Темная лошадка

Глава 7

— Нет, Андрей Петрович, я нисколько на Вас не сержусь! Вам следует успокоиться и продолжать выполнять свои обязанности. — я уже действительно устал, битых полчаса пытался привести в чувства петербургского губернатора, а тот, словно девица, всё пребывал в смятении. Наконец, моё терпение лопнуло, — Андрей Петрович! Подите-ка вон!

Шувалов выпучил глаза, покраснел и вскочил с места.

— Водички, Андрей Петрович? — как ни в чём не бывало, продолжил я.

— Кх-кх!

— Пейте-пейте! Пришли в себя? Мне не нравится, что Вы ведёте себя как побитая собака! Пока я Вас ни в чём не виню. Более того, после Ваших подвигов во время наводнения моё доверие к Вам выросло. Так что не стоит его подрывать столь нервическим поведением. Вы дворянин, в конце концов. Даже идя на плаху, Вы должны сохранять спокойствие. Тем более что сейчас о подобном не идёт и речи. Пришли в себя?

— Да, Ваше Величество, приношу извинения! — Шувалов выпрямился и замер.

— Хорошо! Итак, почему этот Ваш Вернер повёл себя так вызывающе?

— Ваше Величество! Он известный наглец и не слишком умён, однако, у него определённо талант в делах коммерческих! В торговом сословии, да и в дворянском тоже, бытует мнение, что Вы покровительствуете купечеству и заботитесь о городах. А Петербург всё-таки столица.

— Вы и поставлены, Андрей Петрович, чтобы подобные настроения изжить. — я внимательно посмотрел на Шувалова.

— Горожане привыкли… — голос петербургского губернатора потускнел, он, похоже, опять начал бояться моего гнева.

— Безусловно, Андрей Петрович, безусловно. И прекрасно, что Вы это понимаете. Давайте разбираться с ситуацией дальше. Вернера наказывать не будем — его глупость и есть достаточное наказание.

— Ваше Величество! — приободрился Шувалов, — А правда ли говорят, что Вы решили перенести столицу из Петербурга?

Я не пытался делать тайны из распоряжений, отданных о разработки планов новой столицы, и совершенно неудивительно, что по Петербургу сразу же пошли слухи. И вот от столичного градоначальника такое уж точно скрывать мне и в голову не приходило.

— Решил, Андрей Петрович. Однако это никак не влияет на Вашу задачу. Переезд дело совсем небыстрое, у нас впереди ещё будет много лет до этого события. — я улыбнулся, и Шувалов снова преисполнился смелости.

— А как же быть с восстановлением Петербурга? Будут ли выделены средства?

— Андрей Петрович! Средства выделены будут, но именно на восстановление! Город и порт должны жить. А вот красота и удобство — это проблема горожан. Я не собираюсь за счёт всей империи делать из Петербурга образец для подражания. Мне хватает проблем.

— Ваше Величество! Не смогут горожане! Нет у них…

— Я не сказал, что отказываюсь участвовать в жизни города. Мне лишь необходимо, чтобы Петербург не был придатком к столичным функциям, чтобы он жил заботой горожан и попечением городских властей, а не волей императора. Вот, посмотрите, Вернер просто пришёл ко мне требовать, чтобы империя всё сделала для Петербурга. Не помогла городу, а сделала сама. Меня это не устраивает!

— Ваше Величество! В городе огромное влияние имеют чиновники, а они привыкли исполнять волю государя…

— Но вы-то понимаете, что я хочу? Вижу, что понимаете! Перенос столицы это ещё один шаг к изменению неправильных представлений горожан. Я не хочу жить в окружении нахлебников. Ещё что-то?

— О работах в городе…

— Ну и прекрасно, собственно именно для этого я Вас и пригласил, Андрей Петрович.

Наконец мы нормально смогли обсудить планы по перестройке города. Шувалов повеселел, поняв, что его заботам вручается огромный фронт работ, и он получит свою славу. Однако когда он понял, что значительную часть финансирования ему предстоит добыть у весьма экономных горожан, причём требуется обставить это изъятие так, будто это их собственная инициатива, то губернатору пришлось серьёзно задуматься.

Ну и пусть поразмыслит. Почему я должен платить за гимназии и училища, фонари, мощение улиц, улучшение канализации и прочее, коли Петербург один из самых богатых городов империи? Да, о жителях разрушенных районов пришлось подумать и взять на себя бо́льшую часть расходов по строительству жилья, они-то сами сейчас не потянут, ну и хватит.

На следующий день аудиенции начал добиваться Вернер, до которого наконец дошло, насколько он вёл себя неподобающе с императором, хотя и не исключаю, что его промах ему описал тот же Шувалов. Общаться с человеком, который не ощущает границ дозволенного, у меня желания не было — пусть мучается. Купец перепугался, бедняга, однако бежать из России, где он был весьма состоятельным человеком, всё же не решился. Так и жил, предпочитая больше не проявлять несогласованную инициативу, что явно пошло ему на пользу.

Шувалов взял его под опеку и сделал из немецкого купца агента, через которого мог запускать в городскую среду свои идеи. К зиме в Петербурге удалось организовать шесть обществ по улучшению города — мостовые, фонари, снабжение водой, нечистоты, строительство учебных заведений и лечебниц теперь стали заботой горожан. Я, конечно, был вынужден также участвовать в этих обществах — это всё-таки столица, я в ней живу и работаю, и несправедливо было бы вообще отстраниться от проблем города.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Напряжение в мире нарастало всё больше и больше. Французы уже практически влезли в войну между англичанами и североамериканскими колонистами, тратя поистине огромные средства на поддержку мятежников. Правительство Норта это прекрасно видело, но не обостряло ситуацию, чтобы не спровоцировать войну ещё и с королём Людовиком.

А в само́й Америке пожар только разгорался. Получив значительную помощь от Франции, а кроме неё ещё и от Испании и Голландии, которым тоже сильно не нравилась политика Великобритании, повстанцы смогли разгромить и заставить капитулировать армию Бергойна при Саратоге[1]. Эта катастрофа вызвала небывалый подъём патриотизма во Франции, а следом и в Испании — все поняли, что зверь ранен, и его можно добить. Большая война явно стояла на пороге.

Про намерения Франции нам было известно почти всё. Орлова приходилось регулярно удерживать от слишком большой активности — в наших планах совершенно не фигурировала война с Англией. Алексей Григорьевич же был человеком увлекающимся и, став довольно близким другом и едва ли не советником короля, начал вмешиваться в дела флота и армии Франции.

Он был очень неплохим специалистом в организационных и кадровых вопросах, причём его мнение совпадало с мыслями самого́ Людовика. Оба они считали, что главное условие победы Франции — это порядок в снабжении и высокий боевой дух командиров. Орлов рвался к управлению, но это желание вызывало крайнее недовольство среди самих французов, которые не желали терпеть вмешательство иностранца, да и вообще не считали нужным что-то менять.

Кое-какие свои идеи, конечно, Орлову удалось осуществить. Государственный секретарь по военно-морскому флоту де Сартин[2] был человеком, который к морским делам никакого отношения до своего назначения не имел. Но он всё-таки был отличным администратором и умел держать нос по ветру, поэтому к советам и рекомендациям русского посла прислушивался. А вот в армии военное министерство такой возможности ему представить не могло.

Граф де Сен-Жермен[3], отчаянный реформатор не смог преодолеть косность армейской аристократии и пал под давлением не желавших что-либо исправлять в своём образе жизни генералов. Пришедший ему на смену де Монбарре[4] уже был политиком до глубины души и пытался ни с кем не спорить и не ссориться, думая только о личном благополучии. Он много обещал, но в действительности не собирался принуждать армию к реформам и что-то делать для влиятельного, но всё-таки не французского, аристократа. К тому же его почти всемогущий родственник и покровитель[5] весьма ревновал к влиянию моего посланника на Людовика XVI.

Вот попытки Орлова воздействовать на короля с целью усилить своё влияние в армии мне и пришлось пресечь в довольно резком тоне. В конце концов, нам совсем не требовалось усиливать армию Франции до уровня какой-нибудь Пруссии. Англичане тоже косо смотрели на тот факт, что русский посол во Франции старается помочь их противникам, а уж почти всевластный граф де Морепа, именующий себя не менее чем «наставником юного короля» просто исходил желчью и активно интриговал против Алексея Григорьевича, а вот это было крайне опасно.

Однако кроме участия в военных делах Франции, мой посол давал мне и информацию. Граф де Верженн самым энергичным образом пытался вовлечь в союз Испанию. Флот пиренейского королевства был весьма немал и был нужен французам для противостояния Англии, которая были очень сильна на морях. Но испанцы не спешили влезать в противостояние с британцами, пока пытаясь договориться ними миром о возвращении своей самой тяжёлой и болезненной потери — Гибралтара[6].

В конце концов, огромные взятки, щедро раздаваемые французами, проблемы англичан в войне с мятежниками вкупе с их неуступчивостью по вопросу обмена скалы преткновения на испанские владения в Африке дали результат, и правительство Карла III[7] всё более склонялось к принятию предложения Людовика XVI. Война уже была на пороге, а мы пытались на этом заработать. Испания и Франция начали активно покупать у нас продовольствие, железо, ткани, древесину и порох.

Мы также очень удачно влезли во французские поставки будущим США. До трети грузов поставляли мои купцы, до четверти перевозок вели мои корабельщики — Россия должна зарабатывать на всём.

Однако позиция Австрии нас серьёзно волновала. Мой тесть, сидя в Вене, не мог сообщить нам ничего определённого о намерениях императора. Шла борьба нескольких групп, и Иосиф пока не мог решиться, с кем и когда он намерен воевать. Среди возможных противников в настоящий момент император видел Россию или Турцию. Влезть в драку он, без сомнений, собирался, но пока, всё же считал нужным накапливать силы.

Наконец Иосиф устроил нам ночной кошмар — инкогнито отправился в Париж с целью уговорить своего зятя поддержать его в войне за Польшу. Людовик в категорической форме отказал свояку и своей супруге, которая тоже встала на сторону брата. Он прямо заметил, что Франция готовиться к большой войне, которая не позволит ей отвлечься ещё на один фронт. Тогда Иосиф запросил помощи в войне уже с Турцией за Валахию, Видин [8] и Боснию — очень у него руки чесались.

Тут даже Мария-Антуанетта отошла в сторону от своего совсем уж потерявшего разум братца, и он в одиночку получил от Людовика лекцию о необходимости сохранения мира в Европе в условиях большой войны основных держав. Никак не может Франция сейчас отвлекаться! К тому же Турция — исторический французский партнёр, и идея сдать его другому своему союзнику на растерзание Людовику совсем не нравилась.

С одной стороны, мы могли надеяться, что Австрия без поддержки французов не полезет с нами в схватку, но, с другой строны, задор Иосифа не могли контролировать уже даже в Вене. Все ему указывали, что результатами войны между Австрией и Россией непременно воспользуются Пруссия и Турция, но император закусил удила. Он разругался с матерью и Кауницем и просто горел войной. Хотелось молодому человеку получить лавровый венок победителя.

В Польше, король Станислав, подстрекаемый австрийцами, объявил о созыве экстраординарного[9] сейма с целью пересмотра финансовой политики. Вопрос был важный: должны были обсудить содержание русской армии на территории Польши. Идея была в том, чтобы Россия не согласилась с таким изменением ситуации, тогда Польша официально бы попросила помощи у Священной Римской империи.

Сценарий у Понятовского был такой: патриотическая партия раздувает скандал, требуя немедленного ухода русских из Польши. Король изображает из себя демократа и принимает условия патриотов, формально их узаконивая. Вне зависимости от результатов войны России с Австрией, «Фамилия» резко укрепляет своё положение в государстве, а король может получить настоящую власть. Малопольская партия и диссиденты смотрели на всё это резко отрицательно — такие перспективы нарушали все их финансовые планы и, более того, ставили под сомнение их политическое будущее.

Совещания с Обресковым, Пономарёвым, Вейсманом и Бауром стали просто ежедневными. Паники не было, но и чёткого понимания, как будут развиваться события, не находилось. Очевидно было, что противостояние с Австрией принесёт большие проблемы, как минимум финансовые — война всегда требует много денег. Но Россия никак не могла сейчас остановить свои проекты в промышленности и торговле. Мы надеялись на лучшее, но готовились и к худшему.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Чарльз! Это Вы, мой мальчик? — Грейг как ураган кинулся к вышедшему из карантинного городка Гаскойну.

— Я! Безусловно, я! Никакая русская еда, что я ел в этом чёртовом трактире, не изменит меня! — с хохотом выдал шотландец, — Я имею честь говорить с Сэмюэлом Грейком?

— Здесь я Самуил Грейг. Славное прошлое Мак-Грегоров забыто, молодой человек! — улыбнулся адмирал, — Но я рад, что мои письма убедили Вас приехать сюда!

— Ха! Да Вы обрушили на меня такой поток аргументов, а уж личное письмо русского императора…

— Я просил его, а он уже слышал о Вас от молодого Лобова и не отказался от такой милости.

— Так, а что мне делать сейчас?

— Сначала мы с Вами отправимся к императору. Он сам Вас пригласил и непременно найдёт на знакомство несколько минут. Ценит наш император инженеров, а уж хороших… А потом, прошу ко мне домой! Поговорим о старой доброй Шотландии!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

В Польше между тем нарастало напряжение. Выборы делегатов на сейм проходили на местных посольских сеймиках[10] и традиционно сопровождались раздорами. Однако сейчас католические прелаты, поддерживающие «патриотов», слишком уж перегрели ситуацию, агитируя против диссидентов и прорусские настроения.

Межрелигиозные и внутригосударственные противоречия в Речи Посполитой невероятно обострились, и обычные для местных выборов стычки начали массово переходили в кровопролитие. Порядок был только там, где стояли наши войска, которые не давали разгуляться эмоциям гордых шляхтичей. Но Румянцев контролировал только южную границу, вплоть до Кракова, а Суворов — северо-восточную, не заходя даже в Трокское воеводство[11].

Особенного масштаба взаимная резня достигла в Королевской Пруссии, где немцы-протестанты, жившие в городах, схватились с деревенскими обитателями кашубами, являвшимися ярыми католиками. Не очень многочисленные в тех краях православные бросились под защиту монастырей, которые у нашей церкви там было два — в Мальборке[12] и Хелмно[13].

В воеводствах[14] и поветах[15] вопрос о выборе делегатов на сейм решался только силой. Когда, сначала, на территории с преимущественно православным населением хлынул поток беженцев с католических земель, антиправительственные настроения там резко усилились — и уже в обратную сторону потёк ручей католических беженцев. Несколько наших монастырей в Центральной Польше даже попали в осаду, и я вынужден был указать королю Станиславу на недопустимость подобных эксцессов.

Польская армия пыталась навести порядок, но размежевание в обществе нарастало. Малопольская партия резко выступала против патриотов, в принципе поддерживая их идею о сохранении старинных традиций и порядков, но категорически протестуя против войны с Россией при поддержке Австрии.

Лагерь традиционалистов покинули литовцы-лютеране, создавшие свою партию, требующую увеличения роли протестантов в сейме, но при этом противопоставляющие себя русским. Немцы из королевской Пруссии выступили как ярые сторонники короля и его партии, желая укрепления королевской власти и наведения порядка в государстве.

Православные требовали прекратить всяческое угнетение со стороны католиков и усилить роль России в общественной жизни. Между всем этим балансировали «фамилия» и сам король, желающие укрепить королевскую власть, модернизировать страну и, в конце концов, совершить в государственном управлении переход к абсолютной монархии с небольшими признаками парламентаризма.

Время было крайне напряжённое. Мой распорядок дня уже ежедневно, теперь включая даже воскресенья, стал очень жёстким. Я просыпался в полшестого, делал зарядку, фехтовал со своим учителем — знаменитым швейцарцем Балтазаром Фишером[16], затем с полчаса занимался гимнастикой и борьбой с индийцем по имени Арджун, которого у нас сразу переименовали в Архипа.

Сей уже немолодой воин, больше двадцати лет как, странствовал, занимаясь обучением аристократов, по Северу Индии и Ирану, и, наконец, был примечен моими агентами и привезён ко мне. Архип был отличным мастером, его занятия были разнообразны и неплохо нагружали моё тело и разум. А потом я плавал, пока ещё было возможно — в море, а с приходом штормов — в дворцовом пруду, возвращался во дворец бегом, мылся, завтракал и начинал работу.

В восемь мне приносили свежую почту и срочные доклады, полтора часа я работал с документами. В девять тридцать начинался военный совет, в одиннадцать я совещался с Вяземским и Шереметевым. В полпервого обедал, гулял в парке — дышал, разговаривал с Катей и думал. В три начинал приём желающих, в шесть ужинал, полчаса ходил по берегу моря. С семи до десяти — совещания. Дальше до одиннадцати снова прогулка, потом сон. Физическая нагрузка мне была нужна не только для поддержания формы, но и в качестве средства снятия нервного и умственного напряжения.

Катя выносила всё это стоически. Удивляюсь я женскому терпению — я почти совсем не уделял ей времени — так, минут двадцать разговоров за обедом, только регулярные постельные утехи. А она держалась спокойно, окружала меня заботой — гоняла слуг, чтобы у меня всегда был свежий липовый взвар или сбитень со зверобоем, напоминала, что пора обедать или ужинать. Я бы, наверняка справился с проблемами и без неё, но… В общем, я начинал к ней привязываться…

Но однажды стылым декабрьским утром, когда было особенно тяжело лезть в ледяную прорубь и бегать в темноте вокруг дворца, пришли неожиданные новости, которые принесли нам всем невероятное облегчение, хоть так говорить и грешно. Я только начал фехтовать, как в гимнастический зал вошёл Вейде и уверенно напарился ко мне.

Я жестом остановил мастера Балтазара, снял маску и взглянул не Мишу. Вейде, с трудом сдерживая эмоции, произнёс торжественным голосом:

— Государь! Максимилиан Иосиф[17], курфюрст[18] Баварии, тяжело болен. Болезнь врачам неизвестна.

— Балтазар! Приношу свои извинения, но на сегодня наша тренировка завершена! Миша, ко мне срочно Обрескова. Я хочу видеть его через час.

— Уже послано, государь!

— Хорошо. Завтрак через двадцать минут. — я ушёл смыть с себя пот и постоять под жёсткими струями акватермы, собираясь с мыслями.

Бавария… Важное государство, одно из ведущих в Священной Римской Империи, богатое, крупное, сильное. Прекрасный правитель — Максимилиан III Иосиф. Он заботится о стране и народе, не ведёт войн, но при этом основательно влияет на политику империи, не давая усиливаться ни Австрии, ни Пруссии. Курфюрст немолод, но и не слишком стар, ему только исполнилось пятьдесят лет.

Основная проблема Баварии — у Максимилиана нет детей и близких родственников. Он последний представитель младших Виттельсбахов[19], потомков императора Людовика Баварского[20]. Более четырёхсот лет эта династия правила в Баварии и являлась одним из главных соперников Габсбургов в борьбе за императорский трон, но со смертью Максимилиана III Иосифа она пресечётся, и Бавария объединится с Пфальцем[21], где правят старшие Виттельсбахи[22].

Но и здесь всё было очень непросто — претендент от старшей линии, Карл Теодор[23], курфюрст Пфальцский, был нисколько не моложе Максимилиана и также не имел законных сыновей мужского пола, поэтому-то его наследником должен был стать один из представителей боковых линий. Такая путаница в наследовании была характерна для германских государств, но в данном случае всё отягощалось тем, что речь шла об одном из влиятельнейших княжеств империи.

К тому же сам император Иосиф ранее был женат на сестре внезапно заболевшего герцога Баварского, пусть она и давно умерла, но какие-то права на Баварию у австрийского эрцгерцога всё-таки могли быть.

Положительно — запутанный клубок противоречий и загадок, но этот клубок должен привлечь внимание наших немецких соседей и заставить их хоть на какое-то время снизить напряжение в отношениях с нами. Освежённый, после лёгкого завтрака, я был готов общаться со своим главным специалистом по отношениям разных стран и сложностям их родственных связей.

Обресков мне красочно обрисовал ситуацию, которая оказалась ещё более сложной и перспективной для наших планов. Курфюрст Пфальцский был редким бабником, транжирой и гулякой. Пусть законных наследников у него не было, но вот сыновей, прижитых на стороне, у него было с десяток, и детей своих любил и даже очень.

Любил настолько безоглядно, что почти все его устремления, конечно, в свободное от развлечений время, были направлены на обеспечение их достойного будущего, чему серьёзно препятствовали законы Великой Римской империи — его земли должны были наследоваться только потомками от признанных церковью браков. Поэтому он мечтал получить значительные личные владения, не подчиняющиеся имперским правилам, чтобы наделить ими своих потомков.

Карл Теодор уже давно считался сторонником Габсбургов, ибо он был родом из Австрийских Нидерландов[24], и именно эти земли считал Родиной, Пфальц, а уж тем более Баварию, он не сильно любил и мечтал вернуться домой, о чём неоднократно публично заявлял. А дипломаты Иосифа много лет лили ему в уши елей, обещая, при некоторых обстоятельствах, предоставить ему крупные уделы в желанных австрийских землях.

С другой стороны, его формальный наследник и двоюродный брат — Карл Август, просто ненавидел Австрию. Он несколько лет назад был страстно влюблён в младшую сестру Иосифа — Марию Амалию, причём эти чувства были взаимными, но его сватовство было отвергнуто матерью его невесты и императором, что навсегда определило его враждебную позицию к Габсбургам. При этом сестра Карла Августа была замужем за курфюрстом Саксонии, который очень любил супругу и просто обожал своего шурина, полностью поддерживая его во всех начинаниях.

Любое усиление позиций Австрии в Священной Римской империи вызывало острую отрицательную реакцию со стороны германских государств, и особенно Пруссии, которые совершенно справедливо полагали, что это уменьшит их самостоятельность. И, безо всяких сомнений, проавстрийские настроения наследника Баварского престола вызовет приступ волнения у немецких правителей.

Неожиданная болезнь герцога Максимилиана спутала все карты центральноевропейской политики, но на настроения в Европе Западной не влияла. Сейчас и Франции, и Англии, и Испании было не до Германии — война стояла на повестке дня. Однако же, конфликт в немецких землях наверняка снял бы напряжение с границ Польши и дал нам то время, которое необходимо для расширения производства и перевооружения армии. Оставалось надеяться на благоприятное развитие событий.

И оно последовало. Вскоре я получил сообщение, что болезнь герцога определена как очень тяжёлая форма оспы, и шансов выжить у него практически нет. Такую же информацию получили и другие монархи Европы, и события понеслись вскачь. Иосиф лично уговаривал Карла Теодора обменять ненужные ему земли в Баварии на территории в Австрийских Нидерландах, и тот закономерно не стал противиться.

К Новому году Максимилиан Иосиф умер, а уже через неделю свежеинтронизированный герцог подписал договор, по которому передавал Австрии Верхний Пфальц[25] и Нижнюю Баварию[26]. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы — даже в Вене никто не поддержал такую авантюру молодого императора.

Мария Терезия и Кауниц хорошо осознавали, что присоединение большей части Баварии вызовет очень резкую реакцию со стороны всех европейских государств, и, скорее всего, приведёт к войне с сильными соперниками. Конечно, Бавария для усиления государства Габсбургов была значительно интереснее какой-то там Малопольши, но воевать в такой внешнеполитической позиции было слишком опасно, а старая вдовствующая императрица очень хорошо представляла себе возможные последствия[27].

Но Иосиф пёр вперёд как молодой носорог — австрийские войска быстро заняли всю Баварию. И только сейчас Карл Теодор понял, что подписанное им соглашение не содержит чётких обязательств по передаче ему земель Австрийских Нидерландов. Он бросился к своему партнёру по сделке за разъяснениями, а тот сообщил, что, конечно, он император, и обманывать никого не станет, но и определять территории, подлежащие передаче, и сроки такого деяния он сейчас не готов — потом, как-нибудь[28].

Несчастный обманутый новоявленный герцог завыл на всю Европу, а вдова его предшественника и его будущий наследник бросились в имперский сейм[29], просить вмешаться в судьбу столь важного германского государства. Гарантом независимости и территориальной целостности Баварии себя сразу объявил Фридрих Великий, и к нему тотчас присоединился курфюрст Саксонский.

Иосиф не нашёл ничего лучше, чем снова поехать в Париж, уговаривать Людовика вмешаться на его стороне. Верженн грозил отставкой, если король Франции пойдёт на поводу у свояка и вмешается в назревающий конфликт на стороне Габсбургов. Сам Людовик тоже не был дураком и прекрасно понимал, что такое усиление Австрии точно ему не нужно, наследник Баварского престола Карл Август — его вассал и сторонник Франции, да и большой конфликт в Европе в преддверии войны с Англией для него будет означать существенное распыление сил.

К тому же он уже предупреждал Иосифа о нежелательности любых серьёзных конфликтов до завершения войны с Англией, о невозможности Франции вмешаться, о перспективах, которые откроются перед союзниками после победы, и подобное поведение шурина не мог понять иначе как проявление крайней глупости. Ну, спрашивается, кто мешал молодому Габсбургу провернуть подобную сделку после войны? Нет, ему хотелось срочно!

Даже родная сестра Иосифа, Мария-Антуанетта, не поддержала брата. Император вернулся из Парижа словно оплёванный, но настроя не потерявший. Война так война! Зря, что ли, он набрал армию, значительно превышающую по своей численности войска соседей.

Маврокордат уверял меня, что любой исход войны, кроме решительной победы одной из сторон, нас устроит — положение России лишь укрепится, а молодой император растеряет свою спесь и вынужден будет прислушиваться к советникам, которые укажут ему на необходимость дружить с Россией. Даже если Австрия победит, то потери, ею понесённые, ослабят её настолько, что ни о каком противостоянии с нами говорить будет нельзя много лет.

Нам нужна была эта война, поэтому я сообщил посланнику Австрии, что не собираюсь вмешиваться в решение вопроса, который в силах урегулировать имперский сейм в Регенсбурге — немцы должны сами разбираться со своими делами. А дядюшке Фрицу указал на мои собственные проблемы в Польше, разрушение Петербурга и огромные затраты на освоение новых земель. Стороны поняли меня правильно — Россия не вмешается, и начали готовиться к войне.

Новогодние торжества 1778 года для меня промелькнули незаметно, слишком уж я был занят внешнеполитическими событиями и Польшей, где мы выступали в роли тайного дирижёра. Пусть для Австрии польский вопрос и сошёл с первых страниц повестки дня, для нас он был очень важен. Требовалось вскрыть гнойник, вычистить его, и лишить наших противников, пусть и на время, возможности мешать нашим планам через польские дела.

Для меня напряжение несколько спало только в феврале, когда Франция заключила союз с Соединёнными штатами, что автоматически втянуло их в войну с Британией, а Иосиф отказался вести дальнейшие переговоры с Пруссией. Всё катилось к войне, но эта война не должна была коснуться нас.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Государь, в Кимрах бунт! — Вейде выглядел, мягко сказать, крайне удивлённым.

— Что? Миша, ты что, головой ударился? Какие Кимры? — я тоже не поверил в такое чудо.

— Так, Тверские, Ваше Величество!

— Тьфу на тебя! Точно? — убедить себя в столь невероятном событии я не был готов. Кимры — растущий город, на Волге стоит, торговля там процветает, кожевенное производство активно развивается. Что же там могло случиться, чтобы бунт поднялся?

— Точно! Тверской губернатор, Сиверс[30], туда уже отправился, две роты Рязанского полка повёл.

— Кто бунтует?

— Да, вроде, крестьяне Ильинской волости…

— Вроде?

— Депеша от Сиверса пришла только одна. Он просит ещё войск подослать, мало ли что.

— Мало ли что! Так, Вейсмана ко мне! — надо подстраховаться, а вдруг и правда, что-то недосмотрели…

Хорошо, что в результате не понадобилось давить бунт войсками. Он сам прекратился. Ну, как сам — Сиверс справился. Молодец — не поддался соблазну ударить без раздумий, сначала вступил в переговоры. И вот выяснилась совершенно удивительная вещь — крестьяне требовали резкого усиления повинностей!

Конечно, речь не шла обо всех повинностях — только об одной. Жители деревень окрест Кимр хотели увеличения количества людей, подлежащих переселению. Плановый переезд на новые места шёл довольно медленно, но до некоторых пор люди не понимали положительного эффекта от такого изменения в жизни и относились к нему как к очередной тяжёлой обязанности. Но вот появившиеся офени начали рассказывать о реках из мёда и молока, что текли в наместничествах: о лошадях, коровах, плугах, домах, которые дарили переселенцам, о жирной земле, и главное — об отсутствии податей на продолжительные сроки.

Вот здесь и возникло непонимание у крестьян, почему же всем не дают такое счастье? Слово за слово, начался бунт. Хотим, мол, все переселиться на новые земли! Желаем кушать белый хлеб и заедать его медовым пряником!

Сиверс привёл бунтовщиков в чувство, объяснив, что из их податей-то и оплачивают счастье переселенцев, и, коли все уедут, то кто же налоги-то платить будет? Ну и пообещал, конечно, увеличить переселение. Что же ещё ему делать?

Да, а ведь это первая ласточка. Действительно, темпы переселения пока явно недостаточны для снятия демографического напряжения, нарастающего в Центральной России. Среднее количество выживших детей по стране уже составляло пять, а при этом это только эффект от изменений в налоговой политике и гигиенических мер. Улучшения в сельском хозяйстве только внедрялись, а медицина так вообще ещё не дошла до деревень и даже небольших городов.

Мало было медиков. Всё ещё мало. Обучение их сдерживалось исключительно отсутствием преподавательского состава — желающих было много, но цикл воспроизводства врачей очень большой. Минимум двадцать лет должно пройти, чтобы получился хороший доктор, а тем более преподаватель в Медицинском корпусе. Привлечь для обучения иностранных специалистов не получалось, ибо принципы их работы входили в серьёзное противоречие с теми, что приняты у нас.

Так что ждём, пока сможем значительно расширить корпус в Петербурге и открыть новый в Москве. А сейчас решаем проблему медицинского обслуживания населения через увеличение количества низового персонала — обучаем молодых девушек, кандидаток в жёны священников, а также монахов с монахинями в московских Рождественском, Зачатьевском и Высоко-Петровском монастырях. Хотя бы при родах смогут помочь, рану перевязать да настоями травяными напоить. У нас даже прививки от оспы пока только в крупных городах, на новых землях, да в армии стали обыденностью, а на основной территории и не слышал про них никто.

Но и при таких раскладах — население росло и росло быстро. Пусть пока это ещё дети, но они скоро вырастут, и их надо будет куда-то направить. Пришлось, понимая всё это, затеять ещё и программу расчистки земель. Уже в следующем году переселенцы, прежде чем уехать к новому месту жительства, должны будут год работать в своей губернии, сводя лес и осушая болота под чутким руководством агрономов и инженеров. Это повлечёт дополнительные затраты, но без увеличения обрабатываемых площадей никак — не сможет наша промышленность впитать в себя такие толпы народу.

Урожаи льна и конопли у нас уже росли довольно быстро, питая нашу текстильную промышленность, но требовалось ещё, а без роста возделываемых земель это не получится. Бо́льшая часть крестьян традиционно занималась выращиванием пшеницы, но многие в условиях относительного изобилия хлеба уже переключались на технические культуры. Конечно, хотелось бы получать от них хло́пок, но пока его мало — не растёт он у нас. «Белое золото» давала торговля с Ираном и Средней Азией, и совсем немного производилось в Астраханской губернии. Конечно, в Персии и Хорасане крестьяне стремительно переходили на выращивание хлопка, для торговли с Россией, а Болотов обещал вскоре расширить и наши поля, но основные объёмы сырья шло в Европу из Египта и Индии, а у нас туда доступа не было.

Кроме переселенческой повинности, пришлось устроить и вольный переезд с поддержкой государства. Места для нового жительства предоставлялись на выбор, помощь для миграции давалась только в форме питания по дороге и собственно транспорта для этого, да освобождения от налогов на разный срок в зависимости от губернии. Поэтому-то крестьяне по весне ринулись на помещичьи земли, где сам барин предоставлял всё необходимое.

Такое явление сняло напряжение в крестьянской и дворянской среде. А мне пока принесло только, пусть и небольшие, но всё-таки потери в налогах, и новые затраты на перевозку множества людей. Но это сейчас, а через несколько лет всё должно́ было вернуться сторицей.

Со всеми этими незапланированными тратами на подготовку к войне, срочный запуск новых заводов и переселение крестьян, наш долг перед голландцами уже превысил десять миллионов гульденов. Пусть они кредитовали меня и под сравнительно небольшой процент, но меня сей факт всё-таки серьёзно нервировал. Пока начинается крупная европейская заварушка, в которой мы не участвуем, всё нормально, но вот если война перекинется на Россию, а резервов-то и нет…

Облегчили грусть и тяжёлые сомненья мои люди. Севастьян Губкин, Александр Строганов да Павел Лебедев-Ласточкин[31]. Первый продумывал стратегию захвата рынков пушнины, а второй и третий организовали контрабандную торговлю мехом с Китаем. Ласточкин привёз мне более трёх миллионов рублей серебром, которые выручили от меховой торговли, причём только за неполный первый год. Не меньшую сумму мы получили и в Европе, где война в колониях полностью перекрыла поставки шкурок из Канады.

Лебедев-Ласточкин устроил настоящее преставление, с раскупоркой бочек с серебром, песнями и танцами туземцев Северной Америки. Хитрый якут, ближайший помощник Шелихова, пытался пода́ть товар лицом, рассчитывая на удовлетворение запросов, которые он привёз. Сам Шелихов слёзно молил прислать больше людей и солдат — он желал ещё сильнее укрепиться на новых землях до прихода туда европейцев, чего мой представитель в Америке очень боялся. Но мы пока давали ему всё, что было в наших силах, и увеличить поставки сможем только после возвращения Святителя Николая и Камчатки.

Суда покинули Петропавловск ещё в октябре, и мы ждали их только летом-осенью. Они должны были заходить по дороге в порты для исследования возможностей торговли. Для этого у Чичагова было товаров, в основном мехов и шкур, почти на триста тысяч рублей и около ста тысяч гульденов.

А вот Строганов…

Строганов хотел значительно более сложного. У него улучшались отношения с главным его цинским контрагентом, Хэшенем, но на этом он не желал останавливаться, и мой неформальный посол искал новые контакты. Пользуясь достаточно крупными суммами, полученными от меховой торговли, он влезал в доверие к другим чиновникам, причём не только маньчжурам, но и природным китайцем.

Вообще, именно ханьцы начали составлять основу его связей в Китае. Будучи формально на вторых ролях в государстве, они, тем не менее, составляли большинство государственного аппарата и могли решать очень многие вопросы проще и дешевле, чем цинцы. Он смог даже вывезти из Китая несколько мастеров по фарфору и шёлку, что давно признавалось очень желательным, но совершенно нереальным. Так вот, сейчас у него появилась возможность влезть в английскую торговлю чаем.

Наша Кяхтинская торговля начала приходить в упадок, ибо собственно в России чая пили всё меньше, а вывозить его оттуда в Европу было слишком далеко, а значит накладно. Фарфор у нас был свой, а везти, пусть и неплохой, китайский шёлк через Сибирь в центральнорусские города было невыгодно — персидская торговля и шелковые фабрики на юге, которые были сильно ближе, вполне удовлетворяли спрос. При этом из-за более короткого пути цена южного шёлка была значительно меньше восточного. Нет, совсем торговля тканями не исчезла, но объёмы её уже упали в несколько раз.

Таким образом, нам становилось всё менее выгодно покупать что-либо в Китае, а Цинское правительство запрещало своим торговцам платить за заграничный товар серебром, препятствуя вывозу драгоценного металла за рубеж. Мы попали в сложную ситуацию: спрос на наши меха рос, но вот в оплату за них мы могли получить только китайские товары, которые нам не были нужны.

Возить всю пушнину контрабандой было же слишком рискованно. Единственный выход из кризиса торговли Строганов видел именно в переводе части оборота в Гуанчжоу[32], где будет возможно менять меха на чай для дальнейшего вывоза морем в Европу и Северную Америку.

В Гуанчжоу нам предстояло столкнуться с европейцами, особенно серьёзную конкурентную борьбу Александр предвидел с Английской Ост-Индской компанией. Со стороны правительства империи Цин и местных властей мы получим полную поддержку, но вот в море у нас могли бы быть большие проблемы. Требовалось отправлять в Китай караваны хорошо вооружённых судов, которым предстояло выдержать и долгий тяжёлый путь и пиратские нападения.

Идея-то была неплоха, но пока всё же для нас нереализуема — мы только в начале пути. У России нет ни достаточного количества кораблей, ни должного веса в мировой политике, чтобы влезать в одну из самых прибыльных статей мировой торговли. Может быть, через несколько лет, но пока… Жаль было терять деньги, но что поделаешь. Я всего лишь дал ему инструкции больше работать по технологиям и контрабанде. Хоть что-то…

[1] Сражение при Саратоге — одна из важнейших битв в Войне за независимость США. Английская армия под руководством генерала Джона Бергойна, атаковавшая центральные районы мятежных колонистов со стороны Канады, была окружена недалеко от Саратоги и, из-за проблем с продовольствием и невозможностью прорвать кольцо, капитулировала перед войсками американского генерала Горацио Гейтса. Эта победа была первым значительным успехом повстанцев.

[2] Антуан Раймон Жан Гальберт Габриэль де Сартин, граф д’Альби (1729–1801) — французский государственный деятель. Глава парижской полиции в 1759–1774 гг., безусловный мировой авторитет в этой области

[3] Клод-Луи-Робер, граф де Сен-Жермен (1707–1778) — французский военный и государственный деятель

[4] Александр Мари Леонор де Сен-Мори-Монбарре (1732–1796) — французский военный и государственный деятель, близкий родственник супруги графа де Морепа

[5] Жан Фредерик Фелиппо, граф де Морепа (1701–1781) — французский государственный деятель, государственный министр Людовика XVI

[6] Гибралтар — самая южная территория Пиренейского полуострова, контролирующая одноимённый пролив, соединяющий Средиземное море с Атлантическим океаном. В 1704 г. захвачен эскадрой Джорджа Рука при весьма некрасивых обстоятельствах — англичане взяли в заложники семьи защитников крепости.

[7] Карл III (1716–1788) — король Испании с 1759 г. из династии Бурбонов.

[8] Видинский санджак — обширная территория, включающая части территорий нынешних Сербии, Болгарии и Румынии.

[9] Сеймы Речи Посполитой обладали законодательной властью в государстве. Делились на ординарные, проводившиеся в то время каждые два года, и экстраординарные, собирающиеся при необходимости срочных изменений в законы и налоги.

[10] Посольский сеймик — региональное собрание в Речи Посполитой для избрания послов (депутатов) на сейм.

[11] Трокское воеводство — административно-территориальная единица Великого княжества Литовского со столицей в городе Троки (Тракай)

[12] Мальборк — город в дельте Вислы

[13] Хелмно (нем. Кульм) — город на севере Польши

[14] Воеводство — крупнейшая административно-территориальная единица Речи Посполитой

[15] Повет — средняя административно-территориальная единица Речи Посполитой

[16] Фишер Балтазар — знаменитый швейцарский фехтмейстер. Автор первого ученика по фехтованию на русском языке.

[17] Максимилиан III Иосиф Возлюбленый (1727–1777) — курфюрст Баварии с 1745 г.

[18] Курфюрст — князь-выборщик, член коллегии выборщиков, избирающей императора Священной Римской империи

[19] Виттельсбахи — немецкая династия, представители которой правили во множестве европейских стран. Предки Виндзорской династии, правящей Великобританией в н.в.

[20] Людовик IV Баварский (1282–1347) — император Священной Римской империи с 1328 г. из Баварских Виттельсбахов.

[21] Пфальц — земли по обеим сторонам верхнего Рейна

[22] Старшая линия Виттельсбахов — потомки старшего брата Людовика Баварского, Рудольфа Заики

[23] Карл Теодор (1724–1799) — представитель дома Пфальц-Зульцбахов из старшей линии Виттельсбахов. Курфюрст Пфальцский и граф Палатинский с 1742 г., герцог Баварии с 1777 г.

[24] Австрийские Нидерланды — территории Южный Нидерландов с 1713 г. принадлежащие австрийским Габсбургам. В современности территории Бельгии и Люксембурга.

[25] Верхний Пфальц — часть Баварии с центром в Регенсбурге.

[26] Нижняя Бавария — часть Баварии с центром в Ландсхуте.

[27] Имеется в виду Война за австрийское наследство (1740–1748). После смерти императора Карла VI наследницей земель Габсбургов была объявлена его дочь Мария Терезия, что было оспорено рядом европейских стран. Европейская война закончилась для Австрии уступкой Силезии и Глаца Пруссии, территорий в Италии Испании и Сардинии.

[28] Так и было в действительности.

[29] Имперский сейм (рейхстаг) — высший законосовещательный и судебный о́рган Великой Римской империи. Постоянно заседал в Регенсбурге.

[30] Сиверс Яков Ефимович (1731–1808) — русский государственный деятель, граф.

[31] Лебедев-Ласточкин Павел Сергеевич — русский купец из Якутска, один из основателей русский поселений на Дальнем Востоке и в Северной Америке.

[32] Гуанчжоу (Кантон) — город и порт в Южном Китае. В те времена единственный порт, открытый для торговли с европейцами