. — Всё дело в правильном подходе к готовке. Контроль температуры, точное соблюдение этапов приготовления, выбор момента для каждого ингредиента. Всё добавляется в нужной последовательности, чтобы максимально раскрыть вкус и сохранить текстуру.

Я проглотил бульон, чувствуя, как тепло разливается по телу, и продолжил:

— Кости и голова идут первыми, отдавай свой желатин и коллаген. Потом обрезки с жиром, они дают маслянистость. Филе в самом конце, только в горячий бульон, чтобы не переварилось. Молоки и печень вообще не варятся, они просто доходят под крышкой.

Старик слушал, не убирая руки с рукояти клинка.

— А дым? — спросил он.

— Головешка. Раскалённая берёзовая палка, которую окунают в бульон на минуту. Сбивает лишний «шум», осветляет вкус и добавляет ноту костра. Старый рыбацкий приём.

Пауза.

Старик медленно убрал руку от пояса. Его лицо изменилось, подозрение уступило место чему-то похожему на озадаченность.

— Ты описываешь процесс готовки этой твоей ухи, как алхимик описывает создание пилюль, — сказал он негромко. — Температурный режим, время, очерёдность. Контроль энергетических потоков через физические методы…

Он замолчал, переваривая услышанное.

Рид наконец расслабился и улёгся обратно на своё место. Раз кот успокоился, значит буря миновала.

Я положил порцию в миску поменьше и поставил перед ним. Кот благодарно мурлыкнул и принялся за еду, урча от удовольствия.

Старик тем временем вернулся к своей порции, и теперь он ел совершенно по-другому — не пробовал осторожно, растягивая каждый глоток, а поглощал с жадностью голодного волка. Ложка за ложкой, кусок за куском бульон, нежное филе и разваренный картофель исчезали с такой скоростью, словно он не ел целую неделю.

Эй, дед, ты вообще жуёшь или сразу глотаешь?

Через минуту миска опустела, и старик поднял её, заглянул внутрь с выражением надежды найти там что-то ещё, а затем поставил обратно на камень.

— Добавки, — сказал он. Не попросил, а потребовал новую порцию.

Я молча зачерпнул ему вторую ухи, положив кусок побольше и щедро плеснул бульона.

Вторая миска исчезла ещё быстрее первой.

— Ещё, — буркнул он, снова протягивая миску.

Третья порция.

— Ещё.

Четвёртая. Пятая. Шестая…

Я перестал класть филе аккуратно и начал просто вываливать всё, что зачерпывал. Старик поглощал уху с такой скоростью, будто соревновался с кем-то невидимым на время.

В какой-то момент я покосился на его живот и моргнул. Показалось?

Нет, не показалось. Под драной рубахой отчётливо проступало нечто округлое, чего минуту назад точно не было. Дед на моих глазах раздувался, как потревоженная фугу.

При этом котелок продолжал стремительно пустеть, а живот старика всё рос и рос, натягивая ткань рубахи до опасного предела.

Вскоре я уже выскребал остатки: последний кусок филе, пару сиротливых картофелин и жалкие остатки бульона. Всё это ушло в десятую, финальную порцию.

Старик опрокинул миску, выпивая бульон одним глотком, и довольно рыгнул.

Его живот теперь выглядел так, словно под рубаху запихнули целую бочку. Он выпирал вперёд огромным шаром, совершенно не соответствуя худощавой фигуре своего владельца. Дед сидел, откинувшись назад, потому что иначе просто завалился бы вперёд под весом собственного брюха.

Я смотрел на эту картину и не мог подобрать слов.

Рид и старик сидят у моего костра с раздутыми животами, были похожи на два переевших шарика, к которым приделали руки и ноги.

Может, мне не ресторан открывать, а цирк? «Только у нас! Фокусники, что способны съесть за раз котёл еды и даже не лопнуть!»

Старик отставил пустую миску и несколько секунд сидел молча, поглаживая свой необъятный живот, а затем его глаза приобрели задумчивое, почти мечтательное выражение.

— Знаешь, парень, — произнёс он наконец, — я прожил очень долгую жизнь, ел в лучших павильонах сект всей Империи и пробовал духовную еду, за которую платят золотом на вес, но такого блюда ещё не встречал.

Энергия в этом вареве не просто сохранилась, она упорядочена, связана с бульоном на каком-то глубинном уровне, будто ты не рыбу варил, а проводил алхимический ритуал. Усваивается она легче любой другой еды: не нужно продавливать её через каналы, она сама течёт куда нужно.

Даже её пар несёт энергию, я думал, она рассеивается при варке, а она циркулирует, возвращается обратно в котёл. По ценности это блюдо сопоставимо с духовной пилюлей малого качества, а может, и превосходит её.

Он похлопал себя по животу, который издал глухой, барабанный звук.

— Что ж, ты меня щедро угостил. Это создаёт долг.

Я приподнял бровь. Опять эти долги? Сначала Амелия со своим «путём добродетелей», а теперь этот дед. Похоже, в этом мире нельзя просто накормить человека, не запуская какую-то цепочку космических последствий.

— Я не люблю оставаться в долгу, — продолжил старик. — Поэтому закрою его сейчас.

Он потянулся к поясу, но на этот раз не к ножнам, а к небольшому мешочку, висевшему с другой стороны. Запустил внутрь пальцы и вытащил пучок трав, которые мягко светились в темноте зеленоватым светом, будто в них была заключена сама жизнь.

А следом появилась небольшая каменная ступка с пестиком.

Я посмотрел на эти предметы и почувствовал, как в груди разгорается искра любопытства.

Кто же ты такой, старик?

Загрузка...