Темная лошадка

Глава 5

Мама уезжала. Что же удерживать её дальше в столице я не собирался, пусть мне и было грустно. Я воспринимал её именно как маму, та далёкая, из прошлой жизни, мать ушла куда-то в туман, теперь, если я думал о маме, то ею положительно была Екатерина Алексеевна. Мне предстояло отвыкнуть постоянно советоваться с нею, опираться на её поддержку, прятаться за нею, чтобы разыгрывать политические комбинации.

Конечно, я был готов к этому: в управлении все главные позиции занимали именно мои люди, я определял настоящую политику империи, увлекал Россию по выбранному мною пути, но всё одно — грустно. Мама плакала, хотя всё было решено уже давно, и это был её осознанный выбор, но слишком многое нас связывало.

За столько лет совместных деяний, сражений, горя и радости мы срослись как сиамские близнецы. Это было больше, чем любовь сына и матери, а теперь мы разрывали эту связь. Я сам сдерживал слёзы только огромным усилием воли.

— Всё будет хорошо, мамочка! Мы будем видеться! Я непременно буду вас навещать! Гриша там всё организует! Тёплое море, много солнца, девочкам там будет хорошо! Ты будешь слушать музыку, творить романы и пьесы, переписываться со всеми философами мира. Всё будет хорошо!

— Пашенька, но как же ты здесь без меня?

— Что ты, мама! — я улыбнулся, — Я справлюсь, ты же знаешь!

— Знаю, но сердце не на месте!

— Ты оставляешь меня не одного, Катя рядом. У тебя ещё есть дети, мама, и о них надо позаботиться. Не волнуйся!

Сколько я её не успокаивал, она так и вышла к возкам в слезах. Её было вдвойне тяжело: она оставляла меня, но не только — ещё и власть, к которой привыкаешь, и её зримый символ — столицу империи. Моя сильная и смелая мама. Пусть за ней и останется прозвище Великая, ибо это она была императрицей, когда мы победили Османов и присоединили огромные земли, которые принесли нам невиданное благосостояние, укрепили государство, изменили жизнь в стране — всё она, Екатерина. Мне здесь чужого не надо.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

1777 год. Столько дел в этом году. Столько идей. В провинции дальше людей переселять, заводы и города возводить. Уже не только фрегаты по новым проектам, но и линейные корабли начать строить, да и торговых судов маловато, продажи-то за границу растут, а под государевым контролем борьба за рынки как удачнее проходит. На крепостях первой очереди стены возводить, армию увеличивать.

Ямской приказ надо создавать, без него уже никуда. Связь — это же вещь совершенно необходимая, а уж для наших просторов. Мне бы телеграф на худой конец, но… Пока и голуби нормально справляются, однако их явно мало, их у нас только около ста тысяч, а надобно раза в три больше.

Да и вообще, вся связь должна быть в одних руках, а то не дело, что голубиной почтой занимаются в Тайной экспедиции, а обычная доставка писем — у Ямской канцелярии. Человека-то уже ищем на приказ, в этом году непременно надо создать.

Много дел, а здесь ещё проблема с Польшей и Австрией. Понятно, что в этом году войны не будет — Империя ещё не готова, а Пруссию втянуть в раздел Польши они точно сейчас не захотят. Но к будущей войне требуется готовиться. Баур с Вейсманом обратили внимание, что оружейные заводы нужно ближе к возможным схваткам размещать.

Пока из Сестрорецка или Тулы ружья или пушки с Урала или даже из Выксы[1] подвезёшь, то и война, глядишь, закончится — не дело это. Пришлось в спешке планы перекраивать. На Кривом Роге быстрее пушечное производство открывать, Ярцову велено было всё бросать и туда бежать.

По ружьям Сестрорецк у нас пока один со своими технологиями, и он ещё, по сути, только строится, а пришлось уже срочно его копии создавать. Христофор Эйлер ругался, Бухвостов молча зубами скрипел, но что делать — только они у нас в организации правильного ружейного производства хорошо разбираются, помощников вырастить не успели. Решили три новых завода сразу закладывать — совсем срочно в Новороссийске, городе, что только начали планировать возле впадения реки Самары в Днепр[2].

Потёмкин считал этого город важнейшим для освоения края, но там только начались землемерные работы для проектирования, а нам уже нужен там город, хоть какой-то. Завод надо ставить там — удобнее всего снабжать армии на юге именно оттуда. Так что здесь ещё и город строить надо. В Новороссийск пока Эйлер с Бухвостовым и направятся — ребята умелые, молодые — справятся.

Ещё завод решили строить в Борской слободе[3], что возле Нижнего, да в Туле надо новый ставить. Правда, этими-то задачами чуть позже займёмся.

К тому же в торговле, после заключения договора с Персией, открылись новые возможности. Особенно порадовало то, что хитрый Вакиль-од-Дауля[4] сразу начал прощупывать нас на предмет поставки оружия. У него были тёплые отношения с англичанами, и именно через них он надеялся получать пушки и ружья. Однако у британцев проблемы с колониями в Северной Америке нарастали, и обеспечить поставки они были не в состоянии, и вот Зенды[5] решили попробовать найти другого продавца.

Глупо было бы такой возможностью не воспользоваться. Вытеснить англичан с персидского рынка совсем — это было бы просто чудесно.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Нет, Степан Никифорович, не устраивает меня это!

Горшенников непонимающе округлил глаза:

— Ваше Величество, но всё же неплохо! Количество купцов растёт и довольно быстро!

— Растёт, но только как? Равномерно по всем поясным обществам, но слишком мало простых купцов. Нам же надлежит иметь эдакую пирамиду, в которой основание — мелкие торговцы, а их сильно меньше, чем требуется. У нас в стране основное население — крестьяне, а они богатеют, у них заводятся деньги, они будут хотеть их тратить, а где? Да, в европейских наместничествах выстраивается система торжищ и ярмарок, купцы по рекам худо-бедно заезжают в поселения, а что в остальной стране?

— Ваше Величество, Вы хотите, чтобы я занялся этим?

— Да, Степан Никифорович, это будет одна из Ваших первоочередных задач. И я прошу в докладах это обязательно отражать. Поймите, что наших крестьян миллионы! И если даже каждый пятый купит у мелкого торговца ножницы, иголки, отрез сукна, сапоги, сладости или ещё что-то, то это станет огромным подспорьем для заводов. То есть мы получим двойной эффект: увеличим доходы от промышленности и улучшим жизнь наших подданных, но для этого нам нужен рост количества железных и медных поясов, в первую очередь.

Да, от золотых и серебряных обществ мы пока получаем больше сборов, но это пока — представьте себе, сколько мелких торговцев надо для разносной продажи в деревнях.

— Понял, Ваше Величество! Приложу все усилия!

— Не сомневаюсь, Степан Никифорович, а теперь расскажите мне о торговле с Персией.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Почтенный Назим! Вы кушайте-кушайте! Такой кебаб! Самому шаху такой кебаб пода́ть было бы не стыдно! — ещё не очень старый перс почти заискивающе заглядывал в глаза Никодиму. Бубнов возглавил созданное торговое представительство в Астрабаде и уже несколько месяцев официально работал в здешних краях.

— Да-да, великолепный кебаб, просто тает во рту, а вкус такой тонкий, что хочется его есть и есть! Спасибо Вам, почтенный Карим за такое угощение! — этот Карим оказался очень активным торговцем, да ещё и чрезвычайно, даже чересчур, дружелюбным. Явно ему что-то было от Никодима надо, но он пока прощупывал почву.

— Вот, ещё плов отведайте, почтенный Назим! Этот плов даже пророк бы посчитал великолепным!

— Я скоро стану совсем круглым, и Вы меня покатите домой как арбуз, почтенный Карим! — смеялся русский, а перс ему вторил.

— А вот попробуйте, почтенный Назим, вина́! Оно отличное, привезено из самого́ Милана, специально для меня.

— А как же заветы пророка? — хитро посмотрел на хозяина Бубнов.

— О! Пророк был бы не против — вино очень хорошее! — также хитро усмехнулся Карим, — А закусите-ка его вот этими медовыми хорасанскими дынями!

— Почтенный Карим, я скоро лопну от ваших угощений! Не пора ли рассказать мне, что Вы от меня хотите? — решил перейти к сути русский.

— Ох, какой Вы быстрый, почтенный Назим! Но так и быть… Вы продаёте ружья, порох, и даже пушки Керим-хану.

— И что с того, почтенный Карим? — глаза Никодима превратились практически в щёлки.

— Скажите, а Вы можете достать и мне русское оружие? — наконец решился перс.

— Хм… Именно Вам, почтенный Карим? — прищурился Бубнов.

— А хотя бы и мне…

— Тогда нет. Вам, почтенный Карим, оружие ни к чему. Вы купец, торгуете немного фарфором, немного зерном. Зачем Вам оружие? — покачал головой Никодим и снова принялся за еду.

Перс посидел молча, потом резко встал, вытер бороду руками и, наконец, открылся:

— А если не мне? Если Шахрох-шаху[6]?

— Ага… А как же его довезти в Мешхед? Керим-хан, конечно, уважает наследника Надир-шаха[7] и даже позволяет ему править Хорасаном. Но, боюсь, не настолько, чтобы отдавать ему часть грузов, в которых он столь нуждается.

— Это не Ваша проблема, почтенный. Мне нужно оружие и много! Сможете привезти? — Карим начал активно жестикулировать. Раскрыв свои намерения, он уже не мог не получить необходимое.

— И так, чтобы люди Керим-хана не знали? — Бубнов задумчиво поглядел на собеседника и откусил кусочек действительно превосходной дыни.

— Сможете, почтенный Назим? Или мне пойти к англичанам? — у перса от волнения уже затряслись руки.

— Не стоит, почтенный Карим! Они сейчас Вам не помогут, свободного оружия у них нет, да и ссориться с Зендами они не станут. — Никодим перестал есть и внимательно смотрел на купца.

— А Вы станете?

— Как договоримся! — и Бубнов жёстко взглянул в глаза хозяину дома.

Хорасан был богат золотом и бирюзой, а сам внук великого Надир-шаха, по слухам, сохранил его огромную казну. И, если, из уважения к знаменитому предку слепого правителя княжества, Зендский владыка Персии его не трогал, но вот Дурранийцы[8] постоянно угрожали Шахроху.

Установление отношений с государствами, находящимися за Персидской державой, было одним из главных заданий, которые получил бывший гайдук императора, раненный при Варне. Никодим не врал приятелю — майору Карпухину, он действительно по ранению не смог продолжать службу, зато владение восточными языками, которых уроженец Астрахани знал три — персидский, армянский и турецкий, открыло ему путь в дальнейшей карьере. Теперь Бубнов — тайный агент экономической разведки русского императора в Персии.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Я возражаю, Ваше Величество! Никак не могу ружья из армейского запаса на продажу отправлять! А уж пушки-то и подавно! — Вейсман был весьма гневен, да и не удивительно, ведь речь шла о том, чтобы выдать со складов почти треть имеющихся там ружей, до четверти штуцеров и столько же пушек, пусть и устаревших конструкций, но ещё вполне боеспособных.

— Не горячись, Отто! Ты же понимаешь, что с ружьями мы вопрос решим. Сестрорецк через год сможет давать уже втрое больше ружей, чем сейчас. Это я не смотрю даже на строительство новых заводов, а их три!

— А сейчас стрелять солдатам из чего предлагается? Из палок?

— Отто! Ты не прибедняйся! А если понадобится, то из палок стрелять будут! Баур всё просчитал: полностью будут вооружены только армии Румянцева и Суворова! Им, ежели чего, первыми в бой вступать. Остальным пока столько ружей не надобно, им больше обучением предстоит заниматься. А как начнут работать новые заводы, мы быстро эту проблему решим.

Но сейчас нам нужны деньги на эти затеи. Ты же сам требовал, чтобы ружейных производств было больше, и чтобы к будущим сражениям они ближе были. Сам же настаивал, чтобы сроки сдвинули и вместо одного Сестрорецкого у нас четыре завода было.

Христофор Эйлер с Бухвостовым просто на разрыв идут. Сложно им между Сестрорецком и Новороссийском мотаться, пока отладка здесь не завершилась, а им уже и на Днепре работы много. А в Новороссийске-то, кроме названия, толком и нет ничего.

Пристань наладить, план города сотворить, людей натащить, материалы, провиант, стройку начать — ты думаешь, оно как-то само получится? А без города такому заводу не бывать. Где же, дорого́й мой Отто, нам найти средства на это, а? А тут выходит: за персидский счёт почти всё делаем.

— Но не ружьями же торговать!

— А чем, Отто? Что ещё продаётся хорошо, быстро и с пользой?

— Какой ещё пользой?

— Так персы-то ружья да пушки против турок направят! А коли у османов будет война идти, то им не до нас станет и надолго! И торговля будет и покой, и время у тебя будет крепости строить, да войска учить, и деньги будут! Ну, сам посуди!

— А ежели война? Хорошо, турок ты отвлечёшь, а если цесарцы на нас купно с пруссаками навалятся? Чем мы воевать будем?

— Отто! В этом году войны у нас не будет, точно говорю. Иосиф будет наращивать армию, а дружбы у них с Фридрихом нет — напротив, не факт, что Австрия на Пруссию не навалится.

— Точно? — Вейсман посмотрел на меня с некоторым недоверием.

— Да точнее не бывает. Свара у них знатная.

— Ну, хорошо! Ну, ты хоть пушки не тронь! С пушками-то не всё хорошо, пушки они долго льются, а их у нас сильно недостаёт.

— Так я же им всё старьё отправляю, Отто! Такие орудия в лучшем случае в крепости ставить, да в гарнизонах внутренних держать. В общем, чего ты страдаешь, сам же видишь, больше и больше средств на армию пускаем. Так что, ты лучше садись с Бауром и думай, как тришкин кафтан латать.

— Ты и меня пойми, Павел Петрович! У нас же армия без оружия будет, крепости не оснащены стоят. Что делать будем, если война придёт?

— Да, Отто… Война, она приходит неожиданно. Всегда неожиданно, но сейчас нам придётся рискнуть. Не подбросим сейчас персам оружия: мы, мало того, что отвадим их в случае любых сложностей к нам бежать — к англичанам уйдут, так ведь ещё и туркам руки развяжем… Пока Персы с Османами за Ирак воюют — турки на нас и не посмотрят, а вот как только там всё успокоится, то тут жди нападения. А крепости-то ещё не достроены, куда там пушки ставить, да и крепостные орудия делать легче: конструкция проще, да и лафетов сложных не требуется — их возить в бою туда-сюда без надобности — быстро наклепаем.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Лобов задумчиво смотрел в окно своей комнаты в Лондоне. Смотрел на город и прощался с ним. Что его связывало с Англией? Да, пожалуй, больше ничего. Женщину он себя здесь не завёл, с делами закончил… С Гаскойном он распрощался грандиозной попойкой в клубе, у Трубецкого он сегодня был. Николай угостил его, расставаясь, рюмочкой волшебной архангельской ежевичной настойки, затем долго обнимал приятеля, а старый Иоасаф даже прослезился при расставании. Навигация на Балтике уже открылась и поводов дольше оставаться на острове у него не было. Конечно, грустно было не повидаться на прощание с Сидоровым, но, похоже, он не успел выполнить обещанного.

Его раздумья прервал скрип двери. Алексей обернулся и захохотал:

— Только что о тебе подумал, а ты тут как тут, Ерёма! Я уже собрался в порт уезжать, полагал — дела тебя держат.

— Дела, Алёша, держат, конечно. Причём твои же! — расплылся в улыбке Сидоров, — Уж решил, придётся тебе писать, ан нет — успел!

— Мои дела? Что выведал всё-таки у Уокера секрет?

— У Уокера-то? Нет, у него не стал — форменный выжига[9]! Дашь ему палец, без руки останешься, устраиваться к нему на работу — оно себе дороже. Я у Гентсмана всё узнал.

— Так он же ни в какую…

— Ты что, братец, за новостями совсем не следишь?

— Ты о чём, Ерёма?

— Разорился твой Гентсман! Как есть разорился! Ему после поджога не удалось завод восстановить, к тому же контракты он потерял, ну, и всё… А когда к нему подкатил немец, как его предки[10], да ещё и протестант, ищущий истину среди «общества Друзей[11]», то продать такому свой секрет уж явно сам Бог велел.

— Удивительно! Как же ты…

— Как прознал? — устало присел на стул приятель, — Так я тебе говорил, что информация — мой хлеб, вот и прознал. А задержался, потому что вывозил в Гаагу под наблюдение нашего консула мастеров с Гентмановского завода — двоих удалось сманить. Хотел больше, но на них в Шеффилде спрос…

— Ерёма, да ты…

— Молодец, знаю! — устало засмеялся Сидоров, — Только очень уж умученный молодец. Скакал, как бешеный, хотел тебя ещё увидеть, всё рассказать. Ты ведь уедешь, а я с Ружичкой останусь. Он, конечно, хороший парень, но всё же таки…

— Ерёма-Ерёма! Вот душа не лежала, уезжать домой, с тобой не попрощавшись! А ты ещё и с подарочком! Да завтра с отвальной-то управимся? А то капитан Черемисин меня дожидаться дольше не станет, домой отчалит!

— Успеем, братец, успеем! Ружичка!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Что же, милый Питер, Вы привезли мне деньги? — сэр Чарльз пропел эти слова как песенку, при этом улыбаясь как-то очень плотоядно.

— Конечно, как обещал! — испуганно пискнул голландец и втянул голову в плечи.

— Хорошо, милый Питер, я рад, что всегда могу положиться на Вас! Прогуляемся? — сэр Чарльз не стал дожидаться реакции собеседника, встал из-за стола и вышел в сад.

Особняк сэра Чарльза был очень неплох, статус одного из лучших адвокатов Лондона и даже вероятного члена Парламента дал ему многое, но значительно больше он получал от своего иного статуса — тайного главы общества луддитов.

— Итак, Питер как дела у тебя с торговлей?

— О, мой Светоч! Мне пришлось отказаться от дел с мятежными колонистами — слишком уж стал силён да многочислен теперь там королевский флот, наши договорённости было просто невозможно соблюдать. Да и граф Чатам[12], после гибели своего любимого среднего сына совсем выбыл из игры, а он был моим постоянным покровителем в русских делах. — виновато забубнил купец.

— Да, глупая история вышла с этим мальчишкой. — скривился сэр Чарльз, — Чёрт угораздил этого Уильяма-младшего оказаться возле Кромфорда[13], ребята не знали, кто это в экипаже. Случайность, Питер, так бывает.

— Да, мой Светоч, но мои доходы…

— Ты хочешь давать мне меньше денег? — голос сэра Чарльза приобрёл злобные нотки, — Ты хочешь лишиться своей торговли? Мне будет это сделать несложно…

— Что Вы, о мой Светоч! Я знаю своё место! Просто я умоляю помочь мне в открытии новых путей для заработка! — скулил Питер.

— О чём же Вы просите, Питер? — уже спокойнее спросил его собеседник.

— Не откажите, мой Светоч, дать мне возможность заработать на торговле с Ост-Индией! Я могу приносить сильно больше, если чуть подвинуть Компанию[14] хотя бы в торговле с Китаем и Персией!

— Вы с ума сошли, Питер? Есть ли ещё более любимое дитя Британии, чем Компания? И Вы мне предлагаете покуситься на него?

— Ну, мой Светоч, Вы же скоро войдёте в Парламент, и Ваше могущество вырастет! И, может быть, тогда? — умоляюще ныл голландец.

— Возможно-возможно, Питер, но этого не произойдёт в ближайшем будущем! А мне нужны деньги! Наше святое дело нуждается в средствах! — патетически воскликнул предводитель тайного общества.

— Конечно, о мой Светоч! Но где же мне найти доходы?

— Хорошо! Я дам тебе торговлю с Барбадосом[15]. Рекомендательные письма получишь у моего секретаря завтра. Деньги привезёшь мне в срок!

— Конечно, о мой Светоч! — и голландец, низко склонившись, стал пятиться к выходу.

Сев в коляску, Питер задумчиво откинулся на сидении. Уже отъехав на порядочное расстояние от поместья, он, хмыкнув, прошипел себе под нос по-русски:

— Барбадос он мне дарит! Святое дело! Поместье ты себе отгрохал на наши деньги, грабитель! Что же мне делать с этим Барбадосом, а?

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Летом, наконец, Грейг разобрался с ситуацией на Чёрном море. Он как-то позабросил дела, сосредоточившись на новых кораблях, тренировках экипажей, а его начальник канцелярии, и, по сути, один из первых помощников, Мартын Фондезин[16], показал свою полную неспособность выполнять возложенные на него обязанности и помогать приказному главе следить за делами.

Получив внушение от меня, Самуил Карлович отправился на Чёрное море, где раздал всем сёстрам по серьгам: командующим флотом назначен был Федот Клокачёв[17], Сенявин был отправлен на строительство Николаевской верфи и организацию кораблестроения, к чему он имел способности и желание. Прочих же адмиралов, которые устроили местнические споры и форменную неразбериху, Грейг предложил отправить в отставку, я-то нисколько не возражал — ему виднее.

Особенной похвалы от Самуила Карловича удостоился капитан Фёдор Ушаков, который, по мнению Сенявина, был незаменим в борьбе с чумой, стал правой рукой адмирала в наведении порядка, а затем прекрасно исполнял функции начальника над портом Очакова. По ходатайству своих командиров Ушаков за заслуги свои представлен был к ордену Святого Иоанна, причём сразу двух степеней.

Также Грейг рекомендовал назначить отличившегося капитана начальником Порта Херсонес, который он и должен быть построить. Такая награда и повышение для молодого ещё моряка были вполне заслуженными по мнению целых двух адмиралов, а уж я-то, памятующий о том, кто такой был в моём мире Фёдор Фёдорович, ничуть этому не препятствовал.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Эх, барин! Легко тебе говорить-то! А как мы от дома-то родного уедем? — мастер Кузовков швырнул шапку оземь, а остальные работные, собравшиеся на площади возмущённо загудели.

— Не поняли вы меня, люди добрые! — Лобов поморщился, но руки не опускал, — Я говорил только то, что завод закрывается! Всё одно закрывается! Слишком уж далеко теперь возить уголь выходит! Дорого! Железо Ваше уже не продаётся! А дальше уж каждый сам может решать: кто на землю хочет вернуться, кто на другие заводы переехать, а кто и со мной на государевы харчи перейти!

— Как же, что же, выходит, почти всем переезжать придётся! — Кузовков неверяще смотрел на Лобова.

Тот вздохнул:

— Братцы, да неужели вы сами не понимаете, что железо ваше больно дорого выходит, и что завод ваш выработался?

Народ ревел, бабы рыдали, мужики потрясали кулаками. Командир солдат, что пришли с Лобовым — поручик Трушинин, напрягся, крепче за ружья схватились и его люди. Всё шло к бунту, пусть и бессмысленному, но так привычному для русского человека. Как объяснить себе, что завод, который несколько десятков лет кормил столько людей, а последние годы даже хорошо кормил, стал вдруг не нужен? Только найдя виновного!

Но процесс остановил местный священник, отец Василий. Он вышел на помост и поднял руку. Народ, уважавший своего духовного пастыря, притих.

— Чада мои! Ужель вините вы в страданиях своих сего человека? — и он показал на Лобова. Люди подтверждающе загудели, — А ведь он пришёл помочь вам! Помочь! Без него вы бы не имели такого выбора. Он вам его дал, а вы его проклинать, аки гонца, что принёс плохие вести! Ужель вы не понимали, что завод закрывается? Приказчики почти все уехали, угля вторую неделю совсем мало привозят, а вы думаете, что всё хорошо?

Возможно ли не ведали вы, что всё — заводу больше не жить? Али не понимаете вы ничего в железном деле? Вот ты, Игнат Кузовков, ты, разве не видел, что завод должен закрыться?

Мастер растерянно развёл руками.

— Молчишь! А ведь всё ты знаешь! Эх! Люди добрые, идите-ка домой! Думайте, детушки! Господь с вами!

Люди задумчиво разошлись, уже не такие обозлённые. А вечером к Лобову пошли ходоки, выяснять условия переезда.

— Отче! — спросил Алексей у священника, — Почему Вы решили вмешаться?

— Так, дети это мои, господин инженер! Дети! Я же здесь родился, мой батюшка покойный священником тут был, я всю жизнь с этими людьми бок о бок. Тот же Кузовков — ведь отец его Степан помогал доченьку мою первую хоронить! Сам же пришёл помочь. А я того же Игната — молодой он совсем был, отговорил соседа, Николку Чашникова, убить — тот девку у него отбил, а теперь они дружки не разлей вода!

Все грехи и тайны мне ведомы, все их радости и горести со мной поделены. Как же глупышей таких мне не уберечь-то? Ведь кинься они на тебя, твои солдаты всенепременно бы стрелять начали! И солдатам грех был бы! Нет, никак не возможно отцу духовному такое допустить! Лучше бы и меня тогда побили, только бы не видеть этого!

— Ох, отче! — Лобов поклонился священнику, — Спасибо Вам!

— Чего спасибо? Ты то что, сын мой, творишь? Пусть люди и догадались, что заводу конец, но зачем же их так, как котёнка неразумного, в ошибки тыкаешь? Зачем ты их так огорошил? Спешишь, молод ещё! А если бы я рядом не оказался, то как ты потом перед начальниками своими объяснялся? Что бы ответил на вопрос, где люди, которых тебе привезти поручили? — священник ласково улыбался, и вправду глядя на молодого инженера, словно на сына.

— Отче, а научите меня, как с людьми говорить?

— Что же не научить, сын мой! Научу, дорога-то длинная впереди…

— А что же так, батюшка, Вы здесь не останетесь? Здесь же приход Ваш.

— Что Вы! Как здесь! Я же своих чадушек знаю! Почти все с тобой поедут. Подумают да поедут. На месте крестьянствовать останутся только две семьи — хочешь, скажу кто? Нет? — усмехнулся немолодой священник, — К соседям никто из наших не пойдёт, снова начинать с низов, да ещё там, где тебя все знают — нет, не захотят. А ты им единственный выход предлагаешь, что гордость их не потревожит.

Как есть все мастера, да подмастерья с тобой уедут. Значит, и я с ними буду! Я же сейчас без семьи — бирюк! Попадья-то моя уже восемь лет как в могиле лежит, а сыны учатся: один вот скоро священником тоже станет, а второй — в сам Петербург отправлен, говорят, к науке тяготение имеет. Мой Аникитушка он завсегда к мастерам да инженерам приставал — почему мол, да зачем и как. А потом сделал из кожи да палочек эдакую стенку для кузнечного меха, пребольшую такую, да как прыгнет с ней с колокольни, благо она у нас невысокая. Пострелёнок!

Так что, я с тобой да моими чадами духовными поеду, господин инженер! Епископ наш меня благословит, я с ним дружен. Говоришь, к тёплому морю? Хорошо, наверное, там!

— Хорошо, только вот земли неосвоенные, отче! Всё заселять придётся, крестьяне, конечно, едут уже, но ведь…

— Ничего, сын мой! И здесь завод не сразу ставился, а со старыми знакомыми-то завсегда проще начинать! Не грусти! Всё будет хорошо! Давай помолимся за успех!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Молодой человек! Я вижу Ваш интерес к исследованию «горючего воздуха», но не могу понять причин, кои к этому Вас подвигают! Ведь Вы же учитесь физике! При чём здесь этот флогистон, не понимаю! Возможно, Вы хотите перевестись к профессору Леману, на химический курс? — академик Вильке говорил, как всегда, очень сухо и жёстко, в кабинете также сидел ректор университета Эйлер, и Аникита обмер от ужаса, предчувствуя страшные кары, что обрушаться на его голову.

— Не надо меня к Леману, Иван Карлович! Очень мне Ваши лекции по сердцу! Христом богом прошу, Иван Карлович! — взмолился юноша.

— Господин Никольский, Вы очень способный молодой человек, но Вы чрезвычайно распыляетесь! Меня не устраивает Ваша самодеятельность!

Выволочку профессора ученику прервал своим деликатным покашливанием из удобного резного кресла старый Эйлер:

— Иван Карлович, Вы уж так не усердствуйте с юношей! Чай, в его годы, Вы ещё не так разбрасывались!

Вильке даже порозовел:

— Но всё-таки, молодому человеку не сто́ит заниматься самостоятельными исследованиями, не получив законченного образования! К тому же его интерес к «горючему воздуху» совершенно несвязан с физикой, которую он изучает.

— Но, Иван Карлович, я же думаю об использовании подъёмной силы этого газа! Мне кажется, что с его помощью возможно подняться в небо! Я с детства мечтаю научиться летать! — Аникита так расчувствовался, что слёзы выступили из его глаз.

— Ну-ну, молодой человек! Не надо! Всё будет хорошо! — голос Эйлера, показалось, просто зазвенел, словно у молодого, — Иван Карлович Вас не обидит! Ведь, правда, Иван Карлович?

Вильке пытался сдержать улыбку, но она рвалась наружу, как весенняя трава прорывается через последний зимний снег.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Садись, пан Антоний! Посидим, как раньше, выпьем вина́ — мне его привозят из-под самого́ Парижа, съедим кабанчика — я его сам убил! Да и повар мой, он учился во Франции и России — знает толк в еде! Не обессудь только — прислуживать нам некому, разговор у нас наедине, как ты и просил.

— Благодарю тебя, друг Анджей, за доверие и понимание. Позволь мне выпить за твоё здоровье! — сотрапезники подняли тяжёлые серебряные чаши с вином, а потом начали активно есть, обмениваясь похвалами повару. Наконец, утолив голод и жажду, друзья продолжили беседу.

— О чём же ты хотел поговорить, Антоний, что приехал ко мне в Замосць[18] из само́й столицы?

— Положим, Анджей, ехать не сильно далеко, к тому навестить старого друга мне никогда не станет в тягость!

— Однако же, ты не навещал не любимого шляхтой друга много лет, Антоний.

— Два года, друг мой! Но я же писал тебе!

— Писал… А кто знал, кроме нас, что ты мне писал, а? Таился ведь? Ха-ха!

— Не обижайся, Анджей. Ты по-прежнему один из самых влиятельных людей в Польше, хотя тебя за твои идеи шляхтичи и не очень любят, но мнение твоё ценят!

— Ты хочешь сказать, боятся меня? — снова захохотал хозяин дома.

— Нет, Анджей, именно, что ценят мнение, хотя и не следуют ему! Ну, и бояться тоже! — также засмеялся гость.

Вволю навеселившись, приятели снова выпили вина́.

— Так всё-таки, Антоний, что же ты хотел с ос мной обсудить?

— Анджей, до тебя уже дошли слухи, что Потоцкие с Огинскими желают в обмен на всю Малопольшу получить помощь Австрии и освободиться от русской опеки?

Замойский громко прочистил горло, затем достал трубку, набил её, раскурил от свечи на столе, выпустил несколько колечек дыма, задумчиво посмотрел на собеседника, и только потом ответил вопросом:

— Антоний, а правда ли говорят, что многие шляхтичи, особенно в восточных землях, настолько прониклись русским духом, что направляют своих детей учиться в России? А некоторые даже отказываются от веры предков и принимают православие?

Его собеседник даже поперхнулся вином, но тут же справился и ответил:

— Ты о моём младшем, Павле? Что же слухи расходятся быстро, но это его выбор! Он сам так решил, и я не стал ему перечить. Ты знаешь мой принцип: никогда не класть все яйца в одну корзину. Русские — очень удачный торговый партнёр и защитник Польши. Мои, да, как я знаю, и твои, заработки выросли после того, как мы начали продавать своё зерно через них. Чужие армии перестали шастать по нашей земле и грабить её. Почему же нам не укрепить отношения? К тому — Павел младший сын…

— И что? Ты же знаешь, что в восточных землях православная партия слишком усилилась, и её голос в сейме стал одним из главных?

— И что с того? Мне — без разницы. Я не…

— Брось, Антоний, я знаю, что ты примыкаешь к диссидентской[19] партии в сейме.

— Нет, Анджей. Я примыкаю к тем, кто приносит мне деньги. Ты знаешь, я небогат.

— Ты готов предать Польшу?

— Ты давно меня знаешь, Анджей. Реши сам, способен ли я на такое?

— Ха-ха-ха! Антоний, ты знаешь мой ответ!

— Тогда какого чёрта?

— Хотел посмотреть в твои глаза.

— Посмотрел?

— Да, и теперь я готов ответить тебе на твой вопрос, друг мой — я слышал про игру «патриотов».

— Ты опасался меня, Анджей?

— Да, братец, мои позиции в Варшаве теперь слабы, но в Кракове и Люблине меня ещё слышат, и многие могут возжелать совсем меня выбросить из жизни. Наш голос плохо слышан в сейме: сейчас там борются патриоты, Фамилия[20] и диссиденты, а вот истинные поляки нисколько не интересны.

— Так, может, нам попытаться сыграть свою игру, а?

— Ты меня спрашиваешь как…

— Как твой старый друг, который, так же как и ты, любит нашу Родину, и который плохо воспринимает идеи о продаже своих земель Австрии. Это порушит всю торговлю, которая приносит мне, да и тебе, Анджей, неплохие деньги. К тому же русские не навязывают нам своих взглядов и обычаев в отношениях со смердами. Да и вообще, «патриоты» — просто торгуют нашими землями, но только ради смены хозяина. Зачем это нужно им — я понимаю, а вот зачем это нужно Польше — нет. Я достаточно откровенен?

— Вполне. — Замойский снова закурил свою трубку, — Что же, Антоний, меня также раздражают эти крикуны. Продать меня и мои земли Австрии, чтобы те выбили из Польши русских — полная глупость. Война опустошит в очередной раз наши земли, а сердце Польши уйдёт к немцам, которые и будут дальше решать, что нам делать. И да, при этом я наверняка потеряю доходы от торговли зерном — австрийцы не будут мне столько платить. Хе-хе…

— Прекрасно! Значит, мы понимаем друг друга. Выпьем за наш союз!

Беседа продолжалась всю ночь. На следующий день старые друзья отправились охотиться, снова говорили и ещё, и ещё.

Когда гость сел, наконец, в свою коляску и выехал из Замосци в сторону Варшавы, он тихо сказал лакею, который сопровождал его в поездке:

— Он на всё готов. Но передай, он меня раскусил. Всё он понимает.

— На все уступки готов?

— Даже приветствует. Если ослабеют патриоты и Фамилия, то только диссиденты помешают ему стать важнейшей фигурой в сейме. А если они так резко ослабнут…

— Может, оно и к лучшему, что он обо всём догадался…

— Наверное… Поскорее бы Варшава. Эй, кучер, погоняй!

[1] Выкса — город в Нижегородской области, в те времена центр металлургии братьев Баташевых.

[2] В н.в. город Днепропетровск. Действительно, был заложен как Новороссийск, позже переименован в Екатеринослав.

[3] В н.в. город Бор Нижегородской области.

[4] Вакиль-од-Дауля — уполномоченный государства (перс.). Официальный титул Керима-хан Зенда Мохаммада, правителя Персии, который формально руководил государством как регент при Исмаиле III Сефеви.

[5] Зенды — династия, правящая Ираном в XVIII в. Представители курдского племени Зендов.

[6] Шахрох-шах (1734–1796) — последний шах Персии из династии Афшаридов. В 1749 был свергнут с престола и ослеплён, но в 1750 освобождён и правил в Мешхеде с перерывами до самой смерти.

[7] Надир-шах (1688–1747) — шах Персии с 1736 г., основатель династии Афшаридов. Происходил из племени афшар тюркского объединения кызылбаши. Великий полководец, дед Шахрох-хана.

[8] Происходящие из пуштунского племени Дуррани правители Дурранийской империи — пуштунского государства на территории современных Афганистана, Пакистана, части Ирана и Индии.

[9] Опытный плут.

[10] Генстманы были эмигрантами из Германии.

[11] Общество Друзей иначе Квакеры — религиозное объединение протестантских организаций. К ним принадлежало семейство Гентсманов.

[12] Уильям Питт-старший, граф Чатам (1708–1778) — британский государственный деятель, премьер-министр. Отец Уильяма Питта-младшего (1759–1806) одного из величайших политиков Англии.

[13] Кромфорд — город в Дербишире, Центральной Англии, где была построена первая текстильная фабрика с водяной мельницей.

[14] Британская Ост-Индская компания — монополист в английской торговле с азиатскими странами. Одна из крупнейших торговых компаний в мировой истории.

[15] Барбадос — остров в группе Малых Антильских островов в Карибском море. В то время британская колония — один из крупнейших поставщиков сахара на европейский рынок.

[16] Фондезин Мартын Петрович (1738–1821) — русский адмирал.

[17] Клокачёв Федот Алексеевич (1732–1783) — вице-адмирал, первый командующий Черноморским флотом.

[18] Город в Польше, майорат рода магнатского Замойских.

[19] Диссиденты — в Речи Посполитой так называли всех некатоликов.

[20] В Речи Посполитой так называлась партия Чарторыйских и их родственников Понятовских.