Таких не берут в космонавты. Часть 2

Глава 11

В честь удачного прилунения советской автоматической станции на уроке математики нам задали самостоятельную работу. Логики в этом поступке я не уловил. Но никого из моих одноклассников он не удивил. Очень улыбчивая сегодня молодая математичка (Вероника Сергеевна) собственноручно записала мелом на доске задания. Я немного полюбовался на её стройную фигуру. Вздохнул. Затем нудным тоном университетского лектора продиктовал примеры и задачи Эмме. Услышал привычное начало ответа («господин Шульц») и будто принтер зафиксировал на бумаге выданные моей виртуальной помощницей решения и ответы.

Поставил финальную точку в самостоятельной работе — увидел, что Черепанов уже сдвинул свою тетрадь (с решённой самостоятельной работой) в сторону и рисовал в черновике гуляющего по лунной поверхности космонавта. Пару минут я разглядывал Лёшин рисунок. Следил за тем, как грифель карандаша добавлял на страницу всё новые штрихи. Убедился в том, что на Луну Алексей отправил Юрия Гагарина, а не Светлану Клубничкину. На рисунке Черепанова Первый космонавт Земли шагал по изрытой крохотными кратерами поверхности с флагом в руке (на сером полотнище которого я заметил пятиконечную звезду, серп и молот).

Чёрно-белый лунный пейзаж мне напомнил о портретах учителей физкультуры, которые я показывал приглашённым на школьный концерт женщинам. Три из четырёх женщин сообщили, что уже встречали раньше Илью Фёдоровича Иванова (Илью Муромца). Но не узнали других физруков. В конкурсе красоты Муромец тоже лидировал с отрывом в четыре голоса от своих конкурентов. Я облокотился о столешницу, взглянул на учительницу математики. Подумал о том, что полученная от женщин информация мне дала. Жена Ильи Муромца работала в заводской столовой. Стал ли этот факт хотя бы косвенной причиной «того» убийства?

«Эмма, найди мне информацию об Иванове Илье Фёдоровиче, учителе физкультуры из сорок восьмой школы города Кировозаводск».

«Господин Шульц, информация с полным совпадением заданных вами параметров не обнаружена. Но я нашла двести четырнадцать упоминаний об Илье Фёдоровиче Иванове. Четыре тысячи семьсот восемьдесят два упоминания об Илье Иванове…»

«Стоп. А хоть один Илья Фёдорович Иванов фигурирует в статьях вместе со словом Кировозаводск?»

«Найдены: Илья Фёдорович Меньшов, родившийся в городе Кировозаводск…»

«Стоп. А было полное совпадение всех четырёх слов: Илья, Фёдорович, Иванов, Кировозаводск?»

«Господин Шульц, полное совпадение не обнаружено».

«Спасибо, Эмма. Похоже, что наш Илья Муромец при жизни ничем особым не отличился и не дожил до появления социальных сетей. Посмотри-ка информацию и о его коллегах…»

Чётких упоминаний об Евгениеве Эдуарде Васильевиче и о Попове Дмитрии Фомиче (учителях физкультуры из сорок восьмой кировозаводской школы) Эмма в интернете тоже не обнаружила.

На перемене после четвёртого урока мы шли к кабинету физики. Черепанов рассказывал о своём видении будущих полётов на Луну (он доказывал нам, что Луна — не место для туристов, а кладовая полезных ископаемых). Надя согласилась с Лёшей по большинству вопросов (лишь усомнилась в том, что строительство города Королёв-на-Луне начнётся уже в следующем десятилетии). Иришка вновь упомянула профессию геолога (только теперь она превратила её в «космогеолога»). Я прислушивался к разговору своих юных приятелей, улыбался. На вопросы отвечал уклончиво, всё больше отмалчивался. Слушал рассуждения Алексея.

Черепанов прервал свою речь, когда путь к вестибюлю нам преградил Гена Тюляев. За спиной Тюляева, будто две тени, стали кудрявые братья Ермолаевы. Ни один из этой троицы будто бы не разделял надежд на скорое освоение Луны: они смотрели на нас исподлобья, точно расстроенные достижениями советских людей иностранные шпионы. Тюляев буркнул «привет» Иришке и Наде Степановой. Мазнул безразличным взглядом по лицу Черепанова. Уставился мне в глаза, точно затеял борьбу взглядами. Я почувствовал запах табачного дыма. Заметил, как нервно вздрагивала под бледной кожей на шее Тюляева тонкая жилка.

— Поговорим? — спросил у меня Гена.

Его голос показался мне сиплым.

— Говори, — разрешил я.

Тюляев кивнул в сторону Иришки.

— Только мы с тобой, — сказал он.

Я посмотрел на Лукину, на Степанову, на Лёшу.

Произнёс:

— Идите в класс, я тоже скоро приду.

Ириша недовольно надула губы. Но всё же выполнила мою просьбу. Как и Надя Степанова.

Черепанов не сдвинулся с места.

На него с недовольством взглянул Тюляев.

— Черепушка, тебе отдельное приглашение нужно? — спросил Гена.

Алексей проигнорировал его вопрос.

Но он посмотрел на меня, кивнул на братьев Ермолаевых и заявил:

— Им можно. Значит, и я останусь.

Я заметил, как Черепанов стиснул челюсти и крепко сжал ручку портфеля, точно приготовился к бою.

Тюляев хмыкнул, бросил взгляд через плечо — убедился в том, что Иришка и Степанова удалились на достаточное расстояние.

Снова повернулся ко мне и заявил:

— Я требую реванш.

Геннадий стиснул кулаки, будто приготовился к боксёрскому поединку. Но позу он не сменил. Плотно сжал губы. Волоски на его усах вздыбились, превратились в чёрные колючки.

— Похвальное требование, — сказал я. — Сыграем в шахматы? Или в шашки?

Тюляев нервно дёрнул верхней губой. Шумно выдохнул.

Стоявшие у него за спиной Ермолаевы переступили с ноги на ногу, грозно выпятили челюсти.

— Не строй из себя клоуна, москвичок, — сказал Гена. — Ты знаешь, о чём я говорю.

Мимо нас прошла шумная компания пионеров.

Тюляев выждал, пока чуть отдалятся звонкие детские голоса и заявил:

— Сегодня. После седьмого урока. Приходи в раздевалку спортзала.

Он посмотрел мне в глаза.

— Зачем? — спросил я.

— А то ты не понял?

Я кивнул.

Ответил:

— Понял. Потому и спросил. Гена, зачем тебе это нужно? Ты ведь понимаешь: в бою со мной один на один у тебя нет ни единого шанса. Даже крохотного. Если только не нападёшь со спины.

Я заметил, как у Тюляева снова дёрнулась покрытая колючками-волосками верхняя губа.

— Это только у вас в Москве со спины нападают! — подал голос один из братьев Ермолаевых (тот, что сегодня нарядился в серый свитер с белой полосой на груди).

Я поднял руку и указал пальцем на Ермолаева (того, что в сером свитере).

Заявил:

— С тобой, пацан, я прогуляюсь в раздевалку хоть прямо сейчас. Чтобы в следующий раз ты помалкивал, когда тебя не спрашивают. Или выйдем на улицу? Замёрзнуть ты не успеешь. Я тебе это гарантирую!

Оба Ермолаевы грозно дёрнулись, будто ринулись в драку… но не сошли с места.

Чуть сдвинулся вперёд стоявший слева от меня Черепанов.

— Отстань от него, Пиняев, — сказал Гена. — Давай сначала мы с тобой разберёмся.

Я согласился:

— Давай разберёмся. Ты не ответил на мой вопрос, Гена. Зачем тебе это?

Тюляев ухмыльнулся.

— Мне это нужно, — ответил он. — Какая тебе разница, зачем? Или ты, москвичок, струсил?

— Гена, не смеши меня. У меня нет причины трусить. Так что у тебя стряслось?

Геннадий фыркнул.

— Ты слишком много болтал москвичок. Я тогда случайно пропустил всего лишь один удар. Случайно! Это не значит, что ты меня отлупил! И я не проиграл, как ты это всем рассказывал!

Тюляев скривил губы.

Я улыбнулся и сказал:

— Кажется, я понял, Гена, что за муха тебя укусила. И как эту муху зовут. Её имя Света Клубничкина?

Тюляев сощурился, будто взял меня на прицел.

— Понятно, — сказал я.

Взглянул на Черепанова, указал ему портфелем на Геннадия и сообщил:

— Вот, Лёша, полюбуйся. Это продолжение той истории с письмом. Излюбленный женский приём. Женщины часто мстят мужчине руками другого мужчины. Помнишь, как это было в книге «Три мушкетёра»? Миледи там воспользовалась похожим методом. Гена Тюляев сейчас выступает в роли Джона Фелтона, которого отправили убить герцога Бекингема. Не ошибусь, если предположу: Тюляев примчался сюда с подачи нашей школьной Миледи Светы Клубничкиной. Сейчас он на самом деле верит в свою правоту. Гена буквально кипит от вполне искреннего негодования, а не работает по системе Станиславского.

— Что ты несёшь, москвичок? — сказал Тюляев. — При чём здесь Света? Никто меня к тебе не присылал.

Я кивнул.

— Разумеется, Света тебя не присылала. Но разве не Клубничкина озвучила, якобы, мои слова о том, что я тебя отлупил?

— Об этом вся школа говорит! — заявил Тюляев.

— Вся школа, — сказал я, — это слишком абстрактное понятие. У этой «всей школы» должны быть имя и фамилия. Вот лично ты от кого эти мои слова услышал? Ведь от Светы же?

Геннадий пожал плечами.

— Какая разница? — сказал он. — Сейчас не об этом речь. Ты будешь со мной драться? Или ты меня испугался?

Я снова взглянул на Алексея и заявил:

— Вот, Лёша. Что и следовало доказать. Тебя или своих кудрявых приятелей Тюляев бы так не выгораживал. Понимаешь? Но имя Клубничкиной он нам не назвал. Спрашивается, почему?

— Почему? — сказал Черепанов.

— Потому что прямым текстом Света его на меня не натравливала. Вот в чём дело. Я правильно говорю, Гена?

Тюляев возмущённо фыркнул.

— Никто меня на тебя не натравливал. Не выдумывай, москвичок.

— Разумеется, — согласился я. — Света только рассказала тебе о неких слухах, которые, с её слов, распространил по школе я. Правильно говорю? От этого ты воспылал праведным гневом. Небось, поговорила она с тобой вчера на репетиции. Ты всю ночь обдумывал её слова. Видно же, что ты сегодня дёрганый: не выспался и на нервах. Гена, я верно изложил последовательность событий?

Тюляев махнул рукой, словно отогнал кружившего рядом с его животом комара.

— Не заговаривай мне зубы, Пиняев, — сказал он. — Света тут совершенно ни при чём.

Я снова взглянул на Черепанова.

Спросил:

— Лёша, ты слышал его слова? Ты понял, как она это всё это провернула? Это очень хорошо, что мы увидели Гену именно сейчас. Чтобы ты убедился: в обычной жизни происходит всё то же, что и в книге о мушкетёрах. Хватило лишь нескольких Светиных фраз о том, что в школе все считают Тюляева проигравшим в той самой дуэли, которую сама Клубничкина и придумала. Всё. Гена самостоятельно пришёл к выводу, что у него нет другого выхода, кроме как снова попытать удачу в схватке со мной. Улавливаешь мою мысль?

Черепанов неуверенно кивнул.

— Несколько вовремя произнесённых женщиной фраз… и вуаля, — сказал я. — Светиных рассказов хватило для того, чтобы Гена возжелал реабилитироваться в глазах «всей школы». И конкретно: в глазах Клубничкиной. Она не оставила ему иного выбора. Разве не так? Теперь смотри: либо он признает, что я его отлупил, либо он снова со мной подерётся. Но это ещё нам повезло, что Тюляев надеется на свою удачу. Иначе последствия для него и для меня могли быть куда печальнее.

Я развёл руками.

— Помнишь, что я тебе говорил о целях? Клубничкиной безразлично, кто из нас победит. Её цель — завтра снова растрезвонить всей школе о том, что парни из-за неё дрались. Понимаешь? Она в выигрыше при любом исходе драки. Лишь бы та случилась. Клубничкину даже не обвинят во лжи. Потому что она всем расскажет, что о прошлой драке в раздевалке спортзала ей рассказали Ермолаевы. Что, вероятно, окажется правдой. Их она и обвинит в обмане. Окажется, что это они распускали те самые слухи о дуэли.

Я усмехнулся.

— Пиняев, что за чушь ты несёшь? — спросил Гена.

Я показал Тюляеву открытую ладонь.

— Погоди минуту, Гена. Дай я завершу свою мысль. Вам с Лёшей полезно её услышать.

Я снова повернул лицо к Черепанову и продолжил:

— А теперь смотри, Лёша, как красиво всё получилось. Тюляев считает, что «вся школа» сейчас на него косо смотрит. Думает, что все над ним посмеиваются. Спешит доказать этой воображаемой «всей школе», что он меня как минимум не боится.

— Никому я ничего не доказываю! — сказал Гена.

Я проигнорировал его восклицание, сказал Черепанову:

— Но на его месте ведь мог бы оказаться и ты, Лёша. Представь: Клубничкина тебе расскажет о том, что Тюляев не считает тебя мужчиной. Поверишь ты в такое? Почти наверняка поверишь. Я уверен, что ты и сам подозревал Геннадия в подобных высказываниях у тебя за спиной. Слова Клубничкиной лишь подтвердят твои подозрения. Семена раздора лягут, так сказать, на заранее подготовленную почву. Клубничкина воспроизведёт слова Гены о том, что ты, Лёша, тряпка и маленький сопляк. Заявит, что Тюляев об этом говорит в школе ежедневно. Называет тебя земляным червяком. Представил? Что бы ты тогда сделал?

Алексей пожал плечами.

— Ничего, — произнёс он.

Я услышал, как его голос дрогнул.

— Ничего? — переспросил я. — Ладно. Предположим. Представим, что первое время бы ты бездействовал. Но Света бы тебе нашёптывала о том, что верит в тебя. Что только она видит в тебе настоящего мужчину. А вот все остальные не замечают, какой ты сильный и решительный. Расскажет, как Генка над тобой посмеивается и распускает слухи. Скажет, что теперь на тебя косо смотрят в школе и все девчонки. Признается: одноклассницы не понимают, почему Света общается с таким безвольным, трусливым маменькиным сынком, как ты. Лёша, теперь ты понимаешь, почему Джон Фелтон убил герцога Бекингема?

Я усмехнулся, спросил:

— Представляешь, что бы ты сделал после такой долгой и упорной моральной накачки?

— Что? — спросил Алексей.

Он посмотрел на меня из-под нахмуренных бровей.

Я пожал плечами и сказал:

— Ты бы пару дней… или пару недель поразмыслил. Пришёл бы к выводу, что выхода у тебя другого нет. Либо ты, либо Тюляев. Вы не можете сосуществовать. Ты просто обязан доказать… прежде всего Клубничкиной, что она в тебе не ошиблась. Должен прекратить все те шепотки, которые ежедневно терпит в школе ради тебя драгоценная Светочка. Ты бы сообразил, что кулаками Тюляева не победишь. Гена крупнее тебя, а боксом ты не занимался. Поэтому ты нашёл бы иной выход. Единственный выход, как тебе бы показалось. Ты бы прямо в школе (чтобы все видели, какой ты смелый и грозный) подошёл к Тюляеву на перемене. Вот как Гена сейчас ко мне подошёл. Ты бы бросил ему в лицо дерзкую фразу. И пырнул бы его ножом в печень.

Я замолчал, развёл руками (взмахнул портфелем).

Сказал:

— Вот как-то так бы и случилось.

Черепанов растерянно моргнул.

— Пиняев, ты с ума сошёл, что ли? — спросил Тюляев.

Я почувствовал в его голосе растерянность.

Но к Геннадию я не повернулся — пристально посмотрел в глаза Черепанову.

— Ты представил эту картину, Лёша? — спросил я. — Ты стоишь вот на этом самом месте с окровавленным ножом в руке. Тюляев бьётся в предсмертных конвульсиях у твоих ног. Школьники смотрят на тебя с испугом и, как тебе покажется, с уважением. А ты воображаешь, каким героем тебя теперь считает Света Клубничкина.

Я выдержал двухсекундную паузу и добавил:

— Это будет минута твоего, Лёша, триумфа. Единственная. После которой твоя жизнь, фактически, превратится в ад.

Я отметил, что Алексей побледнел.

— Лёша, тебя арестуют, — сказал я. — Все знакомые от тебя отвернутся. Потому что для них ты станешь преступником. Света всем сообщит, что ты сошёл с ума. Она признается, что давно тебя побаивалась. Отыграет жертву убедительно, по системе Станиславского. Все её пожалеют. А тебя приговорят к пятнадцати годам тюремного заключения.

Я покачал головой и заверил:

— Сомневаюсь, что тебе дадут вышку. Сумасшедшим тебя тоже не признают. Пятнадцать лет в колонии строгого режима покажутся тебе вечностью. Если ты вообще эти пятнадцать лет там протянешь. За эти годы Клубничкина не навестит тебя ни разу и не напишет тебе ни одного письма. Потому что общение с убийцей испортит её образ умной красивой и талантливой женщины в глазах окружающих. Зато все подруги ей позавидуют: ведь ради них мужчины друг друга не убивали.

Я выдохнул и спросил у будто бы окаменевшего Черепанова:

— Как тебе такая история, Лёша?

Алексей вздрогнул, судорожно сглотнул.

— Да ну тебя, Вася, — сказал он. — У меня от твоих рассказов мурашки по коже побежали. Не буду я никого резать! Пусть Генка что угодно болтает. Не убивать же его из-за этого. Я что, дурак, что ли?

Лёша, вцепился обеими руками в ручку своего портфеля — будто бы отгородил себя от Геннадия.

Тюляев покачал головой.

— Пиняев, ты… больной придурок, — заявил он.

В его голосе мне почудилась растерянность.

— Это прекрасно, что ты пришёл, Гена, — сказал я. — На твоём примере я показал другу, что бывает, когда связываешься не с той женщиной. Так что ты пришёл не зря.

Я взглянул мимо Тюляева на побледневшие лица братьев Ермолаевых.

Ермолаевы не выпячивали челюсти — они выглядели растерянными.

— Рассказывайте, товарищи комсомольцы, — сказал я, — по какому графику мы устроим с вами дуэли? Или сразу отбросим эти детские игры? Как взрослые, сразу возьмёмся за ножи? Ведь всё равно в дуэлях на кулаках вы не победите. Так зачем откладывать неизбежное. Сразу покажете Свете Клубничкиной, что вы настоящие мужчины. Которые не боятся ни своей, ни чужой крови.

Я заметил, как Ермолаевы отшатнулись.

— Да пошёл ты, Пиняев! — бросил Геннадий.

Он посмотрел мне в глаза, скривил усы и заявил:

— Ты больной придурок. Даже связываться с тобой не хочу. Вот ещё… руки о тебя марать.

Тюляев махнул рукой, повернулся к своим приятелям.

— Идёмте, парни, — сказал он. — Сейчас уже урок начнётся.