Таких не берут в космонавты. Часть 2

Глава 4

В субботу утром Черепанов встретил меня и Иришку около школы. Лёша выглядел взволнованным. Он улыбнулся, лихо сдвинул шапку на затылок.

Черепанов стал у нас на пути и заявил:

— Всё. Пригласил.

— Здравствуй, Алексей, — сонно поздоровалась Иришка.

Лукина зевнула, прикрыла рот варежкой. Сегодня утром она была вялой и не выспавшейся. Вчера я засыпал — на Иришкиной половине комнаты ещё светилась настольная лампа. Утром Лукина мне рассказала, что почти всю ночь заучивала составленные мной конспекты. Сегодня Иришка не услышала сигнал будильника — я впервые её разбудил.

Черепанов кивнул, ответил:

— Привет.

Мимо нас к дверям школы прошла шумная ватага пионеров.

Их голоса стихли — Черепанов повторил:

— Я её пригласил.

— Степанову? — уточнил я.

— Да. Только что. Она согласилась.

Лукина вновь зевнула и будто бы нехотя заявила:

— Прекрасно. Просто замечательно.

Она дёрнула меня за руку.

— Мальчики, давайте зайдём в школу, — попросила она. — Холодно тут. Я замёрзла.

В гардеробе Черепанов признался: он не ожидал, что у него так легко «это получится». Сообщил: дождался старосту нашего класса около школы «чтобы не опозориться на глазах у всех». Он отвёл Надю в сторону от входа в школу…

— Я сказал, что мы в воскресенье пойдём в кафе, — тихо произнёс Алексей. — Спросил, пойдёт ли она с нами.

— А что она? — поинтересовалась Иришка.

Лукина вздохнула, потёрла глаза.

Алексей дёрнул плечами.

— Спросила у меня, кто ещё там будет.

— Ты сказал? — спросила Иришка.

Черепанов пожал плечами и сообщил:

— Ну… да. Я перечислил. Она сказала, что придёт.

Я добрался до своей парты — ко мне подошла Надя Веретенникова, комсорг нашего класса. Она сообщила, что была вчера вечером на собрании комсомольского актива школы. Рассказала, что комсомольские активисты обсудили моё предложение. Порадовала меня тем, что на собрании «приняли положительное решение» по моему вопросу. Веретенникова недовольно поджала губы.

— Я плохо поняла, зачем понадобились эти приглашения, — сказала Надя-большая. — Но раз ты сам это придумал, то я тебе ничего объяснять не должна. Лена пообещала, что сама с тобой сегодня поговорит. Мы решили, что эти приглашения будут твоим, Василий, комсомольским поручением. Разбирайся с ним сам. Но если понадобится помощь, скажешь мне. Я найду для тебя помощников.

Сегодня во время уроков я не однажды замечал, как Надя-маленькая бросала задумчивые взгляды в направлении моей парты. Но ни ко мне, ни к Черепанову староста класса до окончания занятий не подошла.

Лишь после уроков Надя Степанова перехватила меня и Черепанова у выхода из класса и поинтересовалась (от имени едва ли не всего десятого «Б») можно ли посетить наше вечернее прослушивание в актовом зале.

Я ответил одноклассникам, что нас с Алексеем их поддержка только порадует. Предупредил, что сегодня у нас будет «патриотический» репертуар — десятиклассников это моё сообщение не смутило.

Вечером мы (я, Иришка и Черепанов) вернулись в школу — в вестибюле около входа в актовый класс увидели едва ли не всех своих одноклассников. Они столпились у стены, тихо переговаривались. Пожилая техничка намывала ведущую на второй этаж лестницу, бросала на десятиклассников недовольные взгляды. Ученики десятого «Б» заметили нас — рванули нам навстречу. Они сообщили: классная руководительница с ними не пришла, Лена Зосимова тоже ещё не явилась, а на сцене сейчас репетировали «эти актёры».

Иришка поинтересовалась у наших одноклассников, почему те не в зале.

Надя Степанова махнула рукой и сказала:

— Да ну!‥ Потом эти из одиннадцатого «Б» снова директрисе пожалуются, что мы им мешали. Больно надо нам за ними подсматривать! Мы решили: вас дождёмся — вместе с вами туда войдём.

— Или с Ленкой, — добавила Надя-большая.

— Да, или вместе с Зосимовой.

Я распахнул дверь, шагнул в актовый зал. Отметил, что свет там горел лишь над сценой, где сейчас толкали пафосные речи актёры школьного театра. Сразу свернул к стене, где начинался ведущий к лестнице на сцену проход. Голоса на сцене смолкли — у меня за спиной тихо переговаривались явившиеся в зал следом за мной ученики десятого «Б» класса. «Сейчас эта дурёха Клубничка снова развозмущается», — услышал я произнесённую женским голосом у меня за спиной фразу (узнал голос Нади-большой).

Я дошёл до первого ряда; снял верхнюю одежду, уложил её на кресло. Замершие на сцене актёры следили за моими действиями. Я запрокинул голову, увидел на подмостках чуть склонившую на бок голову Свету Клубничкину, черноволосую Галину, недовольно кривившего губы (и усы) Тюляева, кудрявых братьев Ермолаевых и ещё пятерых старшеклассников (чьи имена я не вспомнил или не знал). Ко мне подошли Иришка и Черепанов — они тоже сбросили шапки и пальто. Иришка уселась в кресло, скрестила на груди руки.

— Ещё без пятнадцати семь! — сказал Тюляев. — Вы рано припёрлись. Не видите⁈ Мы репетируем!

Всё это Геннадий сказал, глядя мне в лицо.

Я заметил, как Клубничкина обернулась и одарила Тюляева улыбкой.

— Да ладно, Гена, не кричи, — произнесла она. — Мы ведь уже почти закончили. Концовку этой сцены мы миллион раз репетировали. В следующий раз повторим её снова. Вон, посмотри: Галя уже устала.

Она взглянула на своих коллег-актёров, сказала:

— Ребята, предлагаю закончить сегодняшнюю репетицию.

Света не дождалась ответов, повернулась ко мне и сообщила:

— Васенька, ребята мне говорили, что ты вчера пел для нашей немки на французском языке. Обожаю французские песни! Я бы сейчас с удовольствием их послушала. Ты нам споёшь?

Я отметил: причёска Клубничкиной выглядела безупречной, будто Света не носила шапки и лишь пару минут назад была у парикмахера. Клубничкина подошла к краю сцены, присела на корточки — направила мне в лицо свои колени. Улыбнулась. Я с удивлением понял: мой молодой организм относительно спокойно отреагировал на замершие в метре от моих глаз женские ноги (будто сказался полученный при посещениях стрип-клубов опыт). Заметил, как налились краской щёки стоявшего слева от меня Черепанова.

— Васенька, — повторила Клубничкина, — споёшь?

Справа от меня фыркнула Иришка.

— Васенька… — едва слышно передразнила она Клубничкину.

Я посмотрел Светлане в глаза — ответил на её улыбку свой улыбкой. Чуть опустил взгляд. Рассмотрел на правом колене Клубничкиной тонкий белый шрам, похожий на росчерк молнии. Подумал о том, что такой же шрам (только гораздо более заметный) красовался на лбу у киношного Гарри Поттера. Усмехнулся. Потому что мысль о Гарри Поттере показалась мне сейчас странной и ничем не оправданной реакцией на симпатичные женские ноги. Снова посмотрел Клубничкиной в лицо и покачал головой.

— Французский язык никто не поймёт, — сказал я. — Мы вам что-нибудь понятное исполним.

Повернулся, к едва дышавшему Черепанову и спросил:

— Потренируемся, Лёша? Давай-ка мы с тобой про Землю в иллюминаторе споём.

Черепанов вышел из ступора, кивнул.

— Ладно, — произнёс Алексей.

Его голос дал петуха.

Лёша смущённо опустил глаза и поспешил к ведущим на сцену ступеням.

До прихода Лены Зосимовой я спел «Трава у дома» и «Песня о медведях». Разогрел голосовые связки, взбодрил пением одноклассников. Черепанов отыграл музыкальные композиции вполне уверенно.

Лена Зосимова пришла в компании будущего первого секретаря городского комитета ВЛКСМ Фёдора Митрошкина. Они поприветствовали старшеклассников, прошли к сцене, заняли места рядом с Иришкой.

Я спустился в зрительный зал, пожал Митрошину руку. Перечислил комсоргу школы наименования подготовленных музыкальных композиций: «Ленин всегда с тобой», «Прощальная комсомольская» и «Комсомольская походная».

Зосимова взглянула на Фёдора — тот кивнул.

— Неплохой выбор, — сказал он. — Уместный. Патриотичный.

— Хорошо, — сказала Лена.

Она стряхнула со своей шапки капли влаги (растаявшие снежинки), подняла на меня взгляд.

— Василий, начните с «Прощальной комсомольской».

Она улыбнулась — я почувствовал в её улыбке смущение.

— Эта песня нравилась моему дедушке, — сообщила она.

Я кивнул, вернулся на сцену. Сообщил Черепанову название первой композиции — тот кивнул, перевернул страницы нотной тетради. Повернулся ко мне, вопросительно поднял брови.

Я кивнул и сказал:

— Давай, Лёша. Начали.

Черепанов опустил руки на клавиши — школьное пианино тревожно запело.

А затем пропел и я:

— Дан приказ: ему — на запад, ей — в другую сторону… Уходили комсомольцы на гражданскую войну…

Черепанов справился со своей задачей превосходно.

Мой Голос тоже не подвёл.

Вслед за песнями «Прощальная комсомольская» и «Комсомольская походная» мы исполнили музыкальную композицию «Ленин всегда с тобой». Затем повторили уже спетую для комсомольских вожаков недёлю назад песню «Комсомольцы-добровольцы». По лицам сидевших в зале людей я понял, что отработали мы с Лёшей превосходно: глаза сидевших в зрительном зале людей блестели от полученного при нашем выступлении заряда бодрости.

Музыка ещё звучала, когда я спустился со сцены.

Я подошёл к сидевшим плечо к плечу комсомольским лидерам, спросил:

— Ваш вердикт, товарищи комсомольцы.

— Молодцы, — сказал Митрошкин.

Зосимова тряхнула головой, подняла на меня глаза и заявила:

— Замечательно. Все четыре песни превосходные. И по содержанию, и по исполнению.

Она улыбнулась.

— Я, признаться, надеялась, что выберу из них две или три, — сказала Лена. — Но теперь уже прикинула, что мы просто обязаны предъявить гостям все четыре песни. Подумаю, как вместим их в концертную программу. Посоветуюсь с ребятами.

Она взглянула на подошедшего к краю сцены Черепанова и сказала:

— Василий и Алексей, вы молодцы. Хотела сказать, чтобы вы готовились. Но вижу, что вы уже полностью готовы к концерту. Берегите себя ребята, не болейте. Чтобы к праздничному выступлению вы подошли, что называется, во всеоружии.

Зосимова взглянула на меня.

— С вашим репертуаром мы определились, — сказала она.

Поставила себе на ноги портфель, щёлкнула пряжками. Вынула из портфеля скреплённые большой канцелярской скрепкой листы бумаги — те самые списки, которые я в начале недели получил от Иришкиного отца. Показала их мне.

— Теперь то, что касается твоего, Василий, предложения, — произнесла Лена. — Со вчерашнего вечера это уже не просто предложение. Это твоё, Василий, комсомольское задание. Нисколько не сомневаюсь, что ты с ним справишься.

Она вручила мне списки — я тут же передал их Иришке.

— Комсомольский актив школы одобрил твою, Вася, инициативу, — сообщила Зосимова. — Готовь пригласительные карточки. Вот только мы с ребятами пришли к выводу, что отправлять приглашения по почте не следует.

Лена взглянула на Мирошина — тот кивнул.

— Мы рассудили, что грамотнее будет передать именные пригласительные билеты в отдел кадров завода. Туда, где подготовили список приглашённых на наш концерт работников. Пусть они уже сами передадут открытки рабочим.

Фёдор Митрошин снова качнул головой.

Я ответил:

— Понял. Так и сделаю.

— Вот и хорошо, — произнесла Лена. — Комсорга твоего класса я предупредила. Надя Веретенникова окажет тебе посильную помощь и мобилизует в помощь тебе комсомольцев класса. Обращайся к ней.

Сидевшая позади Лены во втором ряду Надя-большая тряхнула головой — будто скопировала недавний жест Митрошкина.

Зосимова дёрнула рукой — взглянула на циферблат наручных часов.

Она вновь подняла на меня свои голубые глаза и сказала:

— Василий, неделю назад ты пел нам песню о медведях. Для нашего концерта она, к сожалению, слишком легкомысленна.

Лена выразила сожаление: пожала плечами.

— Но песня прекрасно подойдёт для исполнения на танцевальном вечере, — сообщила Зосимова. — Танцевальный вечер для старшеклассников нашей школы состоится сразу по окончании праздничного концерта.

Школьники радостно загудели.

Лена снова взглянула на Черепанова, затем — на меня.

Добавила:

— Разумеется, там будут звучать грампластинки. Но я бы потанцевала и под вашу музыку, ребята. Скажите, есть ли у вас в репертуаре что-нибудь ещё, похожее на песню о медведях? Такое же зажигательное и современное.

— Разумеется, — ответил я.

Зосимова чуть склонила на бок голову и заявила:

— Мы бы с удовольствием эту песню сейчас послушали.

Она оглянулась на сидевших позади неё десятиклассников.

— Послушаем, ребята? — спросила она.

Ответом ей стало дружное многоголосое «Да!»

— Ладно, — сказал я.

Прошёл на сцену, покачал головой в ответ на вопросительный взгляд Лёши Черепанова.

Уселся за пианино и объявил:

— Музыка Юрия Саульского, стихи Михаила Танича. Композиция называется «Чёрный кот».

Я сыграл бодрое вступление, повернул лицо к зрительному залу.

— Жил да был чёрный кот за углом, — пропел я. — И кота ненавидел весь дом. Только песня совсем не о том…

С Черепановым мы попрощались около школы. Договорились, что завтра он явится к нам за полчаса до полудня. Пару минут мы с Иришкой шли в компании с одноклассниками. Но уже за квартал до дома Лукиных мы продолжили путь вдвоём. Двоюродная сестра держала меня под руку, посматривала себе под ноги. Я отметил, что Черепанов и Лукина сегодня были на удивление неразговорчивы, будто мандражировали накануне важного экзамена. Поначалу я думал, что Иришка не выспалась, а Алексей трясся из-за вечернего прослушивания. Но теперь уже сообразил: мысленно они уже переживали завтрашний поход в кафе.

Будто в подтверждение моих слов, Иришка спросила:

— Вася, ты уверен, что завтра мне пригодится вся эта информация из твоих записок?

— Это то, что нам будет втирать Клубничкина, — ответил я. — Будет неплохо, если ты в чём-то поправишь её, в чём-то ей возразишь. Но сделаешь это не наугад, а со знанием дела. Так ты обратишь на себя внимание Гены Тюляева. Ты же этого хочешь?

Иришка вздохнула.

Почти пять секунд она молчала, затем всё же ответила:

— Хочу.

— Вот и прекрасно, — сказал я. — Только не будь назойлива. Открою тебе страшную тайну: мужчины охотники, а не собиратели. Они охотятся на женщин. Женщины, полученные без борьбы, ценятся ими значительно меньше. Если вообще ценятся.

Иришка вскинула голову.

— Что значит, без борьбы? — спросила она.

— То и значит. Борьба за внимание женщин мужчинам часто интересна не меньше, чем само это внимание. Иногда и больше. Мужчины соревнуются друг с другом, борются за статус в коллективе. Победы всегда повышают статус. Как и полученные трофеи.

Лукина нахмурилась.

— Я не трофей, — сказала она.

— Вот это и плохо, — ответил я. — А вот Клубничкина — трофей. За неё идёт борьба. Быть может, в этом и есть её главная ценность для того же Тюляева? Если бы Света ответила ему взаимностью — быть может, Гена и потерял бы к ней интерес.

Иришка покачала головой.

— Вася, ты говоришь неприятные вещи. Зачем ты называешь женщин добычей? Это звучит… неприятно, пошло.

— Поменяй слово «добыча» на слово «приз». Если «приз» для тебя звучит приятнее. Смысл моих пояснений от этого не изменится.

— Мне не нравится, что ты рассуждаешь о женщинах, как о вещах.

Я усмехнулся, покачал головой.

— Я рассуждал не о вещах, Иришка, а о жизни. Ты можешь сколько угодно отмахиваться от моих слов. Но только обманешь сама себя. Ведь женщины тоже в общении с мужчинами ищут выгоду. Разве не так? Ведь ты выбрала того мужчину, которого посчитала лучшим. Конкурируешь за него с той же Клубничкиной. Получишь удовольствие от победы. Женщины тоже хищницы, пусть и маскируют эту сторону своей натуры. Это не хорошо и не плохо. Это просто факт, Иришка. Такова жизнь.

Я развёл руками и заявил:

— Поэтому запомни главное, сестрёнка. Завтра твоей основной целью будет не мелькание перед глазами у Тюляева. Твоя цель — это чтобы Гена сообразил: ты трудная, но интересная цель. Он не должен до общения с тобой «снизойти». Он должен за тебя сразиться.

Я встретился глазами с задумчивым взглядом сестры.

— Бери пример с той же Клубничкиной, — сказал я. — Света разгадала эту особенность мужчин. Она умело набивает себе цену в их глазах. Ты думаешь, ей нравится Черепанов? Нет. Но он важен ей, как ещё один соперник для того же Тюляева. Или для кого-то ещё. Чем больше будет таких охотников за «призом», тем более ценным этот приз будет выглядеть в их глазах. Поэтому Клубничкина с радостью явится в кафе завтра в полдень. Ведь после этого вся школа узнает: за Светино внимание существует огромная конкуренция.

Иришка фыркнула.

Пробормотала:

— Конкуренция…

Она опустила лицо, взглянула на тропинку у себя под ногами. Вздохнула.

— Где ж её взять… эту конкуренцию? — едва слышно спросила она.

Я усмехнулся и ответил:

— А кому сейчас легко, сестрёнка? Запомни, Иришка: любые отношения — это труд. Вот завтра ты и потрудишься.

Вечером я увидел, как Лукина стояла в ночной рубашке около зеркала. Она расчёсывала волосы. Я отметил в очередной раз, что у неё хорошая фигура и симпатичное лицо. Подумал, что по внешним данным моя двоюродная сестра ничем не уступала той же Свете Клубничкиной.

Я подошёл к Лукиной и поинтересовался, чем она сейчас занималась.

— Причёсываюсь, — ответила Иришка.

Она почувствовала на себе мой взгляд — приосанилась.

Я сказал:

— Вижу, что причёсываешься. А что сделаешь потом?

Лучина дёрнула плечами — ночная рубашка скользнула вверх-вниз по её телу.

— Спать лягу, — ответила Иришка.

Я шумно выдохнул и спросил:

— Сестрёнка, ты с ума сошла?

Иришка растеряно моргнула, посмотрела на меня из зеркала.

— Почему это?

— Ты ляжешь спать, а завтра утром снова заплетёшь косички? — спросил я.

— Ну… да.

— Точно, сумасшедшая. Забыла? Ты завтра в кафе пойдёшь. Там тебя не только Тюляев и Черепанов увидят. Там будет много народу. В том числе и из нашей школы. Понимаешь? Чем пристальнее парни будут тебя разглядывать, тем более ценным призом ты покажешься тому же Генке. Или ты захотела, чтобы завтра смотрели только на Клубничкину? Нет? Поэтому… отставить косички!

Лукина вздрогнула от резкого звука моей команды, повернула в мою сторону лицо.

Я указал на неё пальцем и потребовал:

— Неси бигуди своей мамы, сестрёнка. Сделаем из тебя к завтрашнему дню сногсшибательную красавицу.