Таких не берут в космонавты. Часть 2

Глава 8

Отчество Светланы Клубничкиной я узнал у Черепанова за пару секунд до звонка на урок. Проделал уже ставший привычным ритуал приветствия учителя. Снова опустился на деревянную лавку. Понаблюдал десяток секунд за тем, как пожилая учительница физики поправляла шторы на окне около своего стола. Выслушал её вступительную речь. Убедился, что ни проверочная, ни самостоятельная работа нам в начале урока не грозят. Зафиксировал на своём лице серьёзную мину (не обращал внимания на одноклассниц, которые всё ещё бросали любопытные взгляды в мою сторону).

Скомандовал:

«Эмма, найди-ка мне информацию о Светлане Ивановне Клубничкиной тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, уроженке города Кировозаводск. Интересно, к чему её привело увлечение театром».

«Господин Шульц, К моему огромному сожалению, запрошенная вами информация отсутствует. Уточните, пожалуйста, задание».

«Хм. Я понимаю, конечно, что кинозвездой она не стала. Иначе бы я о ней помнил. Но всё же… Эмма, перечисли мне актрис театра и кино по имени Светлана Ивановна. Тысяча девятьсот сорок девятого года рождения».

«Господин Шульц, мне не удалось найти информацию об актрисе Светлане Ивановой тысяча девятьсот сорок девятого года рождения. Возможно, имелась в виду Светлана Андреевна Иванова — российская актриса театра, кино, телевидения и дубляжа…»

«Эмма, стоп. Точно не она. Ивановна, а не Иванова. Понятно, что Клубничкина сменила фамилию. Похоже, сделала она это до того, как о ней впервые узнала общественность. Если эта общественность о ней вообще узнала».

«Господин Шульц, я нашла две тысячи семьсот три упоминания актрисы Клубничкиной…»

«Светланы?»

«Нет. Шестьсот два упоминания о Вере Клубничкиной…»

«Эмма, стоп. Если не Светлана, то сразу мимо. Не сомневаюсь, что с клубничкой в интернете всё в полном порядке. Я бы просмотрел её на экране. Но слушать такие рассказы на уроке физики не буду».

«Господин Шульц, я вывела на экран…»

«Спасибо, Эмма. Не надо. Кого-то ты, несомненно, порадовала красивым зрелищем на экране. Но мой монитор временно недоступен. Осталась только одна Клубничкина. Да и та… меня пока не радует».

От похода в актовый зал я сегодня отказался — к радости Иришки, Черепанова и Нади-маленькой, которые ждали новые главы о приключениях землянина Джона Гордона в звёздных королевствах из далёкого будущего. Надя Степанова мне сегодня отчиталась, что полностью выполнила план по заполнению поздравительных открыток. Алексей уклончиво сообщил, что «тоже почти всё сделал» — осталось «чуть-чуть».

После визита в наш класс Клубничкиной, Лёша пребывал в задумчивости (даже во время уроков). По пути к Иришкиному дому он молчал, односложно отвечал на обращённые к нему вопросы. Даже на моё предложение купить мороженое он отреагировал сдержанно и едва ли не равнодушно.

Длинный монолог диктатора Лиги Тёмных миров, который я озвучил в самом начале новой главы, будто бы привёл Черепанова в чувство. Алексей с аппетитом накинулся на мороженое, хмурил брови (реагировал таким образом на угрозы Шорр Кана в адрес Джона Гордона), грозно сверкал глазами.

Когда я вновь прервал свой рассказ «до завтра», Лёша так же, как и девчонки, разочаровано вздохнул.

Но уже через минуту он спросил:

— Вася, так ты её пригласишь?

— Кого и куда? — уточнил я (мысленно я всё ещё пребывал в звёздных королевствах).

Надя и Иришка посмотрели на Черепанова.

Лёжа смущённо повёл плечом и уточнил:

— Свету Клубничкину. В кафе. В воскресенье.

Я принял сидячее положение (зачитывал новые главы я, лёжа на кровати), покачал головой.

— Нет, не приглашу.

— Почему?

— На это воскресенье у меня иные планы. Клубничкиной в них нет.

— А если я сам её в «Юность» позову? — спросил Алексей. — Ты не обидишься?

Я заметил, как недовольно скривила губы Иришка.

Ответил:

— Разумеется, не обижусь. Но я бы тебе не советовал её приглашать.

— Почему? — поинтересовался Черепанов.

Он тут же взволнованно закусил губу.

— Лёша, ты действительно поверил во всю эту её сегодняшнюю клоунаду перед уроком физики? — сказал я.

Увидел, как на меня с непониманием взглянули и девчонки, и Алексей.

Я покачал головой.

— Да бросьте, — сказал я. — Вы поверили в её отговорки? В то, что у неё болел в воскресенье живот и… в прочую ерунду?

Я посмотрел на лица десятиклассников, покачал головой.

— Ну, вы даёте! Вы ещё скажите, что Света в меня влюблена. А я, злодей, издеваюсь над её чувствами.

Надя и Иришка переглянулись.

Я усмехнулся, спросил:

— Что, всё так плохо? Приёмы Станиславского сработали? Вам теперь птичку жалко?

— Какую птичку? — спросила Лукина.

— Маленькую, — ответил я. — Которая полетела к солнцу и… не долетела.

Десятиклассники вновь обменялись взглядами.

Я свесил ноги с кровати и пробормотал:

— Ясно. Понятно. Неиспорченные интернетом умы.

Поднял глаза на Черепанова.

— Лёша, ты хочешь пригласить Клубничкину в кафе? — уточнил я.

Алексей кивнул.

— Ну… да, — сказал он.

— Мало она у тебя крови попила? — спросил я.

Черепанов нахмурился. Промолчал.

Я снова взглянул на девчонок.

Поинтересовался:

— Хотите, я вам покажу Свету Клубничкину во всей красе? — спросил я.

— Как это? — насторожился Черепанов.

— Это очень просто, — сказал я. — Лёша, ты ей записки писал?

— Какие записки?

Мне показалось: Алексей растерялся.

— Любые, — уточнил я. — Она твой почерк запомнила?

Черепанов пожал плечами.

— Я ей… ничего не писал. Только рисунки дарил. Где она… в общем… разные.

Я улыбнулся и сообщил:

— Рисунки — это прекрасно. Я бы даже сказал: замечательно.

Взглянул на замершую на фоне окна Иришку, указал ей на стол.

Сказал:

— Садись, сестрёнка. Бери лист бумаги и авторучку.

— Зачем? — спросила Лукина.

Но моё распоряжение она выполнила: скрипнула стулом, вынула из ящика письменного стола один из моих черновиков.

— Письмо напишешь, — заявил я. — Любовное. Для Клубничкиной.

— Я? — удивилась Иришка.

— Если напишет Черепанов — его в школе заклюют. А я всю страницу кляксами испачкаю, сама знаешь. Твой почерк вполне сгодится. Для чистоты эксперимента, так сказать. Сомневаюсь, что Светлана его узнает. Мой почерк она тоже не видела. Так что не спорь. Пиши.

— Что писать? — спросила Лукина.

Она взяла авторучку.

— Зачем писать? — встрепенулся Алексей.

Он шагнул к Иришке. Будто собрался ей помешать.

К нему подошла Надя Степанова. Она стала рядом с Лёшей плечо к плечу, словно выразила Алексею таким образом свою поддержку. Надины глаза взволнованно блестели. Но я прочёл в её взгляде и любопытство.

— Говорю же: любовное письмо, — ответил я. — Для Светы Клубничкиной.

— От кого?

— Автора в письме мы не укажем. Но письмо передаст ей Лёша Черепанов. Завтра утром.

— Так она же подумает… — сказала Надя-маленькая, но не договорила предложение.

— Она подумает, что это письмо от нашего Алексея, — подтвердил я.

Я увидел, что Черепанов смутился и растерялся.

Поэтому я тут же уточнил:

— Но мы всем потом объясним, что это был наш эксперимент.

— Какой ещё эксперимент? — спросил Алексей.

Он нахмурил брови.

Не заметил я веселья и в глазах девчонок.

— Это будет проверка на вшивость, — сказал я. — Как бы вы, девчонки, поступили, если бы парень написал вам любовное письмо?

— Смотря, какой парень, — произнесла Иришка.

— Гена Тюляев, к примеру. Что бы ты сделала с его письмом, сестрёнка?

Я увидел, что щёки Лукиной налились румянцем.

— Ну… я не знаю…

— А если бы тебе написал любовное письмо Лёша Черепанов? — спросил я.

Пристально посмотрел на Иришку.

Та стрельнула в Алексея строгим взглядом — Черепанов виновато дёрнул плечом.

— Я бы поговорила с ним, — сказала Лукина. — Объяснила бы Лёше, что…

— Поговорила бы с Черепановым? — уточнил я.

Иришка кивнула.

— Ну… да, — сказала она. — С кем же ещё?

— Ты бы показала Лёшино письмо своим подругам? — спросил я. — Дала бы прочесть письмо одноклассникам? Чтобы об этом письме заговорила вся школа? Чтобы все знали: Черепанов в тебя безнадёжно влюблён?

Лукина возмущённо фыркнула.

— Вот ещё!‥ Нет!

Иришка замолчала. Посмотрел на Лёшу. Затем указал авторучкой на пока ещё пустую страницу.

— Вася, ты думаешь, что она…

— Я уверен в этом, сестрёнка. А вы сомневаетесь?

Черепанов закусил губу — Надя и Иришка посмотрели на него с явным сочувствием.

— Не будьте такими наивными, — сказал я. — Клубничкина в меня не влюблена. Но она с удовольствием поднимет свой статус в глазах учеников нашей школы за мой счёт. Неявка в кафе не сыграла в её пользу. Уверен, что на этот раз Света в «Юность» со мной пришла бы, если бы только я её туда пригласил. Чтобы ей позавидовали другие девчонки. Она влюблена не в меня, а в зрительские овации. Я знаю, что это такое. Можете мне поверить. Сам через такое прошёл. Плевала Светлана и на меня, и на Тюляева, и на Лёшу.

Я пожал плечами.

— Мы интересны ей только в качестве восторженных поклонников. В мечтах она уже крутит романы с «принцами» и со знаменитыми артистами. Потому что это престижно. А ещё Клубничкина любит быть в центре внимания. Мечтает, чтобы восхищённая её талантом и внешними данными публика складывала к её ногам цветы. Желает, чтобы мужчины устраивали ради неё дуэли и закидывали её признаниями в любви. Но что толку для актрисы от тех признаний, если никто о них не узнает?

Я развёл руками:

— Так что же, по-вашему, она сделает с любовным письмом от нашего Лёши? Спрячет в шкатулку? Будет перечитывать его по ночам? Или спешным образом его обнародует, чтобы другие девчонки ей позавидовали?

Румянец появился и на щеках Алексея.

— Ставлю на то, что Клубничкина сразу же покажет письмо подружкам, — сказал я. — А те растрезвонят о Лёшином любовном послании на всю школу. К радости Светы Клубничкиной. Лёшины искренние чувства польют насмешками и прочей грязью. А Света сорвёт очередную порцию оваций и завистливых взглядов.

— Но это же подло! — заявила Надя.

Она сжала кулаки, будто приготовилась к драке.

— Это жизнь, дорогие мои детишечки, — сказал я. — Вот такая она бывает. Когда влюбляешься не в того человека. Ни к чему хорошему такая влюблённость не приводит. Точно вам говорю. Так что, поэкспериментируем? Или вы останетесь в своих розовых мечтах, где все люди благородные и честные, где Света Клубничкина добрейшая из всех комсомолок планеты?

Я посмотрел на Черепанова — тот тяжело вздохнул.

— Напишем, — заявила Иришка. — Пусть все узнают, какая Светлана на самом деле подлая. Пусть полюбуются на неё и Лёша, и Гена. Выведем Клубничкину на чистую воду!

Она поднесла ручку к листу бумаги, обернулась ко мне и сказала:

— Я готова, Василий. Диктуй!

— … Жду твоего решения, — произнёс я.

Посмотрел через Иришкино плечо на красивые ровные строки письма.

Улыбнулся и скомандовал:

— Поставь завтрашнее число. Напиши время: два часа шестнадцать минут. Такие письма только по ночам пишут.

Иришка выполнила моё распоряжение.

— А подпись? — спросила она.

— Без подписи обойдёмся. Пусть думает, что это Лёшино письмо. Но мы-то знаем, что придумал его я, а записала ты. Поэтому совесть нашего Алексея чиста. Кто в этом усомнится, тот получит… строгий выговор с занесением по почкам.

Черепанов, следивший за Иришкиной работой, неуверенно улыбнулся.

Лукина взглянула на меня, сообщила:

— Тогда всё. Готово.

Она положила на столешницу авторучку.

— Это ещё не всё, — сказал я. — Нужен дополнительный штрих.

Взял в руки написанное Иришкой письмо и несколько раз на него плюнул.

Мелкие капли слюны упали на синие буквы — чернила под ними слегка расплылись.

Надя и Алексей от удивления приоткрыли рты.

— Что ты делаешь⁈ — воскликнула Лукина. — Вася! Ты с ума сошёл?

Стул под Иришкой жалобно застонал.

— Спокойствие, только спокойствие, — сказал я. — Так надо. Для достоверности.

Показал Иришке, Наде и Алексею ещё не подсохшую страницу и спросил:

— Понимаете, что это? Нет? Это следы от Лёшиных слёз.

Вернулись с работы Иришкины родители.

Черепанов и Степанова ушли.

Я подошёл к окну спальни и выглянул на улицу, где уже почти стемнело. Отметил, что погода сегодня была относительно хорошая (я всё же предпочёл бы, чтобы за окном было лето, и шелестела на деревьях листва). Решил, что вечер вторника (первое февраля) лучшее время для воплощения в жизнь моего плана по спасению пока безымянной гостьи февральского концерта.

Взял в руки список приглашённых на концерт гостей, отыскал взглядом давно уже примеченную строку. Некая гражданка Булкина Фавзия Гареевна проживала всего десяти минутах ходьбы от Иришкиного дома. Я отыскал фамилию «Булкина» в стопке подписанных вчера Иришкой пригласительных открыток. Вложил её в тетрадь с портретами физруков. Сунул тетрадь в портфель.

Пробормотал:

— Вот с вас мы и начнём, товарищ Фавзия Булкина.

К вечеру на улице заметно похолодало. Февраль в Кировозаводске был «самым зимним» месяцем — так в один голос твердили Иришка и Черепанов. Эмма нашла для меня в интернете архив погоды по городам СССР. Там значилось, что потепление в Кировозаводске случится во второй половине месяца. В один из февральских дней температура воздуха поднимется почти до трёх градусов тепла — это точно не жара. Поэтому весну я пока не ждал, а настраивался на месяц зимы. Радовался, что тут не похолодает до минус тридцати, как это случится четвёртого февраля в Москве (об этом мне сообщила Эмма — сам я такие подробности не вспомнил).

Лёгкий мороз покалывал мне кончик носа и скулы. Небо над головой было тёмным, безоблачным, усеянным похожими на блёстки звёздами. Луна походила на лимонную дольку. Она будто лампа маяка замерла впереди — была единственным фонарём на моём пути, пока я сокращал маршрут: шагал по протоптанной на пустыре тропинке. Навигатора у меня с собой не было (он остался в моём ещё не построенном в шестьдесят шестом году доме, в пригороде Берлина). Но я держал в уме озвученный Черепановым маршрут. Увидел впереди два зыркавших в темноту многочисленными глазами-окнами дома. Свернул к тому, что был ближе к проезжей части.

Булкина Фавзия Гареевна проживала в трёхэтажном деревянном доме. Тот не показался мне «капитальным» строением. Но простоял уже явно не один десяток лет (судя по тому, как выросли окружавшие его деревья). Это меня немного обнадёжило, но я всё же зашёл в подъезд с опаской. Не потому что там было темно — я опасался, чтобы мне на голову не свалилась подгнившая доска или подо мной провалился пол. Половицы под моими ботиками постанывали и потрескивали. Но мой вес они уверенно выдержали. Ступени лестницы бурлацким стоном известили жителей дома о моём приближении. А жители этого не самого капитального на вид трёхэтажного строения (криками, смехом, плачем и грохотом) сообщили о своём существовании.

Квартира Булкиной находилась на втором этаже, где в освещённом одинокой тусклой лампой коридоре клубился табачный дым. Хотя… квартирой она называлась весьма условно: такая же комната в коммуналке, в какой проживала семья Черепанова. Номер квартиры, указанный в предоставленном мне Иришкиным отцом списке, я обнаружил рядом с хлипкой на вид деревянной дверью — приоткрытой. Там же красовались и ещё дюжина номеров. Я скрипнул дверными петлями, шагнул через высокий порог. Вдохнул всё тот же табачный дым, к которому добавился запах гари и кислых щей. Обнаружил за дверью просторный длинный коридор, заставленный шкафами, тумбами, деревянными ящиками и велосипедами. Прошёлся до двери квартиры Булкиной.

Распахнул на груди пальто, чтобы виден был мой комсомольский значок. Снял шапку, зажал её в левой руке вместе с портфелем. Решительно постучал — мой стук получился звонким и дерзким.

На стук из квартиры-комнаты выглянул невысокий курносый мужчина лет пятидесяти.

Он окинул меня взглядом и спросил:

— Чего тебе, парень?

— Здравствуйте! — бодро сказал я. — Я представляю комсомольскую организацию сорок восьмой школы. Булкина Фавзия Гареевна здесь проживает?

Мужчина опустил взгляд — посмотрел на мою шапку и на портфель.

Зычно прокричал:

— Фая! К тебе пришли!

Фавзия Гареевна появилась не из своей квартиры — она выглянула в коридор из дальней комнатушки (с той стороны сквозняк доносил до меня запашок жареного лука). Невысокая (примерно полутораметрового роста) женщина с круглым лицом и чёрными волосами. Сперва мне показалось, что Булкиной не больше тридцати пяти лет (наверное, из-за её маленького роста). Но я понял, что ей уже под пятьдесят, когда Фавзия Гареевна подошла ближе. Она остановилась в паре шагов от меня, приветливо улыбнулась, вытерла о фартук руки. Я рассмотрел сетку морщин на её лице, седину в её волосах.

— Здравствуйте, вы ко мне? — поинтересовалась женщина.

Говорила она тихим, спокойным голосом.

Я тоже улыбнулся и заявил:

— Здравствуйте, мне нужна Фавзия Гареевна.

Женщина кивнула.

— Это я.

— Фавзия Гареевна, я пришёл к вам от имени комитета комсомола сорок восьмой школы. Меня уполномочили передать вам приглашение на праздничный концерт, который скоро пройдёт в нашей школе. Концерт посвящён Дню советской армии и военно-морского флота.

Я сунул шапку подмышку, вынул из портфеля тетрадь с Лёшиными рисунками, достал из неё открытку.

Вручил приглашение Булкиной, казённым тоном сказал:

— Пожалуйста.

Фавзия Гареевна поднесла открытку к своему лицу, пару секунд рассматривала открытку. Радостно улыбнулась.

— Какая прелесть! — сказала она.

Я кивнул и сообщил:

— Но это ещё не всё. Фавзия Гареевна, взгляните, пожалуйста, на этих людей. Вам знаком кто-нибудь из них?

Я открыл Лёшину тетрадь и поочерёдно показал женщине портреты физруков.

Булкина взглянула на рисунки с любопытством, сообщила:

— Тот, первый, выглядел знакомым. Где-то я его уже видела. Но имени его я не помню.

Я снова показал женщине изображение Ильи Муромца.

Спросил:

— Этот?

— Да. Но я не знаю его имени, извините. А почему вы меня спросили об этих людях?

Я пояснил:

— В честь грядущего праздника мы проводим шуточный конкурс красоты среди учителей физкультуры нашей школы. Поэтому я и спросил, знакомы ли они вам — для чистоты эксперимента.

Фавзия Гареевна усмехнулась.

— Хороший конкурс, — заявила она. — Весёлый. Тот, самый первый мужчина, красивее всех.

Она смущённо улыбнулась и пояснила:

— Наверное, я потому его и запомнила.

— Спасибо, Фавзия Гареевна, — сказал я.

Перевернул страницу. На обратной стороне портрета Ильи Фёдоровича Иванова (Ильи Муромца) поставил карандашом «плюс».