Таких не берут в космонавты. Часть 2

Глава 13

Длинный коридор освещали две лампы. Одна свисала с потолка в паре метров от входа в этот коридор (со стороны лестничной площадки) — она сейчас светила мне в спину. Другую лампу я увидел в самом конце коридора — почти над головой мужчины, который громыхал кулаком по двери комнаты. С каждым шагом тень у меня под ногами становилась всё длиннее. Я слышал, как шаркали по полу подошвами обуви шагавшие следом за мной по коридору Черепанов и Степанова. Я снял на ходу шапку, сунул её подмышку. Расстегнул пуговицы на тесном пальто. Проверил, не выпал ли из правого кармана самоучитель французского языка.

— Лидка, тварь такая, давай поговорим! — кричал мужчина.

Он стоял спиной ко мне, почти касался левым плечом стены. Правой рукой он монотонно бил в дверь, будто отстукивал ритм. Я смерил его взглядом — прикинул, что мужчина был примерно моего роста, но минимум на пару десятков килограммов тяжелее меня (из-под грязной майки на его боках выпирали толстые складки жира). Рассмотрел издали его взъерошенные чёрные (щедро посыпанные сединой) волосы, майку и мешковатые штаны. Отметил, что Степанова и Черепанов притихли. Услышал мужские, женские и детские голоса за плотно прикрытыми дверями комнат. Но их перекрикивал ломившийся в запертую дверь мужчина.

— Лидка, стерва, не зли меня! Лидка, я просто хочу поговорить!‥

Я прошёл мимо коричневого стеллажа, где на полках вместо книг стояла пропахшая гуталином обувь. Провёл взглядом по запылённой раме велосипеда; по тумбе без ножек, на которой стоял металлический таз с замоченной в мыльной воде одеждой. Увидел на полу банку с окурками и мятую пустую пачкой из-под папирос «Беломорканал». Перешагнул через пожелтевшую от влаги газету. Услышал, как за стеной хорошо поставленный голос диктора (по радио) назвал точное московское время. Отметил, что мужчина стоял в коридоре в видавших виды домашних тапках со стоптанными задниками, надетых на босые ноги.

Я обернулся, спросил:

— Эта дверь?

Указал рукой на мужика в майке.

Надя кивнула.

— Да, — едва слышно ответила она.

Степанова скосила взгляд на хмурившего брови Черепанова, который замер в шаге от меня.

Прошептала:

— Мальчики, что мы будем делать?

Она взглянула мимо моего плеча на мужика, ломившегося в дверь комнаты Лидии Николаевны. Схватила Черепанова за руку. Я не ответил Наде — повернулся к мужику и громко кашлянул. Мужчина по инерции снова опустил кулак на дверь. Но тут неуклюже сдвинулся вправо и взглянул в нашу сторону. Посмотрел он на нас лишь одним глазом (левым) — его правый глаз по-прежнему косился на дверь (будто проверял, не выглянула ли из своей комнаты Некрасова). Мужчина неуклюже развернулся, шаркнул тапками по полу. Погладил левой рукой свои небритые щёки. Громко хмыкнул (или это он так икнул?).

— Вы кто такие? — спросил мужик. — К кому припёрлись? Чего надо?

Говорил он громко — без оглядки на недовольство соседей.

Я правой рукой придержал шапку, а левой рукой сдвинул в сторону борт пальто: показал мужчине свой комсомольский значок.

— Комсомольский патруль, — заявил я. — Гражданин, к нам поступил сигнал. Вы нарушаете общественный порядок.

— Чего⁈ — выдохнул «нарушитель».

Он посмотрел на мой значок, снова хмыкнул. Смерил меня взглядом с ног до головы. Стоявших позади меня Степанову и Черепанова он будто бы не заметил.

Мужчина взглянул мне в глаза и сквозь стиснутые зубы процедил:

— Комсомольцы, вашу мать…

Дёрнул головой и сказал:

— Лидка, что ль, уже нажаловалась? Или ты её хахаль?

Он замахнулся и ударил кулаком по двери.

Крикнул:

— Что, Лидка⁈ Хахаля завела⁈ Комсомольца⁈

Он хмыкнул, вытянул вперёд шею и сплюнул на пол.

Повторил:

— Комсомольцы, вашу мать…

Мужчина скривил губы и прокричал:

— Слышь, Лидка! Щас я твоему хахалю морду набью! Кровавой юшкой захлебнётся!

Он шагнул ко мне, оскалил покрытые жёлтым налётом зубы. Вскинул руки и ухватился за полы моего пальто. Заглянул мне в глаза и дохнул мне в лицо струёй удушающего спиртного запаха.

Под потолком моргнула лампа. Она словно подала сигнал.

У меня за спиной сдавленно пискнула Надя Степанова. Я задержал дыхание, выронил на пол шапку. Резко, но почти без замаха ударил мужчину по голени (носком тяжёлого советского ботинка).

— Хао!‥ — выдохнул мужчина.

Он широко распахнул глаза, ссутулился. Выпустил моё пальто — его руки метнулись вниз: туда, где ногу мужчины пронзила боль. Я схватил мужчину за голову и с размаха впечатал его подбородок в своё колено.

Увидел, что глаза мужчины закатились вверх почти одинаково: и тот, что прежде смотрел на меня, и тот, который косил в сторону запертой двери в квартиру моей нынешней классной руководительницы. Мужчина согнул колени и склонился мне навстречу. Словно захотел меня обнять. Я подхватил его обмякшее тело. Проконтролировал, чтобы оно просто медленно опустилось на землю, чтобы мужчина не ударился затылком при падении об угол стоявшей рядом с нами у стены тубы. Усадил мужчину на пол около стены. Заметил, что по его губе скользнула струйка смешавшейся с кровью слюны.

— Scheiße2, — пробормотал я.

Двумя пальцами прикоснулся к шее мужчины — убедился, что пульс у него не исчез.

Вытер пальцы о грязную майку, выпрямился. Взглянул на широко открытые глаза Черепанова.

Сообщил:

— Вот и всё.

— Как это ты его? — сказал Алексей.

Надя Степанова шмыгнула носом. Она с опаской посмотрела на замершего у стены мужчину (тот сидел с закрытыми глазами, чуть свесил на бок голову). Лишь крепче сжала в руке Лёшины пальцы.

Я наклонился и поднял с пола свою шапку. Стряхнул с неё комок из волос и пыли. Услышал, как дважды щёлкнул дверной замок — посмотрел на бледное лицо выглянувшей из комнаты Лидии Николаевны.

Некрасова увидела меня — удивлённо вскинула брови. Взглянула на Черепанова и на Степанову (те стояли плечо к плечу, держали друг друга за руки). Только после этого Лидия Николаевна заметила сидевшего на полу мужчину.

— Ребята? — произнесла она. — Что вы тут делаете?

Вцепилась руками в ткань халата у себя на груди, кивнула на мужика в майке.

— Что случилось? — спросила Лидия Николаевна.

Лампа у потолка вновь мигнула.

Сидевший у стены мужчина шумно вздохнул.

— Товарищ устал, — ответил я. — Отдыхает.

Пожал плечами и добавил:

— Ему полезно. Пусть проспится.

Некрасова распахнула дверь, чуть посторонилась.

— Входите, ребята, — сказала она.

Лидия Николаевна едва заметно вздрогнула, когда пускавший у стены слюну мужчина снова шумно вздохнул.

Произнесла:

— Скорее.

Первой юркнула в комнату классной руководительницы Надя. Она шаркнула по стене портфелем, затащила за собой через порог молчаливого Черепанова.

Я прошёл в комнату вслед за одноклассниками. Почувствовал, проходя мимо Лидии Николаевны, запах валерьяны.

Комната, где проживала Лидия Николаевна Некрасова, была той же квадратуры, как и каждая из комнат, в которых обитала семья Лёши Черепанова. Я отошёл на два шага от входа — хозяйка комнаты поспешно прикрыла дверь: дважды щёлкнула замком. Я снова отряхнул шапку, окинул взглядом тесное помещение. Взглянул на металлическую кровать, на небольшой стол, на сервант и на платяной шкаф. Посмотрел на стену над кроватью: её прикрывал потёртый гобелен с изображением картины «Утро в сосновом лесу». Заметил, как на окне чуть покачивалась от сквозняка штора (апельсинового цвета).

Я скользнул взглядом по бледным лицам замерших у стола Черепанова и Степановой, улыбнулся учительнице.

— Ещё раз здравствуйте, Лидия Николаевна, — сказал я. — Мы вам книгу принесли.

— Какую книгу? — спросила Некрасова.

Я вынул из кармана тонкую книжицу и протянул её классной руководительнице десятого «Б» класса.

Заметил недоумение во взгляде Некрасовой.

Произнёс:

— Вот, Лидия Николаевна. Самоучитель французского языка. Мы его случайно в книжном магазине увидели. Сегодня после школы. Решили, что вам он пригодится. Вы же не передумали учить французский язык?

Лидия Николаевна не предложила нам чай, но угостила нас песочным печеньем (Черепанов уминал его за обе щёки и запивал водой из графина). Поначалу разговор не клеился. Некрасова (так же, как Надя и Алексей) прислушивались к звукам, доносившимся из коридора. Первое время говорил в основном я: объяснял особенности изучения французского языка. Я пояснил, что многие звуки французского языка не имели точных аналогов в русском. Сообщил, что во французском почти всегда используются личные местоимения (форма глагола не даёт указания на лицо). Обратил внимание Некрасовой на строгие правила французской грамматики.

Лидия Николаевна вопросов почти не задавала, будто и не прислушивалась к моим пояснениям. Хотя она пристально смотрела мне в лицо, изредка кивала или покачивала головой. Слушала меня и Надя Степанова. Но делала она это так же рассеяно, как и наша классная руководительница. А вот Лёша Черепанов не изображал слушателя. Тонкости французской грамматики в моём изложении его не увлекли. Алексей поглощал печенье и рассматривал стоявшие в комнате предметы. Изредка он позвякивал стаканом о горлышко стеклянного графина. Но Лёша тоже вздрогнул (подобно Наде и Лилии Николаевне), когда за дверью раздались голоса.

Я прервал свой рассказ — взглянул на запертую дверь. Чётко услышал ругательства, которые выдал знакомый мужской голос. Услышал, и как ему ответила женщина: она велела мужчине идти спать. Мужчина и женщина в коридоре примерно минуту вяло беседовали (ругались). Я заметил, что всю эту минуту Лидия Николаевна, Надя и Черепанов едва дышали (будто опасались, что звуками дыхания привлекут к себе внимание пробудившегося в коридоре мужчины). В коридоре раздался грохот (будто свалилась тумба или небольшой шкаф). Мужчина снова выругался. Надя Степанова вновь вцепилась в руку Черепанова. Раздался скрип половиц.

Скрип постепенно отдалился. Прошла ещё одна минута, прежде чем за дверью комнаты воцарилась относительная тишина (лишь в одной из комнат на нижних этажах опять запиликала скрипка).

Надя Степанова взглянула на учительницу и шёпотом спросила:

— Кто это был?

Лидия Николаевна вздохнула.

— Это был Кирилл Сергеевич, — ответила она. — Мой сосед.

— А чего он к вам стучал? — всё так же шёпотом поинтересовалась Надя.

— Напился, вот и ломился в дверь, — ответил за учительницу Черепанов. — Ты пьяниц, что ли, никогда не видела? У нас на этаже тоже один такой жил. Мой батя с ним вечно ругался. Пока этот алкаш в речке не утонул.

Алексей достал из стеклянной вазы очередное печенье и сунул его в рот.

— Лидия Николаевна, — уже вслух сказала Степановна. — Часто он так буянит?

Надя кивнула на дверь.

— Только когда напьётся, — ответила Некрасова. — Раньше он редко выпивал. А после Нового года…

Она покачала головой.

— То-то вы в последнее время бледная ходите, как привидение, — сказал Черепанов. — Небось, он после Нового года каждую ночь вам по двери лупасит. Правильно Надя сказала: участковому на него пожалуйтесь. И заявление на него в милицию напишите.

Лидия Николаевна тяжело вздохнула, покачала головой.

Ответила:

— Жалко его. Он ведь ветеран. Контузило его на войне. Вот и чудит, когда выпьет. Это всё война виновата.

Она снова взглянула на самоучитель, который держала в руках. Показала его мне.

— А за книгу вам спасибо, — сказала она. — Теперь точно займусь изучением французского.

Она невесело улыбнулась.

Алексей спрыгнул с кровати и подошёл к серванту. Указал зажатым в руке печеньем на фотографии, стоявшие на полке около стопки блюдец с голубой каймой и чашек чайного сервиза.

— Лидия Николаевна, а кто этот военный рядом с вами? — спросил он.

Я тоже взглянул на сервант. Увидел там чуть пожелтевшее фото молодого светловолосого мужчины в военной форме с «танковыми» петлицами. Танкист радостно улыбался. Он стоял навытяжку около стула, где сидела совсем ещё юная Лидия Николаевна Некрасова. Я отметил, что Некрасова в молодости была красавицей (она и сейчас мне казалась симпатичной женщиной). Лидия Николаевна застыла на фото с распущенными длинными волосами, в светлом платье. Держала в руках книгу. Мне показалось, что эту книгу будущая учительница немецкого языка взяла в качестве украшения — будто полагала: с книгой она выглядит серьёзной и взрослой.

— Это мой муж, — ответила Лидия Николаевна. — Леонид Аристархович Некрасов. Он погиб. В июне сорок первого года. На этой фотографии ему двадцать четыре года.

— А вам? — спросила Надя.

Она тоже шагнула к серванту, замерла рядом с Лёшей.

— А мне восемнадцать, — ответила Некрасова. — Мы с Лёней сделали это фото через неделю после нашей свадьбы.

— Ваш муж красивый, — сказала Надя.

Лидия Николаевна печально улыбнулась.

— Да. Лёня был красавцем. Мне все подруги завидовали.

Черепанов ткнул пальцем в стекло дверцы.

— А это что за мальчик рядом с вами? — спросил он. — Или это девочка?

— Это мой сын Коля. Мы сделали это фото в его день рождения. Ему тогда исполнился год.

— А где ваш сын сейчас? — сказал Черепанов. — Кем он работает?

Надя толкнула Алексея в бок — тот ойкнул.

— Коленька погиб, — сказала Лидия Николаевна. — В июне сорок первого, как и его отец. Мы жили недалеко от Бреста, когда началась война. Нас с Колей эвакуировали. Эшелон разбомбили немцы. В поезде были в основном женщины и дети. Очень много людей тогда погибло. И Коля. А я выжила.

Некрасова посмотрела в сторону окна: на штору. В её глазах блеснули слёзы.

Надя показала Черепанову кулак. Лёша виновато развёл руками.

— Лидия Николаевна, простите, — сказал он. — Я же не знал…

Некрасова вздохнула, качнула головой.

— Всё хорошо, ребята, — сказала она. — Я давно уже успокоилась. Не выспалась сегодня просто.

Чай мы в гостях у Лидии Николаевны всё же выпили. Я сопроводил учительницу на кухню, где та вскипятила в чайнике воду. Черепанов дёрнулся, было, с нами. Но Надя Степанова схватила его за руку. Лёша заглянул в её испуганно блеснувшие глаза, повернулся ко мне и покачал головой. Я отметил, что взгляд Черепанова стал серьёзным, едва ли не грозным. Он расправил плечи, придвинулся к Наде. Они так и сидели в комнате плечо к плечу, когда мы вернулись с горячим чайником.

Пока пили чай, Лидия Николаевна рассказывала нам о своём прошлом. Мы её ни о чём не расспрашивали (притих даже Черепанов). Но Некрасова сыпала воспоминаниями, словно давно хотела выговориться. От неё мы узнали, что её детство прошло в детском доме. О детстве Лидия Николаевна вспоминала будто бы равнодушно. Словно в этих её воспоминаниях не было ярких красок. Но её глаза радостно сверкнули, когда она упомянула о своём знакомстве с Леонидом Некрасовым.

Я видел, с каким восторгом Лёша Черепанов и Надя Степанова слушали рассказ о первой встрече восемнадцатилетней Лиды с красавцем командиром Советской армии. Они будто бы сами пережили те эмоции, которые бурлили много лет назад в душе юной Лидии Николаевны. Лидия Николаевна рассказала, что Леонид Некрасов предложил ей стать его женой уже через две недели после их первой встречи. Сказала, что не раздумывала над ответом: сразу согласилась и никогда об этом не жалела.

Рассказала Некрасова и о своей жизни в военном городке. От неё мы не услышали о минусах жизни командирской жены. Лидия Николаевна говорила лишь о том, как была тогда счастлива. Словно тот военный городок был для неё лучшим местом на Земле. Вспоминала Некрасова, как родился её сын. Сообщила, что маленький Коля походил на своего отца: был таким же улыбчивым красавцем. Радость в глазах Лидии Николаевны померкла, когда Некрасова упомянула о первом дне войны.

Великая Отечественная война началась для Лидии Николаевны внезапно. Хотя она сообщила нам: в военном городке все уже подозревали, что «вот-вот что-то случится». Некрасова сказала, что в войну советским людям тогда не верилось. Призналась, что тоже гнала от себя мысли о войне. Пока не наступило двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года. В тот день она была дома вместе с маленьким сыном — муж уехал на учения (в последний раз она его видела за два дня до начала войны).

Рассказ об эвакуации у Лидии Николаевны получился обрывистым и хаотичным. Словно именно так ей запомнились те дни. Она помнила, что маленький Коля тогда почти не плакал, хотя повсюду звучал детский и женский плач. Но Некрасова не вспомнила, кто и когда сообщил ей о гибели мужа. Она лишь сказала нам, что «узнала о смерти Лёни». На это воспоминание у неё наслоилось множество других событий: бомбёжка, искорёженные вагоны, реки крови и гибель сына.

Лидия Николаевна упомянула о смерти маленького Коли — её глаза будто бы остекленели. Дальше Некрасова рассказывала спокойно, без эмоций. Она будто бы пересказывала сюжет скучного фильма. Сообщила, что её сына похоронили в общей могиле на кладбище в деревне Полесье. А вот о том, как добиралась до Минска, упомянула лишь вскользь. Сказала, что к тому времени повсюду были немцы. Но она прошла. Хотя призналась: тогда она не понимала, куда и зачем идёт.

Поведала нам учительница и о своей жизни во время войны. Когда главным девизом было «Всё для фронта! Всё для победы!» Сообщила, что тогда её всё же нашла похоронка на мужа. Рассказала Лидия Николаевна, как училась в институте. Как попала по распределению в сорок восьмую школу города Кировозаводска. Показала нам фотографии в альбоме: своих бывших учеников и учениц. Многих детей с фото она назвала по именам. Призналась, что с некоторыми из них сейчас переписывалась.

В гостях у Лидии Николаевны мы пробыли полтора часа.

Я заявил, что нам пора расходиться по домам — Черепанов и Степанова со мной пусть и неохотно, но согласились.

Некрасова снова поблагодарила нас за книгу.

Уже лёжа на кровати в своей комнате я поинтересовался:

«Эмма, найди мне информацию о Лидии Николаевне Некрасовой. Тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. В шестьдесят шестом году она работала учительницей немецкого языка в городе Кировозаводск».