Темная лошадка

Глава 11

Такая приятная вещь — рост урожайности. Небольшой проект по созданию Императорских станций обработки земли в наместничествах дал превосходный результат. За первый же сезон количество зерна, собранного задействованных в опыте землях, выросло на четверть, причём далеко ещё не все крестьяне присоединились к данной затее.

Наши конезаводы давали всё больше и больше лошадей, но всё равно никак не могли обеспечить каждого земледельца Империи тягловым скотом в требуемом количестве. Даже в наместничествах, куда выведенные животноводами кони отправлялись в приоритетном порядке, ощущалась их нехватка. Нам же требовалось увеличить пахотные площади и использовать уже современные технологии земледелия.

Выходом виделось применение более мощных лошадей — тяжеловозов, которые выращивались для нужд артиллерии и обработки целинных степных земель. Однако у такого решения обнаружились и недостатки, на которые сразу не обратили внимания.

Основной проблемой стало то, что использование тяжеловозов, несмотря на большую силу, зачастую было невыгодным — такие лошади очень сильны, но крайне медлительны. Там, где обычная крестьянская лошадка пусть неглубоко, но пропахала бы уже целую борозду, большой конь всё ещё разворачивался. Их преимущество в мощи показывало себя только на длинных дистанциях. Причём тяжеловозы заканчивали весеннюю пахоту быстро, а в следующий раз они требовались уже только осенью, а между работами крестьянам столь могучие лошади были без надобности. К тому же они много ели и требовали сложного ухода.

Даже в наместничествах это создавало проблемы в их использовании, пусть там и пахотные участки были немаленькие, и земля, никогда не ведавшая плуга, была тяжёлой, но именно в отдельном хозяйстве их использование выходи́ли чересчур дорогим. В общем, подобно будущим тракторам, они были для крестьянских наделов излишними.

С современным сельхозинструментом ситуация тоже была непростая — он был довольно дорог, преимущества его были заметны только при использовании достаточно мощной тяги. Посмотрев на всё это, Болотов, пусть и запозданием, но всё-таки сделал вывод, что снабжать им каждого крестьянина было излишне дорого и бессмысленно.

После некоторых раздумий, в пятидесяти сёлах, ставших центрами волостей, были организованы станции, которые начали предоставлять лошадей и инструмент общинам внаём. А в прочее время мощные кони занимались перевозкой грузов, государственными и общественными работами. Причём такое решение было подсказано жизнью. В нескольких общинах, где уже были тяжеловозы и современный инструмент, местные жители начали их коллективное использование, а Болотов это заметил.

Вот теперь пора было этот опыт размножить. В наместничествах слухи расходились быстро, и можно было их охватить полностью, а в губерниях и генерал-губернаторствах пока стоило ограничиться одной станицей на уезд — не больше.

Люди должны сами захотеть прибегнуть к их помощи, крестьяне, люди крайне консервативные заставлять их менять образ жизни насильно — чревато проблемами. Оспенные, или точнее, вариоляционные, бунты показали опасность давления на традиционное общество. Но если там другого способа не было — речь шла о сохранении тысяч жизней, то в данном случае лучше было действовать постепенно.

К тому же этот год давал нам новые перспективы. Мы ждали поступления налогов от Москвы и наместничеств, и эти деньги снимали давление с нашей финансовой системы. Можно было начинать новые проекты, затевать новое строительство, увеличивать армию. Изменения в жизни деревни давали нам устойчивый людской поток, переезжающих в города, что вместе с переселенцами из-за границы было вполне достаточно для снабжения рабочей силой нашей промышленности.

Сейчас Россия занимала в Европе позицию эдакой «тёмной лошадки», которая почти не вмешивалась в передел цивилизованного мира. От которой никто не знал, чего ждать. Это позволяло нам торговать со всеми, зарабатывать, влиять на всё, и обходить большие проблемы. Нам следовало этим пользоваться, но не стоило делать на это единственную ставку.

Пока наши соседи воевали между собой, мы могли поставлять им продовольствие и оружие, но, когда они закончат драться между собой…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Вы, Матвей Аникеевич Фетисов, и Вам мы обязаны великолепным фейерверком, который радовал всех в прошедший Новый год? — я даже не задавал вопрос, а утверждал.

— Да, Ваше Величество, я! Но… — совсем не старый человек, стоя́щий передо мной, близоруко щурясь, хотел что-то мне возразить.

— Вы, любезный мой, потомок трёх поколений огненных дел мастеров, что занимались пороховыми забавами?

— Четырёх, Ваше Величество!

— И Вы учились у Михаила Васильевича Ломоносова?

— И у него…

— Вы возглавляете Пороховую экспедицию и осуществляете проверку качества порохов, которые выпускают наши заводы?

— Ну, да, я…

— Итак, Матвей Аникеевич, Вы лучше всех разбираетесь в порохе. В том числе благодаря Вам именно наше огненное зелье считается лучшим в мире, а Ваши фейерверки удивили всех.

— Я, Ваше Величество… — Фетисов порозовел и совсем потерял дар речи.

— Ваши ракеты-шутихи летали через весь город, Матвей Аникеевич, и расцветали, словно подснежники в небесах. Ни одна не упала на здания! Сколько их было?

— Шестьсот двенадцать…

— И ни одна не упала! Вы подлинный мастер своего дела! Как Вам это удалось?

— Ну, я не знаю как… — мямлил он, совсем потеряв ясность мысли.

— Хорошо, давайте продолжу я, Матвей Аникеевич. Это было чудо?

— Что Вы, Ваше Величество! Я же не мог так рисковать! — искренне возмутился мастер, — Здесь только научный расчёт!

— А скажите мне, любезный мой Матвей Аникеевич, можете ли Вы себе представить, как будет выглядеть падение хотя бы сотни шутих на головы противника в бою, а?

Конечно, мастерами для этого понадобится серьёзно поменять конструкцию своих шутих, но у нас очень неплохая начальная позиция для изобретения нового оружия. Наши фейерверки действительно впечатляли всех видящих это зрелище, и даже недавно прибывший из Китая местный мастер был удивлён нашим уровнем владения огненными забавами. В любом случае никто в Европе и близко к нам не приближался в этой сфере.

Мысли приходят, почему же ими не воспользоваться?

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Ивайло, я не могу больше ехать! Мне кажется, что даже на корабле я плавал меньше, чем еду в этих возках! Мы будто бы катимся в ад! — Барти скулил словно щенок. Но сам Ивайло испытывал сходные чувства — он никогда не думал, что Россия столь огромна!

Теперь их, правда, не кидали из одного тесного возка в другой и не гнали как сумасшедшие и ощущение дня и ночи не пропадало. Но зато, когда ты ночуешь на ямских станциях, ешь за столом в придорожных трактирах, можешь увидеть города и села, людей, их жизнь — и это удивительно. Кажется, что ты пересекаешь вселенную! Не может быть таких расстояний в жизни!

Хорошо, что они были моряками и были в разных странах, портах, пересекали холодные и тёплые моря, видели всякие чудеса… А вот какое впечатление произвело бы такое путешествие на обычных крестьян, для которых мир ограничен соседними деревнями?

Только теперь до Ивайло доходил масштаб империи, в которой он живёт. Даже Барти был захвачен, он с ужасом говорил, что было бы, если бы Кук всё же решил воевать с этой вселенной! Какие-то гигантские пространства, огромное население, города, села — всё это подавляло валлийца, или точнее сказать уже русского. Ему сменили имя и фамилию, чтобы англичане не смогли найти дезертира. Варфоломей Востоков благоговел перед своей новой Родиной, император которой лично принял его в подданство.

Однако сейчас друзья устали, на пути из Петербурга уже никто не собирался везти их скорой гоньбой, они ехали хоть и за казённый счёт, но обычным неспешным ходом. Из столицы товарищи фактически сбежали, не дожидаясь разрешения приставленного к ним дворцового врача. Даже язвы на седалище, которые образовались во время жуткого путешествия из Охотска, Барти не долечил. Очень рвался Ивайло домой, терпения уже не было. Он даже хотел проехать Москву, но вот здесь Барти начал скулить.

Не увидеть самый большой и стремительно развивающий город Империи — такое было свыше его сил. Смотритель ямской станции, по-доброму усмехаясь в пышные подёрнутые сединой усы, сообщил, что они могут пробыть в Москве три дня, ночлег и пропитание им будут обеспечены за казённый счёт.

Всё это время прошло для них как один миг, слишком уж много впечатлений получили бывшие моряки. Они были поражены, что по городу можно было свободно передвигаться на омнибусах, которые завели по парижской моде. Десятиместные экипажи были раскрашены в разные цвета, что обозначали маршруты, по которым они ходили, и были очень удобны и сравнительно недороги.

Город был прекрасен, просторен и приспособлен для жизни. И пусть многие здания ещё строились, но и без них — такого они не видели даже в Лондоне. Грандиозный Кремль, огромные Императорские корпуса, летящий ввысь Богоявленский собор, улицы, заполненные народом — всё поражало в Москве. Уехать было сложно, но дом ждал Ивайло, тянул его со страшной силой.

Харьков они проехали без ночёвки, цель была рядом. Наконец, родной город — теперь он назывался уже Олицын, все были уверены, что это имя у него надолго, а может, и навсегда. Ивайло кинулся в свой городской дом, постучался, выяснил, что Райна давно продала его. Бросился к особняку шурина, с ужасом узнал, что здесь все умерли во время эпидемии. Вспомнил, про домик за городом.

Барти уже боялся за рассудок друга и покровителя. Хорошо, что дороги были сухими и нанятый извозчик смог без особых затруднений довести их до деревеньки, где у Ивайло был дом. Уже темнело, и Попов увидел, что в окне поблёскивает свет. Он соскочил с телеги и бросился к плетню.

Легко перепрыгнул через него, подлетел к крыльцу, и здесь дверь отворилась.

— Ивайло! — Райна выбежала, платок сбился набок, рот распахнут в крике.

— Райнушка! Скупа[1] моя! — он схватил жену, прижал к себе, и замер, рыдая от счастья.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Фридрих Великий шагал по кабинету в своей ставке в Находе[2], где безвыездно провёл уже более полугода. В углу в мягком кресле сидел его брат Генрих и играл с великолепным фарфоровым пером русской работы, украшенным драгоценными камнями.

— Каково! А! — король Пруссии был вне себя от возмущения. Левая рука его было туго перевязана, его лекарь был вынужден отворить ему кровь, чтобы снять сильнейшую головную боль, — Малыш Пауль прислал ко мне какого-то секретаря!

— Что ты, Фриц, Вейде из хорошего рода, лично предан императору, в конце концов, он его секретарь. Кого ты ждал-то? Вейсмана, что ли? — усмехнулся принц Прусский.

— Нет! Но я надеялся…

— Ты не девица, братец, чтобы надеяться. — последнее слово Генрих произнёс по буквам, — Прекрати носиться, кровь снова пойдёт! Успокойся и объясни, зачем я скакал целый день как угорелый. Я чертовски устал — я уже не столь молод, как раньше!

— Да, Анри, ты по-прежнему язвителен и нагл! — Фридрих со свистом выдохнул и сел в кресло напротив принца.

— А ты, Фредерик по-прежнему эмоционален. Я устал, братец, давай рассказывай!

— Не брюзжи, если бы ты был на моём месте, то тоже бы нервничал.

— А я и не стремлюсь занять твоё место. Мне и своего достаточно. Что тебе привёз этот Вейде?

— Личное послание русского императора!

— Покажи!

— Ха! в этом-то и сложность! Он привёз мне устное послание! Понимаешь?

— Таинственность? Скверно…

— Именно. Он предлагает нам военную помощь. В Польше спокойно, войска Румянцева полностью свободны и готовы присоединиться к нашей армии. Сорок пять тысяч человек могут решительно сместить баланс сил в пользу Пруссии и наше бесконечное стояние окончится.

— А взамен? — Генрих был очень опытным политиком и сразу заглянул в корень.

— Полный отказ от польских земель, признание приобретений России в Польше, присоединение к союзу России и Дании, запрет любых налогов с русских товаров, да ещё и миллион гульденов субсидии.

— То есть, отказаться от Данцига?

— Полностью. Они хотят иметь гарнизоны в городах Западной Пруссии и строить там крепости.

— Так не соглашайся!

— Анри! Но у меня есть точные све́дения, что ко двору Иосифа прибыл Обресков-младший!

— Боже! Фредерик, так малыш Пауль делает и ему такое же предложение? — Генрих в сердцах швырнул драгоценное перо в стену.

— Без сомнения! Он пытается играть свою партию!

— Так, а что насчёт мира с Австрией? Что старуха Мария-Терезия?

— Она-то готова к миру, слишком это разорительно, да и за сына беспокоится… Но Иосиф! Он пообещал отречься от престола, если его мать не прекратит попытки найти мир за его спиной. Да и Кауниц его поддерживает.

— Чёрт! — Генрих сам вскочил и зашагал по комнате, — Сколько у нас времени? Если Румянцев появится на стороне имперцев, то нам тоже не выдержать…

— Ты же не хочешь сдаваться?

— Соединение Восточной Пруссии и Бранденбурга есть совершенная необходимость для будущего нашего государства! На это мы никак почти не можем! Надо перевернуть ситуацию! Это мы должны говорить с хитрым мальчишкой со стороны силы!

— Да уж… Обманул нас Пауль… Хитрый маленький негодяй! Давай думать, братец!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Через две недели, в начале апреля армия принца Генриха нанесла неожиданный удар по австрийцам, возглавляемым фельдмаршалом Ласси[3] под Ауссигом[4]. Битва была страшной и продолжалась до самого вечера. Значительную часть сил наступавших составляли саксонцы, и армия курфюршества была просто обескровлена. Принц Прусский был великолепным полководцем и всё-таки переиграл Ласси. Имперская армия потерпела сокрушительное поражение. Из более чем сорокатысячного войска спаслось не более пяти тысяч деморализованных солдат и офицеров.

Сам Ласси, как и многие тысячи австрийцев, попал в плен. Разгром его армии был полным. Но и пруссаки заплатили за него очень дорого. Двенадцать тысяч убитых, среди которых оказался и сам принц Генрих — он лично повёл в решающую атаку своих солдат. Пусть Пруссия и получила значительное преимущество, но потеря оказалась для Фридриха огромной личной трагедией.

Старый Фриц долго плакал над телом брата, с которым он постоянно ссорился, но именно он оставался его ближайшим другом и единомышленником. После этого король повёл свою армию в решительное наступление. Иосиф, не приняв боя, отошёл к Праге, почти вся Богемия и Моравия оказались под властью Пруссии. Фридрих, не получив возможности немедленно отомстить, начал угасать, здоровье его серьёзно пошатнулось, кровь ему теперь пускали ежедневно.

К тому же северные провинции Габсбургов были разорены в результате войны и не могли пока дать Пруссии даже достойного пропитания. Люди уходили из этих земель тысячам, впрочем, из Силезии крестьяне тоже бежали, задавленные поборами и конфискациями. Всё снабжение прусской армии держалось на русских караванах, впрочем, и австрийцы этой проблемы не избежали.

Поставки осуществлялись уже в креди́т, ибо средства у противников заканчивались. Даже Франция начала давить на Австрию, требуя скорее заключить мир с Пруссией. Но Иосиф не был готов сдаться, считая себя достойным наследником в военном деле самого́ Фридриха, а старый Фриц не мог отказаться от жертвы своего брата. Началась осада Праги.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Между тем мы теряли свои торговые корабли от действий военно-морских флотов воюющих сторон в Атлантике. Сперва англичане, а потом и французы с испанцами начали блокировать торговлю своих противников. В текущей войне мы были скорее на стороне французов, но и остановить торговлю с англичанами было откровенно глупо.

Мы даже не пытались транспортировать на своих судах оружие и боеприпасы, роль перевозчиков таких грузов приняли на себя голландцы, неплохо зарабатывая на этом, но и неся все риски быть пойманными с военной контрабандой. Но и перевозки невоенных грузов начали флотами соперничающих государств пресекаться. Наши корабли захватывались и отводились в порты воюющих сторон. Основную роль здесь играли англичане, которые просто сорвались с цепи, будто бы специально охотясь за моими торговцами.

Требовалось принять меры, и они были приняты. В августе мы опубликовали совместное с союзными Данией и Польшей решение о создании «Лиги вооружённого нейтралитета». Конвенция предусматривала возможность нейтральных стран свободно торговать невоенными грузами со всеми воюющими сторонами. Это право мы готовы были отстаивать силой оружия. Соглашение было открытым, и нему почти сразу же присоединилась Швеция, и что удивительно для внешних наблюдателей — Турция.

Турки неплохо зарабатывали на Средиземноморской торговле — многие христианские жители Османской империи лихо возили русские товары и лишаться доходов совсем не желали. После небольшой паузы в Лигу вошли даже воющие Пруссия и Австрия — купцы жили своей жизнью. А вот дожидаться, когда в соглашение вступит Голландия, англичане не стали — напали первыми.

К такой войне в Европе не готовился никто. Британцы просто решили, что терять им уже нечего и собрались вынести с игрового поля ещё одного соперника. К тому же их к этому подвигло опасение, что после присоединения к Лиге, Республика Соединённых провинций получит нашу помощь и окажется не столь беззащитна.

Голландцы серьёзно насолили Англии, возя контрабанду в бунтующие колонии, и транспортируя наше оружие и порох по Европе, а главное — покровительствуя каперству в Индийском океане и Карибском море. Особенно досаждала правительству Норта ситуация в Индии. План Орлова развернулся там с таким размахом, что даже сам автор не ожидал подобного. Мало того что торговлю Ост-Индской Компании удалось полностью парализовать, так ещё и заработки были просто потрясающие — за первый же год затраты инвесторов окупились.

Каперы рыскали вокруг центров английской торговли и сделали так, что коммерческие суда англичан теперь делились на две категории — захваченные и вставшие на мёртвый якорь в гаванях. Только занятость противников позволяла англичанам удерживать свои индийские завоевания.

Причиной этой слабости была общая ситуация в Азии. Во-первых, противостояние турок и персов под Багдадом разрешилось самым неожиданным образом — трагически для всех. Чума поразила противостоящие армии. Эпидемия в условиях антисанитарии и крайней скученности войск была страшной. Тысячи людей умирали от жуткой болезни. Персы вынуждены были отойти к Кербеле, а османы ушли совсем далеко — к Мосулу[5].

Багдад остался брошенным, умирающим городом, где с чумой никто не боролся. В результате он оказался разорён полностью, и уже никогда бывшая столица одной из самых могущественных империй мира не смогла вернуть себе былой блеск. Иран и Турция сильно ослабели.

Во-вторых, в государстве Дурранийцев, будущем Афганистане, после смерти великого Ахмад-шаха[6] началась гражданская война, племена пуштунов решили опять делить власть. Маратхи, в свою очередь, внезапно не обнаружили перед собой в северной Индии противника и перешли в наступление, захватывая Пенджаб[7] и Синд[8], которые они потеряли после поражения при Панипате[9]. Конфликты, которые усилились в их государстве в результате победоносных завоеваний на севере, привели к тому, что армия, осаждавшая Бомбей, в середине июля внезапно снялась и ушла в неизвестном направлении.

Но между тем противоборство с Голландией началось для британцев крайне успешно. Войну они объявили очень неожиданно и без каких-либо предварительных переговоров. Несколько сотен голландских торговых судов не успели даже узнать о начале войны, когда их захватили враги. Миллионы и миллионы гульденов потеряла республика. Военный флот Нидерландов был не очень хорош, но была опасность, что он может ещё более укрепить франко-испанскую армаду, и англичане решили нанести главных удар именно против них, пока французы не опомнились.

Порты Республики были полностью блокированы. Потери для торговли, причём не только Нидерландов, были чудовищными. Голландцы просили военной поддержки везде, просто скуля от финансовых потерь. Но при этом они сильно опасались, что французы могут и оккупировать их, чтобы предотвратить захват территории и флота соседа противниками. Но никто не желал вступаться за них: северные страны, в том числе и мы, не собирались влезать в войну, а французы всё ещё копили силы.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Поеду-ка я, Татушка! Пора уже. Отцу Лаврентию и матушке Леониде к тому же до ночи хочу гостинцы занести. — муж говорил так просительно и забавно, что его супруга прыснула в кулачок.

— Ох, Ваня! Заскучал без власти? Поскорее бы в село, поскорее бы волостью управлять, да? — Татта откровенно смеялась, и муж вскочил из-за стола, схватил её в охапку и принялся кружить её по комнате. Маленький Севка, проснувшись от шума, кинулся к родителям крича:

— И меня покружи, и меня покружи!

Отец схватил и его, мальчик весело смеялся, жена тоже, сам Иван счастли́во улыбался. Да уж, теперь, когда он сделался выборным волостного собрания от крестьянской курии, жизнь стала веселее и интереснее. Сложно, конечно, но ощущение, что ты можешь изменять судьбы людей, словно давало ему крылья.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Собрание созывали по просьбе уездного агронома, который хотел создать у них в волости Императорскую станцию обработки земли. Без одобрения выборных станцию строить было никак нельзя, только они могли подтвердить, что люди будут пользоваться её услугами, да и расходы на строительство пойдут уже из их средств.

С этого года часть налогов, собираемых в волости, оставались на её нужды, и вот мастер-землевед просил на эти средства начать устроение общественного заведения. Лошадей и инструмент предоставит казна, а вот здания для них надлежит строить самим. Долго он рассказывал да объяснял, чтобы люди поняли пользу от его предложения.

Выборных в собрании было трое — от казённых крестьян, от дворян, да отец Лаврентий. Полагались ещё агроном, врач, да исправник, но их-то пока в волости не было, так что всё решали втроём. Помещик Трушин, обладатель звучного имени Полуэкт, всё нетерпеливо поёживался, морщился, да в конце не выдержал:

— Чего мы сидим здесь, да слушаем? Не знаем, что ли, что дело нужное? Давайте решим уже!

— Полуэкт Васильевич! Вы уж уважьте закон-то! Положено, не менее дня думать — будем думать! — ласково усмехнулся отец Лаврентий, — Да и Ваша Марфа Тимофеевна под присмотром у матушки. Леонида говорит, что родит она нормально, не волнуйтесь!

— Уж Вы, отче, попросите матушку повнимательнее! Первенец у нас! А матушка Леонида повитуха известнейшая! Вон даже в наместничестве её знают!

— Не волнуйтесь, Полуэкт Васильевич! Ступайте лучше к Тимошке, он Вас, небось, заждался. Редкий Вы у него гость, который его разносолы попробует и поймёт.

Тимофей Ставридис, родом грек, служивший во флоте и вышедший в отставку, решил в Андреевке трактир открыть. Готовить он был редкий мастер, да и комнаты у него были на любой вкус, но пока вот благородных людей в их волости мало появлялось — вот только Трушин жил, да ещё чиновники наезжали. Так-то дворянских наделов у них аж четыре было, но вот поместий пока не возводили — служили все, один Трушин был свободен и уже обустроился, вот и представлял в совещании дворянскую курию.

Да завтрашнего дня дела они закончили, так что пошли снова на поповское подворье — грозился отец Лаврентий баньку затеять, с травками душистыми.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Алёша Акулинин стоял на высоком крыльце уездной избы и, полуприкрыв глаза, смотрел в небо. Осеннее солнышко грело легонько, ласково, рождая воспоминания о жарком лете, которое он провёл в путешествиях по землям Русской Америки. О русских людях, чудесных лесах, быстрых реках, бесстрашных и хитрых туземцах, жареном мясе убитых тобой зверей. О первой любви — местной девчонке, имя которой было похоже на Домна. Об охоте на медведя — страшного, огромного, который задрал корову в поселении близ Нового Каргополя.

Прошлым летом, когда он вместе с де Рибасом путешествовал вверх по Вимале, ему открывалось, как поднимаются в небо Снежные горы[10], как они обрываются почти вертикально к реке… Он привык питаться дичью, дикими травами и сушёным мясом, никогда не расставаться с оружием и быть свободным.

Теперь он был уже больше месяца в Камчатском наместничестве и продолжал поражаться масштабом земель Империи. Россия казалась огромной, а он видел всего лишь небольшую часть её. Сколько надо сил, ресурсов, людей, чтобы освоить бесконечные пространства новых земель?

Он и не заметил, что произнёс свой вопрос вслух.

— Так, на то император над нами Богом поставлен, чтобы разрешать такие сложности! — засмеялся стоя́щий неподалёку игумен Агапий, огромный одноглазый черноризец, который следовал к своему служению в Североамериканские земли, но задержался в Петропавловске, — Кому-кому, а Вам-то знать о таком положено!

— Доброе утро! Что, наместник на улицу выгнал? — прервал их подошедший к крыльцу Куракин. Он был свеж, радостен и улыбчив.

— Да, нет, вот ждём, когда он появится. Погода хорошая, в кабинете насидеться ещё успеем. — усмехнулся Агапий, — Вы-то, Александр Борисович, не знаете, зачем Никита Иванович нас пригласил, а сам опаздывает?

— Могу лишь только догадываться, отче. Вчера пришла срочная депеша от Шелихова, видимо, какая-то неприятность. А опоздания — в последнее время они у наместника нередки. Его супруга снова непраздна, а беременность протекает тяжело — вредность и раздражительность её превосходит все ожидания. Анастасия Матвеевна непрерывно капризничает и устраивает скандалы, что стало просто главной темой слухов в городе. А Никита Иванович — супруг достойнейший и вернейший, всё это терпит. Так что, похоже, снова случился женский каприз, и наш начальник им занят.

— Это надолго?

— Не думаю, всё же наместник — человек обязательный. А вот и он!

— Приношу извинения, господа! Что же вы не ждёте меня в кабинете? — Панин шёл быстрым шагом, легко, словно летя. Возраст отражался на его лице множеством морщин, остатки волос его были совершенно седы, но взгляд поражал огнём силы и умом, а резкость движений была свойственна скорее юноше, чем человеку, вступившему в седьмой десяток, — Пойдёмте, есть вопрос, который нам требуется срочно решить.

Алёша зашёл в приёмную наместника следом за вице-канцлером Куракиным, который щеголял новёхоньким, с иголочки, мундиром и лентой ордена Владимира на шее. Александр Борисович чрезвычайно гордился свежеполученной наградой и пятым классом, который выхлопотал ему сам наместник, справедливо считавший молодого человека своей правой рукой.

За ними степенно следовал игумен Агапий, который был сейчас единственным церковным иерархом в Петропавловке, ибо епископ Камчатский Арсений отбыл на богомолье в Богородице-Симуширский монастырь. Двери за ними плотно закрылись, Куракин удивлённо повёл взглядом — привычных секретарей, ведущих записи и делопроизводство не было, дело было весьма тайным.

Панин не стал тянуть с объяснениями:

— Получил депешу от Шелихова. Дело срочное и сложное. Посчитал, что именно вы способны помочь мне в решении сей проблемы… Скажите, Алексей Григорьевич, Вы, говорят, хорошо знакомы с воеводой Павловска Осипом де Рибасом?

— Да, с Осипом Михайловичем провёл вместе почти четыре месяца. Ходил с ним вверх по Вимале, присутствовал при основании Тереховского острожка при впадении реки Каламачной[11]. — подобрался Алёша.

— Какое Ваше мнение, что он за человек? — Панин внимательно посмотрел на Акулинина.

— Человек… Верный человек, слово держит. Люди его любят и уважают — на самых диких управу нашёл, даже туземцы его побаиваются. С местными дружит и дела имеет. Землями управляет справно — Павловск отстроил, четыре острожка поставил, деревни уже затевает. Мехов наторговал чуть ли не больше всех у Шелихова. Однако, по части женщин и выпивки неуёмен. Часто и инструкции выполняет по своему разумению. Горяч хоть и умён, но держать себя в руках неспособен. Из испанских дворян Неаполя — южная кровь. — попытался оправдать своего приятеля молодой человек.

— То есть, слово держит, но считаясь исключительно с мнением своего рассудка?

— Слово данное и приказ он различает. Буян он. За своё своеволие сюда и сослан. Однако же руководитель от Бога! — попытался Алёша сгладить своё, слишком уж начинающее выглядеть нелестным, мнение, — Вот прислал ему Шелихов триста человек на поселение, так они за две недели вывели ему три башни, которые, по его мнению, могут защитить Павловск от кораблей неприятеля. А потом сразу принялись лес чистить, да дома ставить, и до зимы всё закончил, а весной уже к севу всё готово было. Такую его распорядительность даже сам Шелихов отметил, а при этом и люди не жаловались — всё Осип им объяснил и убедил.

— Понятно… Приятельствовали с ним?

— Невозможно без этого…

— Вот, приятель Ваш, Алексей Григрьевич, такое сотворил, что и подумать страшно… Самовольно отплыл вдоль берега материка к югу от Павловска, что было ему строжайше запрещено. Добрался до Монтерей, где обманул испанскую администрацию — сообщил, что уполномочен вести с ними переговоры от имени Российской империи. Мало того что всех перепугал и обидел, так ещё и выкрал единственную дочь губернатора де Неве, четырнадцатилетнюю Исабель, с которой и обвенчался в миссии Сан-Франциско! — последние слова Панин буквально простонал.

— Откуда это стало известно? — Куракин весь собрался как перед прыжком, вперив глаза в начальника.

— Он сам это сообщил Шелихову, попросив прислать подкрепление на случай войны с испанцами! — завершение фразы вызвало у Панина упадок сил. Наместник с ожесточением вынул из шкафчика пузатую бутылку тёмного стекла, и стаканчики. Не спрашивая, наполнил и протянул участникам совещания. Все молча выпили. Панин выдохнул с облегчением и спросил:

— Вопрос следующий, что нам делать? Первое — этот ухарь действительно подвёл нас под монастырь! Буквально подвёл! Вот Чернышёв Захар Григорьевич, пусть государь и посчитал его невиновным в измене, но от деяний родичей своих впал в такое уныние, что по прибытии попросил меня разрешить ему постричься. В монахи ушёл последний член славнейшего рода! Может и нам туда пора, а?

— Не спешите, Никита Иванович! — вмешался игумен Агапий, — Вам такое только сам император разрешить может, а не похоже, что он готов будет такое позволить, коли война с Испанией начнётся. После — может, а пока — нет.

Панин выпучил глаза, представив себе такое, но увидел, что и сам Агапий, Куракин и даже Акулинин улыбаются, и тоже облегчённо усмехнулся.

— Испанцы сильно недовольны были даже нашей торговлей на Аляске, считая весь Американский континент своей вотчиной. — начал вслух размышлять Куракин, — Новости о том, что наши поселения простираются уже вплоть до Павловска, точно должны были вывести их равновесия.

— Но мы же хотели тянуть как можно дольше! — возмутился Панин.

— Позвольте, но брат, то есть государь, писал мне, что Палласов а́тлас о географии и животном мире Севера Великого океана уже издан в Санкт-Петербурге и вскоре разойдётся по Европе! — непонимающе вскинулся Алёша.

— Конечно-конечно! Но пока лишь первые две книги, которые не описывают наших границ близ Испанских земель. — кивнул ему Куракин, — Мы ждали прихода нового каравана. Он привезёт ещё войска, оружие, припасы. Да и идти ему предстоит вдоль испанских берегов, а коли испанцы решат чинить ему препятствия…

— Но ведь брак его с дочерью испанского губернатора — прекрасная весть! Это может послужить установлению мирных отношений… — Агапий начал говорить, но его прервал Панин.

— Отче, а вот это вторая плохая новость. Осип Михайлович венчался с нею по католическому обряду! А он давно крещён в православии!

— И это не всё — я сам был на его свадьбе с туземкой. Дочерью князька крупного местного племени! — уточнил Алёша.

— Так и это тоже ещё не всё! — внезапно хлопнул себя по лбу Куракин, — Достоверно знаю, что незадолго до своего непослушания, он женился в Петербурге на приёмной дочери Ивана Ивановича Бецкого, Анастасии!

— Господи, твоя воля! — выдохнул отец Агапий и перекрестился на иконы, — Многоженец! Господи, чудны дела твои… — помолчал, а потом усмехнулся, — Был у меня в прежней жизни такой знакомец. До девок неуёмен был. На каждой норовил жениться!

— И что? — заинтересовано спросил у него Куракин.

— Да, очередная брошенная жёнка прирезала его сонного! — слова игумена окончательно погрузили всех в уныние.

— Что же делать-то будем? — Панин вернул собрание к теме разговора.

— Ну, нет у испанцев сил воевать сейчас ещё и против нас! — уверенно заявил вице-наместник.

— Но они так успешно выдавливают англичан из Вест-Индии, что иллюзии на наш счёт у них легко проявятся. К тому же как всплывёт, что у де Рибаса уже есть супруга в Петербурге, да ещё и на местной он женился — испанский губернатор, скорее всего, взбеленится и тогда… — урезонил слишком оптимистичного помощника Панин.

— Что у нас есть в наличии? Башни, говорите Алексей Григорьевич, де Рибас отстроил у себя? — Куракин сразу начал думать дальше.

— Отстроил, однако, башни его инженерами не одобрены, да и орудий на них Шелихов не прислал — все они для батарей уже использованы. — пожал плечами Акулинин.

— М-да, ну, новых укреплений построить не успеем, придётся с этими пока к войне готовится. А орудий нам взять неоткуда, только и остаётся нового морского каравана ждать… — Панин страдальчески сжал зубы.

— Как же! А те четыре, что у нас в арсенале? — у Куракина загорелись глаза.

— Молодец, Саша! Конечно, лёгкие они да и старые весьма, мы их для острожков на Матвеевом острове приготовили, но… На безрыбье и рак рыба. Пошлём ему срочно.

— Сегодня же доставку начнём! — Куракин лихо присвистнул.

— Надо бы ещё и суда к нему боевые отправить! — продолжал думать вслух Панин.

— Свяжусь сразу же с капитаном Алексиановым[12], попрошу!

— Так, а что же делать с матримониальными проблемами де Рибаса-то? Три жены! Вскроется, либо туземцы войну начнут, либо испанцы совсем за людей нас считать перестанут, либо в столице форменный скандал вспыхнет?

— Сам займусь сим недостойным! — игумен проронил слова таким тоном, что никаких сомнений в них не возникло.

— Прекрасно! А я буду писать письмо императору… — покачал головой наместник.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Генерал фон Циттен запросил срочную аудиенцию, не объясняя причин, а зная пылкий нрав прославленного прусского генерала и главного учителя моих кавалеристов, я её сразу же предоставил.

— Ваше Императорское Величество! Я прошу принять мою отставку! — что же он решителен и совершенно непредсказуем.

— Иван Иванович! Что же подвигло Вас к такой мысли? Не скрою, мне решительно не нравится Ваша просьба, но я слишком Вас уважаю, чтобы удерживать силой! Поэтому попрошу всё же раскрыть мне причины, побудившие Вас просить об отставке. Ваши ученики Вас огорчают? Может, Ваша семья чувствует себе нехорошо? Что произошло?

— Что Вы, Ваше Величество, у меня огромный дом, поместье, море рядом! Моя семья никогда не чувствовала себя так великолепно, да и мне очень приятно учить столь замечательных молодых людей! Причины больше личные!

— Я всё-таки хотел бы знать о них, Иван Иванович! Поверьте, я испытываю к Вам самые тёплые чувства, и моё любопытство отнюдь не праздно!

Маленький генерал долго мялся, страдая от раздумий и явных душевных мук, но всё-таки решился на откровенность:

— Я переживаю за своего старого друга, короля Фридриха! Ему сейчас очень плохо, его письма полны тоски и боли. Смерть брата нанесла ему тяжёлую рану, и он сильно страдает! Я должен поддержать его. — ему самому было очень больно и это было видно по его лицу, по глазам, наполнившихся слезами. Храбрейших их храбрых, рыцарь без страха и упрёка почти плакал передо мной.

Я бросился к нему и обнял:

— Иван Иванович! Что Вы говорите? Я сам очень переживаю смерть дядюшки Генриха! Мне жаль, что война помешала мне самому выказать дань уважения одному из любимых мною людей! И речи быть не может, чтобы я дал Вам отставку! Вы станете моим личным послом к дядюшке Фрицу. Будете с ним рядом, пока Вы сами не решите, что можете вернуться. Ваш пост начальника Кавалерийского корпуса останется Вашим до Вашего возвращения!

Мы долго говорили с ним. Для отдачи последних почестей принцу Генриху с ним должны были отправиться пятьдесят лучших новиков выпускных курсов корпусов. Честь и уважение погибшему воину они окажут, да и мир посмотрят.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

В ноябре 1779 г. стало понятно, что осада Праги для пруссаков и саксонцев развивается крайне неудачно. Фельдмаршал Лаудон[13], который стал командующим австрийской армии, завоевал доверие императора Иосифа и оказался отличным полководцем. Король Фридрих же после гибели брата пребывал в очень плохом расположении духа и не предпринимал неожиданных для противника манёвров.

Боевые действия шли в виде «малой войны» — многочисленных рейдов небольших отрядов кавалерии в тыл противника. В таких условиях преимущество имели австрийцы, у которых линии снабжения были короче. Войска Фридриха, более многочисленные и сильные, не получая достаточного количества продовольствия, рассыпались по захваченным территориям, грабили и разоряли и так уже натерпевшиеся от своих же солдат земли.

Прусская армия начала быстро теряла дисциплину, разлагалась и разбегалась. Фридрих были вынужден начать отступление, а ожидавший этого Лаудон атаковал под Нимбурком[14] их арьергард под командованием генерала Вунша[15] и разгромил его. И сразу же через возникшую прореху фельдмаршал Хаддик[16] с восемнадцатью тысячами конников устремился на Северо-Запад — в Саксонию.

Для организации такого наступления были оголены границы с Турцией и Россией, мобилизованы венгры, сербы, хорваты. Крупные массы кавалерии ринулись на беззащитные земли противника. Катастрофа для союзников была подлинной. Иррегуляры широким потоком понеслись по Саксонии, разоряя её, грабя, насилуя и сжигая.

Фридрих же отступил из Богемии, занял оборону в укреплённом лагере около Глаца[17], где его армия могла собраться с силами, намереваясь весной начать всё с начала. Меня уже серьёзно начинала волновать эта война — слишком долго она шла, и слишком большие потери несли наши соседи. Богемия, Моравия, Силезия были почти разорены, скоро противникам будет нечем платить ним за поставки!

Франции такая ситуация уже совсем не нравилась — их союзник в Европе затевал нечто подобное Семилетней войне, а это могло закончиться совершенно непредсказуемо. К тому же Франция надеялась иметь спокойный тыл, поставки, а, возможно, и военную помощь, так что мы вместе начали давить на соперников, с целью склонить их к миру.

Но Иосиф и Фридрих закусили удила и не хотели обсуждать этот вопрос на официальном уровне. Оставалось только продолжать давить и уговаривать.

[1] Скупа (болг.) — любимая

[2] Наход — город с Чехии на дороге в Силезию.

[3] Ласси Франц Мориц (1725–1801) — выдающийся австрийский военачальник, сын российского фельдмаршала Петра Петровича Ласси, граф

[4] Ауссиг — в н. в. Усти-над-Лабой, Чехия

[5] Мосул — город на севере Ирака

[6] Ахмад-шах Дуррани (1722–1772) — пуштунский военачальник из племени абдали, позднее — дуррани, основатель т. н. Дурранийской империи

[7] Пенджаб (Пятиречье) — равнина на севере полуострова Индостан

[8] Синд — территория в устье реки Инд

[9] Битва при Панипате (1761) — крупнейшее сражение XVIII века, состоявшееся между индуистской армией Маратхов и мусульманскими войсками под руководством Ахмад-шаха Дуррани, завершившаяся победой исламской коалиции

[10] Каскадные горы — горный хребет на западе Северной Америки

[11] Река Уилламетт — крупный приток реки Колумбия

[12] Алексиано Панаиоти Павлович (?—1788) — русский флотоводец, контр-адмирал

[13] Лаудон Эрнест Гидеон (1717–1790) — знаменитый австрийский военачальник, фельдмаршал, барон

[14] Нимбурк — город в Чехии, недалеко от Праги на берегу реки Лаба (Эльба)

[15] Вунш Иоганн Якоб (1717–1788) — прусский военачальник, генерал

[16] Хаддик Андраш (1710–1790) — австрийский военный и административный деятель, фельдмаршал

[17] Глац (Клодско) — город в Польше